Что мне делать без тебя?

      Ашот задумчиво наблюдал за происходящим. Он видел, как восприняли появление Дуси в доме сыновья и как плохо сейчас Карену. Его любимый, такой уже взрослый и такой еще маленький сын... Что же делать, мой мальчик, жизнь состоит из страданий. И все будет так же, даже если все будет иначе... Мой бедный, мой родной, мой гордый и упрямый ребенок...
      За что им всем без конца достается? Да уж видно есть за что...
      - Дуся, - нашептывал Карен нянюшке, - если ты сможешь приходить к нам, помоги, пожалуйста, Олесе! Сделай с ней хоть что-нибудь! Она ничего не хочет, не ест, не спит без лекарств, ни на что не обращает внимание. Я отчаялся привести ее в норму. Ты поможешь мне, Дуся?
      Утирая слезы, старая нянюшка беспрерывно кивала, не выпуская свое драгоценное дитя из теплых объятий. Мой несчастный, уставший, исстрадавшийся мальчик...
 
      Вечером Ашот Джангиров заехал к Витковскому. Глеб смотрел из-под очков грустно и озабоченно. Притихшая Юрате безмолвно удалилась в другую комнату.
      - К сожалению, Олесю пока невозможно ни в чем убедить, - сказал Ашот, искренне сострадая поэту. - Она не желает слушать никаких объяснений и лишь твердит без конца одно и то же. Тяжелое нервное расстройство.
      - А Полина? - вдруг спросил Глеб.
      - Что Полина? - не понял Джангиров. - С девочкой все хорошо.
      Глеб хмуро покачал головой.
      - Не совсем так. Ну, да сейчас не в ней дело. Даже смерть матери не подействовала на Олесю так сильно, как гибель Мэри.
      Ашот отвел глаза.
      - Она стала пить... Карен долго скрывал от меня, но я увидел совершенно случайно.
      Витковский помрачнел.
      - И здесь мою дочь тоже нельзя ни в чем убедить, я пытался раньше. Но мне кажется, ваш сын раз и навсегда запретил ей когда-то баловаться вином, почему же вдруг снова... -Глеб замолчал, не окончив фразу, и выжидательно посмотрел на Ашота. - Она способна подчиняться только Карену.
      Ашот побарабанил пальцами по подлокотнику. Карену способны подчиняться все, даже он, неподатливый, неуступчивый Джангиров.
      - Я не знаю, что произошло... Вероятно, Карену больше не хватает времени и сил: его постоянно нет дома. Не доходят руки...
      Оправдание вышло слишком неуклюжим.
      - Но откуда в доме бутылки? - с нотками раздражения в голосе спросил Глеб. - Разве он их не видит, не замечает? Или до них тоже не доходят руки? Выбросить все - и дело с концом! И кто-то их ей покупает, раз она сама не выходит из дома! Не Полина же в конце концов!
      - Не Полина, - стараясь остаться спокойным, отозвался Ашот. - И не Левон. Не прислуга.
      - Но кто же тогда? Может быть, мышка Сонечка?
      Джангиров снова нервно постучал пальцами по креслу.
      - Да, это загадка. Пока я не в силах ее разгадать, но постараюсь... И поговорю с Кареном.
      - Пожалуйста, Ашот Самвелович, - поэт встал и прошелся по комнате. - Буду вам очень признателен... Простите меня за резкость, не сдержался. Я уже слишком многим вам обязан и благодарить мне вас нужно без конца. Олеся упряма и суматошна. И бестолкова, как все женщины. Конечно, у нее была не самая удачная семейная жизнь... - Витковский помолчал. - Я очень рассчитывал на Карена и, кажется, не ошибся. Просто обстоятельства пока складываются не в его пользу. Но это скоро пройдет. Непрерывно так продолжаться не может.
      Ашот вздохнул. Вечны страдания человеческие... И все будет так же, даже если все будет иначе... Он поднялся и вежливо откланялся.
      - Заезжайте, - сказал Глеб. - Я всегда вам рад. Кроме всего прочего, только от вас я могу узнать хоть что-нибудь об Олесе.
      Джангиров спустился вниз и сел в машину.
      - Куда, Ашот Самвелович? - спросил Гриша. - Домой?
      Журналист отрицательно покачал головой. У себя дома он теперь бывал очень редко.
      - К Карену.
      Гриша включил зажигание.
 
      Олеся, как обычно, спала. Таблетки, которыми ее усердно накачивали врачи, в соединении с любимым вином превратили ее в марионетку без чувств, мыслей и желаний. Иногда ночью Карен, которому порой хотелось хотя бы малейшей разрядки, пробовал разбудить ее, прорваться словами и ласками к постоянно дремлющему, заторможенному сознанию, но сделать ничего не мог. Олеся не просыпалась, никак не реагировала на прикосновения его рук и только вяло, нехотя бормотала сквозь сон, что хочет спать - и ничего больше.
      "И ничего больше, - повторял про себя Карен. - И больше ничего..." Утром он целовал ее, тоже сонную, и уходил в университет. Когда он возвращался вечером, она уже спала. Так тянулись день за днем. Сегодня у Карена был выходной, поэтому отец наконец-то застал его дома засветло. Дети отправились в кино. Дуся ушла до завтра, и им двоим никто не мешал.
      - Как удачно я приехал, - сказал довольный Ашот, садясь рядом с сыном. - Как Олеся?
      Карен равнодушно потер лоб.
      - Все так же. Непрерывно твердит, что ее зовет Мэри. Не желает видеть отца. И эти ужасные мигрени... Прости, папа, но твои врачи совершенно ни к чему. Они ни черта не понимают, что толку их сюда без конца возить? Честно говоря, у меня опускаются руки, я просто не знаю, что с ней делать...
      Момент был на редкость подходящий.
      - Карен, - отважился наконец Ашот, - я давно хотел тебе предложить... Возьми у меня деньги и уходи хотя бы на месяц с работы. Поезжай куда-нибудь с Олесей. В Испанию, в Грецию, в Италию... Куда хочешь. Левона и Полину мы заберем к себе. Они будут отдыхать с нами. Если девочка откажется, она может переехать к деду. Послушай меня, это самый лучший и, пожалуй, единственный сейчас выход. Тебе тоже очень нужна разрядка, ты измотан до предела. А Олеся вообще качается на ветру.
      Ашот замолчал, напряженно ожидая ответа. В наступившей тишине за стеной у соседей тихо заговорил телевизор.
      - Я подумаю, папа, - ответил Карен. - Наверное, это действительно сейчас единственный выход. Но меня еще беспокоит ее вино.
      Журналист с облегчением перевел дух.
      - Я в курсе дела. Увидел совершенно случайно. Кажется, она слушалась тебя какое-то время.
      - Но это время кончилось, - невесело признался сын. - Теперь мои слова до ее сознания попросту не доходят, туда не достучишься. А главное, где она берет эти бесчисленные бутылки? Не сами же они появляются здесь чуть ли не ежедневно!
      - Я попрошу Дусю, она наверняка разузнает, - пообещал Ашот. - Это действительно очень странно, и это нужно прекратить как можно скорее.
      - Спасибо, папа, - Карен взглянул на отца давно забытым, почти ласковым взглядом. - Я хотел бы увидеть маму...
      Ашот радостно вздрогнул.
      - Только не привози ее сюда, здесь с болезнью Олеси полная неразбериха. Лучше я сам как-нибудь заеду к вам вечером. Может быть, даже завтра.
      - Прости меня, пожалуйста, Карен, - хрипло с трудом произнес Ашот. - Я очень тебя прошу...
      Вырвалось это совсем неожиданно, почти против его воли. Карен вскочил. Глаза опасно загорелись негодованием, губы задрожали, как у обиженного ребенка.
      - Ну, кто тебя тянул за язык, папа! Уж лучше бы ты промолчал! Не надо начинать все сначала! Было - и прошло, давно пора выбросить из головы! Какой-то откровенный мазохизм - тебе нравится постоянно терзаться? Терпеть не могу покаяний, тем более публичных!
      Ашот сидел молча, опустив голову, плотно сцепив побелевшие от напряжения пальцы. И Карен тотчас пожалел о своей вспышке.
      - Папа, - мягко притронулся он к руке отца, - давай с тобой договоримся раз и навсегда: ты никогда больше об этом не вспоминаешь - ни вслух, ни про себя. А я уже забыл...
      Джангиров-старший внимательно посмотрел на сына. Уставшее, серое от недосыпания лицо, синяки под глазами, потухший взгляд, в котором едва теплятся оживающие ласка и нежность к отцу. Любимый мой, мой драгоценный ребенок... Сам выбравший свою непростую судьбу.
      - Значит, мы забыли оба, - сказал Ашот и улыбнулся.
      Мэри была бы сейчас очень рада.
 
      Предупрежденная мужем Маргарита с утра в беспокойстве металась по квартире, пытаясь сделать одновременно тысячу дел. Мужу никак не удавалось ее успокоить.
      - Да перестань ты суетиться, рыжая! Можно подумать, ты готовишься к своему первому любовному свиданию!
      - Ну что ты, Ашот, разве я тогда так старалась! - наивно и честно ответила Рита.
      - Спасибо, дорогая, ты меня страшно обрадовала! - иронически поклонился Ашот. - Теперь я наконец представляю, как мало места занимал в твоей жизни! Ты не обращала на меня и наши встречи никакого внимания! А я-то, лопух, тогда уши развесил!
      - Ашот, не надо сейчас шутить! - взмолилась несчастная и взъерошенная Маргарита. - Я очень боюсь, и у меня даже руки ничего не держат...
      Муж подошел к ней, взял за плечи и насильно усадил на диван.
      - Хватит, дорогая, немедленно прекрати истерику! Квартира убрана, к ужину все готово, теперь ты должна немного поспать и привести себя в порядок. Надень черное платье и причешись. Извини, но на голове у тебя что-то неподдающееся пониманию! Карен не приедет раньше девяти.
      - Но я не могу спать! - возразила Маргарита. - А черное платье мне давно мало, Ашот...
      Джангиров пристально осмотрел ее. Одна, значит, не может спать, вторая спит без конца. И повезло же им с сыном!..
      - Да, рыжая, - протянул он, - ты и впрямь как-то здорово округлилась! Откуда это у тебя?
      Рита взглянула на него с нескрываемой обидой.
      - Ты не замечаешь меня уже много месяцев, Ашот. Что тебе до моих размеров? Боюсь, ты бы даже никак не прореагировал, если бы я вдруг умерла...
      Муж ласково притянул ее к себе: и правда, какая удивительная толстуха!
      - Не кощунствуй, рыжая! Мне нечего делать без твоих лохмушек!
      И Ашот как-то странно замолчал, отвернувшись от Маргариты. Она с тревогой заглянула ему в лицо. О чем он думает? Где сейчас находится? И с кем... Он опять услышал ровный бесстрастный голос в телефонной трубке, сообщивший ему, что Мэри Умаровна Абдрахманова погибла час назад в автомобильной катастрофе на въезде в город с запада. Всего только час назад... Его длинная Мэри... "Смуглая леди сонетов"...
      - Да, это очень жалко, рыжая, - приходя в себя и встряхиваясь, сказал Джангиров. - Тебе здорово шло черное платье! И ты совсем недавно его купила. Ну ладно, тогда подбери что-нибудь такое же элегантное. Ты хоть влезаешь в другие свои наряды?
      Рита обиделась и печально побрела в спальню. Ашот ушел в кабинет и включил компьютер, машинально найдя какую-то идиотическую игру. Вот, прекрасно, он будет играть до прихода Карена, ничего другого все равно не придумать. С чего бы это так разнесло Маргариту? Просто какое-то слоеное тесто. И острые точеные колени Мэри...
      Ашот с ненавистью посмотрел на несущихся по экрану человечков. Черт с ними со всеми, лучше лечь спать! Не видеть и не слышать ничего до приезда сына! Рита разбудит его. Но проснулся Джангиров сам, потому что в квартире стояла неестественная, напряженная тишина. Он прислушался, быстро встал и взглянул на часы: половина десятого. Ашот вышел в гостиную. Стол накрыт, а Маргарита сидит неподвижно в углу дивана, обхватив себя за плечи. В чем-то фиолетовом и неплохо оттеняющем ее рыжие волосы.
      - Не звонил? - коротко спросил Ашот.
      Маргарита безжизненно покачала головой.
      - Он не придет... Он не хочет...
      - Он опаздывает, - объяснил Джангиров и взял с тарелки кусок сыра. - Я давно хочу есть, давай поужинаем, рыжая.
      - Без него? - с ужасом в голосе спросила Маргарита.
      - А что такого? - возмутился Ашот. - Я тебя не понимаю, рыжая. Мы ужинаем без него уже почти два года. И ничего, никто не умер! Почему сегодня вдруг такая драма?
      Жена встала и что-то поискала глазами.
      - Я забыла про вино.
      И тут позвонили в дверь. Маргарита снова села, в испуге стиснув руки.
      - Разве у него нет ключей? Или он их потерял?
      - Просто не захотел, - растолковал Ашот. - Ты бы хоть улыбнулась, рыжая, нельзя же встречать сына с такой кислой физиономией. Не понимаю, как это ты собиралась стать актрисой! Вот была бы настоящая трагедия! Счастье, что тебе встретился я!
      Карен посмотрел на отца вопросительно, не сразу разглядев в глубине комнаты мать.
      - Я опоздал, прости. А мамы нет?
      - Я здесь, Карен, - сдавленно прошептала Рита за спиной у Ашота, который мысленно грубо выругался.
      Похоже, что Маргарита отыграла свою единственную последнюю роль его жены и матери Карена и Левона. Сын шагнул к ней навстречу.
      - Я опоздал, мама, - спокойно повторил он. - Леся плохо себя чувствует. Там осталась на ночь Дуся. И потом я без машины. Лесин "Москвич" совсем разваливается, а у меня нет времени им заняться. Пока я поймал такси...
      Маргарита не отрывала глаз от сына. Какой серьезный, строгий, чужой и совсем взрослый ребенок... Ушедший чересчур далеко... Она молчала, не зная, что говорить и что делать, пока не почувствовала, как по лицу медленно потекли слезы.
      - Тьфу ты! - опять взорвался Ашот. - Держи себя в руках, дорогая, это очень опасный и никому не нужный драматизм! Карен, да войди ты наконец в комнату! И сядь! И ты тоже, рыжая! Ну почему я все должен делать сам?! Даже в мелочах!
      - Почему же только ты, папа? - усмехнулся краешком губ Карен. - Я тоже довольно давно все делаю сам...
      Отец и сын переглянулись.
      - Мне нужны деньги, папа, - бесстрастно сообщил Карен. - Я собираюсь по твоему совету увезти Лесю, дети будут у вас, либо у Глеба Иваныча. Всего один месяц.
      Ашот кивнул, не в силах подавить счастливую улыбку сумасшедшего.
      - Куда ты хочешь поехать?
      - А это мы сейчас с тобой обсудим, - Карен повернулся к матери. - Мама, ты не возражаешь против двоих детей?
      - Нет, ну что ты, конечно, нет! - пролепетала обреванная Маргарита.
      - Вот и прекрасно! - заключил Карен и хлопнул себя ладонями по коленям. - Значит, все будет чудесно как всегда!
 
      Весенняя дорога была слишком мокрой и опасной. Гриша ехал осторожно, сочувственно поглядывая в зеркало на засыпающего на заднем сиденье Карена.
      - Ты спишь? - негромко спросил, повернувшись к сыну Джангиров.
      Ноющая жалость к мальчику захлестывала его, не отпуская ни на минуту.
      - Ну, зачем ты поехал меня провожать, папа? - сонно и недовольно пробормотал Карен. - Разве Гриша без тебя не справится с рулем?
      - Мне просто захотелось прокатиться с тобой, - извиняющимся тоном сказал Ашот. - Не сердись. Я поднимусь к тебе ненадолго узнать, как там Олеся.
      - Хорошо, - невразумительно согласился сын, утыкаясь на повороте носом прямо в колени.
      Ветер рванулся в открытое окно и разметал его волосы.
      - Не торопись, Гриша, - пробормотал журналист.
      Перед его глазами снова мчался красный "рено"... Весеннее шоссе было слишком мокрым и опасным. Мэри торопилась на свидание к Ашоту.
 
      13
 
      Над Москвой висело неправдоподобно синее небо. Карен, насвистывая, поднялся в квартиру и открыл дверь. Его встретила привычная тишина. Детей увез к себе отец. Олеся по обыкновению лежала, закинув руки за голову. Карен вошел в спальню и опустился на пол возле кровати. Олеся взглянула безучастно и равнодушно, словно сквозь него, и безразлично отвернулась.
      - Попробуй собраться, Леся! - невозмутимо предложил Карен. - И встань, наконец. Во всяком случае, ты должна сейчас меня выслушать: сообщение, на мой взгляд, очень интересное!
      Олеся не шевельнулась. Карен начал закипать. Он проклинал в душе ни в чем не повинную Мэри: все из-за нее! Неслучайно Карен всегда терпеть не мог развязную манекенщицу! Он взял в руки лицо Олеси и насильно повернул к себе.
      - Вот так значительно лучше. Смотри, пожалуйста, на меня! И слушай: вот, видишь, это билеты на самолет! Через два дня мы с тобой улетаем на месяц в Италию. Рим, Милан, Венеция ... Похоже, мы там еще не были. Поэтому нужно сложить вещи в дорогу и, наверное, кое-что купить. В чем ты будешь очаровывать итальянцев? Так что вставай, Леся, и принимайся за дело! Хватит тебе валяться!
      Олеся ничего не отвечала, но мальчик подметил слабый проблеск интереса в светлых глазах. Карен поднялся и, насвистывая, открыл шкаф.
      - Да-а, - протянул он, - похоже, я во всех отношениях прав!.. Что тут у тебя творится, боюсь, за два дня нам не управиться! Но менять билеты не хочется. В конце концов, ты можешь купить себе что-нибудь и там. - Карен покосился на Олесю. Она автоматически провела ладонью по волосам, словно хотела их пригладить. - А главное, - вдохновенно продолжал развивать свою мысль Карен, - это шляпки. Ты всегда любила их до страсти! Сколько их у тебя: четырнадцать или шестнадцать? Я малость подзабыл. Летом, в жару, где-нибудь на Сицилии, представляешь, такая огромная соломенная шляпа с большими полями и экзотическим цветком. А тут все ленты, ленты! - Карен выразительно, артистически изобразил на себе прекрасную шляпу. - Потом тебе необходим новый сарафан, шорты, майки... Короче, если ты немедленно не встанешь и не разберешься в своем барахле, я ни за что не отвечаю! Тряпки - это по твоей части, и если ты потом начнешь в Италии ныть, что тебе не в чем ходить, я никаких упреков не приму! Заранее снимаю с себя всякую ответственность! Тебе все ясно? Деньги на столе!
      Карен повернулся и, не глядя больше на Олесю, вышел из спальни. В нем явно погибал великий актер. Он сел в гостиной и спокойно развернул газету. Вчера они разработали и обговорили с отцом все детали сегодняшнего плана действий. Идея выглядела безупречной. Карен терпеливо ждал, перечитывая одну и ту же заметку в третий раз. Он не улавливал в ней ни малейшего смысла. Легкий шорох за спиной и слабые, неуверенные шаги. Какой же умный у него отец!
      - Карен! - прошелестела в дверях Олеся. - А ты поедешь со мной в магазин?
      Карен спокойно и аккуратно, никуда не торопясь, сложил газету и отложил ее в сторону. И только после этого поднял глаза на Олесю. До чего она бледная, худенькая, почти совсем бесплотная в мятом старом халатике, запахнутом кое-как! Как бы она снова не свалилась...
      - Ты встала? И даже сама оделась? Явный прогресс! Давай сначала позавтракаем, а потом поедем по магазинам. Я, наконец, отремонтировал твою классную машину, и она еще кое на что может пригодиться. Сядь, пожалуйста! - Он с беспокойством проследил ее долгий путь до кресла, но не двинулся с места, чтобы ей помочь. Нет, все-таки дошла... - Ты будешь завтракать в халате?
      Больше всего ему сейчас хотелось схватить ее и больно прижать к себе, зацеловать всю, с головы до маленьких босых ног с облупившимся лаком на ногтях.
      - Я сначала пойду в ванную, - слабым голоском доложила Олеся.
      И она нерешительно взглянула на него, крепко сжав влажные от пота ладошки. Карен поколебался мгновение. Он уже привык ей помогать, опекать, провожать... Превратился в сиделку, в няньку и давно не реагировал на Олесю как на женщину. Да и она уже мало напоминала прекрасный пол с ее восковой неподвижной фигуркой и отсутствием эмоций.
      - Валяй! - уверенно заявил Карен. - На всякий случай, я буду рядом и услышу, если ты позовешь.
      Сегодня с утра его мучило навязчивое желание, от которого невозможно избавиться без Олеси. Но рассчитывать на нее не приходится. Достаточно только взглянуть. Значит, нужно обо всем забыть.
      Она встала, постояла немного, как бы привыкая к устойчивости паркета. Потом, покачиваясь, побрела в сторону ванной. Карен постарался не обернуться ей вслед. Пусть идет сама! И дойдет наконец!
      Олеся осторожно закрыла за собой дверь ванной. План сработал. Карен встал и начал собирать на стол: уже давно пора было завтракать.
 
      Провожал их старший Джангиров. С удовольствием осмотрев Олесю, он подмигнул сыну, ловко забрасывавшему вещи в багажник. Карен улыбнулся.
      - Как там детвора?
      - Развлекает Маргариту, - коротко ответил Ашот. - Скоро и мы уедем вслед за вами. Я думаю, через неделю, мне нужно здесь еще кое-что закончить.
      Он подождал, пока сядут Олеся и Карен, и захлопнул за собой дверцу. Машина двинулась в аэропорт.
      - Да, знаешь, папа, - между прочим сообщил Карен, - мы с Олесей вчера зарегистрировались и теперь будем жить по бумаге, а не по любви. Твоих денег хватило в обрез!
      И он засмеялся. Джангиров-старший судорожно глотнул. Он давно ждал такого известия и все же оказался к нему не готовым. Круг замкнулся. С его мальчиком соскучиться невозможно.
      - Поздравляю вас... А почему ты все сделал тайно? Мы могли бы вместе отметить это событие!
      - Отметим, когда вернемся, - равнодушно перекатывая во рту жвачку, отозвался Карен. - А сейчас у нас будет свадебное путешествие! Мне так захотелось! Леся была просто бесподобна! Она стала самой очаровательной невестой России за последние четыре столетия. Мы купили ей потрясающее платье за безумные деньги - учти, пожалуйста, папа! - настоящее диво! Увидишь - остолбенеешь! К сожалению, она категорически отказалась надеть его в дорогу. Очевидно, подозревала, что увидев ее в подвенечном наряде, пилот не сможет поднять в воздух самолет.
      Олеся взглянула на мужа укоризненно и уставилась в окно.
      - Из Венеции, - продолжал неугомонный Карен, - мы будем присылать тебе открыточки с разными видами. Писать будет Леся: у нее отличный почерк, так что сообщи нам свой адрес во Флориде. А Левон и Полина еще не поженились?
      - Карен, успокойся, - пробормотала Олеся. - Ты бы остановился наконец.
      - А что такое? - наивно осведомился он. - Чем я тебя не устраиваю? Или ты имеешь что-то против кандидатуры моего младшего брата? Ты слышишь, папа, она почему-то не рада! Нет, я отказываюсь понимать выражение твоего лица. Чем ты все-таки недовольна? И почему ты мешаешь мне наслаждаться поездкой в Италию вдвоем с тобой? Мне кажется, мы обо всем договорились дома: ты не пристаешь ко мне с замечаниями и просьбами, меняешь каждый день туалеты и позволяешь мужу вести себя так, как ему хочется.
      - А как тебе хочется?
      Карен ухмыльнулся. Наконец-то первый разумно заданный и четко сформулированный вопрос!
      - Как - это мое дело! Твое - носить свои юбки и шляпки!
      - Нет, я хотела бы услышать объяснения! - потребовала Олеся. - Что ты задумал? В конце концов, я теперь твоя жена!
      Ашот посмотрел в окно. Мальчик был прав от начала до конца: и врачи, и лекарства оказались тут совершенно бесполезными. Машина приближалась к аэропорту.
      - И дай мне жвачку, - добавила Олеся. - Что ты непрерывно жуешь? Это "Орбит"?
      Карен небрежно зацепил ее левым локтем и подтянул к себе.
      - Это "Дирол", будь он неладен! Выброшенные деньги! - юный и практичный муж раскрыл обертку и сунул жвачку в рот новобрачной. - А насчет жены ты абсолютно права: закон есть закон! И моя фамилия в придачу. Так что больше мое поведение тебя волновать не должно - отныне тебя защищает Фемида.
      - Ты надоел, балаболка! - пробурчала Олеся. - Там ты меня просто заговоришь.
      - Там посмотрим, - неопределенно ответил Карен.
      Машина подъехала к аэропорту. Карен чуточку отстал от Олеси, довольно бодро шагающей впереди.
      - Спасибо, папа...
      - Не за что, - тихо ответил Ашот, с удовольствием наблюдая, как легко идет Олеся. - Сколько тебе еще нужно? - и достал бумажник.
      Карен недовольно его отвел.
      - Я пошутил. Мы вполне обойдемся.
      - Но обещай, что не будешь ни в чем себя ограничивать. И сразу позвонишь в случае необходимости.
      - Обещаю, - Карен быстро чмокнул отца. - Целовать Лесю я тебе запрещаю! Она только моя! Привет!
      И он побежал догонять Олесю. Такой родной, такой любимый, драгоценный ребенок...
 
      Даже не слишком дальний перелет дался Олеся тяжело, хотя она очень старалась ничем себя не выдать. Но Карен прекрасно видел мокрый, в испарине лоб и судорожно сведенные руки. Ни о чем не спрашивая, он дал ей воды вместе с успокаивающей таблеткой и предложил поспать до посадки.
      - Я попробую, - торопливо согласилась Олеся.
      Она постаралась честно выполнить обещание: откинулась на спинку кресла, опустила ресницы и приказала себе спать. Самолет лег на крыло и начал провалиться вниз. У Олеси закружилась голова, и она тут же в испуге открыла глаза, вцепившись в кресло.
      - Леся, - позвал Карен, - так может продолжаться еще долго, если мы попали в воздушную яму. Не смотри испуганно, лучше всего опять закрыть глаза. Делай как я!
      И он с готовностью сомкнул веки. Олеся посмотрела на него маленькой послушной ученицей и сделала то же самое. В его руке ее холодные ладони согрелись, и Карен наконец почувствовал их небольшую тяжесть: Олеся начинала засыпать. Самолет покачивало. Карен вспомнил стихи Витковского и улыбнулся, покосившись на жену: она спала и дышала ровно и спокойно. Карен тоже начинал дремать. Все дальше и дальше уходила Москва, где остались отец, мать, Левон, Полина... Все они, каждый по-своему, думали о них, вспоминали, желали добра. Отец... Карен сонно улыбнулся. Нет, все-таки хороший у него отец, несмотря ни на что. Он крепче сжал ладони Олеси, она зашевелилась и слабо запротестовала во сне, пытаясь высвободиться . Ну уж нет, дудки! Теперь тебе от меня ни за что не вырваться. Со вчерашнего дня у тебя моя фамилия, и жить мы отныне будем по бумаге, а не по любви. Он засмеялся, не открывая глаз. Он никогда не сможет жить без любви Олеси, и если вдруг этой любви не станет, если она вдруг умрет или будет убита, он тут же уйдет. Уйдет навсегда.
      Самолет опять лег на крыло. Олеся вздрогнула и вздохнула во сне. Карен приоткрыл глаза и искоса взглянул на нее. Его жена была в полном порядке. Он может быть доволен: воздушная, с разметавшимися волосами, в изумительно сидящих на ней новых брюках. Его жена... Карен наклонился к ней. Теплое дыхание нежно коснулось его щеки.
      - Леся, - тихонько позвал он.
      - Ты сам приказал мне спать, - пробормотала она. - Вот я и сплю. Зачем ты меня будишь?
      - Прости, пожалуйста, я только хотел сказать, что ты невыразимо хороша. Больше не буду, - пообещал Карен и крепко стиснул ее руки коленями.
      - Болтун! - удовлетворенно проворчала Олеся.
      Самолет стремительно набирал высоту.
 
      Неправдоподобно синее небо над Венецией. Крики гондольеров под окнами и не ослабевающая даже к ночи жара. Первые дни Олеся еще двигалась с трудом, быстро уставала, и приходилось либо возвращаться в гостиницу, либо пережидать где-нибудь в тенечке, пока она отдохнет. И вечером она засыпала рано, едва добредала до номера. Но Карен с удовольствием отметил, что таблетки на тумбочке остались нетронутыми с самого дня приезда, по комнатам носится запах новых духов, а на креслах постоянно валяются непрерывно меняющиеся цветные тряпки. Отец писал, что у них все в порядке, и они уезжают во Флориду. Казалось, Олеся совсем перестала интересоваться любимым вином, но через неделю, когда она, очевидно, начала меньше утомляться, Карен, зайдя вечером в спальню, увидел на ковре пустую бутылку.
      - Леся, пойди, пожалуйста, сюда, - позвал юный муж, стараясь сохранить самообладание.
      Олеся вошла, безмятежно улыбаясь. Ее настроение тоже показалось ему неестественным.
      - Ты можешь объяснить, что это такое? - и он кивнул на бутылку.
      - Горничная забыла убрать, - безмятежно ответила Олеся.
      - Ах, вот как, забыла убрать горничная! - медленно накаляясь, повторил вслед за ней Карен. - А откуда здесь посудина? И что там было?
      - Очень легкое вино, - с давно забытой мелодичностью пропела Олеся. - Можешь посмотреть на этикетку. Я не помню, какое. Не сердись!
      И она потянулась к нему. В любом ином случае Карен сразу рванулся бы к ней, но не сегодня.
      - Хорошо, - мрачно бросил он, садясь в кресло. - Значит, ты опять взялась за свое! А откуда дома появлялись эти бесконечные бутылки?
      Олеся поправила волосы.
      - Ты разве до сих пор не догадался?
      - Нет, - ожесточенно ответил Карен. - Ни я, ни отец.
      - Подумаешь, загадка! - Олеся наморщила нос. - В конце концов, не все ли тебе равно?
      - Нет, мне не все равно! - закричал, срываясь, Карен и с силой запустил какую-то книгу в тумбочку.
      Жалобно звякнули флакончики Олеси. От неожиданности она вздрогнула, но не испугалась.
      - Если бы мне было все равно, - в ярости продолжал Карен, - я бы давно бросил тебя ко всем чертям с твоими вечными любовниками, истериками, пьянками и трагедиями! Если бы мне было все равно, я бы не вытягивал бы несколько месяцев из депрессии, в которую ты впала по милости своей несравненной подруги! Недаром я ее всегда не переносил!
      - Это грех, Карен, - в смятении прошептала Олеся. - Ее уже нет...
      Карен тотчас пожалел о сказанном, но сдерживаться больше не мог. Ах, значит, его слова - грех?! А пить - не грех? А аборт - не грех?!
      - Ну, пусть я возьму грех на душу! - окончательно остервенился он. - Бог мне должен его простить за мою любовь к тебе, если ты до сих пор о ней не догадываешься! И я даже не знаю, что я с тобой сделаю, Леся, я просто за себя не ручаюсь, если ты не прекратишь без конца опустошать бутылку за бутылкой!
      Теперь жена действительно присмирела. Она хорошо представляла, на что способен Карен в ярости, поэтому с опаской поглядывая на него, отступила к двери. Но Джангиров, сразу заметив маневры, вскочил и встал в дверях.
      - Ты не выйдешь отсюда, пока не скажешь, кто приносил тебе дома вино!
      - Ну, если ты так настаиваешь... - робко начала Олеся.
      - Я требую! - крикнул Карен. - Слышишь, я требую, и немедленно!
      - Левон, - просто ответила она.
      Карен ошеломленно открыл рот.
      - Что? - недоуменно спросил он. - Повтори, что ты сказала?
      - Я сказала: Левон.
      - Нет, Леся, это невозможно... - растерянно пробормотал Карен. - Зачем ты лжешь мне?
      Он прекрасно видел, что она не лжет.
      - Я говорю правду, - пробубнила Олеся. - И Дуся теперь тоже в курсе. Только она побоялась выдавать Левона отцу и объяснила, что никак не может дознаться.
      Карен снова опустился в кресло.
      - Леся, - устало сказал он, - что ты со мной делаешь! Зачем ты втянула в эту историю ребенка? Ведь узнает отец...
      - Ну и что? - с вызовом спросила Олеся. - Он снова будет тебя оттаскивать от меня собственными методами?