Пробоина в двери моей спальной каюты служила суровым напоминанием о 7 декабря 1941 года - о том времени, когда наша страна была недостаточно бдительной...
      "Что же случилось на этот раз?" - подумал я.
      Привычными движениями рук я одновременно зажег ночную лампу у изголовья постели и снял телефонную трубку еще до того, как отзвучал первый резкий звонок. Морские часы со светящимся циферблатом показывали 02.00. Было 18 августа.
      - Командующий слушает вас, - не очень жизнерадостно буркнул я.
      В ответ на мои слова из трубки послышался знакомый уверенный голос Дика Воуга, то есть капитана 3 ранга Ричарда Воуга - офицера оперативного отдела, который звонил мне, контр-адмиралу Чарльзу Локвуду, командующему подводными силами Тихоокеанского флота США, штаб которых находился в Пирл-Харборе.
      - Докладывает Дик, адмирал.
      Как можно было догадаться по шуму телеграфных аппаратов, он говорил из рубки связи. Должно быть, что-то срочное.
      - Слушаю вас, Дик. В чем дело на этот раз?
      - Маш, кажется, влип в историю в "личном озере его величества", ответил Дик и после небольшой паузы спросил: - Понимаете меня, сэр?
      В Пирл-Харборе, где не исключалась возможность подслушивания, у нас выработался специальный жаргон для телефонных разговоров по секретным вопросам.
      - Да, я понимаю вас, - подтвердил я. - Черт возьми! Неужели?!
      Сон с меня как рукой сняло при упоминании о Маше и "личном озере его величества". Речь шла о капитане 3 ранга Дадли Мортоне - командире подводной лодки "Уоху". Мортон выполнял очень опасное боевое задание в Японском море, именовавшемся на нашем жаргоне "личным озером (или "ванной") императора Хирохито". Маш - один из лучших моих командиров-подводников, прекрасный молодой человек, завоевавший симпатии своих более пожилых начальников.
      - В какую историю? - спросил я.
      - У него испортились огурцы, - ответил Воуг. - Сколько он ни бился, ничего не получается. Неизвестно, в чем дело. Маш хочет идти в Гуневиль, чтобы отдать на проверку бочку с огурцами, и просит немедленно дать ему разрешение.
      В переводе на общепринятый язык это означало, что на подводной лодке Мортона "Уоху" не исправны торпеды. Это несчастье преследовало многих наших подводников, но мы надеялись в ближайшее время выйти из положения, заменив устаревшую парогазовую торпеду марки "14" с магнитным взрывателем новой по тому времени электрической торпедой марки "18" с контактным взрывателем последнего образца. Радиодонесение Маша из Японского моря производило удручающее впечатление, но сказать только это, значит сказать слишком мало. Тревожно уже одно то, что командир и личный состав искушают судьбу, отправляясь в воды, полные опасностей, но положение чрезвычайно усугубляется, когда на подводной лодке отказывает оружие. Упоминание о Гуневиле означало, что Мортон хочет возвратиться на остров Мидуэй для проверки недоброкачественных торпед.
      - Хорошо, - ответил я. - Передайте Машу, чтобы он полным ходом возвращался в базу.
      Повесив трубку и выключив свет, я еще минуты две размышлял над вновь возникшей проблемой, а затем опять погрузился в сон. В царстве сновидений все торпеды мчались быстро и не сбивались с заданного им направления, а с заводских конвейеров сходили новенькие электрические торпеды марки "18", чтобы раз и навсегда заменить "испорченные огурцы", отравлявшие жизнь Машу и другим морякам-подводникам, действия которых были парализованы недействующими торпедами.
      Стоял конец лета 1943 года. Война на Тихом океане, продолжавшаяся второй год, уже должна была убедить императора Хирохито и его советников, что американцы вовсе не увальни, какими они рисовались в их воображении. Правда, наши решительные действия на море, суше и в воздухе были еще впереди. Но мы уже выиграли важнейшую битву у острова Мидуэй, а японская императорская ставка допустила так много промахов, что японцы вынуждены были признать свои надежды на быстрое уничтожение вооруженных сил США и проникновение в богатейшие районы Азии совершенно иллюзорными, высосанными, так сказать, из опиумной трубки.
      Они бы еще раньше убедились в необходимости начать переговоры о мире, если бы в течение первых полутора лет войны нас не подводили недоброкачественные торпеды, что на много месяцев затянуло войну, привело к гибели тысяч наших людей и потребовало дополнительных миллионных расходов.
      На этой стадии второй мировой войны масса срочных дел требовала моего пристального внимания, но ни одно из них не было таким срочным и таким обескураживающим, как необходимость замены или улучшения несовершенных торпед, которые находились на вооружении флота. Случай с Мортоном был не единичным.
      Из месяца в месяц наши подводные лодки, на которых воевали сотни энергичных молодых американских парней, проходили тысячи миль лишь для того, чтобы атаковать бдительного и беспощадного врага недействующим оружием. Выпускаемые подводными лодками торпеды плохо держали глубину и проходили под целью, не причиняя ей никакого вреда; они не выдерживали заданного направления, что способствовало обнаружению подводной лодки, которая немедленно уничтожалась; торпеды взрывались на безопасной для цели дистанции и, наконец, - что было хуже всего, - попадая в корабли противника, не взрывались, а отскакивали от бортов, как бильярдные шары.
      Перед войной парогазовая торпеда марки "14" использовалась для торпедных атак с учебными целями и прекрасно отвечала своему назначению, но когда зарядное отделение торпеды заполнили 300 килограммами тротила и снарядили ее ненадежным магнитным взрывателем, от которого немцы и англичане давно отказались, она перестала действовать. Мы, непосредственные участники боевых действий, приложили немало усилий, чтобы устранить дефекты торпеды. Адмирал Нимиц разрешил не пользоваться магнитным взрывателем, но тогда торпеды вообще перестали взрываться.
      Чтобы установить действительную причину отказа торпед, мы провели испытательные боевые стрельбы по подводным скалам на острове Гавайи и пришли к выводу: виною всему является ударник. Мастерские на базе подводных лодок в Пирл-Харборе начали срочно выпускать новые ударники еще до того, как была получена радиограмма от Маша Мортона. Первым толчком к проведению испытаний торпед послужила крупная неудача, постигшая 24 июля подводную лодку "Тиноса", у которой не взорвалась ни одна из выпущенных ею 11 торпед. Испытания должны были раз и навсегда разрешить мучившую нас проблему и возвратить торпеде марки "14" почетное место в ряду других видов оружия подводных лодок.
      Для членов экипажа подводной лодки, добровольно заключивших себя в свой подводный гроб, нет на свете более сладкой музыки, чем взрыв 300 килограммов тротила торпеды, врезавшейся в борт вражеского корабля. Весной 1943 года в беседе с контр-адмиралом Блэнди, начальником артиллерийского управления морского министерства в Вашингтоне, я заявил: "В нашей профессии получаешь наибольшее удовлетворение, когда слышишь взрыв торпеды, посланной в борт вражеского корабля. И, наоборот, ничто не наводит такого уныния, как гробовая тишина после выстрела точно направленной торпеды. Проходят мучительные секунды, потом минуты, подводникам кажется, что миновала уже целая вечность, а взрыва все нет и нет".
      До этого разговора я встретился в Вашингтоне с группой офицеров-подводников, служивших в морском министерстве. Помню, я сказал им: "Если артиллерийское управление не может дать нам торпед, которые попадают в цель и взрываются, или палубное артиллерийское орудие, которое было бы побольше детского пистолета, то, ради бога, попросите кораблестроительное управление сконструировать хоть какой-нибудь крюк, чтобы им можно было отдирать обшивку с кораблей противника!"
      И надо сказать, что я не слишком преувеличивал: такие люди, как Мортон и ему подобные, бросились бы и на линейный корабль с ручными гранатами, если бы это потребовалось.
      Дадли Мортон родился в 1908 году в штате Кентукки. В 1930 году он был направлен из Майами, штат Флорида, в военно-морское училище в Аннаполисе. Низкий спокойный голос Мортона и неторопливая речь с южным выговором совершенно не соответствовали его энергичной и нервной натуре. Товарищи по училищу воздерживались называть его Дадом, так как это означает по-английски пустой, никчемный, а в характере Мортона не было ничего, что оправдывало бы это имя. Мортона стали называть Машем (по-английски - мягким) за его мягкую медлительную речь. Но мягкость была только в голосе Мортона. По природе своей это был боец, и притом боец самого решительного типа, с холодной головой вступающий в смертельную схватку. Мне довелось видеть Маша только мельком в австралийском порту Брисбен, прежде чем я познакомился с ним.
      Худощавый, немного выше среднего роста, он выглядел моложе своих лет, в нем было даже что-то мальчишеское. Рубашка цвета хаки с открытым воротом и закатанными по локоть рукавами обнажала руки с крепкими мускулами, развившимися еще в курсантские дни, когда Маш увлекался такими мужественными видами спорта, как бокс и борьба, и слыл отличным футболистом. Если воспользоваться терминологией скульптора, то можно сказать, что у Мортона было квадратное лицо, твердые линии рта и задорно выдвинутый вперед подбородок. Проницательные черные глаза, глубоко запавшие под густыми черными бровями, пронизывали собеседника насквозь, хотя во взгляде Мортона не было ничего вызывающего или враждебного. Это был добродушный человек, обладавший большим чувством юмора, хорошими организаторскими способностями и уменьем распределять обязанности в соответствии с наклонностями и возможностями каждого из подчиненных ему людей. Последнее качество сделало его первоклассным командиром и позволило ему получить звание капитана 3 ранга в возрасте 35 лет.
      Впрочем, давно пора раскрыть перед читателем все карты. Книга "Морские дьяволы" написана не о Мортоне, а из-за него. Неодолимое стремление этого замечательного подводника прорваться в Японское море вдохновляло всех нас на новые и новые выдумки. Предложенные им методы боевого использования американских подводных лодок в Японском море заставили меня, офицеров моего штаба, специалистов по электронной технике и многих командиров-подводников в течение двух лет работать над созданием частотно-модуляционного гидролокатора и методами его использования. Нужен был прибор, который дал бы возможность нашим подводным лодкам не опасаться смертоносных минных полей, а также радиолокационных установок и других средств обнаружения и наблюдения и смело форсировать минированный Корейский пролив, отделяющий Корею от острова Кюсю - самого южного из островов собственно Японии. С помощью такого прибора через Корейский пролив можно было бы проникнуть в Японское море.
      Но для достижения этой цели необходимо было многое сделать. Прежде всего нужно было проложить новые пути в науке и технике, найти способы обнаружения и форсирования минных заграждений. Научно-исследовательской лаборатории военно-морского флота в Сан-Диего в конце концов удалось ценой кропотливого труда создать гидролокационную установку, обнаруживавшую мины и предупреждавшую о них посредством звонков и световых сигналов на экране.
      Подводники назвали звуковые сигналы частотно-модуляционного гидролокатора "звонками дьявола", а девять подводных лодок, прорвавшихся в Японское море сквозь минные заграждения с помощью этого нового прибора, стали именоваться "морскими дьяволами". В июне 1945 года они блестяще завершили то дело, которое в августе 1943 года с риском для жизни начал доблестный экипаж подводной лодки "Уоху" под командованием Дадли Мортона.
      Познакомившись в общих чертах с этой никем еще не описанной историей массового проникновения американских подводных лодок в Японское море под минными заграждениями Корейского пролива, возвратимся к ее началу.
      29 августа 1943 года в Пирл-Харбор вошла подводная лодка "Уоху". На ее перископе не было видно голика, который обычно принайтовывался к нему в знак того, что противник выметен из того района, где действовала подводная лодка.
      2. Торпеда, которая не взрывается
      Я взял себе за правило встречать каждую подводную лодку, возвращавшуюся с боевого задания, и был уже на месте, когда "Уоху" швартовалась к пирсу в базе подводных лодок в Пирл-Харборе. Мы всегда стремились обставить встречу возможно торжественнее и пышнее. И погода неизменно благоприятствовала нам. В то августовское утро, когда "Уоху" швартовалась у пирса № 4, ярко светило солнце, хотя по небу проплывали большие белые облака. Капитан 3 ранга Эдди Пибоуди прислал на пирс хороший оркестр, который открыл торжество американским гимном. За ним последовали традиционная песня встречи и популярные танцевальные новинки. Одной из них, помнится, была песенка "Ничего на рождество мне не надо, кроме двух передних зубов". Я невольно подумал, что Мортону не до песен.
      В ожидании "Уоху" на пирсе уже стоял грузовик, доставивший несколько сумок с почтой, которая всегда была первой на повестке дня. Вслед за ней самое почетное место у возвращавшихся из боевого похода подводников занимали большие банки со свежим мороженым и огромные бидоны с апельсиновым и другими соками.
      Если подводная лодка может иметь виноватый вид, то именно такой казалась "Уоху", когда подали трап. На ней не было слышно ни шуток, ни смеха. Матросы и офицеры выглядели подавленными и несчастными. Ну, конечно, не видать им, как своих ушей, очередной боевой звезды на рубке подводной лодки за только что закончившийся шестой поход! Им не удалось причинить противнику никакого ущерба, и все из-за несовершенных торпед - "рыб", или "огурцов", как их называли. Подводники придают большое значение боевым звездам на рубках, и поэтому после безрезультатного похода у всех членов экипажа "Уоху" - и офицеров и матросов - было прескверное настроение.
      Как только я прибыл, Маш соскочил с мостика и встретил меня у трапа. Отдав честь флагу, я обратился к Мортону с обычными словами:
      - Разрешите подняться на борт, сэр?
      - Разумеется, сэр, - ответил он и через люк носового торпедного отсека повел меня в кают-компанию. По дороге я заметил, что торпедный отсек содержится в абсолютной чистоте, а койки матросов аккуратно связаны и уложены. Пустые стеллажи молчаливо напоминали о том, что на них совсем недавно лежали торпеды, которые были направлены в цель с надеждой на успех, но принесли только разочарование.
      Вместе со штабными офицерами и офицерами подводной лодки мы уселись вокруг стола и за чашкой кофе начали просматривать вахтенный журнал. Я всегда придавал большое значение тщательному разбору действий командира подводной лодки. Важность этого мероприятия усиливалась тем, что проходило оно на боевом корабле вблизи от его команды. Такие совещания прямо в отсеке подводной лодки намного полезнее, чем у меня в штабе на берегу.
      На этот раз Маш выглядел старше своих лет. У него был усталый, измученный вид, а лицо выражало отчаяние, вызванное неудачным походом. Он, считавшийся асом морских глубин, не потопил ни одного вражеского судна, не причинил ни малейшего ущерба противнику. Все это сильно угнетало Маша. Подобно своему командиру, офицеры экипажа Мортона сидели за столом с нахмуренными, мрачными лицами. Кое-кто из них за время похода отрастил бороду, но от этого юные подводники не казались взрослее.
      Я решил собрать все факты и позже тщательно их проанализировать, а пока дать Мортону возможность высказать все, что накипело у него на душе, если, конечно, он захочет говорить. Да, такое желание у него было.
      - Черт их побери, адмирал! - начал Маш. - Черт побери эти торпеды, сэр!
      И он невесело усмехнулся, на что я ответил такой же горькой усмешкой. Затем он продолжал:
      - Они или совсем не взрываются, или взрываются раньше времени, или зарываются слишком глубоко в воду. Они сковывают нас - вот что они делают! Сковывают по рукам и ногам. Так больше нельзя! В Японском море есть чем поживиться. Оно кишмя кишит судами, которые ведать не ведают, что кругом идет война. А мы? Возьмите "Уоху". Что мы сделали? За весь поход не потопили ни одного суденышка. Голову даю на отсечение, что когда мы входили в порт без голика на перископе, все наши матросы чувствовали себя так, словно они стояли голышом на виду у всех. Христом богом прошу, дайте мне торпеды, которые взрываются тогда, когда они должны это делать, и немедленно отправьте обратно. Район там - пальчики оближешь!
      Этот человек явно был мне по душе. Он не поддакивал, не крутил хвостом, не произносил заученной фразы: "Как вам будет угодно, сэр". В нем чувствовался дух настоящей подводной службы, в котором я сам воспитался и вырос.
      - Хорошо, Маш, - сказал я отеческим тоном, который получился как-то сам собой. - Расскажите мне об этом пока в общих чертах, а подробный доклад представите потом. Но помните: чем больше я буду знать, тем большую помощь смогу оказать вам и другим подводникам, действующим в Японском море.
      Маш кивнул головой в знак согласия, затянулся дымом сигареты и начал:
      - Мы рассчитали свой переход таким образом, чтобы подойти к проливу Лаперуза в сумерки и ночью проскочить его в надводном положении. Тогда мы смогли бы погрузиться, находясь уже далеко в Японском море, например у острова Рэбун.
      Слушая Маша, я мысленно представил себе район, о котором он говорил. Пролив Лаперуза - это мрачная, тоскливая полоса воды, проходящая, как сквозь игольное ушко, между скалистыми оконечностями островов Хоккайдо на юге и Сахалин на севере. На расстоянии 25 миль друг от друга, разделенные холодным течением пролива, на голых скалах вдающихся в море мысов Крильон на севере и Соя на юге одиноко высятся маяки. Пройдя две трети расстояния через пролив в северном направлении, можно заметить и третий маяк Нидзо Ган, построенный на небольшом островке, скорее даже рифе. Милях в 40 к западу от входа в пролив, уже в Японском море, находятся еще два острова. Тот, что лежит севернее, и называется Рэбун.
      Так как пролив очень узкий и японцы, вероятно, заминировали и хорошо охраняли его, оставив лишь узкий проход для. судов России, которая тогда сохраняла нейтралитет, мне было очень интересно выяснить, как Мортону удалось пройти через него.
      - О, нам дважды пришлось поволноваться, - усмехнувшись, ответил он. Один раз нас запросили с берега, а затем с какого-то катера. Мы хотели было потопить катер, но потом решили, что он не стоит торпеды. Пролив проходили в надводном положении, неся отличительные огни. Их мы не выключили и после того, как получили запрос с берега. Мы просто игнорировали его и продолжали идти тем же курсом и скоростью. Шли так, словно наш корабль был японским, и все обошлось благополучно. Что касается катера, то он приблизился к нам на расстояние одной мили. Он мог знать о нашем присутствии в этом районе, потому что днем у нас работал радиолокатор. Конечно, момент был очень напряженный. Но орудийный расчет стоял наготове, а снаряды были поданы к пушке на верхнюю палубу. Если бы японцы опознали нас, мы задали бы им перцу при первых же признаках опасности. Но таких признаков не было.
      Затем Мортон стал рассказывать о неудачных атаках, а также о торпедах, которые не взрывались и поэтому не могли пускать ко дну японские корабли и суда. Эта часть рассказа касалась событий, происходивших в ночь с 14 на 15 августа 1943 года. В 22.17 "Уоху" встретила три торговых судна противника, которые шли друг за другом курсом на юг. Два из них были средней величины и одно малое. Маш решил атаковать концевое судно. Он считал, что его можно потопить торпедой раньше, чем оно успеет предупредить об опасности суда, следовавшие впереди на расстоянии около трех миль. В пять минут первого Мортон объявил боевую тревогу.
      Надо сказать, что у Мортона на "Уоху" торпедные атаки проводились своеобразно, совсем не так, как на других подводных лодках. Вместо того чтобы самому стоять у перископа, Мортон ставил туда своего старшего помощника, который непрерывно докладывал ему обстановку на поверхности. Мортон руководил торпедной атакой, сопоставляя данные об элементах движения цели, поступавшие от старшего помощника, с пеленгами, которые наносились на специальный планшет. Когда, по его расчетам, наступал нужный момент, он приказывал выпускать торпеды.
      Его старший помощник капитан-лейтенант Дик О'Кейн блестяще владел перископом. Вместе они составляли прекрасно сработавшуюся пару. В то утро, когда "Уоху" стояла у пирса № 4 в Пирл-Харборе, я, стремясь чем-нибудь отвлечь Мортона от мрачных мыслей, спросил его, почему он ставит к перископу старшего помощника.
      - Видите ли, - произнес Мортон с мягким выговором южанина, - я наблюдаю за прокладкой и автоматом торпедной стрельбы. Это дает мне все, что требуется: дистанцию, пеленг и путь торпеды. Так я произведу торпедный залп своевременно и с нужной дистанции. Если же руководить атакой с мостика или из боевой рубки, то, забыв на мгновение, что цель всегда кажется большей, чем она есть на самом деле, в особенности ночью, можно от азарта или испуга выстрелить преждевременно. При моей системе Дик может хоть умереть от страха, но я не выпущу торпеды, пока не все готово и не наступил подходящий момент.
      По составленному им самим боевому расписанию Маш во время атаки находился в крохотном пространстве между перископами и штурманским столом, откуда он мог видеть все сразу. Спиной к рулевым стоял диктор, задача которого состояла в том, чтобы через корабельную трансляцию информировать личный состав каждого отсека о ходе атаки и о других событиях, представляющих интерес для всего экипажа подводной лодки.
      Между прочим, во время второй мировой войны, частенько вспоминая о прошлом, я недоумевал, как это мы, воюя на подводных лодках в первую мировую войну, не умерли от одного только любопытства. Ведь в те времена сообщения о происходящем на поверхности моря передавались голосом из отсека в отсек, от человека к человеку, что было чрезвычайно медленной процедурой.
      В момент сближения с целью в подводном положении Мортон вертелся из стороны в сторону, подавая необходимые команды. Его верный и внимательный старший помощник вел наблюдение в перископ, а с автомата торпедной стрельбы поступали данные для атаки.
      - В пять минут первого мы пошли на погружение, - вспоминал Маш. - Через полчаса, выйдя в точку залпа, мы выпустили свою первую торпеду с дистанции около пяти кабельтовых. Торпеда была установлена на глубину хода три метра. Японское судно шло со скоростью семь узлов. Насколько мне известно, оно и сейчас бороздит моря. Что это? Промах? Не знаю, во всяком случае взрыва не было!
      Час спустя мы заметили еще одно большое судно. Око шло прямо на нас. Я отказался от преследования ускользающей добычи, помня доброе правило - лучше синица в руках, чем журавль в небе. Сблизившись с новой целью в надводном положении, я погрузился и начал выходить в атаку с расстояния 11 кабельтовых. Японское судно шло со скоростью 11,5 узла. Мы установили торпеду на глубину хода 1,8 метра и выпустили ее с 1050 метров. Но наши ожидания и на этот раз оказались обманутыми.
      Маш сделал недовольную гримасу, пригладил загорелой рукой растрепавшиеся волосы и продолжал:
      - Торпеда попала в цель, но не взорвалась. Мы всплыли и начали преследование, чтобы выйти в повторную атаку. В 04.15 мы вновь погрузились для сближения с целью в подводном положении. Нельзя было терять ни минуты. Вероятно, на судне не обнаружили ни нашего приближения, ни удара о борт нашей торпеды, и оно продолжало идти с прежней скоростью и тем же курсом. На небе светила луна, но она уже опускалась к горизонту, а рассвет еще не наступил. Поэтому, не теряя времени, я хотел быстрее сблизиться, чтобы успеть атаковать японское судно до захода луны. Мне хотелось поскорее покончить с этой целью, и я выстрелил двумя торпедами. Обе торпеды были установлены на глубину хода 1,8 метра и выпущены с 640 метров. Эта атака сущие пустяки для такого корабля, как "Уоху". Но...
      - Торпеды пошли мимо, - договорил я за него, чтобы как-то разрядить обстановку. Бедняге Мортону было сейчас очень тяжело. - И обе они не взорвались?
      - Нет, одна из них взорвалась в конце своего хода, в 04.23, через пять минут после выстрела, - ответил он. - Теперь наши карты были раскрыты. Японцы поняли, что их торпедируют. Тогда я начал разворачиваться, решив пойти прямо на цель. По моим расчетам, к концу поворота подводная лодка должна была вновь выйти на позицию, удобную для точного удара. Циркуляция продолжалась ровно одну минуту. Когда дистанция между мной и японским судном сократилась до 1450 метров, я выстрелил. С секундомерами в руках мы отсчитывали время. Скорость торпеды 46 узлов, следовательно, она должна поразить цель примерно через минуту. Мы ждем взрыва, и он происходит, но... преждевременно.
      Маш полез в карман за спичками, вытащил наполовину израсходованную коробку, затем сунул в рот сигарету, прикурил и сделал несколько быстрых затяжек.
      - Все пошло прахом! - воскликнул он. - К тому времени уже рассвело. Мы ничего больше не могли поделать, а японское судно, опасаясь новых атак, отчаянно взывало по радио о помощи. Целых четыре часа мы беспрерывно маневрировали, четыре раза выходили в атаку, выпустили несколько торпед, но похвастаться нам нечем. - Последовала короткая, но красноречивая пауза. - К черту такие торпеды! - заключил он.
      За столом воцарилось долгое молчание. Мы застыли на своих местах, словно скульптурные изваяния в музее.
      - Кто-нибудь напал на ваш след? - спросил, наконец, я.
      - Да, - криво усмехнулся Маш. - Безрезультатно израсходовав торпеды, мы погрузились и взяли курс в более глубоководный район. Около 09.30 мы услышали работу гидроакустической станции противника. Какой-то японец разыскивал нас. Оказалось, что это небольшой миноносец типа "Отори", но я ускользнул от него. Судя по докладу гидроакустика, нас обнаружил еще один корабль, но мы не видели его.
      Ночью Мортон принял решение попытать счастья на морских сообщениях между островом Хоккайдо и Кореей. Стояла чудесная погода, на небе светила полная луна. Рано утром 17 августа он пытался торпедировать небольшое торговое судно, но промахнулся. Весь день молодой командир провел в подводном положении, размышляя о низкой эффективности своих торпед. Наконец, он решил снизить число оборотов винтов торпеды, надеясь, что она будет лучше удерживать заданную глубину. При этом скорость торпеды уменьшалась с 46 до 30 узлов.
      Перед самым рассветом 18 августа он обнаружил в перископ несколько судов и выбрал для атаки большой, тяжело груженный транспорт. С дистанции 770 метров трудно промахнуться, но взрыва снова нет. Опять не сработал взрыватель торпеды!
      В 03.00, еще не успокоившись от последней неудачи, Мортон стреляет по цели средней величины, но и на этот раз торпеда не взрывается.
      В 03.14 Мортон производит новый выстрел по той же цели. В перископ О'Кейн видит, как торпеда, не дойдя до судна, взрывается через 20 секунд после выхода из аппарата.
      В 04.07 Маш Мортон ушел из прибрежного района в море и погрузился, чтобы подвести некоторые итоги. Они были неутешительны. За какие-нибудь четыре дня "Уоху" обнаружила 12 кораблей противника и преследовала девять из них. Подводная лодка выпустила десять торпед, но они либо не взрывались, либо взрывались раньше времени, либо, ударяясь о борт корабля противника, не причиняли ему никакого вреда.
      Когда зашло солнце и наступила ночь, подводная лодка всплыла, и Мортон направил мне радиограмму, в которой просил разрешения возвратиться в Пирл-Харбор. Содержание этой радиограммы Дик Воуг и сообщил мне по телефону в ту ночь.
      Как не похоже это на Мортона, который на своей подводной лодке в марте за десять дней потопил все девять из атакованных им судов общим тоннажем примерно 20 000 тони.
      Мортон, по-видимому, понимал, какие мысли проносились у меня в голове в то августовское утро. Он покачал головой и попробовал улыбнуться, но губы у него сложились в печальную кривую усмешку.
      - Да, черт бы побрал эти торпеды!
      - Ну что ж, Мортон, - громко начал было я, но тут же осекся. Комок застрял у меня в горле. - Скажите, что вам нужно, и я постараюсь помочь.
      - В таком случае, адмирал, я хотел бы получить хорошие торпеды, заправиться топливом и поскорее выйти в море. Завтра, если это возможно.
      Это было уж очень скоро. Слишком скоро.
      - Одну минуту, Мортон, - сказал я, - позвольте мне объяснить вам положение с торпедами. Мы только что закончили испытания старых торпед марки "14". С самими торпедами все в порядке, а вот их магнитный взрыватель марки "6" и ударник оказались не на высоте. Но я совершенно уверен, что теперь они будут работать исправно. Мы заменили взрыватель, и наши мастерские уже выпускают новые, очень легкие алюминиевые ударники. Вы получите их, как только будет готова первая партия, - через недельку или около этого. Впрочем, если хотите, можете взять новые электрические торпеды марки "18". Они только что получены из Штатов, и на них есть гарантия. Скорость электрических торпед всего 29 узлов, но зато они не оставляют за собой следа. Подумайте хорошенько, Мортон, - продолжал я. - Вам предоставляется выбор: торпеды либо марки "14", либо марки "18", либо и те и другие. И вот что: снимайте-ка команду с корабля и отдохните недельку в Ройял-Гавайен, а когда "Уоху" будет снаряжена и подготовлена, мы вновь направим вас в Японское море с тем же заданием.
      Про себя я решил, что незачем спешить с отправкой "Уоху" на новое боевое задание. После такого переплета Мортону и его команде нужно хорошенько отдохнуть.
      - Подумайте, - повторил я, - и давайте позавтракаем вместе в полдень у меня в штабе. А пока читайте письма и забудьте обо всем.
      Мортон поблагодарил меня и добавил:
      - Насчет торпед я могу сказать сразу: мы возьмем электрические торпеды марки "18". Мне нравится, что они не оставляют следов на поверхности.
      И его лицо расплылось в широкой улыбке, которая напомнила мне выражение на лицах моих сыновей Энди и Тэда, когда им скажешь, чтобы они отложили учебники и шли купаться. Луч надежды рассеял мрачные тучи, сгустившиеся в кают-компании. С корабля я возвратился к своим бумагам, которым не было ни конца ни края, а Дик Воуг приступил к составлению плана очередного боевого выхода "Уоху".
      Значительная часть рассказа о Мортоне и "Уоху" - о последнем плавании славного командира и славного корабля - такова, что я предпочел бы не писать и даже не вспоминать об этом. И не только потому, что эта история имеет печальный конец, а главным образом потому, что в ней многое остается неясным.