"Они похожи на те маски у Визионавия. Ряды пустых дырок на бугристой, черно-желтой глине".
      - Лишь валькирия может выдержать излучение Цеппелина.
      Спиной Лана чувствовала приятное тепло.
      Еле различимое мурлыкание донеслось из первых рядов окружающей Цеппелин толпы.
      Лана повернула голову - слезным блеском среди монотонных рядов темных отверстий выделялись четыре глаза. Два принадлежали лембою с оранжевым пятном на щеке, и два - кикиморе с покрытыми пепельной корочкой губами.
      "Молодец! Он все-таки научился".
      - И лишь валькирия может летать. Летать - вот истинное предназначение валькирии. И ты наконец-то будешь летать. Скоро, очень скоро. Ха-ха-ха!
      Чесучовое пальто плотно облегало фигуру Его Пуэрперальности. Ткань словно слилась с телом Чаромута, и снизу казалось, что на постаменте стоит небольшая ракета, готовая к старту. А широкополая шляпа - это локатор, улавливающий космическую мощь, изливающуюся на властителя лембоев и кикимор.
      - Летать, конечно же, летать... Но отнюдь не бессмысленным свободным полетом, отличающимся шараханьем в разные стороны, а выверенным и точным, завершенным и сконцентрированным, круговым движением.
      "Пропала, исчезла его водянистая влага... А вдруг я ошиблась? Вдруг у него все-таки правильная формула? "
      - Полету твоему придаст совершенство центробежная сила. И включится Центрифуга, и завращается Цеппелин, и полетит внутри него Лана. Но полетит она по кругу против часовой стрелки! Ха-ха-ха! Да-да, я раскручу Ледовый Цеппелин против часовой стрелки, и создастся внутри него сила тяжести, ровно в пи число раз превышающая земную! А потом я трижды прочту формулу Мастера Йока! И тогда эманации творчества, накопленные в надсферах, освободятся и, смешавшись с потенциалом всеобщего хаоса, перейдут ко мне! И Пуэрперальность стократ усилится! И придет ко мне власть над творческим процессом человечества! И явится живой Бого-знак творческого антивремени! О, Шиликун!
      "Неужели все зря? А Дезидерий? А остальные? Неужели интуиция меня подвела? Нет, нет! Нельзя поддаваться!"
      Лана опустила глаза и увидела, что шпоры на ее сапогах движутся.
      Так медленно колеблются бабочки, разноцветным ковром собравшиеся в жаркий полдень на почве у ручья. Они опускают свои микроскопические хоботки и впитывают воду, а кружевные страницы их крылышек лениво смыкаются и размыкаются, пока продолговатые перетянутые тельца утоляют жажду.
      И наблюдая за перемещениями тонких золотистых лопастей шпор, Лане почувствовала нужную букву.
      "Полукружья плавные, как контур крыльев бабочек, почти готовые к смыканию, надо только повернуть... Так ведь это была буква "з"! Она правильная! Ведь именно ее чертила мать валькирия! Никакое не "э"! Должно быть "з, з, з" много раз"...
      А Купр-Чаромут уже заканчивал свою речь.
      - Число пи - вот граница твоего вращательного полета. И границу эту определил знак Шиликуна. О, Шиликун, явись Рождеством Бого-знака!
      Лембои толкнули Лану назад, она провалилась сквозь стенку Ледового Цеппелина и очутилась в тесной каморке, окруженная зеркалами.
      В этих зеркалах не было ее собственных отражений, а мелькали лишь какие-то скругленные зигзаги, похожие на переливчатых сине-зеленых дождевых червей. Толстые эти черви задергались, на них появились желтые пояски, они начали изгибаться, заплясали, сложили хоровод концентрических окружностей, затягивая девушку внутрь...
      Снаружи Купр-Чаромут достал пергамент с формулой.
      И нажал кнопку пуска Центрифуги.
      Ледовый Цеппелин, прикрепленный ажурной штангой к электрическому мотору, начал равноускоренно вращаться.
      Купр-Чаромут внимательно следил по карманному приборчику за изменением силы тяжести внутри Цеппелина.
      Когда стрелка измерителя приблизилась к числу пи, Предтеча Шиликуна глубоко вдохнул и приготовился прочитать формулу.
      Но в этот момент капсула омегаплана бесшумно разломилась надвое. Как будто бы поперек раскрылся большой дорожный баул. Половинки ее образовали рядом с постаментом большие рупоры, направленные на Ледовый Цеппелин, продолжавший со свистом рассекать воздух.
      18
      В коридоре Моргалия звучала музыка.
      Ее медленно разжимающаяся пружина подхватила Громоздкого, Дезидерия и Мотляра, обняла, разместила по одному между своими пока еще не окрепшими спиральными витками и, еще до проявления неизбежной гармоничной упругости мелодичного стержня, предписанной законом сочинения этой пьесы, мягко подвела к полуотворенной двери.
      "Болеро. Равель, - отметил Громоздкий, - но почему-то сильно плывет звук".
      Когда они гуськом вошли в комнату, то стало ясно, почему болеро звучало так необычно - кто-то играл пьесу на баяне.
      - Заходите, рыцари самоотречения.
      Старик в капитанской фуражке, сидевший на стуле, перестал перебирать кнопки и клавиши и положил руки сверху на меха. У ног его желтел распахнутыми внутренностями футляр от баяна.
      - По-разному вы прошли становление. И гало было у каждого из вас соответствующее... Кто-то имел дело с рыжим воином-карликом, кто-то с одетыми философствующими животными, а кто-то в распавшейся мозаике нашел единственный цвет и движения источник... Но сейчас важнее то, что будет. Двое из вас приобретут больше, чем один потеряет. И лишится один любви, а другой продолжит летный род. Найдется то, к чему стремление томило, но ремесленное исчезнет. Но лишь к одному из вас вернется гало, и пребудет ноша вечно с ним...
      "Может, зря?" - Мотляр вспомнил про выплюнутый конский каштан.
      Старик, чуть касаясь, провел пальцами по складкам мехов, и на свет появились три одинаковые пергамента с фиолетовыми буквами.
      - Вот, что осталось сделать. Формулу хором должны прочитать три рыцаря самоотречения. Только в этом случае она подействует. Громко и отчетливо читайте сюда.
      И он показал на раскрытый футляр, лежащий на полу.
      Громоздкий, Дезидерий и Мотляр подошли и взяли каждый по плотному кусочку пергамента. Потом они встали на колени перед футляром и наклонились.
      Старик опять начал наигрывать.
      И, вместе с товарищами под болеро вслух перебирая письменные знаки, Громоздкий краем глаза заметил, как в желтых глубинах футляра мигнул своим красным пятном Юпитер, а потом кирпичная поверхность Марса сложилась каналами в суровое лицо, и на коричневатом морщинистом диске Венеры заструились светлые полоски, линии на диске планеты любви стали уширяться, захлестываться, менять свой цвет, появилась ворсистость - и вот уже перекрученные желтые галстуки образовали шевелящиеся стенки бесконечного слухового хода, поглощающего, удерживающего и увлекающего хором произносимое рыцарями...
      А в подземелье Самолетки из рупоров, образованных остатками омегаплана, опережая уже открывшего рот Купра-Чаромута, тройным виолончельным пиццикато, стократ усиливаясь осью вращения Ледового Цеппелина и отражаясь от сплошных стен, зазвучали заветные слова.
      "Замененный з-знаком"...
      И бугорки внезапно набрякших прыщей покрыли рябью гладкое лицо Его Пуэрперальности, а порыв ветра от Цеппелина распахнул полы чесучового пальто.
      "... заложный з-згинет"...
      Сударь-господин застонал.
      "... з-земноводный"...
      Бугорки на коже Купра-Чаромута лопнули, открылись кратеры оспинок, в каждом из которых извивалось в агонии по одному черному головастику.
      "... земным з-заветом зардеет"...
      И все собравшиеся лембои и кикиморы закашляли и зачихали, когда открывшиеся белые омеги на синем шелке подкладки чесучового пальто начали медленно смыкать свои концы.
      "... Змееносца з-знамя".
      А в это время в Моргалии на капитанской фуражке сидящего старика две ослепительно яркие буквы альфы устремились навстречу друг другу и наконец-то слились в единый знак.
      КОДА
      - Здравствуй, Лана!
      - Ой, Дезидерий! Откуда ты здесь?
      - Так, случайно... Как Мотляр? Рисует?
      - Ты знаешь, нет. Он денюжки нам зарабатывает. По коммерческой части... И меня с дочкой все воспитывает... Посмотри, ведь, правда, она у нас симпатичная?
      - Да. Похожа на тебя. И родинка... А ты все время здесь гуляешь?
      - Когда погода позволяет... Здравствуйте, Марья Александровна!... Здесь у нас мамашкин клуб... Тут все с детьми гуляют. Здесь хорошо... Алевтина Александровна, как дела у Людмилы Николаевны?... Да что вы говорите! Какой кошмар! Надо обязательно врачу показаться... Мы новостями обмениваемся, коляски качаем, детям постарше есть, где полазать... Вон, смотри, это соседкин Андрюшка на коня полез. Андрюшка! Осторожней!... Это я так, для воспитания, а то он совсем сорвиголова. Ведь эти бронзовые кони и мальчики как будто специально для детей сделаны. По ним совсем не опасно карабкаться, все гладко и закруглено... Ну, расскажи о себе, Дезидерий. Я слышала, Громоздкий переехал?
      - Да. Переехал. Он теперь на Привокзальной живет. Электрички под окнами дни и ночи гудят, а он все равно репетирует. Говорит, что железнодорожные звуки его стимулируют. Даже сам стал музыку сочинять.
      - Слушай, здорово! А что?
      - Сонату. Называется "Гранатовая номер шесть". Я слышал, мне понравилось. Цветастая музыка получилась.
      - И моя Яна тоже переехала. Далеко. На Северо-запад. Совсем выздоровела и работает по специальности. Живет в каком-то Микрорайоне-на-Мысу. Адрес оставила тоже странный: "Область, город, Микрорайон, Яне"... Ну, а ты-то как? Сколько же мы с тобой не виделись?
      - Года три.
      - Как ты здесь оказался-то?
      - Случайно. Я обычно по Плоховскому и Полуактовому гуляю. Но там теперь все перекопали, метро строят.
      - Нет, мы с Ользой туда не ходим... Нам далеко... Да-да, Сашенька, я тоже заметила, что по вторникам на молочной кухне плохие смеси. У моей Ользы по вторникам всегда животик болит...
      - Хорошее имя Ольза. Это ты сама придумала?
      - Нет, Мотляр так назвал... Эльза, говорит, есть, а почему бы и Ользе не быть? Мне сначала не нравилось, странно как-то, а теперь привыкла... Слушай, а ты, почему тогда на нашу с Мотляром свадьбу не пришел?
      - Так.
      - Все были. Буфетчица Тоня, почтальонша Люба, участковый Виорел, светловолосая иностранка Джейн, диспетчеры из аэропорта - лысый Мартын и рыжеусый Кузя, Мария-кассирша...Я всех как сейчас помню... Даже Соколов с Витей Пляскиным... Ха-ха-ха! Витюша очень смешно тогда танцевал! Все обхохотались! Самое главное, торжественно так вышел и серьезно объявил: "Танец Седого Кенгуру", а Соколов-то сам совершенно седой! Ха-ха-ха!
      - Лана, я пойду.
      - Ой, Дезидерий, так ты же ничего мне не рассказал!
      - Да, рассказывать-то особо нечего. Живу вот...
      - Ну, ладно, иди.
      - Пока, Лана.
      - Пока, пока... Анна Андреевна! Анна Андреевна! Вы не знаете, когда в нашей поликлинике грудничковый день?
      Молодой человек отвязал своего белого единорога от скамейки, погладил бархатистую лошадиную морду, протер запылившийся рог и, крепко ухватив поводья, повел гордое животное к выходу с центральной площадки парка Ристалия.
      Утренняя очередная прогулка с Юникорном заканчивалась.
      Они пересекли Шаговую улицу, потом трамвайные рельсы, по которым звонко процокали копыта единорога, а молодой человек, обутый в плотные валяные сапоги из овнотелячей шерсти, прошел беззвучно, и подошли к дому с четырьмя магазинами, где Дезидерий, открыв тяжелую дверь между шузетной и либрием, придерживал ее, пока единорог входил в подъезд.
      В начале пешего подъема на девятый этаж им навстречу попалась старушка с походкой актера Бориса Карлоффа, которая, поздоровавшись с Дезидерием, беспрепятственно бочком прошла сквозь тело единорога, отчего шерсть на его крупе слегка вздыбилась.
      А на пятом этаже около двери, из-за которой как всегда раздавались тяжкие периодические стоны, Юникорн остановился, прислушался, втянул ноздрями воздух, фыркнул и привычно легко просунул свой рог в замочную скважину.
      Стоны за дверью тут же прекратились, и дальнейшее восхождение они совершили без остановок.
      Войдя в свою квартиру, Дезидерий первым делом взял жесткую металлическую щетку и тщательно пригладил завитки на крупе единорога.
      Потом он прошел в комнату, сел за стол, достал бумагу и взял ручку.
      И начал поиски ответа.
      А задача, ждавшая решения, была такова: как формула Мастера Йока попала к кикиморе, ставшей Витей Пляскиным?
      В это время стройный белый единорог стоял рядом и аккуратно выводил своим серебристым рогом в воздухе над головой работающего Дезидерия символ бесконечности, знак Змееносца.
      Сомкнутая гранатовая омега светилась в комнате.