Право на выбор

***

— Образ идеального мэра, как нетрудно догадаться, это полный антагонист Назаренко. Как всегда, можно было выбрать больше одного ответа. Пятьдесят процентов уверены: мэр обязан разбираться в проблемах города и решать их. Сорок два процента мечтают о мэре, который поднимет городскую промышленность, снизит безработицу. Еще тридцать процентов хотят, чтобы городская власть избавилась от криминальных связей. Да, еще один ветерок из 91-го года: сорок пять процентов хотят мэра, который прислушивается к мнению людей, управляя городом.

— Партия, дай порулить, — заметила Елкова. — В демократию тут не наигрались.

— Вот-вот. Не наигрались и не порулили толком. Теперь переходим к нашему герою. Его известность — 40,4%. «За» — 6,8, ладно, скажем, семь. Из этих семи, большинству он симпатичен, как настоящий хозяйственник, сумевший поднять производство. Кстати, в районе ЦБК, где традиционно компактно проживают его работники, рейтинг скачет втрое. К сожалению, две трети персонала ЦБК прописаны в рабочем поселке Морозово, а он не входит в городскую черту. Это, конечно, не пакость от мэра, это административное деление. Впрочем, среди поклонников есть и те, кому он просто симпатичен.

Теперь о противниках. Тех кто, «ни при каких обстоятельствах» мало, десять процентов. Зато тех, кто не проголосует «скорее всего» — чуть меньше тридцати, конкретно — двадцать восемь. Почему? Опять, больше одного ответа. То, что он «предприниматель, не поймет простого человека» стоит чуть ли не на последнем месте — десять процентов. Зато, шестьдесят пять процентов отвечают так: почти ничего не знаю. Тридцать процентов ставят в вину молодость И еще двадцать пять, что особенно поразительно, считают, что у Савушкина нет опыта управления. Возможно, эти люди помнят только скандальный конфликт с мэром. Итог: про нашего просто не знают.

Зато за остальных двоих фигурантов опроса, антирейтинг которых не уступает батькиному, народ не хочет голосовать, потому, что напротив, их слишком хорошо знает. И яблочник Фомин, и коммунист Варенец, считаются демагогами, которые десять лет только болтали — так думают сорок и тридцать пять процентов соответственно. Правда, у коммуниста есть и свой обязательный рейтинг — девять процентов (у яблочника — пять). Он обусловлен исключительно партийной дисциплиной. Протестный электорат за коммуниста голосовать не будет. Он вообще ни за кого голосовать не будет и, судя по моему предположению, просто пойдет в этот день погулять.

***

«Уже час паримся. Хотя б чайку предложил, скотина».

— Так вот, я хочу опять про народ. Ты молодой еще, но все равно понимать должен. Раз ты такой журналист, тебя посылают в командировку за Урал, значит, умеешь работать. Образование есть? Ну вот, значит хорошо учился в школе. А папа строгий был?

— Когда как, — уклончиво ответил Олег. Правда, папа ушел из семьи, когда ему было четыре года, но если покопаться в памяти, то может и удастся вспомнить какую-нибудь строгость.

— Видишь. Поэтому ты и человеком стал. В этом вся и основа. Я весь путь прошел, от бригадира до директора. Сейчас — глава городской администрации. И вот что скажу: с людьми надо быть строгим. Это как пацан, сперва на папашу обидится, поплачет, а потом вырастет и поймет — по другому с ним было нельзя. Так и любой человек, поймет обязательно, что с ним надо строго для его же пользы. Знаешь, (отключи магнитофон), людям всегда строгий папа нужен, все равно, в каком возрасте. Думаешь, меня зря за глаза народ «батькой» зовет? Нет, не зря.

Олег, потерявший счет отключения и включениям диктофона, перевел дух. Придется брать быка за рога, переходить к главному вопросу.

— Юрий Николаевич, я узнал, что скоро в городе выборы мэра. Как вы думаете, вам легко удастся сохранить свой пост?

— Да я здесь проблемы не вижу. Чего там, сохранить, не сохранить? Я, вообще, устал немного, да на кого город оставить? Надо будем мне кого-нибудь найти, этак года через три. Нет ведь людей, чтобы могли все сохранить.

— А как ваши соперники, Фомин, Варенец?

— Фомин болтун, за него не проголосуют. За Варенца тоже. У нас ведь как народ рассуждает: раз ты у власти, значит ты и есть нормальный коммунист. А так, чтобы митинги там собирать, пикеты, это уже не коммунист, это демократ какой-то!

— А Савушкин?

— Откуда ты про него узнал? Это же спекулянт, больше никто. Я про него ничего слышать не хочу. Кто его в городе-то знает? Те, кто у него вкалывают, кого он кинет когда-нибудь, да еще в ментовке, в ОБЭПе. (Магнитофон-то отключи). Слышал, он откуда-то каких-то пиарастов привез, чтобы его избрали, но они сами от него (грубый вариант слова «уехали»). Выберут его, как же! Я его вообще мог бы посадить давно, да чего посадить, б.я, просто раздавить, как мандавошку. Таких у нас народ не любит, ну ладно, был бы черный или там еврей. А то, вроде русский, а скачет как пархатый. То какой-то зефир, то кафель. Никак себя найти не может, а если в каждой истории его прихватизаций покопаться… Не, не говори мне про г.вно, ничего знать не хочу и люди не должны знать.

«Вытереть или нет, — думал Олег. Ладно, спасибо только на рубашку попал. Вот интересно, можно ли назвать слюнтяем того, кто брызгается во время разговора? Пора уходить.

— Понятно. Юрий Николаевич, сейчас август, время отдыха. Как вы проводите свой отпуск?

Уйти удалось от обсуждения личности Савушкина, а вот от собеседника — не сразу. Олег узнал, что свободного времени у мэра нет и быть не может. Так же он узнал, что мэр обожает рыбалку — в прошлом году вооот такого хариуса, охоту — приезжай зимой, на медведя, баньку — ну это, вообще, святое, Анталью — там, в отеле «Султан-сарай» меня уже все знают, одна официантка хотела уволиться, со мной в Ирхайск уехать.

Под конец мэр рассказал о целебных свойствах чая, кваса и русской водки, не предложив ни первого, ни второго, ни третьего. Попрощавшись и сунув в карман диктофон, Олег вернулся в приемную.

Кроме унылой блондинки секретарши, его ждал уже знакомый бородач.

— У нас принято, журналистам помогать в работе. Давайте вашу кассету, завтра мы ее вернем с полной расшифровкой.

— Спасибо, сам справлюсь.

— Я же сказал, у нас так ПРИНЯТО.

Борода ненароком приоткрыл дверь в коридор. Вдоль стены стояли двое парней в камуфляже, с изображением поганого божка на рукаве. Олег пожал плечами и вынул кассету.

— В блокнот записывали?

— Зачем, у меня прогрессивная методика. Я надеюсь, вы мой жесткий диск стирать не будете? — Олег показал на голову.

— Нет, — усмехнулся бородач. — Я этим никогда не занимаюсь, — (похоже, сделал акцент на «я»).

На выходе Олег задержался: милиционер оформил ему пропуск. Сзади подошел бородач.

— Можете сегодня к пяти зайти, наш пресс-отдел вернет вам полную расшифровку и кассету. Да, на будущее, на себе лучше не показывать. Примета плохая.

Что— то буркнув насчет плохих и хороших примет, Олег вышел из здания. От сердца отлегло, только вот во рту пересохло. С, кассетой, конечно, неприятно, однако в голову полез дедушка Крылов. «А это ничего, что ты свой длинный нос/ И с глупой головой/ Из горла цел унес?».

На углу стояла бочка с квасом. Не пластиковые стаканы, как в Питере, да и вообще в больших городах, тяжелые стеклянные кружки, которые подмывают в мини-фонтанчике короткой струйкой.

— Большую, пожалуйста.

Пожилая тетя, верно торговавшая квасом еще с хрущевских времен, налила полную, честную кружку. Олег одолел ее одним махом, даже добавки захотелось.

***

— Ну и напоследок, уже утомил, местные СМИ. С ними все просто: Анатолий прав, городские газеты никто не читает: рекордсмен «Вечерний Ирхайск» — четыре процента. Местные каналы также почти не смотрят: ГРТК — 10 процентов, ТНК чуть больше — пятнадцать. Новости на местных каналах тоже почти не котируются. Насчет кабеля Толя прав тоже — кабельный канал смотрят семнадцаь процентов. Проводное радио транслирует «Россию» — двадцать процентов. FM-станции берут по десять процентов, видимо, их слушают только в машинах и в офисах. Настоящий прорыв у «Нашего радио» — двадцать пять процентов, за счет городской студии.

За что же читатели, зрители и слушатели не нравятся местные СМИ? «Далеки от проблем людей» — тридцать процентов. «Не интересно, скучно» — тоже почти тридцать. Это как обычно. «Много лжи, нельзя узнать правду» — тридцать пять процентов. Это уже интересней. А дальше — новый маленький сюрприз. «Боятся критиковать власть» — сорок процентов. Опять дикий ветерок начала 90-х. Вот такие результаты.

Теперь краткие выводы. Нашего мальчика надо раскручивать и не жалея сил. Рейтинг узнаваемости — чудовищен. Если мы поднимем его до семидесяти, он получит процентов пять автоматом, даже без агитации.

Дальше. Наступать по всем фронтам. Наглядку [3] — на каждый столб и забор. Для начала показать лицо. Ему скрывать нечего: для мужиков такой портрет нейтрален, а бабы очень даже западут. Как минимум один спецвыпуск в каждый дом. Просто рассказать. Самая нейтральная информация даже в затюханном местном ТВ, даже по радио, за исключением «Нашего», (с ним надо работать) — все в нашу пользу.

Главный метод — топтать ногами. Топтать, топтать и еще раз топтать. Газеты тут будут читать, но при одном условии — если сунуть под нос. Листовки и буклеты — тоже. Хорошо бы запустить наказы.

Что же касается конкурента, то Батьку надо гасить. Гасить по черному, в этом половина успеха. Бить показательно, чтобы увидели все. Его имидж включает в себя неуязвимость и неприкосновенность. Как только в городе почувствуют, что Батьку «мочат» с разных сторон, в нем многие разочаруются.

— А русская жалость к слабым и побитым? — спросил Гречин.

— Тот, кто восемь лет подряд хвастал своей силой, в категорию убогих и обиженных за месяц не попадет, — ответил Котелков.

— Вот и все. Доклад кончен, дальше — имиджевые линии. А я покурю и спать.

— Спасибо, — Сережа, — сказал Котелков. — Теперь…

Раздался стук. Гулин, сидевший ближе, встал, приоткрыл плотно запертую дверь. Вошел Олег.

— А теперь Олег, только что вернувшийся от Батьки, расскажет нам, как по его мнению наш основной конкурент намерен построить свою кампанию.

Олег демонстративно отдышался, подошел к кофейному столику, налил стакан минералки (ее тоже стали приносить в офис), обтер губы.

— Если вам нужен конспект, то смысл таков: Батька вообще не хочет ни говорить, ни думать о Савушкине и считает, что его вообще не должен знать никто, кроме милиции. По моему мнению, он постарается вообще не обращать внимания на нашего кандидата, что бы мы ни сделали.

— То есть, хочет перевести отношения с Савушкиным из сферы публичной политики на маргинально-криминальный уровень. Подход, в принципе здравый, — заметил Куклинс. — Другое дело, если мы будем нормально работать, он не сможет выдерживать эту линию достаточно долго, несмотря на свое легендарное упрямство.

— Такого осла я еще не встречал.

— Хотел бы надеяться. Но о врагах надо всегда думать хорошо. С запасом пессимизма.

— Когда он поймет, что у нас есть хотя бы маленький шансик на победу, — продолжил Олег, — он пойдет на все. Это настоящий кабан, он попрет напролом, не считаясь ни с чем. Он плюют на законы даже в двух шагах от своего кабинета. Так что, надо быть готовым ко всему.

— В Соколе мне проломили башку, — сказал Гулин.

— В Усть-Джегуте я выскочил из горящего штаба, — сказал Гришин.

— В Омске я сломала нос охраннику, а он разбил мои очки, — сказала Елкова.

— Моя вторая кампания была в Таджикистане, тоже есть о чем рассказать, — заметил Котелков. — Спасибо, Олег. Потом мы расшифруем техническое приложение и подумаем, как поступить с твоей добычей. Продолжим. Причем, в узком кругу. Капитану надо отоспаться, а вот вам господа — кивок в сторону Куклинса и Гречина, придется отказаться от такой вредной привычки, как регулярный сон. От вас, Владимир Геннадьевич, тематический план с графиком, от тебя, Егорыч, имиджевые линии и общая идеология. На все — тридцать шесть часов. Погоди, Владимир Геннадьевич, сразу за компьютер. Прежде надо познакомить наших полевиков с Любовью Ивановной и товарищем Гордеевым. Помещения для штабов должны быть к завтрашнему вечеру, во всех районах. Я уже раскидал предварительно: Гулин, тебе Ленинский район. Елкова — Центральный, самый большой, в довесок возьмешь Заречье: это немного и близко. Гришин, тебе Слободу, предупреждаю, самый трудный участок. Господа писатели, приступайте к первому спецвыпуску. Начинайте сейчас, когда Гречин освободится, проверит и даст вам идеологию. Тараскин, до вечера отдыхай и лечи голову. Тебе работа будет скоро и больше всех. Я пойду к кандидату, кстати, утверждать твой проект. Все!

Все зашумели стульями. Гречин поднял вверх правую руку, будто выстрелил из стартового пистолета.

— Ну, началось, — сказал Толик. — Понеслась звезда по небу.

***

Секретарша заварила «эспрессо» сразу же, как Котелков прошел через приемную в кабинет Савушкин. Кофе она внесла через три минуты, поставив на поднос, также, две бутылки минералки — жара!

Дискуссия тоже вышла жаркой.

— Так, теперь объясни мне внятно: зачем нужен двойник? Мы же договорились — никаких грязных штучек!

— Мы не договаривались «никаких грязных штучек», — ухмыльнулся Котелков. — Мы договорились: «никаких грязных штучек без согласования с тобой». Вот и согласовываю.

Быстро хлебнув жгучий «экспрессо» и не дав собеседнику найтись с ответом, продолжил.

— И штучка-то совсем не грязная, потому что это будет кандидат-камикадзе, будильник на один звонок, турист без обратного билета. Задача двойника Батьки — дойти до регистрации и там героически погибнуть, после долгой и упорной борьбы. Погибнуть, естественно, в юридическом смысле.

— Зачем тогда?

— Объясняю. За последние три дня я, благодаря твоей службе безопасности, да и своим каналам — не удивляйся, уже ими обзавелся, навел справки о председателе местного избиркома. Это преклонная дама Ирина Белочкина, немного совестливая и очень трусливая. Узнав о своем клоне, Батька сначала попытается решить проблему методами внеэкономического принуждения. Не сможет, я это обеспечу. Тогда он просто прикажет Ирине Васильевне не допустить регистрации. И это случится. Но с великим боем, юридическим. И когда придется регистрировать уже твой клон — Игоря Савушкина, то выяснится — у него нарушений раз в шесть побольше. Тут соломинка, а там — бревно. И ей придется «убить» и еще одного кандидата.

— Ох Миша, — с чувством сказал Савушкин, задумчиво жонглируя бутылкой из под минералки. — Как закручено-то? А попроще?

— Попроще это если только попросить твою охрану, отловить твоего однофамильца и бросить в Ирхай. Кстати, мне будет нужен один человек, чтобы в решающий день в Ирхае не очутился однофамилец мера. Дашь?

— Подумаю. Имей в виду, это объявление войны.

— А разве она не объявлена? Да к тому же, Батька догадается не так и скоро, что виновник этой проказы — незаметный Савушкин. Конечно, догадается, но скорее поздно, чем рано.

— Так. Это твоя первая обещанная пакость. А вторая?

— А это еще проще. Я же тебе обещал — твоя кампания будет чистой, и мочить Батьку ты будешь сам, лично. На дебатах. Но мочить надо. И займется этим другой кандидат — Дикин.

— Сашка Дикин? Но это же отморозок!

— Иван Дмитриевич! Не надо ошибаться в терминах. Это не отморозок, это маргинал. А можно сказать еще добрее и по-русски — это юрод. Ему нужно немного денег на газету, еще меньше денег на пиво и твоя охрана, чтобы в очередной раз не настучали по башке.

— Да. Ну и комбинации у вас, батенька.

— Иначе нельзя. Лобовыми ударами кабана не завалишь.

***

— Но лучше всего трюфеля. Особенно, фабрики «Красный Октябрь». Постарайтесь их найти, Любовь Ивановна.

На рабочем этаже пансионата был единственный номер люкс. По совету Котелкова, из него сделали кабинет особых совещаний (впрочем, как сказал Котелков, когда приедет Галактионович, тут и поселим). Сейчас же Куклинс здесь пил чай с Любовью Ивановной. Она велела Татьяне принести кипятильник сюда и сама заварила настоящий мелиссовый чай, в фарфоровом чайнике самого элитного сервиза, который в прежние времена, скорее всего, хранился в пансионате для министра целлюлозно-бумажной промышленности. Возле чайника стояла хрустальная ваза с шоколадными конфетами, купленными лично Любовью Ивановной.

— Непременно их найду, Владимир Геннадьевич. Помещение для штаба в Центральном районе я уже отыскала — это закрывшийся кинотеатр. Есть помещение и в Ленинском районе — в техническом лицее, то есть, в ПТУ. Здание большое, для ваших будут четыре комнаты и отдельный вход. Сложнее со Слободским районом. Там помещение найдут завтра, но придется брать, что достанется: Слобода полностью под Батькой, там не продохнуть.

— Замечательно, Любовь Иванна, а как кадровый вопрос? Я понимаю, тут многое может дать Гордеев, но у него, в первую очередь, ресурсы с производств; хорошо бы иметь и со стороны.

— Я вчера говорила с Ниной Петровной -лидером профсоюза учителей. Они два года назад бастовали, даже голодали. Деньги им заплатили, а потом Батька пытался уволить зачинщиков. Нина Петровна развела такую деятельность, что почти всех отстояли. Она готова с вами встретиться и вам помочь. Сейчас август, учителя только выходят из отпуска, так что могут пойти в агитаторы.

— Хорошая новость. Учителя замечательны тем, что их и в квартиры легко пускают, и они сами могут рекомендовать на работу учеников, конечно, не нынешних, а бывших. Я обязательно встречусь с Ниной Петровной, только узнаю у шефа, что мы можем ей предложить. Продолжайте в том же духе. Находите еще людей, времени мало, придется брать количеством.

***

Вентилятор, стоявший в писательской комнате, надрывался, недовольно гудел, иногда сбиваясь на хрип, но все же не мог разогнать дым, неумолимо сгущавшийся под потолком. Толик, с сигаретой в зубах и почти пустой бутылкой пива в руке, мерил комнату шагами — этакий Наполеон на штабе, периодически тыча указательным перстом в направлении компьютера. Олег сидел за клавиатурой, ожесточенно лупя по ней пальцами. Время от времени в сбивчивой трескотне наступал перерыв, это Олег захватывал кусок только что набитого текста мышкой и удалял его.

— Программное интервью, первая часть. Анонс на первой полосе, с переходом на вторую. Написал?

— Давно, — зло ответил Олег. — Дальше.

— Манифест записал? Ладно. Анонс статьи про кирпичный завод и все — с первой полосой покончено.

— Ты это уже пять раз повторил. Дальше.

— Вторая полосочка. Так. Продолжение интервью — половина полосы. Две фотографии, нельзя, чтобы слепо смотрелась. Кирпичный завод — конечно на третью полосу. Чего бы еще на вторую?

— Может все-таки мой репортаж, о том, как я встречался с Батькой?

— Пятый раз тебе повторяю — нельзя. Установка: в нашем спецвыпуске никакой чернухи. Ни грамма. Все что можно, так это про город, находящийся в глубочайшей заднице, опять таки, без упоминаний, по чьей вине. Мы белые и пушистые, это наши враги черные и го.нистые. Подожди, уже завтра начнем составлять спецвыпуск от имени другого кандидата, кстати, он не зарегистрирован, да и имя я пока не знаю. Уж там мы оттянемся и оттопчемся по самое немогу. А пока, мы добренькие, мы никого не обижаем и хотим всех спасти.

— А если рассказ о бедном дядьке, который, после развала Кирпичного завода остался без куска хлеба, у него плакала жена, рыдали дети, он был готов утопиться, но тут пришел новый хозяин и поднял завод. Жена смеется, дети хохочут, а он по выходным сидит с удочкой на том самом берегу, с которого хотел броситься в реку и сыплет философскими афоризмами.

— Молодец, запиши на третью полосу. Нет, на вторую, пусть пойдет под интервью. Еще надо из инета вытащить подборку президентских цитат с косвенной агитацией. Чего бы еще?

Зазвонил телефон. Толик, не вынимая сигареты, снял трубку.

— Алло. Инка? Что, обживаешься в штабе? Молодец. Так, отлично! Пока. Ну вот, (уже к Олегу), уже публикуем адреса штабов. Пока в Центральном районе, но пока дойдет до верстки, должны появиться и остальные штабы.

Толик допил пиво и поставил под подоконник бутылку: «начали создавать большую батарею».

— Вроде набросали, давай раскидывать. Так, главный материал — интервью, берешь ты, у тебя в этом городе уже опыт есть.

— Кассетку бы купить. У Батьки ее забирать не хочется.

— Будет тебе кассетка. Сегодня составим список канцелярских потребностей и Ольге на исполнение. Значит, ты — интервью, манифест — призрак бродит по Европе, борода на круглой ж.пе, пишу я, статью про историю завода — ты, ну и историю счастливого утопленника, сам понимаешь, инициатива должна быть наказуема.

— Братский дележ вышел. Может поровну поделим?

— Мне уже задали листовку написать, которую будут на стены вешать, благодарное письмо подписантам — тем, кто за него отдал подписи и текстовку для агитаторов. Всем хватит.

Толик сунулся в стол и вытащил оттуда бутылку пива — как?

— Не откажусь, — сказал Олег, подставляя кружку, в которой уже давно высох кофейный остаток.

Солнце уходило за Ирхай. Принтер медленно потрескивая, извергал план спецвыпуска. Друзья курили на подоконнике.

— Толь, а как с четвертой полосой?

— Как всегда. Кроссворд, анекдоты из инета. Карикатурка безвредная. Знаешь, чего меня беспокоит? Нет нормального рисовальщика. Когда будем делать другой спецвыпуск, мочильный, то придется картинки брать из инета. Но весь этот набор, Шилова, Богорада, Тюрина — уже во рту колом стоит. Найти бы местного, чтобы рисовал на местную тематику. Только найдешь тут!

***

— Игорь Вилорович, а вот вы можете найти несколько ребят, шебутных, но с головой.

— Могу.

— Это здорово. Желательно, чтобы работали не в фирме Ивана Дмитрича. Их загрести могут, так нужно, чтобы по документам наших людей не подводили. Вы, когда будете искать, тоже смотрите, чтобы на вас выйти не могли.

— Кто не мог бы выйти? Их охранная организация?

— Не важно кто: менты, бандиты или эти бандюки в законе «Пердун». Лишь бы не вышли. Еще лучше, свяжитесь с вашей охраной, какая бы она у вас правильной не была, все равно, у рядовых бойцов много разных и полезных знакомств. А кто-нибудь из этих знакомых уж непременно захочет подзаработать.

— Молодой человек, извините, а вы что, будете криминалом заниматься?

— Нет, что вы, — беспечно ответил Тараскин. — Так, просто, город на уши поставим.

Глава 4 (пятая неделя)

Политическая педофилия («шестнадцать им есть?»). Ненормированная рабочая ночь. С почтением и любовью к УПК. Возвращение Валенсы. «Это еще не мандраж». Десять тысяч за рыбалку. Крокодил и стая белок. «Или работать на Савушкина, или в бандиты». Первое интервью. «Заплакал через месяц». Ребенок и завод: «Человек должен видеть, как течет металл». Облом для сержанта. Принцесса и художник-шпион. Дурная карма или астральная неразбериха?

Со спецвыпуском все оказалось хуже некуда (как уверил Толик) — обычная ситуация. Сначала Куклинс раскритиковал всю концепцию, особенно же уже написанный манифест и поругался с Толиком до мата. Гречин примирил их и тут же набросал идеологию на четыре варианта манифеста, которые оказалось невозможно написать. Окончательно примирил всех Котелков, разложив за две минуты, в чем не права каждая из сторон. Гречин занялся йогой, Куклинс пошел пить чай с конфетами, а Толик, матерясь, сел за компьютер.

У Олега были свои сложности. Историю счастливого работяги он написал между утренним кофе и завтраком, зато с интервью пришлось побегать. Савушкин оказался неуловим. Он назначал интервью между десятью и двенадцатью (шестнадцатью и восемнадцать, или просто, «после обеда») после чего просто пробегал мимо Олега. Секретарша, которую Олег успел полюбить и возненавидеть, объяснила ему: если бы он назначил на определенный час, то принял бы непременно. А сейчас у него и правда нет времени.

Светлое пятно — внезапно нашелся рисовальщик. Баринов, однажды заглянувший в Пансионат, что-то обсудить с Котелковым и Тараскином, задержался на чашку чая. Конечно, не чая, а собственного пива, которого он презентовал ящик (Толик ухитрился перетаскать почти треть в писательскую комнату). Нечаянно погрузившись в производственные разговоры, он сказал:

— Чего, карикатурист нужен? Есть у меня такой на примете. Учится в одном классе с моей Юлькой. Как и все в нее влюблен, и достал всех друзей-соперников своими рисунками, они его чуть не убили. С учителями воюет: кто двойку Юльке поставит, уже через час шарж, совсем не дружеский, и на дверь учительской, га-га-га. Он отличник круглый, иначе бы давно исключили. Хотите, Юлька его сюда привезет. И вообще, может вы для агитации задействуете всех ее приятелей? Маются от безделья, лицеисты хреновы, а вы им хоть какие деньги за работу заплатите.

— Шестнадцать им есть? — спросил Куклинс. — Чтобы мы не пошли по статье «политическая педофилия»?

— Есть. В одиннадцатый класс все перешли.

— Хорошо. Агитаторы пусть обращаются в районные штабы, лучше всего в Центральный, а насчет рисовальщика — это договаривайтесь с писателями.

Тут появился как всегда свежий и довольный Котелков, со слегка заросшим Тараскином. Они цапнули из ящика по паре бутылок и направились в переговорную комнату. Дверь еще не закрылась, как Баринов уже пробасил: «Какие проблемы? Все подпишутся».

***

Спортивный бар на улице Свердлова открылся восемь лет назад, и за это время его вывеска менялась трижды. Поначалу он назывался «Марадона», потом «Платини», а сейчас — «Риналдо». Фанаты футбола (а в какой городе их нет, не путайте только с «мясом» или «конями») запоминали каждое новое название. Прочие же продвинутые жители Ирхайска, для простоты звали заведение «Спортбаром» и любили не только за гигантский телеэкран, но и за пивную разносортицу.

Сейчас был день, поэтому любители пока еще не добрались до «Спортбара». В углу, под огромным надувным футбольным мячом, сидел Тараскин и уплетал яичницу, прихлебывая пиво и поглядывая на часы. Ожидания оправдались; открылась дверь, дзинькнул колокольчик, обожаемый хозяевами всех заведений Ирхайска. Не опуская пивную кружку, Тараскин чуть приподнял кепку, натянутую, естественно, козырьком назад и опять принялся отделять желток от белка. Спортбар держал марку: официант оказался рядом еще до того, как посетитель сел рядом с Тараскином.

— Еще кружечку «Вьюги», сказала Тараскин и лишь после этого поздоровался с вошедшим. — Привет, Степа. Хорошее пиво у вас. Особенно эта «Вьюга». Жаль, его в Нижнем не купить.

Степа согласился с выбором Тараскина.

— Говорят, хочешь поработать? — сказал Тараскин. — Со сдельной оплатой и ненормированным рабочим днем. Заранее предупреждаю — будет и ненормированная рабочая ночь.

— Хочу, — ответил Степа. — Но только чтоб не наркота и не на чеченов. Все остальное рассматривается.

— Вот и хорошо. Официант! Будь добр, пиво еще и включи телевизор. Сейчас же по «Евроспорту» британский чемпионат.

Телевизор был включен, после чего Тараскин сам отрегулировал громкость.

— Поначалу, дело будет совсем простое. Нужно набрать пятьдесят человек, чтобы они за два дня собрали бы три тысячи сто подписей, за одного кандидата. А потом, еще столько же. Но, уже можно за четыре дня.

— Пятьдесят? Многовато. Человек двадцать обеспечу без проблем. Будет и больше, но не обещаю.

— Так и думал. Двадцать тоже хорошо. Тебе надо из них выбрать бригадиров — один на десяток. Чтобы отмашку на работу люди получали через них.

— Зачем?

— Чтобы если этих ребят кто-нибудь возьмет в оборот, пусть называют бригадиров. Чем длинней будет цепочка, тем лучше. Но, если всю работу делать быстро, и по моим инструкциям, никто взят не будет. Разумеется, если кого-то взяли, и он проболтался, то ни копейки не получит. Работа -исключительно по закону, с почтением и любовью к УПК.

— А за кого собираем?

Тараскин с интересом взглянул на экран, цокнув языком оценил очередную атаку «Ливерпуля», после чего взглянул на Степу.

— За очень хорошего человека. Но очень скромного. Вот когда ты отстроишь свои бригады и скажешь мне «готово», тогда сразу узнаешь фамилию. Да, вот еще что. Подозреваю, кто-то из твоих ребят не захочет подписаться на дело, в котором можно в оборот попасть. Если это ребята не совсем дебилы, сразу переводи их в отдельную бригаду, которая будет собирать за того мужика, на которого положено четыре дня. Вот это вариант безопасный, тут уже никто не загребет. Но, сам понимаешь, за такую непыльную работу и денег будет полагаться чуть меньше.

— А сколько полагается?

— Вот, какой хороший и деловой вопрос. Я не знаю, сколько в городе стоит одна подпись, потому что не знаю, их покупали когда-нибудь или нет. Поступим проще. Я выделяю на всех твоих людей общий бюджет — двадцать тысяч российских единиц, а ты распределяешь их сам. Это наш первый проект, поэтому никаких предоплат. За качество и опережение графика — премия, причем солидная. За срыв и брак — штрафы. Обязательно какой-нибудь мальчик или девочка подумают: а чего нам собирать подписи, да еще людям за это приплачивать. Придумаем сами фамилии и паспортные данные. Предупреждаю: обнаружу такой брак — штраф в пять процентов. С общей суммы. Если мне будут нужны поддельные подписи, так и скажу.

— Какой график?

— Так. Сегодня у нас понедельник. Уже со вторника запускай тех, кто собирает за четыре дня. Сколько нужно собрать — скажу завтра. А в среду утром — основной проект. Сколько надо собрать, скажу тоже. И чтобы в четверг вечером здесь же я от тебя их принял. Ты приносишь подписи, я — деньги. Мобилу, кстати, мою запиши, для связи.

— Как-то шустро все выходит. Людей искать надо, обзванивать, объяснять им.

— Так ты же безработный, времени должно быть много. Если есть какие побочные дела, мой совет: бросай. Впереди еще месяц, работы хватит и ты здорово поднимешься. Причем, без всякого криминал. Почти без.

Степа допил кружку, ушел. Тараскин что-то записал в блокнот, отхлебнул пивка, взглянул на часы. Минут через десять опять звякнул колокольчик, и Тараскин, кивнув вошедшему, попросил еще одну кружку.