Двенадцать. Таково число причин, по которым эта сцена задела меня. Каким-то образом Минна все еще был жив в этой комнате. Живым он был рядом с Джулией, ее полусобранным чемоданом, ее сигаретой, пистолетом… В этот миг Фрэнк и его жена оказались ближе друг другу, чем когда бы то ни было. Их брак обрел для меня зримую реальность. Но она спешила уехать отсюда. Я чувствовал, что если позволю Джулии уйти, то ощущение присутствия Фрэнка исчезнет вместе с нею.

Джулия взглянула на меня, глубоко затянулась, а потом выпустила в воздух колечко дыма.

– Это вы, подонки, его убили, – заявила она.

Сигарета дрожала в ее пальцах. Я едва сдерживал воображение, которое рисовало мне такую картину: сигарета случайно поджигает ее комбинацию – вид у этой шелковой одежки был легковоспламеняющийся – и мне приходится снимать ее с Джулии и поливать из стакана водой. Таково уж неприятное свойство синдрома Туретта – мой мозг будет придумывать уродливые фантазии, живо представлять себе боль и катастрофы и воображать, что мне удалось предотвратить их. Мне нравилось заигрывать с такими фантазиями – в точности так же, как моим пальцам нравилось замирать в опасной близости от лопастей работающего вентилятора. Теперь, подстегнутое кончиной Фрэнка, мое подсознание требовало катастрофы: мне хотелось защитить кого-то, и Джулия вполне подходила для этой роли.

– Мы тут ни при чем, Джулия, – возразил я. – Мы просто не смогли уберечь его. Его убил настоящий великан – парень размером с шесть обычных парней.

– Великолепно, – язвительно проговорила она. И повторила: – Это звучит просто великолепно. И ты такой же, Лайонел. Говоришь то же, что и они. Я ненавижу вашу манеру разговора, тебе это известно? – Она повернулась к кровати и принялась пихать в чемодан все вещи подряд.

Я повторил грациозное движение, каким она зажгла спичку. Пока мне удавалось вести себя довольно сдержанно. Вообще-то мне больше всего хотелось зарыться руками в белье, разбросанное по кровати, распахнуть и захлопнуть крышку чемодана, облизнуть блестящий винил.

– Гнусный разговор! – вскрикнул я.

Она не обратила на меня внимания. На Смит-стрит и Болтик-стрит завыла полицейская сирена, я вздрогнул. Если ей звонили из госпиталя, то полиция должна быть уже где-то неподалеку. Однако сирена замолчала в полуквартале от дома. Наверняка это просто автомобильная пробка, а теперь полицейские вымогают взятку. Собственно, взятку можно вымогать у любого водителя на Смит-стрит, в любой вечер. Красный свет от полицейской мигалки пробежал под шторой по комнате, осветил кровать и склоненный профиль Джулии.

– Ты не можешь уехать, Джулия!

– Ерунда.

– Ты нам нужна! – горячо продолжал я.

– А у тебя получится? – подмигнув мне, спросила Джулия.

– Нет, Джулия, я говорю серьезно. Фрэнк записал «Л amp;Л» на твое имя. Отныне мы будем работать на тебя.

– Серьезно? – Джулия наконец-то заинтересовалась моими словами, но пыталась скрыть этот интерес. Из-за этого я ужасно разнервничался. – Так все, что я вижу вокруг, принадлежит мне? Ты это хочешь сказать?

Я сглотнул слюну и повернул голову вбок, словно она смотрела не на меня, а на что-то сзади.

– Ты хочешь сказать, что я могу пойти в офис и день за днем вершить дела в автомобильном агентстве, Лайонел? И могу даже заглянуть в ваши книги? Ты полагаешь, что это достойное занятие для вдовы?

– Мы – Детективах! Осьмифон! – детективное агентство, – объяснил я. – Мы обязательно поймаем того, кто это сделал. – Я говорил, а сам старательно загонял мысли в нужное русло: детективы, ключи, расследование. Я должен собирать информацию. Вдруг мне пришел в голову неожиданный вопрос: не Джулия ли была той самой неведомой женщиной, из-за которой нервничал Фрэнк, как на то намекал чей-то голос, услышанный мной в наушниках?

Следовательно, это она потеряла свой «рама-лама-динг-донг». Что бы то ни было, я так и представлял себе, как Джулии его не хватает.

– Верно, – кивнула она, – я и забыла. Я унаследовала коррумпированное и недееспособное детективное агентство. Уйди с дороги, Лайонел. – Джулия положила сигарету на край туалетного столика и, слегка толкнув меня, подошла к платяному шкафу.

«Коррумспособного и недеемпированного, – тут же отреагировал мозг Эссрога Идиота. – Вы недеемпированны, сэр!»

– Господи, ты только посмотри на эти платья! – сказала Джулия, перебирая многочисленные «плечики» с нарядами. Внезапно ее голос дрогнул. – Видишь?

Я кивнул.

– Они стоят гораздо больше, чем все ваше агентство.

– Джулия…

– Но я совсем не так одеваюсь, – промолвила она. – И вовсе не так выгляжу. Все эти платья мне даже не нравятся.

– Тогда как же ты выглядишь?

– Тебе этого и не представить, – покачала головой Джулия. – Да я, признаться, и сама уже не помню. Не помню, как выглядела до того, как Фрэнк начал сам покупать мне одежду.

– Так покажи мне, – предложил я.

– Ха! – Джулия отвернулась. – Теперь я должна стать вдовой в черном. Тебе понравится. Мне очень пойдет этот цвет, я серьезно. Вот для чего Фрэнк держал меня при себе – для моего триумфа. Нет уж, спасибо. Так и передай Тони – нет уж, спасибо! – С этими словами Джулия затолкала платья поглубже в шкаф, а потом рывком сорвала с вешалок два платья и швырнула их на кровать, где они раскинулись, как гигантские яркие бабочки. Черными они не показались бы даже дальтонику.

– Тони? – удивился я. Я был поражен, мои орлиные глаза следили за лежащим на туалетном столике тлеющим окурком – красный огонек приближался все ближе к дереву.

– Да, именно Тони. Долбаный Фрэнк Минна младший. Извини, Лайонел, тебе самому хотелось быть Фрэнком? Я задела твои чувства? Боюсь, Тони опередил тебя.

– Твоя сигарета подожжет дерево, – заметил я.

– Ну и пусть горит, – отозвалась она.

– Это не цитата из какого-то фильма? «Ну и пусть горит»? Кажется, я даже помню, что это за фильм…

«Бурномум бей меня!»

Повернувшись ко мне спиной, Джулия опять подошла к кровати. Сунув одно платье в чемодан, она расстегнула второе, опустила его к ногам и стала надевать на себя, стараясь не ступить каблуками на подол. Я изо всех сил вцепился руками в дверцу, чтобы, как котенок, не броситься на блестящую ткань, пока она натягивала платье на бедра и плечи.

– Ну-ка, Лайонел, – попросила Джулия, – застегни мне «молнию».

Подойдя к ней, я, не сдержавшись, дважды похлопал ее по плечам. Похоже, Джулия не возражала. Потом я взялся за язычок «молнии» и осторожно потянул его вверх. Джулия подняла руками волосы, чтобы они не запутались в застежке, а потом, когда «молния» была наполовину застегнута, внезапно повернулась ко мне и оказалась в моих объятиях. Я даже не успел выпустить из рук язычок. Теперь, когда она была так близко, я увидел, как дрожат ее глаза и губы, – она едва удерживалась от слез.

– Застегивай дальше, – попросила она.

Джулия положила локти мне на плечи и заглянула в глаза, а я, затаив дыхание, продолжал бороться с «молнией».

– Знаешь, до моего знакомства с Фрэнком я никогда не брила подмышки, – сказала вдова Минны. – Это он заставил меня бриться. – Она говорила прямо мне в грудь, ее голос стал равнодушным и едва слышным. Вся злость исчезла.

Застегнув наконец «молнию», я уронил руки, отошел на шаг назад и выдохнул. Джулия по-прежнему приподнимала руками волосы.

– Может, мне стоит снова отрастить там волосы. Как ты думаешь, Лайонел?

Я открыл рот и тихо, но отчетливо произнес:

– Две груди.

– Но у всех две груди, Лайонел. Ты что, не знал этого?

– Это был просто речевой тик, – смущаясь и опуская глаза, пробормотал я.

– Дай мне руки, Лайонел.

Я послушно протянул руки, и она сжала мои ладони.

– Господи, какие они большие! У тебя такие большие руки, Лайонел. – Теперь она говорила мечтательным и чуть сюсюкающим голосом, каким говорят взрослые, притворяясь детьми. – Я хочу сказать… Ты так быстро двигаешь ими, все время что-то трогаешь, гладишь. Скажи еще раз, как это называется? – попросила она.

– Это тоже тик, Джулия.

– Мне твои руки всегда казались маленькими, потому что они так быстро двигаются. А они, оказывается, большие.

И она приложила мои ладони к своей груди. Сексуальное возбуждение успокаивает мой мозг, страдающий синдромом Туретта, но не вгоняет в оцепенение, заслоняя от меня мир, как это делают препараты орап и клонопин. Нет, оно помогает мне собраться, по телу пробегает божественная волна, вибрация, которая собирает воедино и направляет весь скопившийся во мне хаос, превращая его во что-то чудесное, как музыка объединяет множество голосов и превращает их в слитно звучащий хор. Оставаясь собой, я становлюсь полновластным хозяином собственного «я». Для меня это такое редкое и драгоценное сочетание. Да, я очень люблю секс, но не слишком часто занимаюсь им. А когда делаю это, то горю желанием замедлить происходящее, жить в нем, там, где я могу встретиться с собой, дать себе некоторое время оглядеться по сторонам. Но нет, меня подгоняют – физиологическая потребность и эти неуклюжие, распаленные алкоголем партнерши, которые все же помогают мне заглянуть в рай наслаждения. Но боже мой, если бы только я смог провести недельку-другую, держа ладони на груди Джулии, то я сумел бы справиться с собой!

Увы, моя болезненная бдительность отдернула мои руки. Я отвернулся, подошел к туалетному столику, взял оттуда дымящийся окурок, спасая его, и, поскольку губы Джулии были слегка приоткрыты, сунул его туда. Фильтром вперед, разумеется.

– Две, видишь? – промолвила она, вынимая сигарету изо рта. Потом, проведя пальцами по волосам, Джулия поправила комбинацию под платьем в том месте, где лежали мои руки.

– Чего две?

– Да груди же, Лайонел.

– Ты не должна смеяться над… – Лиричный Бульдог! Логичный Эссног! – Ты не должна смеяться надо мной, Джулия.

– Я и не смеюсь.

– А было ли что-нибудь… То есть у вас с Тони что-то есть?

– Не знаю, спроси у Тони. Но ты мне нравишься больше, Лайонел. Просто я никогда не говорила тебе об этом. – Она была обижена, рассеянна, ее голос звучал как-то странно, словно Джулия не знала, что еще сказать.

– Ты тоже мне нравишься, Джулия. В этом нет ничего… – Спроситони! Списрони! Врибони! Брейдони! – извини. Так вот, в этом нет ничего плохого.

– Мне хочется нравиться тебе, Лайонел.

– Ты не… Не хочешь же ты сказать, что между нами могло бы что-то быть? – Отвернувшись, я шесть раз ударил рукой по шкафу, чувствуя, как мое лицо съеживается от стыда, тут же пожалев о том, что задал этот вопрос, думая, что я бы предпочел выкрикнуть какую-нибудь непроизвольную, порожденную тиком глупость – нелепую, несуразную, – чем произнести те слова, что я только что сказал.

– Нет, – холодно ответила Джулия. Она положила сигарету, точнее, то, что от нее осталось, назад на туалетный столик. – Ты слишком странный, Лайонел. И не только странный. В общем… Посмотри-ка на себя в зеркало. – Джулия наконец-то перестала запихивать вещи в чемодан. Мне уже давно казалось, что в него больше ничего не влезет, но она настойчиво набивала его, как фокусник наполняет свой бездонный цилиндр.

Я лишь надеялся, что пистолет не выпадет из чемодана.

– Куда ты поедешь, Джулия? – устало спросил я.

– Я еду туда, где мне будет спокойно, в одно мирное место, если уж тебя это так волнует, Лайонел, – ответила она.

– М-м-м… куда? Пирное тесто? Тирное кресло? Крестное миро?

– Ты прекрасно слышал, – поправила меня Джулия. – В мирное место, сказала я.

Вдруг во дворе звякнул клаксон.

– Это моя машина, – сказала она. – Ты можешь спуститься вниз и сказать, что я буду через минуту?

– О'кей, но… – мертвое весло – ты говоришь довольно странные вещи.

– Ты когда-нибудь выезжал из Бруклина, Лайонел? – поинтересовалась она.

Сначала груди, волосы под мышками, теперь вот Бруклин. Для Джулии все это были мерки моей неопытности.

– Конечно, – ответил я. – Еще сегодня днем я был в Манхэттене. – Я старался не думать о том, что делал там, точнее, о том, чего мне сделать не удалось.

– Так то в Нью-Йорке, Лайонел. Ты уезжал когда-нибудь из Нью-Йорка?

Обдумывая ее вопрос, я заметил сигарету, от которой наконец начала обугливаться поверхность туалетного столика. Расползавшееся черное пятно рушило мои надежды. Я никого не мог защитить, даже самого себя.

– Потому что если бы ты выбирался из Нью-Йорка, то знал бы, что повсюду за его пределами есть мирные места, – проговорила Джулия. – Вот туда я и еду. Ты будешь так любезен задержать для меня машину?

Машина, поджидавшая Джулию напротив здания, была из самого шикарного в Бруклине автомобильного агентства «Легаси Пул», предоставлявшего своим клиентам роскошные черные автомобили с тонированными стеклами, сотовыми телефонами и коробочками с влажными салфетками, укрепленными в специальных держателях под задним стеклом. Да уж, Джулия знала, что выбрать. Выйдя из двери, я помахал водителю, он кивнул мне и снова откинул голову на подголовник – отдыхать. Я тут же принялся копировать его движения – кивнул, вытянул и изогнул шею, но тут у меня над ухом раздался ворчливый голос:

– Для кого эта машина?

Это был тот самый детектив по расследованию убийств. Он ждал нас, притаившись за дверью и втянув голову в воротник пальто, прячась от ноябрьского морозца. Таким я себе его и представлял: пластиковый стаканчик с кофе в руках, поношенный галстук, щетина, вопросительный взгляд. Это точно был наш сыщик – ошибиться было невозможно, однако это не означало, что он догадался, кто я такой.

– Леди еще в доме, – сказал я и похлопал его по плечу.

– Но-но! – бросил он предупреждающе и нырнул вниз, чтобы избежать очередного похлопывания.

– Извини, приятель. Не могу сдержаться. – Я отвернулся от него и пошел назад в здание.

Впрочем, мой элегантный уход был испорчен: Джулия как раз спускалась вниз со своим гигантским чемоданом. Я бросился ей навстречу, и дверь стала со скрипом закрываться у меня за спиной. Увы, я действовал слишком медленно: полицейский успел удержать дверь и скользнул в дом следом за мной.

– Прошу прощения, – стараясь говорить властным тоном, обратился он к Джулии. – Вы Джулия Минна?

– Была, – ответила она.

– Были? – недоуменно переспросил полицейский.

– Да, – кивнула она. – Ну разве это не забавно? Еще час назад я была миссис Джулия Минна. Лайонел, поставь мой чемодан в багажник.

– Торопитесь? – спросил сыщик у Джулии.

Я наблюдал за ними со стороны с таким чувством, словно был всего лишь безучастным водителем лимузина. «Еще несколько минут назад… – хотелось мне сказать, – мои руки…» Вместо этого я взял у Джулии чемодан и, пропустив ее вперед, пошел следом за ней к автомобилю.

– Вроде того, – кивнула Джулия. – Мне нужно успеть на самолет.

– Куда летите? – Смяв пластиковый стаканчик, он бросил его за спину, тот слетел вниз со ступенек в кусты и повис на сухой ветке. Надо сказать, кустарник и так уже был сплошь увешан мусором.

– Я еще не решила.

– Она летит в мирноместо, порнокресло, фиантрочресла…

– Заткнись, Лайонел!

Детектив посмотрел на меня так, будто я был сумасшедшим.

История моей жизни до этого мгновения:

Учительница смотрела на меня так, будто я был сумасшедшим.

Социальный работник смотрел на меня так, будто я был сумасшедшим.

Мальчик посмотрел на меня так, будто я был сумасшедшим, и ударил меня.

Девочка посмотрела на меня так, будто я был сумасшедшим.

Женщина посмотрела на меня так, будто я был сумасшедшим.

Черный детектив по расследованию убийств посмотрел на меня так, будто я был сумасшедшим.

– Боюсь, вы не можете сейчас уехать, Джулия, – заявил детектив, решительно подавляя смущение, вызванное моими жестами и выкриками. Он уже немало повидал за этот день, и у него оставалось ровно столько терпения, чтобы не наброситься на меня – так мне, во всяком случае, казалось. – Мы захотим потолковать с вами о Фрэнке.

– Но для этого вам придется арестовать меня, – заявила Джулия.

– С чего это вы заговорили об аресте? – обиженно спросил инспектор.

– Чтобы прояснить ситуацию, – не моргнув глазом, ответила Джулия. – Арестуйте меня, или я сажусь в машину. Лайонел, прошу.

Подхватив тяжеленный чемодан и стащив его вниз по ступенькам, я сделал знак водителю, чтобы он открыл багажник. Джулия стучала каблучками следом за мной, инспектор плелся за нею. В лимузине жужжало радио, голова водителя по-прежнему покоилась на подголовнике. Когда Джулия уселась на сиденье, сыщик придержал дверцу мясистыми руками и сунул голову в салон.

– Вас разве не интересует, кто убил вашего мужа, миссис Минна? – Он был явно шокирован равнодушием Джулии.

– Сообщите мне, когда узнаете имена убийц, – отозвалась она. – И тогда я скажу вам, интересует меня это или нет.

Я водрузил чемодан на запасное колесо. Мне пришло было в голову открыть его и осмотреть пистолет, который Джулия сунула туда, но потом я сообразил, что не стоит делать это в присутствии детектива по расследованию убийств. Он мог неправильно истолковать мои действия. Так что вместо того, чтобы лезть в чемодан, я захлопнул крышку багажника.

– Но тогда нам придется поддерживать связь, – заметил инспектор.

– Я же сказала вам, что не знаю, куда поеду, – проговорила Джулия. – У вас есть визитка?

Детектив отпустил дверцу, пытаясь вытащить визитную карточку из внутреннего кармана пиджака, и Джулия проворно захлопнула дверцу машины, приоткрыв окно, чтобы забрать у него визитку.

– Мы можем задержать вас в аэропорту, – сказал он серьезно, пытаясь напомнить ей о своей власти или, может, не ей, а себе. Однако уверенности в его голосе, признаться, было немного.

– Да, – согласилась Джулия. – Но, похоже, вы все-таки решили меня отпустить. Ценю это. – С этими словами она сунула визитную карточку инспектора в сумочку.

– Где вы находились сегодня днем, когда Фрэнк был убит, миссис Минна? – спросил он.

– Спросите у Лайонела, – сказала Джулия, оглядываясь на меня. – Он мое алиби. Мы весь день провели вместе.

– Съешь меня алибейли, – выдохнул я, стараясь держаться спокойно. Детектив нахмурился. Я протянул руки ладонями вверх, состроив непревзойденную гримасу, долженствующую означать: ах уж эти женщины, подозреваемые, вдовы, да кто угодно – разве дано нам их понять? Вот ведь беда: мы не можем жить с ними, но не можем жить и без них, а?

Джулия подняла стекло, и лимузин «Легаси Пула» медленно пополз по дороге, разгоняя тишину грохотом дебильного радио. Мы с детективом остались стоять в темноте на Болтик-стрит.

– Так, значит, Лайонел, – отчетливо проговорил он.

«Алиби, шум-гам, галлиби, билли-вилли, смиллиспам», – напевал мой мозг обычную рифмованную ерунду. Я помахал инспектору на прощание и зашагал в сторону Смит-стрит. Если уж Джулия так запросто уехала от него, то почему бы мне тоже не распрощаться с ним?

Инспектор бросился вслед за мной.

– Нам лучше поговорить, Лайонел. – Ну да, ее он упустил, а теперь решил на мне отработать свои дедуктивные способности и продемонстрировать свое могущество.

– Разве это не может подождать? – с усилием произнес я, не оборачиваясь на него – мне стоило немалых усилий держать голову прямо и не вертеть шеей. Я так и чувствовал, как он следует за мной по пятам – будто тень бежит за идущим человеком.

– Как ваше полное имя, Лайонел?

– Луллабай Гестстар…

– Еще раз, пожалуйста, – попросил он.

– Алибибай Эссмоб…

– Похоже на арабское имя, – заметил инспектор, догоняя меня. – Но зато вы не похожи на араба. Где вы провели день с той леди, Алиби?

– Лайонел, – заставил я себя четко произнести, а потом скороговоркой выкрикнул: – Лайонел Арестуйтеменя!

– Нет уж, за вечер дважды один и тот же номер не пройдет, – отрезал коп. – Я не должен вас арестовывать. Мы просто прогуляемся, Алиби. Только я хочу знать, куда мы идем.

– Домой, – бросил я и тут же вспомнил, что инспектор уже был сегодня в том месте, которое я считаю своим домом, и что не в моих интересах вести его туда снова. – Но вообще-то я бы хотел сначала купить себе сэндвич. Умираю с голоду. А вы не хотите перекусить? Тут, на Смит-стрит, есть одно местечко, называется «У Зеода». Если вам там понравится, мы перекусим и поговорим, а то, признаться, мне неловко приводить кого-то домой… – Едва я повернулся к детективу, как мой тик вновь дал о себе знать, и я снова потянулся к его плечу.

Он оттолкнул мои руки.

– Прекрати, Алиби! – прикрикнул инспектор. – Что с тобой такое?

– Синдром Туретта, – ответил я, мрачно осознавая, что от неизбежного не отвертеться. Дело в том, что мой мозг всегда реагировал тиком на мое имя, произнесенное вслух, а поскольку «Туретт» давно стал для меня вторым именем, неуправляемый мозг немедленно извратил вырвавшееся слово, и я эхом отозвался на свою же фразу: – Туретт – дерьмовый человек! – Кивая, глотая и кривляясь, я попытался заставить себя молчать и быстро пошел по направлению к арабской забегаловке, опустив глаза, чтобы не искушать судьбу и не начать похлопывать детектива по плечам. Увы, ничего не получилось, и едва я чуть утратил бдительность, как из горла у меня вновь вырвался крик: – Туретт – дерьмо!

– Значит, Туретт дерьмо, да? – Инспектор явно вообразил, что мы говорим с ним на каком-то новом уличном жаргоне. – Ты можешь отвести меня к нему?

– Да нет же, не существует никакого Туретта, – сказал я, задерживая дыхание. Мне безумно хотелось есть, отвязаться от сыщика и справиться с терзавшим меня тиком.

– Не беспокойся, – пообещал инспектор, глядя на меня. – Я не скажу ему, что ты назвал его имя.

Он, похоже, решил, что ему в свидетели достался послушный ручной голубок. Мне оставалось только сдержать смех или крик. Что ж, пусть Туретт будет подозреваемым, и тогда мне, может, удастся сорваться с крючка.

Оказавшись на Смит-стрит, мы зашли в круглосуточно открытое кафе «У Зеода», где ароматы сосисок и кофе мешались с запахом фисташек, фиников и свежего хлеба. Что ж, хочет наш легавый араба, дадим ему араба. Сам Зеод стоял на возвышении у стойки из дерева и пластмассы. Увидев меня, он сказал:

– Здорово, псих! Как поживаешь, друг мой?

– Неважно, – ответил я. Детектив маячил у меня за спиной, и я едва сдерживался, чтобы не повернуть к нему голову. И сдержался.

– А где Фрэнк? – спросил Зеод. – Что-то я давно его не видел.

Ну вот, наконец-то у меня появился шанс хоть кому-то поведать новость, но теперь мне не захотелось делать этого.

– Он в больнице, – ответил я и, не справившись с собой, нервно покосился на детектива по расследованию убийств. – Докторпокапока! – напомнил мне Туретт.

– Ну ты и псих, – улыбнулся Зеод. Понимающе приподняв брови, он покосился на мою официальную тень. – Передай Фрэнку, что Зеод о нем спрашивал, ладно, партнер?

– О'кей, – ответил я. – Сделаю. Как насчет сэндвича? Кусок индейки, хлеб и много-много горчицы.

Зеод кивнул своему помощнику – ленивому пареньку-доминиканцу. Тот небрежной походкой направился к столу, где стоял слайсер – электрическая машинка для резки. Зеод никогда сам не готовит сэндвичей. Однако своего помощника он обучил этому умению, и теперь тот, ловко орудуя слайсером, отрезает тончайшие кусочки мяса, которые горкой падают на свежий хлеб. Жужжание слайсера меня загипнотизировало, я как зачарованный смотрел на то, как двигаются руки паренька, делающего мне сэндвич со свежей булочкой. Зеод наблюдал за мной. Он знал, что я просто дурею от его сэндвичей, и это было ему по нраву.

– Для тебя и твоего приятеля? – великодушно спросил он.

Детектив отрицательно помотал головой.

– Нет, мне только пачку «Мальборо лайтс», – попросил он.

– О'кей. Хочешь газировки, псих? Возьми сам. – Я направился к холодильнику за холодной «колой», а Зеод тем временем уложил сэндвич и коповы сигареты в коричневый бумажный пакет, добавив туда пластмассовую вилку и несколько салфеток.

– На счет Фрэнка, да, мой друг?

Я не мог сказать ни слова. Взяв у Зеода пакет, я вышел на Смит-стрит. Инспектор шел за мной по пятам.

– Значит, спишь с женой покойника, – подытожил он. – А потом еще и ешь за его счет. Это весьма интересно.

– Вы все неправильно поняли, – сказал я.

– Тогда, может, ты объяснишь мне все как следует, – отозвался полицейский. – Дай-ка мне сигареты.

– Я работаю на Фрэнка…

– Работал, – поправил меня коп. – Фрэнк умер. Почему ты не сказал об этом своему приятелю Арабу?

– Араб-аю!… Не знаю. Не важно. – Я вручил копу его сигареты. – Съешьменябейли, врежьмнебейли, репитмобиль… Мы не могли бы продолжить в другой раз? Потому что… репитмобиль! потому что сейчас мне совершенно необходимо, срочно нужно уйти… ешьбейл! пейбейл!… и съесть этот сэндвич.

– Где ты работаешь на Фрэнка? В автомобильном агентстве?

«В детективном агентстве», – поправил я про себя.

– Да, там, – сказал я вслух.

– Итак, ты и его жена… вы что делали? Ездили по округе? А где машина?

– Она захотела проехаться по магазинам. – Эта ложь так легко и просто, без судорог тика сорвалась с моих уст, что была даже похожа на правду. По этой причине или по какой другой детектив не стал сомневаться в моих словах.

– Ну и как бы ты назвал себя? Другом покойного?

– Плугом убойного! Блудом достойного! Да, именно так.

Он уже почти научился не обращать внимания на мои выкрики.

– И куда же мы теперь идем? – спросил инспектор. – К тебе домой? – Не замедляя шага, он зажег сигарету. – Похоже, ты возвращаешься на работу.

Мне не хотелось объяснять ему, что разницы между тем и другим практически не было.

– Давайте зайдем сюда, – предложил я, повернув голову вбок, когда мы пересекали Берген-стрит. Я позволил моему тику вести нас – Туретт-навигатор – в казино.

«Казино» – так Минна называл небольшой магазинчик, в котором одна стена была целиком занята стойкой с журналами, а у другой стоял ящик размером с большой шкаф, набитый всевозможными газировками. Минна называл эту забегаловку «казино» за очереди, которые каждый день выстраивались у ее дверей. Люди стояли за «Лотто», «Скрэтчерз», «Джамбл, 6» и «Пикболлом» – лотерейными билетами, которыми торговали корейцы, хозяева магазинчика, – чтобы поймать за хвост удачу, обитающую только в джунглях азартных игр, или разбить свое сердце прямо здесь. Было что-то трагичное в том, как эти люди послушно топтались там и ждали; многие из них были давними, некоторые – новыми иммигрантами. Не говорящие по-английски, они понимали лишь язык выбранной ими игры; даже такое дело, как покупку журнала, упаковки батареек или тюбика блеска для губ, они были готовы доверить кому-то другому. От этой их покорности сердце разрывалось. Лотерейные билеты кончались, едва появившись в продаже, а счастливчики, купившие их, лихорадочно стирали мелкой монеткой или ключом тонкий слой фольги, чтобы тут же огорчиться, увидев пустой прямоугольник. (Нью-Йорк – туреттовский город. Потому что это всеобщее стирание фольги, пересчитывание мелочи и разрывание пакетиков явно можно счесть симптомами синдрома.) Весь тротуар около казино был завален смятыми лотерейными билетами – символами утерянных иллюзий.

Впрочем, я не собираюсь порицать этих несчастных. У меня самого не было причины ходить в казино, но это заведение ассоциировалось у меня с именем Минны, живого Минны. Если бы я обошел побольше тех мест, где он обычно бывал, до того, как весть о его смерти распространится по Корт-стрит и Смит-стрит, то смог бы убедить себя в нереальности того, что видел собственными глазами, в нереальности следовавшего за мной легавого. Словом, я бы поверил, что ничего не произошло.

– Что мы тут делаем? – спросил инспектор.

– Видите ли, мне необходимо что-то почитать, пока я буду есть сэндвич, – объяснил я.

Журналы были засунуты глубоко на полку. Два-три постоянных покупателя раз в месяц захаживали сюда за журналами «ДжейКью», или «Вайред», или «Бруклин-Бридж». А я блефовал, потому что вообще не читал журналов. И тут я увидел знакомое лицо на обложке журнала «Вайб» и слова: «Артист, раньше известный под именем Принц». Он был заснят на мутноватом кремовом фоне. Принц уперся подбородком в верхнюю часть корпуса стоявшей перед ним гитары, его серьезные глаза смотрели прямо в камеру.

Непроизносимые иероглифы, которыми он заменил свое имя, были выбриты у него на виске.

– Скраббл, – произнес я.

– Что? – переспросил инспектор.

– Плавшк, – пояснил я. Мой мозг решил попытаться произнести это непроизносимое название, лингвистическое хулиганство. Я взял журнал в руки.

– Ты хочешь сказать, что решил почитать «Вайб»?

– Разумеется.

– Ты издеваешься надо мной, Алиби?

– Нет-нет, – поспешил заверить его я. – Я большой поклонник Скурсвша.

– Кого?

– Артиста, который раньше был известен под именем Плинвстк, – не мог остановиться я: мне необходимо было произнести эту фразу. Я бросил журнал на прилавок, и Джимми, корейский владелец лавочки, спросил:

– Это для Фрэнка?

– Да. – Я сглотнул.

Кореец оттолкнул деньги:

– Возьми так, Лайонел.

Мы вышли на улицу. Коп дождался, пока мы свернем за угол, в относительный мрак Берген-стрит. Как только мы прошли остановку поезда «Ф», в нескольких метрах от дверей «Л amp;Л», инспектор буквально набросился на меня. Схватив меня за воротник, отчего тот впился мне в шею, коп толкнул меня к стене, выложенной мозаикой. Я прижал к груди скрученный в трубку журнал и пакет от Зеода с сэндвичами и газировкой и прикрывался ими, словно перепуганная старушка, которая прижимает к себе старенькое портмоне. Уж я-то знал, что копу давать сдачи нельзя ни в коем случае, хотя был гораздо крупнее и сильнее его физически.