Локерман А. А.
      Рассказ о самых стойких
      Рецензенты: Ермаков Николай Порфирьевич, доктор геолого-минералогических наук, профессор МГУ: Генкин Александр Дмитриевич, кандидат геолого-мннералогических наук, старший научный сотрудник Института рудных месторождений АН СССР.
      Почти полвека тяжелые серебристые песчинки, неразлучные спутники золота, добывавшегося в Южной Америке для пополнения испанской казны, по приказу короля при свидетелях уничтожали: они "портили" золото и подрывали доверие к отчеканенным из него монетам. Но прошло время, и выяснилось, что эти песчинки, прозванные платиной (что-то вроде серебришка, производное от испанского plata - серебро), по "благородству" не уступают ни золоту, ни серебру. Были обнаружены еще пять родственных платине элементов. Благодаря высокой химической стойкости, тугоплавкости и другим замечательны" свойствам все члены семейства оказались незаменимыми в целом ряде областей науки и техники.
      Научно-художественная книга для широкого круга читателей.
      НЕСКОЛЬКО СЛОВ О КНИГЕ
      В семейство платиноидов входят шесть элементов - платина, палладий, родий, иридий, осмий и рутений. История их открытия и освоения полна драматических моментов и оставила заметный след в формировании духовной и материальной культуры человеческого общества.
      Должен отметить, что я начал чтение "Рассказа..." с некоторым скептицизмом, потому что члены семейства во многом сходны, но и очень специфичны по своей физико-химической, геологической и технико-экономической характеристике. Возможно ли все это отобразить в небольшой книге, не превратив ее в скучный справочник?
      Ответ принесло чтение. Оно меня увлекло и убедило в том, что автор отлично справился с поставленной задачей, ярко воссоздав историю платиноидов в природе и обществе.
      Книга предназначена широкому кругу читателей, но она интересна и для специалистов, потому что содержит немало сведений, обнаруженных автором при изучении архивных документов.
      Нередко в популярной литературе излагаются лишь конечные результаты познания и при этом создается ложное впечатление о его легкости, о безликости научного творчества. Автор пошел по иному пути: он показывает, как происходило накопление знаний и в каких конкретно исторических условиях, не обходит вниманием тех, кто оставил след в решении сложных вопросов теории и практики освоения платиновых металлов.
      Не сомневаюсь, что книга А. А. Локермана пробудит у многих читателей интерес и желание продолжить ознакомление с затронутыми в ней проблемами.
      Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии академик В. И. СМИРНОВ
      ПРОШЛОЕ
      КУРЬЕЗ ИЗ КОЛУМБИИ
      Испанский астроном Антонио де Уллоа в 1737 году вернулся на родину из Южной Америки, где он участвовал в экспедиции по измерению дуги меридиана на экваторе. Был он человек любознательный и интересовался не только астрономией. Об этом свидетельствует опубликованное им двухтомное "Путешествие по Южной Америке".
      Шло уже третье столетие, как открыли Новый Свет. Всяких диковин - от картошки до меднокожих людей - навезли много, и удивлять стало нелегко. И все же астроному это удалось. Привез он из Новой Гранады (так называлась тогда Колумбия) всего-навсего серые речные песчинки, а вызвал бурю, стал знаменит.
      Сам Филипп V, француз, внук Людовика XIV, всемогущий король Испании <Филипп Бурбон получил испанскую корону в результате так называемой войны за испанское наследство (1701-1714), начавшейся после смерти бездетного короля Карла II.>, оставив все дела, в увеличительные стекла рассматривал эти песчинки, грозно ждал, что скажут лучшие его алхимики. Король слыл великим их покровителем. Надо лишь добавить, что не от хорошей жизни он им стал.
      С открытием Америки несметные богатства поступали в испанскую казну, но она напоминала бездонную бочку. Почти непрерывные войны при отсталом феодальном хозяйстве довели страну до разорения.
      Сохранились свидетельства о том, что в конце царствования Карла II "...государственные доходы понизились до того, что, несмотря на самые суровые финансовые меры, король был не в состоянии оплачивать прислугу, а иногда даже и стол свой".
      При племяннике дела шли не лучше. Получив после тринадцатилетней войны самое большое в мире наследство - государство, о котором гордо говорилось, что в его пределах никогда не заходит солнце, он оказался банкротом. Отбросив гордость, приходилось выпрашивать займы даже у еретиков. До бумажных денег еще не додумались, и во многих провинциях Испании из-за нехватки звонкой монеты вынуждены были вернуться к меновой торговле. Одного барана меняли на две козы или на три шляпы, и так далее.
      Дела шли так плохо, долгов было так много, что Филипп V впал в меланхолию и в 1721 году отрекся от престола в пользу малолетнего сына. Финансового положения это не улучшило, и вскоре придворные заставили короля "отречься от отречения".
      А золота и других богатств поступало в казну все меньше. Уже и в Америке сливки были сняты.
      Где же выход, как вернуть былой блеск испанской короне?
      Никто из советников короля не мог предложить ничего путного.
      Тут-то и атаковали короля алхимики - "служители тайной небесной натуральной философии, составляющей единую науку и искусство", как они именовали себя. Только они давали ясный ответ. Клялись, что изготовят для короля золото "квантум сатис" (сколько угодно) и очень скоро, потому что способ уже почти в руках. И напрасно конкистадоры короля разыскивают в Америке страну золота - Эльдорадо. Если король поможет, сама Испания превратится в Эльдорадо. Потому, что только здесь, в испанской земле, найдены богатые залежи крови дракона - киновари, единственного минерала, который содержит гидраргерум - жидкое серебро, называемое также Меркурием и ртутью. В присутствии короля, при строжайшем контроле они нагревали киноварь в замкнутых перегонных аппаратах. И при этом на дне сосуда действительно иногда выпадали крохотные крупицы золота.
      От крупиц до "квантум сатис" остался один, последний шаг, утверждали алхимики. Вековые изыскания наконец-то принесли надежные результаты. Неужели король упустит этот единственный, вернейший шанс?
      И король поверил, стал великим покровителем, окружил себя энтузиастами и шарлатанами.
      Успех, казалось, близок. И вдруг песчинки из Колумбии спутали все карты.
      Поначалу королевские алхимики снисходительно улыбались, уверенные в том, что астроном ошибается и утверждает то, чего не может быть "потому, что этого не может быть никогда". (Такой аргумент звучал убедительно во все времена, задолго до того, как был использован героем чеховского "Письма к ученому соседу".)
      Уллоа упорно стоял на своем: это может быть. И добился проверки. При его бдительном надзоре, в присутствии короля алхимики снова и снова определяли вес песчинок. Сомнений не оставалось: они были тяжелее золота!
      Алхимики умолкли, Уллоа оказался прав.
      О том, что события развивались именно так, известно из многих литературных источников, но не повторена ли в них легенда, неизвестно кем созданная?
      Мы знаем теперь, что среди песчинок, привезенных астрономом из Колумбии, некоторые действительно были тяжелее золота, но могли ли это установить в середине XVIII века? Была ли тогда техника взвешивания для этого уже достаточно совершенна?
      История весов уходит в глубь веков, и не случайно на многих языках слова "взвешивать" и "платить" - синонимы. На египетской пирамиде, построенной в III тысячелетии до н. э., изображены равноплечные весы весьма совершенной, по мнению специалистов, конструкции. Количество тогда уже определяли довольно точно в отличие от качества - о нем судили лишь по внешним признакам, и это не могло защитить от подделок. По-видимому, лишь Архимед (287-212 гг. до н. э.) нашел надежный способ их выявления. Всем известна легенда о том, что он выскочил из ванны с криком "Эврика!", но как он определил, из чего сделана корона сиракузского царя, вероятно, следует напомнить.
      На одном коромысле равноплечных весов Архимед нанес деления и укрепил гирьку, которая могла перемещаться. Поместив на чаше весов корону, он уравновесил ее золотом. Затем обе чаши погрузил в воду. Архимед исходил из того, что разные металлы при равенстве их веса должны занимать неодинаковые объемы, а выталкивающая сила воды равна весу вытесненной жидкости. Поэтому равновесие должно быть нарушено, если на чашах лежат разные металлы одинакового веса. Для его восстановления надо было передвинуть гирьку на коромысле. Архимед произвел градуировку плеча коромысла для всех известных тогда металлов и сплавов. Он установил, что в короне больше серебра, чем золота.
      В дальнейшем конструкции весов были существенно усовершенствованы римлянами и особенно арабами. При изучении условий равновесия они вместо геометрического метода древних греков применили алгебраический и создали равноплечные коромысловые весы, обладавшие поразительной точностью - 5 миллиграммов.
      Еще большей точности достиг в XII веке Алькгацини, изобретатель "весов мудрости". Он использовал гидростатический принцип Архимеда, но внес усовершенствования, которые позволили отличать не только металлы от сплавов, но и драгоценные камни от поддельных. Установленные им значения плотности золота, ртути и других металлов лишь на доли процента отличаются от современных.
      Вот на этих-то мудрых весах и было бесспорно установлено, что есть на земле вещество тяжелее золота.
      Над алхимиками нависла черная туча. Они пытались объявить эти песчинки ошибкой природы, игрой случая, курьезом. Рождаются же и люди о двух головах!
      Курьез этот никого не смешил, тем более что Уллоа утверждал: это не игра случая, на реках Колумбии таких песчинок "квантум сатис"!
      Филипп V прогнал алхимиков и снова впал в меланхолию.
      Для того чтобы осознать весь трагизм положения, понять, почему серые песчинки, можно сказать, добили алхимиков, надо вспомнить о многом.
      В стремлении создать фабрику золота король Испании отнюдь не был первым. Из поколения в поколение сильные мира сего пытались стать еще сильнее с помощью сначала химиков, затем алхимиков и снова химиков.
      Название "химия" известно по крайней мере с IV века. Вероятно, произошло оно от египетского слова "хеми" - черный и звучало тогда примерно, как теперь "черная магия".
      Приставка "ал", свойственная арабскому языку, добавилась к этому названию лишь в VII веке, после завоевания Египта арабами, нисколько не изменив смысла.
      Ко времени возникновения химии практические познания людей уже были и велики и многообразны: умели плавить металлы и стекла, даже окрашенные, похожие на драгоценные камни; изготовлять мыло; во все цвета красить ткани, применяя квасцы и железный купорос в качестве закрепителя; знали много лекарств как природных, так и искусственных; умели использовать процессы брожения, приготовляя хлеб, вино. И так далее, всего не перечесть.
      Все эти знания, которые мы теперь называем химическими, совершенствовались, передавались от поколения к поколению, но к тогдашней химии (алхимии) прямого отношения не имели. Она преследовала только такую цель - богатство и бессмертие, стремилась создать золото и эликсир долголетия.
      Долгое время обе задачи пытались решить одним ударом, получив ""философский камень", обладающий, как отметил Энгельс, "многими богоподобными свойствами".
      Для получения "философского камня" по всем рецептам требовался "универсальный растворитель".
      Лишь в начале XIII века монаху Бонавентуре удалось получить нечто подобное - смесь соляной и азотной кислоты, в которой растворялись все металлы, даже золото, вечный царь природы (теперь такую смесь называют царской водкой).
      Это был крупный успех, но цель заключалась не в растворении, а в получении золота, что оказалось гораздо труднее.
      При экспериментах с золотом арабские алхимики без помощи "философского камня" сумели создать эликсир долголетия - панацею от всех болезней. Секрет его тщательно охранялся и был разглашен лишь в 1583 году королевским врачом и алхимиком Давидом де Плани-Кампи, который опубликовал в Париже "Трактат об истинном, непревзойденном, великом и универсальном лекарстве древних, или же о питьевом золоте, несравненной сокровищнице неисчерпаемых богатств".
      Тончайше измельченное золото действительно обладает лечебными свойствами, его и поныне применяют в медицине, но отнюдь не как панацею. Теперь все это доказано, а тогда было ясно лишь то, что золото - благо универсальное, что оно обеспечивает и хорошую жизнь и долголетие. Неясным оставалось только, где его взять "квантум сатис"!
      Потеряв надежду получить всемогущий "философский камень", алхимики различных школ и стран - арабские, греческие, западноевропейские и другие постепенно сошлись на том, что и без него золото может быть создано. За основу были приняты идеи Аристотеля о естественной природной превращаемости (трансмутации) тел низших в более совершенные.
      Подтверждение тому, что в природе один металл постепенно переходит в другой с возрастанием тяжести и ценности, находили не раз при изучении минералов и при плавках руд, обнаруживая, например, в железе примесь меди, в медной и свинцовой руде примесь серебра, а в нем золота.
      Вывод напрашивался сам собой: железо в природе превращается в медь, а она, так же как и серебро, самопроизвольно переходит в золото, конечное звено в цепи преобразований, самое тяжелое, вечное вещество природы. И следовательно, задача заключается лишь в том, чтобы найти способ ускорить этот процесс.
      Золото, этот "светоч, придающий душу материи", было так желанно, что и отцы церкви, когда-то считавшие всех алхимиков еретиками, постепенно смягчились, признали процессы трансмутации, идущие в природе, угодными богу, и, стало быть, ускорять их не грешно. Подтверждение этому нашли в священных книгах, установили, что алхимиками были евангелист Иоанн и Мариан, сестра Моисея, и другие. Было предписано молиться за успехи сотворяющих золото, а гнев господен обрушивать только на софистов (теперь так называют тех, кто вводит в заблуждение словесными ухищрениями, а тогда софистами называли алхимиков-поддельщиков).
      В годы, когда Филипп V пытался поправить дела с помощью алхимии, она уже переживала закат. Широкую известность приобрели иронические слова Парацельса, сына алхимика, ученика алхимиков, переставшего считать себя алхимиком: "Теория, не подтвержденная фактами, подобна святому, не сотворившему чуда". Он провозгласил, что настоящая цель химии заключается в приготовлении не золота, а лекарств, в изучении микрокосмоса (человека) и окружающего его макрокосмоса.
      Каноны алхимии подверг уничтожающей критике Роберт Бойль в трактате "Химик-скептик, или Химико-физические сомнения и парадоксы, касающиеся спагерических начал, как их обычно предлагают и защищают большинство алхимиков".
      И все же служители "тайной философии, составляющей науку и искусство", идею трансмутации защищали довольно успешно. Немало для этого сделал в середине XVII века немецкий алхимик И. Бехер, получив из глины железо.
      Песчинки из Колумбии своим появлением теорию в целом не задели, но подорвали ее практически важнейший тезис о том, что золото - самое тяжелое вещество, конечный и вечный венец преобразований.
      Где же гарантия, что в результате всех затрат и усилий будет получено золото, а не эта серая дрянь!
      Спасая себя и свою науку, алхимики предложили такое объяснение: эти песчинки состоят из золота, спрессованного самой природой и замаскированного какой-то примесью.
      Король Испании приказал: немедля золото из песчинок извлечь!
      ГАДКИЙ УТЕНОК СТАНОВИТСЯ ЛЕБЕДЕМ
      До выяснения, из чего состоят эти песчинки, за ними сохранилась презрительная кличка, которую им дали в Колумбии на приисках - в связи с полной их бесполезностью. Звучала эта кличка - платина, примерно как "серебришко" (plata-по-испански "серебро").
      Чисто вымытые, при ярком свете песчинки действительно выглядели серебряными, но сходство было только внешним.
      Серебро, как и золото, мягко, ковко и легко плавится, а эти зерна были хрупки, их не удавалось расплющить даже молотом на наковальне. В пламени кузнечного горна, где все металлы плачут огненными слезами, они даже не краснели. И растворить их не удавалось ни в кислотах, ни в щелочах.
      "Nullis igni, nullis artibus" - "ни огнем, ни искусством" - такой вердикт вынесли алхимики, исчерпав все возможности.
      В связи с этим король снова впал в меланхолию. Вывести его из этого состояния сумел Уллоа, убедив, что синица в руке лучше, чем журавль в небе, что и без алхимии можно поправить дела, если сосредоточить все усилия на добыче золота в заокеанских владениях. Король назначил его своим советником и приказал действовать.
      После того как платина сыграла роль могильщика в истории алхимии, о ней, вероятно, вспоминали бы редко, будь она только бесполезна. Но она не давала о себе забыть и с каждым годом доставляла все больше хлопот.
      Испанская казна тогда пополнялась золотом в основном из россыпей Колумбии и Перу. Утверждая в спорах с алхимиками, что платина там не редкость, Уллоа был прав, но он не предполагал, что ее так много. По мере расширения работ становилось все очевиднее, что платиной заражены все золотые россыпи в долинах рек Каука, Богота, Пинто и других. Она следовала за золотом как тень. Местами при промывке песка платины получали больше, чем золота. Разделить же их не удавалось из-за почти одинакового веса. Они были неразлучны, как сиамские близнецы.
      Грабя богатства завоеванной страны, конкистадоры стремились получить металл благородный, без фальши. Подлое серебришко этому мешало. При плавке золота песчинки платины огню не поддавались, но золотой расплав их обволакивал и прочно с ними слипался. Получалось нечто вроде конфеты с шоколадной оболочкой и дрянной начинкой.
      Для людей предприимчивых открылись большие возможности, потому что даже на весах мудрости не удавалось отличить сплав с платиной от чистого золота. Лишь значительную примесь выдавало изменение цвета. Мерк червонный блеск, присущий высокопробному золоту, монеты приобретали сероватый, тусклый оттенок.
      Дурная слава распространилась быстро по всему просвещенному свету. Золото с примесью платины прозвали гнилым, или "испанским". Дукаты и альфонсиносы самого могущественного государства упали в цене. А в некоторых странах их вовсе перестали принимать. Злые языки утверждали, что монеты померкли, как сама испанская корона!
      Все это было так оскорбительно, что Филипп в третий раз заболел меланхолией и вскоре умер. Дельного совета, как избавиться от чертовой платины, не смогли дать ни алхимики, ни их противники. А медлить было нельзя - пришлось пойти на крайнюю меру.
      Королевский указ 1748 года строжайше предписал добытое золото тщательно просматривать и отбирать из него все зерна платины, какие глаз видит. На тех месторождениях, где золото и платина так мелки, что чисто их разделить не удается, работы было приказано вовсе прекратить, с добавлением: разумеется, без ущерба для казны.
      Все собранное проклятое серебришко уничтожать публично, при свидетелях.
      За плохой его отбор, утайку, а тем паче за вывоз из Колумбии рубить головы, тоже публично, в назидание всем.
      У королевских чиновников в Колумбии прибавилось забот. Предстояло решить труднейшую задачу, как уничтожить то, что не поддается ни молоту, ни огню, ни искусству?
      Выход нашли такой: всю собираемую платину королевские чиновники регулярно при свидетелях сбрасывали в реку Боготу у Сантафе и в реку Кауку близ Папайяна. Места выбирали на совесть, там, где реки глубоки, быстры и бесовским отродьям обеспечена могила вечная.
      Год за годом неукоснительно выполнялся королевский указ: и при Фердинанде VI (1746-1759), "слабосильном ипохондрике, управление которого было благодетельно для Испании вследствие его бережливости и миролюбия", и при Карле III (1759-1788), который славен лишь тем, что, "опустошив казну, додумался до выпуска бумажных денежных знаков" (цитаты эти взяты из энциклопедии Брокгауза и Ефрона).
      Платина была под запретом ни много ни мало сорок три года! И все же она проникала в Европу, там цена на нее постепенно росла, потому что ювелиры научились маскировать примесь в золотых и серебряных изделиях. На черном рынке платину продавали за полцены серебра. Покупали ее не только для подделок. Нашлись люди, которых не остановили неудачи алхимиков. Как отметил один из первых русских исследователей платины П. Соболевский, они "интересовались ею первоначально из одного лишь любопытства. ...Преимущественный относительный вес платины и отличные ее свойства, наипатче неразрушаемость в огне, нерастворимость в простых кислотах и нерасплавляемость в сильнейшем жару плавильных печей обратили на минерал, с самого открытия, внимание ученых людей. Левис, Шеффер, Маргграф и другие подвергли платину бесчисленным испытаниям. ...Стараниям их долгое время препятствовали как многосложность изучения, так и бывшая великая редкость сего минерала, причиненная воспрещениям добычи его испанским правительством... Сему обстоятельству предпочтительно приписать должно медленный успех в познании истинного состава сырой платины. Помянутые знаменитые ученые, истощившие, казалось, все способы, зависящие от тогдашнего состояния химии, не могли преподать надежных средств к обработке сырой платины и не усмотрели в ней ни одного из тех примечательных металлов, которых познанием впоследствии обогатили нас химические изыскания..."
      Идея о том, что платина - природный сплав, в котором преобладает золото, продолжала жить. Так, известный ученый Бюффон утверждал, что вторым компонентом в этом сплаве является железо. Но далеко не все исследователи разделяли подобные представления.
      В 1750 году в английском журнале "Философические труды" появилась статья У. Браунриджа и У. Уотсона "О полуметалле, именуемом платиной дель Пинто", где на основании исследований Вуда и других авторов отмечалась своеобразная металлическая природа этого тела.
      Вскоре, в 1752 году, в актах Стокгольмской академии наук появилось сообщение "О белом золоте, или Седьмом металле, называемом в Испании "серебришко из Пинто". Автор этого сообщения, директор Шведского монетного двора Шеффер утверждал, что платина отнюдь не курьез, не сплав и не полуметалл, а новый элемент, полноправный металл. Для него он предложил название Aurum album - белое золото. Его утверждение, что платина новый элемент, особых волнений не вызвало. В те времена элементами называли "простые" вещества, которые при любых реакциях не удавалось разложить. Конечно, при таком подходе многое зависело от совершенства опытов. Поэтому элементы то "открывали", то "закрывали". За историю химии их было обнаружено куда больше, чем есть на самом деле. "Несомненно настанет день, когда эти вещества, являющиеся для нас простыми, будут в свою очередь разложены... Но наше воображение не должно опережать фактов..." Когда Лавуазье высказал это, среди "настоящих" элементов числилась, например, известь, разложить которую лишь в 1808 году сумел Хемфри Дэви.
      (Только с появлением спектрального и рентгеноструктурного анализов определение элементов стало более точным, основанным на изучении самого строения вещества, а не отдельных его внешних признаков.)
      Песчинки из Колумбии полностью отвечали предъявляемым тогда к элементам требованиям: они действительно казались "простыми телами", и никакие воздействия не могли их изменить.
      А вот то, что платина металл, - это прозвучало для властителей христианского мира как сущая ересь, потому что в Библии названо только шесть металлов - железо, медь, золото, серебро, олово, свинец и, следовательно, седьмого быть не может! Отцам церкви было ясно: "лишний" металл - бесовская выдумка, за которую следует очистить от греха бескровно, на костре инквизиции. Такая участь едва не постигла одного испанского алхимика, который по поводу платины дерзко заметил, что собаки упомянуты в Библии 18 раз, а кошки ни разу, что не мешает им существовать!
      Некоторые алхимики склонялись к тому, что и ртуть по многим признакам должна быть причислена к металлам, но об этом было лучше молчать.
      Вне христианского мира ртуть давно уже заняла свое место среди металлов, однако и там места для платины не осталось, комплект считался полным вот на каком основании: в небе семь светил: Солнце, Луна и пять планет (остальных тогда еще не разглядели), и каждая из них имеет на Земле своего посланца - их семь этих великих символов. Поэтому число "семь" от века священно.
      Вот как со времен Аристотеля были прописаны металлы в небе: золото Солнце, серебро - Луна, медь - Венера, железо - Марс, олово - Юпитер, свинец - Сатурн, ртуть - Меркурий. Тем, кто произвел такую "прописку" металлов, никак нельзя отказать в наблюдательности и поэтичности.
      Догмы о семи (или о шести) металлах вошли в сознание так прочно, что все им противоречащее отметалось. Поэтому во всем мире мышьяк считали "незаконнорожденным полуметаллом", а известные с древности минералы сурьмы и висмута рассматривали как разновидности серебра и не стремились отделить. Вследствие этого многие старинные монеты содержат значительную их примесь, являются в определенной мере фальшивыми (что выявлено уже в наше время спектральным анализом).
      Довольно расплывчатый термин "полуметалл" получил распространение после того, как швед Г. Бранд в 1730 году открыл кобальт.
      Противоречить церковным канонам он, по-видимому, не хотел и, подметив, что ковкость, плавкость и некоторые другие свойства у металлоподобных веществ выражены неодинаково, выдвинул такую гипотезу: так же, как есть шесть видов металлов, есть шесть видов полуметаллов. К ним, кроме кобальта, он отнес мышьяк, сурьму, висмут, цинк и ртуть.
      Стройность этой схемы сохранялась недолго. В 1741 году ученик Бранда А. Кронштедт обнаружил еще один полуметалл - никель, а в дальнейшем и для платины не нашлось "законного" места.
      Как отметил академик Вернадский, платине в научной литературе середины XVIII века уделено внимания больше, чем любому другому веществу. Это отражает заботы и волнения, которые она доставила, выскочив на арену жизни, словно джинн, спутав все карты алхимии и религии.
      Но и для тех немногих, кто ушел из-под власти догматических представлений, утверждение Шеффера не выглядело убедительным.
      Металлы плавки, ковки. Что общего у них с этими зернами, равнодушными к самому сильному жару?
      Вероятно, все было бы по-другому, если бы Шеффер продемонстрировал полученный им металл и способ его получения в Париже, Лондоне и других научных центрах, но он имел для опытов так мало вещества, что был вынужден ограничиться лишь публикацией в малораспространенном журнале Академии наук. Предложенное им название не привилось, да и само открытие практических последствий не имело.
      Серебришко оставалось серебришком, навечно приговоренным к утоплению, бесовским соблазном, нарушившим веру в самое святое - чистоту и неподдельность золота.
      Но французская энциклопедия, изданная в 1758 году, уже содержит серьезную статью о платине. В ней сказано, что расплавить песчинки из Колумбии по-прежнему не удается даже в фокусе огромного зажигательного зеркала с применением различных флюсов, не говоря уж о других более старых методах. Спор о составе руды тоже не завершен, имеются различные мнения: новый металл (Шеффер), природный сплав железа и золота (Бюффон) и т. д. Лишь в практическом использовании загадочного вещества отмечены некоторые достижения, основанные на способности его частиц прочно слипаться с золотом, серебром и некоторыми другими металлами при остывании расплава.
      В результате дальнейшей обработки таких "сплавов" - при резком преобладании тонкоизмельченной платины в их составе - некоторым исследователям удалось получить почти однородное вещество со свойствами металла благородного.
      В этой и более поздних публикациях упомянуто много исследователей (Льюис, Уотсон, Браунридж, Вотсон, Вуд, Маргграф, Болс и др.), и почти всегда заметно стремление авторов статей (английских, немецких, французских) подчеркнуть особую роль своих соотечественников. Поэтому нелегко восстановить истинную последовательность в накоплении знаний. По-видимому, наиболее существенные события произошли в начале 70-х годов XVIII века.
      Известно, что в 1773 году французский химик Делиль получил так называемую губчатую платину. Измельченные в пыль песчинки из Колумбии он кипятил в царской водке несколько суток, а затем, добавив нашатырь, получал красноватый осадок (это был хлорплатинат аммония). Прокалив его в восстановительном пламени (хлор и аммоний при этом улетучились), Делиль получил вещество, похожее на губку, состоящее из мелких, слабо слипшихся между собой серых зерен, металлических по виду, но не обладающих важнейшим свойством металла - ковкостью. Делиль поставил много опытов, но ни в одном из них не достиг цели: сплавы упорно не желали приобретать этого свойства. Пытался он придать губчатой платине ковкость, уплотняя ее при нагреве, и, как теперь очевидно, был близок к великому открытию, о котором еще будет речь.
      В те же годы изучением платины занялся Луи Бернар Гитон де Морво, довольно известный поэт и адвокат, который на четвертом десятке жизни увлекся химией и быстро достиг в ней выдающихся успехов.
      Прославленный Бюффон, создавая свою 36-томную "Естественную историю", привлек Гитона к подготовке раздела "Царство минералов" н посоветовал обратить особое внимание на песчинки из Колумбии.
      Парижский ювелир Жанетти, который то ли использовал эти песчинки для подделок, то ли был так дальновиден, что скупал их впрок, предоставил все необходимое для опытов.
      Изучая платиновую руду, Гитон установил, что в ее составе много железа, подтвердив таким образом одну часть предположения Бюффона и полностью опроверг другую, касающуюся золота. Для этого потребовалось определить состав губчатой платины. Успех принесло изучение сплавов, в состав которых входил "незаконнорожденный" полуметалл мышьяк. С давних пор его применяли для изготовления ядов и подделок под золото (некоторым сплавам он придает золотистую окраску). Гитон тоже получил такие "золотистые" сплавы, комбинируя в различных пропорциях губчатую платину, мышьяк и "черный флюс", но в отличие от поддельщиков на этом не остановился. Разными способами он разрушал свои творения. Наиболее перспективным оказалось выжигание мышьяка - ядовитые его пары улетучиваются при температуре, немногим превышающей 600° С. При очень медленном протекании процесса Гитону удалось получить однородный остаток светло-серый металл тяжелее золота, очень ковкий, не боящийся ни кислот, ни щелочей.