Глава 4

Автобус подвез ее прямо к воротам. Пенелопа переложила книги в левую руку, достала ключ, открыла черный ящик и правой рукой набрала кодовую комбинацию. Ворота винного завода медленно пошли вбок. Теплый послеполуденный воздух смешивался с терпким ароматом свежесобранного винограда. Это повисшее над землей опьяняющее благоухание было таким крепким, что его не мог развеять даже легкий ветер. Глубоко дыша, по извивающейся асфальтовой дорожке она направилась к дому. Запах винограда Пенелопа любила больше, чем любой другой: больше, чем глубокий, сильный дух только что отжатого сока или терпкого аромата бродящего вина, когда начинается процесс ферментации. Ей приходилось слышать, что память обоняния самая сильная, что обонятельные ассоциации содержат в себе наибольшую эмоциональную силу, и она верила этому. Так, естественный аромат только что собранного винограда всегда ассоциировался у нее с детством, веселыми счастливыми ощущениями, не связанными ни с какими особенными, определенными событиями. Уже в который раз она подумала, как хорошо, что ее матери владеют этим винным заводом.

Шла она медленно. Впереди искрились блики солнечного света на стеклах и металлических корпусах автомобилей, оставленных на стоянке. Справа от нее, на винограднике, несколько групп поденных рабочих собирали первый урожай винограда. Она знала, в последующие несколько недель количество рабочих значительно увеличится, и в начале октября их будет столько, что яблоку негде будет упасть.

Одна из женщин, работавшая ближе к дорожке, перестав срезать гроздья, посмотрела на нее. Пенелопа улыбнулась и помахала ей рукой, сборщица вернулась к работе, даже не кивнув девушке в ответ. Смущенная Пенелопа поспешила, вперед. Ей было известно, что большая часть рабочих были иностранцами-нелегалами, и мало кто из них говорил по-английски. За ними следил строгий, специально нанятый управляющий, задача которого заключалась только в том, чтобы заставлять их работать с полной отдачей. Конечно, нанимать нелегалов противозаконно, но мать Марго, похоже, такие пустяки не заботили. Она помнила, как однажды поинтересовалась о ежедневной заработной плате этих людей. Ее мать ответила кратко: «Достаточно».

Но Пенелопа сомневалась в этом. И видимо, именно поэтому многие поденные рабочие ее не любят. Она никогда не обижала их, даже словом плохим не обмолвилась, но они, вероятно, считали, что она такая же, как и ее мамочка.

С другой стороны, люди, работавшие на винном заводе постоянно, относились к ней, как к принцессе, как к особе королевской крови, принимали ее слишком серьезно и как-то по-особенному.

А в общем, никто здесь не относился к ней нормально, как к обычному человеку.

Низко над головой парила чайка с гроздью полузасохшего винограда в клюве. Девушка внимательно проследила за направлением ее полета: птица пронеслась над стоянкой машин, над зданиями завода к невысоким горам позади него и устроилась, наконец, на каком-то дереве в центре леса.

Лес.

Посмотрев в сторону леса, туда, где деревья обозначали границу их владений, она почувствовала, как по коже поползли мурашки. Пенелопа быстро отвернулась и поспешила к дому.

По территории их большого хозяйства ей позволялось ходить куда угодно. Она давно облазила и обошла все, что могла, знала здесь каждый угол, но еще с тех пор, когда она была маленькой, ей строго-настрого запрещали входить в лес. Ей неоднократно повторяли и внушали одно и то же: в лесу опасно, там много диких зверей, там водятся страшные волки и пумы. Однако она ни разу не читала и не слышала, чтобы в этих местах на человека напал хоть какой-нибудь зверь. Разумеется, в долине Напы случались происшествия. Недалеко от Ясного озера, например, несколько лет назад голодный горный лев напал на трехлетнюю девочку и покалечил ее, а около озера Берриесс медведи сильно напугали туристов. Пенелопа не раз видела, как во время уик-эндов в лес по многочисленным тропинкам направлялись отдыхающие. И все было спокойно.

Девушка понимала, что ей не разрешалось ходить в лес из-за отца.

Такой строгий и неукоснительный запрет должен был бы побудить ее сбежать в лес при первой же возможности. Наверняка большинство ее приятелей так бы и поступили. Но было в этом лесу что-то, что вызывало в ней чувство инстинктивного страха, чувство, которое существовало у нее уже давно, еще до того, как матери начали пугать ее грозящей опасностью. Каждый раз, когда она смотрела через забор, опутанный колючей проволокой, отгораживающий заднюю часть их владений, в сторону видневшихся за лугом деревьев, Пенелопа чувствовала, как у нее поднимаются волосы на затылке, а руки покрываются гусиной кожей.

Страх и теперь охватил ее. Она мгновенно выбросила эти мысли из головы, быстро прошагала по дорожке, взлетела по ступенькам, проскочила между двумя дорическими колоннами, вбежала в холл с высоким потолком и дальше мимо лестницы, прямо на кухню.

Громко объявив: «Я пришла», – она бросила свои книги на колоду для рубки мяса и открыла холодильник, чтобы взять банку коки.

Из кладовой, вытирая руки о передник, выглянула мать Фелиция. Она выглядела усталой и бледной, а темные круги под глазами выделялись сегодня сильнее, чем обычно.

– Ну, как все прошло? – спросила она. – Как твой первый день?

– Все было прекрасно, мама, – улыбнулась Пенелопа.

– Просто прекрасно и все? Не удивительно, не захватывающе интересно, не изумительно, а просто прекрасно?

– А чего ты хочешь? Это ведь только первый день.

– А как учителя?

– Еще не знаю. Трудно сказать, пока не закончится первая неделя. – Она посмотрела в окно кухни на здание винного завода. – А где все?

Мать Фелиция пожала плечами.

– Сегодня как раз начали отжимать виноград. Ты же знаешь, этот день всегда хлопотный.

Пенелопа кивнула, удовлетворенная тем, что здесь нет остальных ее матерей. Она постаралась объяснить матерям, что она уже в выпускном классе, что уже почти взрослая, и просила хотя бы раз не создавать никакой проблемы из ее похода в школу. По-видимому, они поняли ее намек.

– Появились ли у тебя какие-нибудь новые приятели, знакомые? – продолжила мать, моя руки над раковиной.

– Я виделась с Веллой, а также с Лианой и Дженифер.

– Я спросила о новых.

Пенелопа покраснела. Она допила свою коку и бросила пустую банку в мешок для мусора у плиты.

– Я понимаю, на что ты намекаешь. Так вот: нет. Из мальчиков я пока ни с кем не познакомилась. И видимо, на этой неделе свиданий у меня не предвидится. Но ведь это только первый день, чего же ты ожидаешь?

– Я не имела в виду…

Пенелопа вздохнула.

– Я знаю. Но не беспокойся, выпускной вечер еще только через восемь месяцев.

– Это вовсе не то, что я хотела…

– Что хотела?

Ее мать попыталась беззаботно рассмеяться, но эффект оказался обратным – смех получился искусственным.

– Не имеет значения. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

– Хорошо. – Пенелопа снова посмотрела в окно, радуясь, что пока нет никаких признаков появления остальных матерей. – Если я тебе буду нужна, я в саду.

– А у тебя что, нет домашних заданий?

– Мама, это же первый день. Сколько раз нужно тебе повторять? В первый день заданий никогда не бывает. И даже всю первую неделю.

– Когда я училась, у нас были.

– Времена меняются. – На полке стояла ваза с фруктами. Пенелопа взяла оттуда яблоко, левой рукой прихватила свои книги и уже была готова взбежать по лестнице наверх, в свою комнату, чтобы оставить там книги, когда ее остановил голос матери:

– Разве ты не хочешь остаться и повидаться с остальными твоими матерями?

Пенелопа повернулась кругом. Облизнула губы.

– Я бы предпочла сделать это попозже, – заметила она.

– Сегодня был твой первый день в школе. Это ведь выпускной класс. Им интересно, что там произошло. – Она положила руку на плечо Пенелопе. – Они беспокоятся. Мы все беспокоимся.

– Хорошо, – отозвалась Пенелопа.

Мать ласково потрепала ее по плечу.

– Брось ты все это, – улыбнулась она дочери. – Пошли.

Мать Марго, одетая во все черное, как и обычно, сидела за массивным столом в своем кабинете и разговаривала по телефону, отчитывая кого-то на другом конце провода. Она коротко кивнула Пенелопе и матери Фелиции, а затем продолжила свою обличительную речь.

– Единственное, чего я ожидаю, – сказала она ровным твердым голосом, – это, что вы будете точно и корректно исполнять свои обязанности, для чего вы и были наняты. Если такие требования для вас слишком трудны, наша фирма найдет более эффективный и действенный способ сбывать свою продукцию. Я ясно излагаю?

Мать Фелиция села на темный кожаный диван у стены и подала знак Пенелопе сделать то же самое. Пенелопа замотала головой, продолжая стоять.

Мать Марго повесила трубку, затем холодно и осторожно, даже с излишней осторожностью, водворила телефон на место и только после этого, напряженно улыбнувшись, посмотрела на Пенелопу. В ее глубоких коричневых глазах и глянце черных волос отражался свет.

– Я полагаю, твой первый день в школе прошел удовлетворительно?

Пенелопа кивнула, избегая ее взгляда.

– Да, мэм.

– Ты довольна уроками? Учителями?

– Думаю, что да…

– Если нет, я сделаю так, чтобы тебя перевели. Это твой выпускной год, и важно, чтобы ты смогла повысить свой рейтинг.

– С уроками у меня все в порядке.

– Это хорошо, – проронила мать Марго и повторила: – Это хорошо.

Пенелопа ничего не сказала. Некоторое время все три сидели молча.

– Есть что-нибудь еще, что бы ты хотела мне сказать? – спросила мать Марго.

Пенелопа покачала головой.

– Нет, мэм.

– Тогда я хотела бы заняться работой. Спасибо, Пенелопа, что зашла.

Ее отпустили. Разговор был окончен. Мать Фелиция встала.

– Я предлагаю тебе пойти повидаться с остальными матерями.

– Постарайся в этом году, – сказала мать Марго. – Сделай так, чтобы мы тобой гордились.

Пенелопа еще раз кивнула и проследовала за матерью Фелицией к выходу из кабинета. Когда они вышли в коридор, она почувствовала, что вспотела.

Мать Шейла отправилась на виноградники, чтобы взять образцы урожая, остальные матери находились в дегустационной, в главном здании, надзирая за проведением анализов собранного утром винограда. Бригада, проводившая анализы, сидела за длинным лабораторным столом, обращенным к окну. Они исследовали виноградное сусло, чтобы иметь предварительные результаты оценки качества продукта этого года.

– Пенелопа вернулась! – объявила мать Фелиция, прикрывая за собой белую дверь.

Мать Маргарет о чем-то тихо беседовала с двумя лаборантками. При звуке голоса Фелиции все три подняли головы, рассеянно улыбнулись, помахали руками и продолжили разговор. Однако мать Дженин немедленно прекратила свое занятие и поспешила к ним. Ее каблуки на шпильках громко простучали по кафельному полу. Пенелопа почувствовала, что вся напряглась. Дженин подошла к ней, обвила руками и крепко прижала к себе. Объятие было слишком долгим и несколько не материнским, и Пенелопа с тревогой и волнением задержала дыхание. Как всегда, она пыталась убедить себя, что мать Дженин ее действительно любит и заботится о ней, но внушение и чувство – разные вещи. Что-то тревожащее, неспокойное было в этой ее самой молодой матери, она не могла точно определить, что именно, поэтому как только мать Дженин ее отпустила, Пенелопа сделала шаг назад.

– Я так скучала по тебе, – сказала мать Дженин своим сюсюкающим тоном, по обыкновению обращаясь к Пенелопе, как к маленькой. – Я всегда ненавижу, когда кончается лето, потому что ты должна оставлять нас и возвращаться в школу.

Пенелопа, ничего не ответив, сделала неопределенный жест. На самом деле в последние две недели девушка встречалась с матерью Дженин только за завтраком и ужином и вовсе не думала о том, что эта женщина по ней скучает.

– Ты уже с кем-нибудь познакомилась? Какие-нибудь приятные ребята?

Пенелопа нахмурилась.

– Это ведь только первый день.

Мать Дженин засмеялась, это был странный звук, который плавно переходил от фальцета, похожего на детское хихиканье, к низкому, глубокому смеху женщины.

– Начинать никогда не рано.

– Ага, – согласилась Пенелопа и повернулась к матери Фелиции. – Может быть, мы пойдем, а то мешаем работать?

– Хорошо, – поддержала ее Фелиция.

– Мы поговорим за ужином, – продолжила Дженин. – Я хочу знать обо всем, что случилось, и о том, как ты провела день. – Она слегка сжала плечо Пенелопы.

– Вот видишь? Все получилось хорошо, – обрадовалась мать Фелиция, когда они шли через широкую лужайку к дому.

Пенелопа сделала гримасу, ничего не возразив.

Мать засмеялась.

Они расстались у кухни.

– Теперь я пойду в сад, – сказала Пенелопа. Она взяла с кухонного стола свои книги и направилась наверх, в свою комнату. Проходя по коридору, неслышно ступая по толстому ковру, она заглядывала в открытые двери спален своих матерей. Девушка в который раз отметила про себя, как удивительно точно их обстановка отражает личность и вкус каждой из женщин. У матери Марго все было практично и величественно. Ярким тому доказательством являлись огромная кровать с искусно выполненной резной дубовой спинкой в головах и большой простой письменный стол с аккуратно сложенными стопками рабочих бумаг. Не отличающиеся белизной стены декорированы оригинальными образцами этикеток фирмы Аданем, окаймленных в рамки. Комната матери Шейлы выглядела более обыденно. Она была обставлена довольно стандартной современной мебелью, которая красовалась на фотографиях каталогов. Единственная висевшая на стене картина напоминала Пенелопе произведения искусства, развешанные в отелях. Покои матери Маргарет были оборудованы смело и, вероятно, наиболее интересно. Здесь сразу бросалась в глаза ультрасовременная кровать. Туалетные столики отсутствовали, а стены украшали живописные полотна, стилизованные под старину, рядом с которыми соседствовали оригинальные произведения местных молодых художников. Дальше шла комната матери Фелиции, вот где было по-настоящему уютно. В центре размещалась сверкающая металлическая кровать. Убранная кружевами и цветами, антикварными вещицами и рукоделием, комната была наполнена светом и воздухом, в котором, казалось, витало добро, и это соответствовало облику ее самой любимой матери.

У матери Дженин мебели не было вообще. Только непокрытый матрац стоял в центре на полу, выложенном красной плиткой. Голые стены были покрашены в темный матовый цвет.

Ей никогда не нравилось сюда заходить.

Пенелопа дошла, наконец, до своей комнаты и бросила книги на постель. Схватила с журнального столика общую тетрадь и ручку, спустилась снова вниз по лестнице, прошла через библиотеку и раздвинула створки стеклянной двери, ведущей в сад. Вернее, в то место, что называлось садом. Для нее же это место было многим больше, чем просто сад. Это был заповедник, убежище, куда она приходила отдохнуть, расслабиться и поразмышлять, где могла побыть одна. Матери, казалось, угадывали ее желание и поощряли приверженность девушки к этому уголку. Изначально, в летнее время они собирались здесь вместе: читали, или принимали солнечные ванны, или просто гуляли, но с годами матери стали посещать его все реже и реже. Это выглядело так, как если бы они тактично и негласно согласились уступить сад ей во владение. И она была им очень благодарна.

Она оглядела обнесенный стеной квадратный двор. В центре располагался фонтан, точная копия эллинского, обнаруженного среди руин на античной вилле, которую мать Маргарет разыскала во время ее путешествия в Грецию. От фонтана лучами, подобно спицам на колесах, расходились грядки матери Шейлы, на них росли лекарственные травы, кусты редких цветов, овощи и зелень. Между ними были специально установлены различные предметы, имеющие археологическую ценность, и скульптуры народных мастеров, которые матери собирали долгие годы. В саду стояло несколько скамеек, но Пенелопа всегда предпочитала сидеть на бортике фонтана, прислушиваясь к журчанию воды и чувствуя, как брызги светлой водяной пыли оседают на коже рук и лица.

Хотя девушка ничего не сказала Фелиции – и, наверное, никогда не скажет, – но вопрос о сексуальном предпочтении ее матерей сегодня опять поднимался в школе. В прошлом году ее чуть не исключили после драки со Сьюзен Холман, которая назвала продукт, производимый их заводом, «Лесбиянским вином». Сейчас они со Сьюзен учатся в разных классах, и у них нет общих предметов, но в холле после обеда она слышала, как Сьюзен громко сказала что-то о «Предприятии лесбиянок», и ее вульгарные подружки в голубых джинсах истерически захохотали. Пенелопа проигнорировала эту реплику, продолжая свой путь – она в это время шла в класс, – как будто не слышала. Но она слышала. И это было очень неприятно.