И все же в 1823 году с ранней весны до поздней осени, пока была возможна промывка песков, получили всего два фунта белого металла. Какие уж тут курьеры! К тому же выяснилось, что платины в "белом металле" из россыпей долин Исети, Пышмы, Нейвы значительно меньше, чем осмия и иридия, в которых нужды в России еще не было.
      И пришлось главному уральскому горному начальнику уведомить министра, что ликование началось преждевременно, что во всех известных россыпях "белый металл содержится в столь малом количестве, что заслуживал внимания только по своей новости".
      Получилось, что платина вроде бы и есть в России и нет ее.
      Было отчего прийти в уныние! И не только тем, кто ожидал от платины доходов. Выявление платины в золотых россыпях Урала, как станет ясно из дальнейшего, очень затруднило решение вопроса, одинаково важного как для теории, так и для практики: как попали в наносный слой драгоценные металлы?
      Пока же со всей определенностью стало ясно, что догма о принадлежности россыпей только солнечным странам несправедлива. Скептицизм, привитый веками неудачных поисков, растаял, и многие впали в иную крайность. Например, журнал "Сын отечества" напечатал статью под названием "Где нет золота?", в которой доказывалось, что оно в песках имеется почти везде, надо лишь уметь найти. Внушительно звучала при этом ссылка на известного немецкого профессора Вернера и его последователей-"нептунистов", утверждавших, что зерна драгоценных металлов попали в наносный слой из "минерально-геогностического раствора" первозданного моря. Споры между нептунистами ("все из воды!") и плутонистами ("все из огненных недр!") к этому времени уже почти завершились и отнюдь не в пользу нептунистов, но открытие россыпей в России неожиданно содействовало восстановлению их популярности, и вот почему. Россыпи на Урале были найдены в Березовском золоторудном районе, вблизи коренных месторождений, и это, казалось бы, должно было укрепить представление о их взаимосвязи, подтвердить слова Ломоносова о том, что россыпи возникают там, "где золотые зерна из рудной жилы каким-нибудь насильством натуры оторвали и меж песком рассеяны".
      Однако этого не произошло. Более того, в печати утверждалось, что "представление о происхождении россыпей в результате разрушения окрестных гор, вместе с жилами в оных заключенными, вызывает недоверие, которое у многих горных специалистов по мере накопления данных обратилось уже в совершенное отвержение".
      К этому добавлялось, что коль не верна "разрушительная теория", значит, верна противостоящая ей, морская, "созидательная". В качестве важного аргумента указывалось, что ее сторонниками выступают как раз те, кто лучше всего знает дело, рудоискатели-практики. И один из важнейших их аргументов - присутствие платины в золотых россыпях.
      В Петербургском минералогическом обществе в начале 1823 года состоялась дискуссия о происхождении россыпей.
      Тех, кто разделял представления Ломоносова, возглавил Дмитрий Иванович Соколов - один из самых ярких геологов той поры. Ему, сыну слесаря, повезло: его отец работал в Горном училище. Там обратили внимание на выдающиеся способности мальчика и после внезапной смерти отца помогли допустили к экзаменам в восемь лет вместо установленных двенадцати, а затем зачислили "на полное казенное обеспечение".
      Училище Соколов закончил с большой золотой медалью, был оставлен в нем преподавателем - в то время ему было всего-то 17 лет! В дальнейшем он стал профессором Горного института, а с 1822 года и университета. Человек широкого круга интересов, он был близко знаком с Пушкиным и за заслуги в создании словаря русского языка избран почетным членом отделения словесности Академии наук.
      Соколов начинал как нептунист, но оставался им недолго и, глубоко проанализировав накопленные данные, стал последователем Ломоносова, Севергина и Геттона - главы школы плутонистов.
      В ходе дискуссии Соколов отметил, что замечания его противников конкретны и свидетельствуют о хорошей наблюдательности. Так, их утверждение о том, что золото уральских россыпей пробой и цветом несколько отличается от расположенных поблизости рудных жил, верно. Такая особенность уже давно была подмечена и в других странах. Но еще Кай Плиний Старший в своей 37-томной "Истории природы" отметал, что это не может служить доказательством различного их происхождения и более вероятно, что золото "от влечения и обтирания в реках пресветлый получает облик". (Лишь в наше время точнейшими анализами доказано, что золотые песчинки, постепенно теряя серебро и другие примеси, становятся высокопробными).
      Следующий тезис противников обломочного происхождения россыпей выглядел более доказательно. На коренных месторождениях Березовского района за долгие годы их разработки значительные самородки ни разу не были найдены, в то время как в россыпях они нередки и, что особенно интересно, некоторые из них встречаются в форме правильных многогранников. Разве могли бы они сохранить такую форму при перемещениях? Следовательно, они образовались на месте. И это относится не только к золоту. В Бразилии найдены платиновые самородки, похожие на сталактиты с их натечным, радиально-лучистым строением - о каком перемещении тут можно говорить!
      Соколов согласился с этим, добавив лишь, что такие неокатанные самородки большая редкость, а все остальные, как и более мелкие частицы золота и платины, несут ясные следы истирания и ударов о камни.
      На его контрвопрос - как же образовались самородки? нептунисты-теоретики объяснили, что при случайных пожарах, например при возгорании прослоек угля, золотые песчинки плавятся и слипаются воедино.
      Соколов посоветовал "сим умствователям" побывать на россыпях, убедиться, что глина, окружающая самородки, мягкая, не спекшаяся.
      Возразить на это было нечего, и нептунисты-практики поспешили изменить тему, предъявили эффектный аргумент: в некоторых уральских россыпях, так же как и в колумбийских, золоту сопутствует платина и осмистый иридий, а между тем в расположенных поблизости золотоносных жилах никто не обнаружил даже единичных зерен этих металлов. Следовательно, они, а вместе с ними и золото россыпей к этим жилам отношения не имеют.
      Соколов ответил: "Пока платиновые металлы не будут открыты в наших уральских жилах или горных породах, наука не может удовлетворительно решить сей задачи".
      Признавая, что "настоящие познания наши не позволяют толковать многие дела природы", Соколов утверждал, что даже если источник платины или происхождение некоторых самородков навсегда останутся для нас загадкой, то и в таком случае теория обломочного образования россыпей будет справедливой: "...ибо многие явления доказывают оную положительно". Обосновал это Соколов результатами тщательного изучения геологии района, показавшими, что в россыпях представлены "те же породы и минералы, из которых состоят уральские золотоносные горы". Особенно доказательным было присутствие в россыпях характерных кубов и двенадцатигранников пирита, а также их сростков с золотом и кварцем, "точно таких же, какие встречаются во всех жилах и служат для них весьма отличительным признаком".
      Утверждая, что "главное вещество россыпей произошло от разрушения гор", Соколов допускал, что некоторые минералы "могли и должны были образоваться иными путями, уже в самом веществе россыпи".
      В первую очередь он имел в виду уникальные, неокатанные самородки. (Возможность их роста на месте, переотложение золота и платины под воздействием галогенов и органических соединений с образованием и распадом коллоидальных растворов теперь доказана экспериментально.)
      С большой объективностью рассмотрев все данные, Соколов показал, что его оппоненты, как говорится, "за деревьями не видят леса", что верно понять происхождение россыпей можно только в комплексе геологических процессов, начиная с внедрения рудоносных магматических расплавов и воздымания горных хребтов и кончая их разрушением, перемещением обломков с континентов в моря, образованием осадочных пород. И в этом непрерывном потоке "металлоносный песок есть шлих, отмытый природой от великого запаса руды, ею же измельченной".
      В наши дни, когда все это известно каждому, кто осилил "Природоведение" в 6-м классе, нелегко понять, почему такие, казалось бы, очевидные истины встречали яростное сопротивление. Для этого надо вспомнить, что по святому писанию все сущее было создано в семь дней творения и с той поры остается неизменным. Поэтому даже непосредственно наблюдаемые процессы изменений - такие, как наводнения или извержения вулканов, - считали божьей карой за грехи местных жителей, ничего в природе существенно не меняющей. В ее неизменности были тогда убеждены не только те, для кого каноны религии были высшим авторитетом. Даже в философской системе Гегеля, оказавшей большое влияние на передовых людей начала XIX века, принцип диалектического развития не распространялся на природу, она признавалась застывшей, чуждой преобразованиям во времени.
      Само понятие о геологическом времени и его миллионнолетних масштабах тогда еще не вошло в обиход, и всякое отступление от библейской хронологии грозило суровой карой. Вероятно, поэтому даже такой передовой человек, как Д. И. Соколов, в своих рассуждениях о скорости накопления уральских россыпей исходил из установленного богословами "существования нашей земли в устроенном состоянии в течение 7733 лет".
      Признание того, что россыпи образуются при постепенном разрушении коренных пород, вело к перестройке мышления, к отказу от привычного представления, что руда в недрах лежит неподвижно.
      Быстрому распространению новых идей содействовали многочисленные лекции Д. И. Соколова, его "Курс геогнозии" и "Руководство по минералогии", статьи "О металлоносных сибирских песках" ("Отечественные записки", №2, 3, 1823), "Мысли об уральских золотоносных россыпях", "О месторождениях платины" ("Горный журнал", № II, 12, 1826) и другие работы. Значительно содействовали этому же видные уральские специалисты, такие, как В.Ю. Соймонов, Н. Р. Мамышев и П. П. Аносов, который оставил в науке след не только как металлург - его "Геогностические наблюдения над уральскими горами", как и предложенные им способы промывки песков, обогатили теорию и практику новой отрасли горного дела.
      "Наука выполнила свой долг, установив происхождение россыпей,- сказал Соколов завершая дискуссию,- но это лишь путеводная нить, а дальше допрашивайте землю сами".
      Эти "допросы" привели с необычайной для тех лет быстротой к открытию на восточном склоне Урала все новых и новых россыпей, бедных платиной (или вовсе ее не содержащих), но богатых золотом.
      Все яснее становилась возможность поправить дела с помощью этого словно с неба свалившегося богатства, выскочить, говоря пословицей того времени, "из грязи в князи". И царское правительство с несвойственной ему энергией начало действовать.
      ПЛАТИНА ЕСТЬ В РОССИИ!
      В сатирической поэме А. К. Толстого, когда советник Попов явился на именины без панталон, министр пришел в ярость, заподозрив, что тот хотел "...боже упаси, собой бюджет представить на Руси!".
      В годы, когда были открыты золотые россыпи, для такого предположения имелись все основания. Страна, победившая в великой войне 1812 года, находилась на грани банкротства, государственный долг достиг огромной суммы, "твердой" валюты не хватало даже для зарубежных платежей. Возможность покрыть дефицит бюджета за счет добычи драгоценных металлов из россыпей выглядела спасительной, но осуществление этого требовало решительных мер. Начавшаяся на Урале "золотая лихорадка" сопровождалась всем, что для таких лихорадок типично - хищнической добычей, утаиванием золота, дезорганизацией других отраслей промышленности.
      Министром финансов в те годы был Гурьев. В том, что бюджет страны выглядел, как советник Попов на именинах, была и его немалая личная "заслуга". Тогдашний канцлер (высший гражданский чин России, что-то вроде премьер-министра) В. П. Кочубей так охарактеризовал своего коллегу Гурьева: "...он обладал умом неповоротливым, и ему трудно было удерживать равновесие рассуждений".
      Но при всем этом у Гурьева хватило "поворотливости", чтобы жениться на графине Строгановой, войти в аристократический круг, к которому он не принадлежал, стать министром и любимцем всесильного Аракчеева.
      (Нельзя отказать ему и в недюжинных способностях, правда, не по финансовой, а по кулинарной части, он оставил след в истории как изобретатель "гурьевских" каш).
      Горный департамент входил тогда в состав министерства финансов, стало быть, ему и надлежало разобраться в уральских делах, навести там порядок, освоить открывшиеся богатства. Но для этого требовалось, чтобы министерство возглавил человек с умом очень поворотливым. Это осознал даже царь. Поэтому Гурьева "отставили", а министром, неожиданно для всех, был назначен Егор Канкрин, который среди особ сановных во многом выглядел белой вороной. Сын горного инженера, выходца из Германии, он получил хорошее образование и прошел суровую практическую школу бухгалтера, управляющего шахтой, сумев при этом опубликовать несколько книг по истории техники, философии и даже роман "Дагоберт". Отечественную войну он начал интендантом в первой армии у Барклая де Толли. К концу войны он уже генерал-интендант, руководящий снабжением всех действующих армий.
      После победы ему было поручено трудное дело - произвести расчеты со всеми странами, союзниками в войне. Он справился с этим так выгодно для России, что сомнений о его финансовых талантах не осталось.
      Наиболее разумные из царского окружения настаивали уже тогда на его назначении министром. Вместе этого Канкрина ждала опала, вызванная тем, что он в 1815 году представил царю записку "об ужасающем положении крестьян" и проект постепенной отмены крепостного права (вероятно, не без влияния будущих декабристов. Он был женат на племяннице одного из их лидеров-С. И. Муравьева-Апостола).
      В современных справочниках о Канкрине обычно упоминают кратко "реакционный деятель". Конечно, в императорском окружении иных вообще не было, но по сравнению со многими другими, о которых в справочниках вообще не упоминают, Канкрин был прогрессивен и сделал очень много для развития экономики страны и, в частности, Урала.
      Сразу же царским указом была создана временная горная комиссия для всемирного содействия добычи золота и платины. Ее наделили совершенно необычным для бюрократических порядков того времени правом немедленно приводить в исполнение свои решения, а о тех, какие требуют "высочайшего утверждения", делать представления министру для доклада царю.
      Председателем комиссии, тоже неожиданно для всех, был назначен В. Ю. Соймонов, опытный горный инженер. В 1804 году, будучи вице-президентом Берг-коллегии, он представил царю смелый проект реформы горнозаводской промышленности, после чего был "сослан"... в сенат. Канкрин добился его назначения и в своем выборе не ошибся: в мае 1823 года уже приступили к работе 19 геогностических партий и 12 групп рудоискателей, сформированные из лучших специалистов.
      Эти работы положили начало систематическому изучению россыпей, они проводились по единому плану, на основе разработанной Соймоновым инструкции, вскоре опубликованной под названием "Геогностическое описание хребта Уральского для приискания руд и золотосодержащих россыпей".
      Соймонов сразу же упростил выдачу разрешений на поиски и разработку россыпей и ввел систему премий не только за их открытие, но и за технические усовершенствования.
      Особые премии были установлены за платину и объявлен указ, поощряющий ее поиски и добычу частными лицами: лишь 10 процентов отходило казне, а все остальное разрешалось продавать кому угодно и вывозить за границу, "доколе правительство не встретит надобности требовать и сие количество на какое-либо полезное для казны употребление и не определит постоянной цены на платину".
      Все это выглядело поначалу как дележ шкуры неубитого медведя, но вскоре обстоятельства изменились.
      "Кто будет писать историю открытия платины в Старом Свете... тот, может быть, удостоит упомянуть и мое имя и почтенных моих в сем деле сотрудников. Это одна из лучших наград для тех, которых служба приводит в сии дикие и пустынные края..."
      Эти слова принадлежат Николаю Родионовичу Мамышеву, автору статьи "Краткое описание обретения платины в Сибири" (Горный журнал, № 1, 1827), а "дикие и пустынные края", упоминаемые им, это район Нижнего Тагила, который теперь диким трудно даже представить.
      Мамышев работал на Урале с 1795 года, закончив "за казенный кошт" горное училище шихтмейстером XIII класса, что указывало на особые успехи (обычно выпускникам присваивали XIV класс). Дальнейшей работой он доказал, что высокая оценка его способностей не была ошибкой.
      Когда Брусницын нашел первую золотую россыпь, Мамышев уже руководил Гороблагодатскими заводами, целым горным округом, сердцем которого были железные руды горы Благодать. Три задачи определяли в основном круг его обязанностей: искать, добывать и плавить железо. Открытие золотых россыпей к нему непосредственного отношения не имело. По понятиям того времени он уже был в преклонном возрасте, когда избегают лишних забот. И тем не менее Мамышев первым из начальников уральских заводов заинтересовался открытием Брусницына, приехал к нему. Быстро оценив перспективы нового дела, Мамышев не только изучил строение россыпей и методы их поиска, но и помог Брусницыну. Они вместе создали промывальный шлюз, специально предназначенный для каменистых песков. Тогда же Мамышев придумал конструкцию разборного бура для разведки наносов, который впоследствии получил широкое применение.
      Вернувшись в свой "железный" округ, он провел обучение новой методе, создал специальную партию для изучения наносов. "Поиски мои почитали химерическими",- пишет он.
      .Основания для такой оценки, казалось бы, имелись. К тому времени золоторудные месторождения были выявлены во многих районах Урала, но только на водоразделе и восточном склоне, там, где развиты гранитоиды-светлые магматические породы, содержащие много кварца и в своем составе, и в жильных обособлениях. Открытие россыпей тоже началось в таких районах.
      А для западного склона хребта характерны темноцветные магматические породы, кварцевых жил не содержащие. Этот склон был признан бесперспективным в отношении золотых руд. Такие породы в Гороблагодатском округе распространены не только на западном, но и на восточном склоне, поэтому золотоискатели обычно обходили этот округ стороной.
      Поиски россыпей, предпринятые там в первые годы, принесли лишь убытки казне да неприятности Мамышеву, но он и в этом деле проявил свойственную ему настойчивость и смелость. В одном из его рапортов есть такие слова: "... в необходимости нахожусь противупоставить твердость, свойственную одной справедливости... лучше желаю на себя перенести неприятности..." Обосновывал Мамышев свое упорство тем, что кое-где в пробах попадались отдельные золотинки.
      Успех пришел летом 1821 года. В долине реки Серебрянки, притоке Чусовой, в 60 километрах к западу от Нижнего Тагила поисковый отряд, посланный Мамышевым, обнаружил богатую золотую россыпь.
      В следующем году там начал работать первый на европейском склоне Николаевский прииск.
      Мамышева удостоили "лестного благоволения", назначили членом "временной комиссии", и в его лице Соймонов получил наиболее энергичного и умного помощника.
      Мамышев добился выделения значительных средств для поисков россыпей в своем "темноцветном" округе и взял на себя руководство этими работами.
      По притокам Чусовой удалось выявить десятки россыпей.
      "Я всегда буду почитать себя весьма счастливым,- писал Мамышев, - что в мое управление открыто золото, коего в сих местах никто не предполагал... Но счастье мое усугубилось открытием настоящей платиновой руды, сей новой дани от богатого Урала, бывшей дотоле чуждой не только России, но и вообще Старому Свету... В исходе августа месяца 1824 г. ...маркшейдером Н. Волковым с нарядчиком, мастеровым Андреевым (его имя равномерно заслуживает сохранения в памяти)... посреди березового и соснового леса в некрутоберегом логу, по которому протекает речка Уралиха или Орулиха, впадающая в реку Баранчу, к юго-западу от Баранчинского завода на 12 верст, недалеко от дороги, ведущей из сего завода в Нижнетагильский" при промывке проб, взятых из пласта "обыкновенной желтой горшечной глины, смешанной с песком и отторженцами змеевика, роговой обманки, зеленого камня, яшмы разных видов и малой частью железного блеска и кварца", обнаружили не только золото, но и угловатые мелкие зерна серого металлического цвета.
      Накопленный к этому времени опыт - Мамышев и его помощники бывали на Невьянских приисках - позволил уверенно определить - это платина! Осмистый иридий составлял в ней лишь малую примесь.
      "Преследование" пласта показало, что он имеет мощность около одного метра и протягивается более чем на 2 километра по долине при ширине 50 метров. Среднее содержание платины составило 15 граммов на тонну породы (в Колумбии на самых богатых россыпях она была раза в три ниже!).
      Подсчеты показывали, и каждодневная добыча это подтверждала, что в "некрутоберегом логу" хранится платины не меньше, чем ее добыли в Колумбии за столетие.
      Как раз в те дни, в конце сентября 1824 года, царь Александр I совершил поездку по Уралу, чтобы разрешить спор между его сановниками и Соймоновым о дальнейших мерах, необходимых для развития горной промышленности. Уральские начальники поспешили смягчить безрадостные впечатления о ее состоянии приятной вестью об открытии платины, попросили позволения, "учитывая видимое богатство, доказанную благонадежность и торжественность дня открытия первого в Старом Свете платинового прииска... наименовать его Царево-Александровским".
      Это было милостиво разрешено и "усугубило усердие". Результат превзошел все ожидания.
      "Не прошло и двух недель после обретения Царево-Александровского рудника,- пишет Мамышев,- как партией, руководимой гитенфервальтером Голляховским, найдена была новая золото-платиновая россыпь, отстоящая от первой на 50 верст к северо-востоку, между Туринским и Нижне-Туринским заводами".
      По своему строению - "бурая глинистая масса с обломками известковистого камня, яшмы, кварца", залегающая на трещиноватых скальных породах,- эта россыпь была сходна с первой.
      А в ноябре К. Голляховский выявил еще одну богатую россыпь возле Нижней Туры, в долине реки Мельничной.
      "Итак, существование в уральских горах платины, сей американской редкости, ныне доказано несомненно... и нет причин сомневаться чтобы нахождение оной пресеклось". Это заключение Мамышева было подтверждено летом 1825 года. Партия Голляховского обнаружила десять россыпей в долинах рек Иса, Тура и на их притоках. Впоследствии было установлено, что они, по существу, участки единого месторождения, величайшей в мире русловой россыпи, протянувшейся почти на 150 километров. Общая длина россыпей по боковым притокам Исы и Туры составила свыше 70 километров.
      "Все они,- писал Мамышев,- богаты и благонадежны, платина в них почти не сопровождается золотом". Привычное представление о том, что эти два металла, как сиамские близнецы, всегда вместе, оказалось ошибочным.
      Обратил Мамышев внимание и на то, что платиновые россыпи бедны кварцем, который "показывает в уральских наносах золотое богатство". Он первым сделал вывод, существенный для дальнейших поисков, о том, что "платина не сродна с золотом".
      Открытие платины на казенных землях пробудило инициативу предпринимателей; первым успеха добился Демидов - его владения вблизи Тагила оказались очень богаты "белым золотом".
      За лето 1825 года добыто было около 200 килограммов платины. Если вспомнить, что в Колумбии добыча за этот год не превышала 20 килограммов, станет ясным значение уральских открытий.
      Метод Брусницына - отбор множества мелких проб от низин до водораздела, по всем элементам рельефа, и промывка их без предварительного измельчения-обеспечивал выявление не только россыпей, но и коренных месторождений. Так, в Миасском районе в "голове" нескольких золотых россыпей обнаружили золотоносные жилы, убедились в тесной их взаимосвязи. Поиски приносили все новые доказательства правильности обломочной теории происхождения золота. По-иному обстояло дело с платиной. Наблюдения показывали, что она имеет свой, отдельный от золота, коренной источник. В россыпях не раз находили платиновые самородки, и это, конечно, порождало надежду, что коренные залежи где-то близко и очень богаты, но обнаружить их не удавалось,
      Естественно, что все это пробудило повышенный интерес к минералогии, ее стали изучать. Выяснилось, что колумбийская и уральская руды не полностью схожи между собой. Волластон, как мы помним, показал, что колумбийская руда состоит из пяти минералов, из которых три - платиновые (самородная, палладистая платина и поликсен), а два платины не содержащие (самородный палладий и осмистый иридий).
      В 1827 году И. Варвинский и П. Соболевский выявили в россыпях Нижнетагильского района минерал, похожий на поликсен, но более темный, отличающийся повышенной магнитностью, несколько меньшей твердостью, а главное - значительно большим содержанием железа ( до 24 процентов) и палладия (до 10 процентов) при бедности иными примесями. Относительно этого минерала названного ферроплатиной, долго шел спор: "самостоятельный" он или разновидность поликсена? Лишь в наш век удалось доказать, что это разные минералы и по структуре и по условиям формирования.
      Дальнейшее изучение россыпей Урала привело ко многим минералогическим открытиям. Серебряно-белые, очень твердые и тяжелые кристаллы (кубы, октаэдры), лучше других сохраняющие в россыпях свои очертания, назвали платинистым иридием, установив, что его состав примерно отвечает формуле Ir4Pt. Этот минерал привлек к себе особое внимание потому, что оказался самым тяжелым из всех известных в природе - его плотность 22,8 г/см3.
      Тогда же в россыпях нашли похожие, но более легкие кристаллики (плотность 16-19 г/см3) и менее твердые (5 против 7), этот минерал назвали иридистой платиной, установив, что в его составе платина преобладает над иридием и всегда есть железо, примерно в таком соотношении - Pt4Ir2Fe. Оба эти минерала большая редкость, реальным же источником для извлечения иридия оказался осмистый иридий, уже охарактеризованный Волластоном под этим названием, но в дальнейшем получивший имя невьянскит Ir2Os, благодаря широкому распространению вблизи г. Невьянска. Позднее там был обнаружен родиевый невьянскит - блестящие, черные пластинчатые кристаллики, содержащие, кроме осмия и иридия, еще и родий (до 25 процентов); попадались также изредка светлые, с кремовым отливом, блестящие кристаллики с хорошей спайностью, в которых, помимо осмия и родия, было еще "нечто" (см. главу "Русский член платинового семейства").
      В районе Сысертского завода при промывке песков довольно часто находили минерал, похожий на невьянскит - стально-серый с металлическим блеском и хороши спайностью, но менее твердый и более тяжелый (плотность до 22,5 г/см3). В пламени паяльной трубки и лишь чернел и выделял удушающие пары осмистого ангидрида. В отличие от невьянскита в его составе осмий резко преобладает над иридием. Этот минерал назвали сысерскитом - IrOs3.
      Выяснилось, что уральская руда минералогически разнообразнее колумбийской. Но нужны ведь были не минералы, а металлы, и встала задача, как их извлечь.
      ТРУДНЫЙ БАРЬЕР
      В 1825 году газеты многих стран поместили сенсационные сообщения об открытии платины в России, и на этот раз весть была подкреплена вескими доказательствами - образцами руды, которые министерство финансов России послало в Англию Королевскому обществу - 1 фунт и персонально Волластону-полфунта; во Франции, в Академию наук и в Общество одобрения народной промышленности,- по 1 фунту; в Швецию, Берцеллиусу,- полфунта; в Пруссию, Гумбольдту,- полтора фунта.
      Одновременно с этим официально было объявлено, что руда может быть продана всем желающим по сходной цене.
      Англичане и французы, властители мирового платинового рынка, хранили молчание. Покупать русскую платину они не спешили. Обстановка им благоприятствовала: к этому времени добыча в Колумбии возросла, а усовершенствования в заводской технологии сократили потребности. Платина опять стала дешевле золота.
      А главное, было ясно, что у русских есть не платина, а лишь ее руда, та самая, что не поддается ни огню, ни искусству. После открытия ее в Колумбии прошло почти сорок лет, пока научились превращать "сырую" платину в ковкий металл. Секрет его получения берегли за семью замками. Те, кто им владел, были убеждены, что такой орешек русским долго не раскусить: нет у них ни квалифицированных химиков, ни лабораторий, начинать придется с нуля. А пока на многие годы их удел продавать сырье. И чем больше они его накопят, тем уступчивей станут. Можно спокойно ждать.
      Все в этом высокомерном расчете выглядело логично, но только выглядело!
      В России уже знали о платине, и немало. Первым начал изучать ее "из одного лишь любопытства" Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин. Он был из рода тех, кому противопоставил себя поэт в "Моей родословной":
      Я грамотей и стихотворец,
      Я Пушкин просто, не Мусин,
      Я не богач, не царедворец.
      Я сам большой: я мещанин.
      Но и среди этих богачей и царедворцев был грамотей, который отказался от придворной карьеры и превратил барский дом в лабораторию.
      В "Горе от ума" княгиня Тугоуховская возмущается:
      От женщин бегает и даже от меня!
      Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник
      Князь Федор, мой племянник!
      Предполагают, что прототипом этого князя был или А. А. Яковлев, сын обер-прокурора синода, или А. А. Мусин-Пушкин, столь же преданный науке, но достигший более значительных результатов.
      Мусин-Пушкин прожил лишь 45 лет, но успел сделать очень много. Он составил описание минералов и горных пород Кавказа, первым изучил содержание хрома в различных рудах России и открыл новые окислы этого элемента. Широкую известность приобрели его исследования фосфора и селитры.
      За научные заслуги он был избран не только в Санкт-Петербургскую академию наук, но и в лондонское Королевское общество. В связи с этим ему в 1796 году прислали из Англии немножко колумбийской платиновой руды. Она очень заинтересовала Мусина-Пушкина, и последние десять лет своей жизни он посвятил в основном ее изучению, опубликовав в "Технологическом журнале" Академии наук около 20 статей, не забытых и поныне.