Все сразу залегли, афганский снайпер сделал еще несколько выстрелов. Просто так, для острастки. Пауза: карабин перезаряжает. За короткое течение этой паузы спецназовцы рассредоточились за беспорядочным каменным нагромождением, отделяющим трассу от виноградника, в недрах которого и засел снайпер.
      Я шел в паре с Ефремовым, сразу за головным дозором, в состав которого и входил раненый боец. При звуке выстрела мы тоже упали, не став отставать от коллектива, но все же ползком подобрались к истекающему кровью молодому. Он был еще жив и цеплялся, царапался за жизнь скрюченными судорогой пальцами. Я осторожно перевернул его лицом к себе и понял, что парню не жить. И действительно, не прошло и минуты, как он умер, умер тихо и быстро, успев лишь прошептать обветренными губами:
      - Мама... Как больно-то...
      Я впервые увидел смерть так близко. Растерялся, испугался, тряхнул бойца, все еще не веря, что этого здоровенного парняги уже нет. Навсегда нет...
      Кто-то положил мне руку на плечо. Я оглянулся: Ефремов. Лицо лейтенанта каменело холодом и ненавистью. Он сказал всего три слова, но сказал предельно ясно и жестко:
      - Пойдем. Убьем его.
      Я посмотрел ему в глаза и понял, что его настроение полностью совпадает с моим собственным. Да! Именно так! Я поднялся, клацнул затвором автомата и ответно скривил губы в гримасе нервной злости:
      - Убьем!
      Снайпер опять выстрелил. Пуля звонко щелкнула неподалеку от нас. Ефремов отрывисто скомандовал и все подразделение обрушило на виноградник целое море разнокалиберного огня, под прикрытием которого мы с Ефремовым нырнули в заросли виноградника.
      Приблизительно определив траекторию выстрела, я понял, как он будет уходить из зоны обстрела. Самое удобное место - проход в камнях на противоположной стороне виноградника. Я пригнулся и перебежками двинулся внутрь, в глубину виноградных зарослей.
      Откуда-то слева короткие автоматные очереди Ефремова. Он тоже просек фишку отхода и теперь гнал духа туда, в проход. Под ногами хрустела ботва прошлогодней лозы, я старался ступать осторожно, ни на секунду не выпуская из виду треугольника в каменной стене. А еще надо было смотреть и по сторонам - кто знает: что там внутри этих поганых колючих зарослей.
      Но дух все-таки умудрился появиться внезапно. Я чуть было не пропустил это зрелище, а поэтому начал стрелять еще от бедра, по ходу стрельбы поднимая автомат к плечу. Дух немного замешкался, оступился, одна из пуль попала ему в лодыжку, он упал на колени, опираясь на карабин. "Калашников" неожиданно захлебнулся, опустев магазином, я мгновенно сменил рожок, вскинул автомат, поймал живую мишень скрещением мушки и прицела, он обернулся... Мы встретились с ним глазами, и он понял, что сейчас неминуемо умрет.
      Три секунды, четыре, пять... Он смотрел прямо на меня, я видел сквозь прицел его расширенные зрачки, серая кожа подергивалась судорогой нервного тика, он ждал. Восемь, девять секунд...
      Дух криво ухмыльнулся и стал подниматься, по-прежнему опираясь на карабин.
      Десятая секунда - как команда. Я сжал челюсти одновременно со спусковым крючком автомата. Пули автоматной очереди мгновенно разорвали ему грудь наверное в десяти местах, но я продолжал разряжать рожок до тех пор, пока пыль, поднятая выстрелами не скрыла и каменный проход, и сам труп, бессильно-мертво сползающий вниз.
      Все. Я убил его. Именно я - и никто другой. За что? За то, что он убил молодого. И не убил меня. И Ефремова не убил. И еще бог знает кого. Спас. Я. Один.
      В раю мне уже не бывать. Это ясно, как божий день. А вот ад мы устроили вечером, когда Ефремов притащил откуда-то празднично блестящую пятилитровую канистру спирта. Но кроме канистры этот психопат приволок еще и тело убитого мною духа.
      Теперь этот мертвый дух лежал за палаткой, уставясь в темнеющее облаками небо, все еще открытыми глазами. Его землистое лицо хранило на себе печать насмешливой и даже ехидной злобы.
      Я смотрел на свою первую жертву, и чем больше смотрел, тем больше мне становилось не по себе. Что-то странное и страшное было в чертах его лица, даже не азиатского покроя, а скорее европейского. На мгновение мне почудилось, что его глаза внимательно наблюдают за мной, сквозь зрачки забираясь прямо в душу, уже что-то ощупывая холодными скользкими руками...
      Голова закружилась. Стремительно и до тошноты. Я даже как будто услышал его голос, такой размеренный и спокойный:
      - Вот так, дружок. Познакомились. Теперь я навсегда поселюсь в твоих мозгах, чтобы продолжать жить, жить вместе с тобой...
      Над головой откуда-то из недр сгустившихся туч грянул гром, сверкнула молния... Я упал на колени, захлебываясь в своей собственной блевотине и дождевой влаге... Голову вело, еще пара мгновений, и я потерял сознание...
      А очнулся от равномерных сильных ударов по щекам. Попробовал открыть слипшиеся веки глаз: Ефремов. Лейтенант не просто дубасил меня пощечинами, вдобавок он еще и громко орал:
      - Ты, щенок! Очнись, проснись! Он мертв, просто мертв...
      Во дворе кто-то чем-то громыхнул, я действительно очнулся. Взгляд на часы: шесть тридцать две. Надо же, заснул! Ну да ладно, в запасе еще минут сорок. Я на славу хлебнул кофе из термоса, неоднократно покурил и уже только тогда вспомнил о деле.
      Пора, пора! Ленке давно уже пора выйти из вражеского логова. Я ей даже немного завидовал: вот небось оттянулась-то в полный рост...
      Оп... Я настороженно собрался - во двор угрюмо вполз ментовский "бобик". Где-то под желудком неприятно екнуло плохое предчувствие. И действительно, "бобик" остановился аккурат у соколовского подъезда. Менты еще не успели выйти, когда с другой стороны подъехала машина "скорой помощи". Образовавшаяся бело-мышиная куча народа степенно и уверенно вошла в дом.
      Вот гадость-то! Это не могло быть случайностью... В квартире Вовы Соколова явно что-то произошло. Я отогнал "десятку" за угол, надел вязаную шапочку-бомжовку, очки в толстой роговой оправе и промасленную спецовку, которая без дела валялась в багажнике. Для пущей достоверности даже мазнул лицо гарью с глушителя.
      Вот-с... Образ дяди слесаря с распространенной фамилией Замухрыгин готов. Я сгорбился, захромал поближе к подъезду и аккуратно ввинтился в быстро образующуюся толпу зевак. Зеваки над чем-то весело хихикали.
      Я бесцеремонно ткнул в бок самого веселого дедулю в шлепанцах на босу ногу:
      - Слышь, отец! А чего случилось-то?
      Дедуля радостно обернулся, чуть не выпав из своих шлепанцев:
      - Да вот... Это... - он чуть не лопался от смеха. - Анекдот... Гы... Мужик на бабе помер, представляешь? Гы, гы...
      - Да ты что?!
      - Вот те и то! А ведь молодой ешшо... - в голосе дедули прозвучало явное пренебрежение к обсуждаемому предмету. - Тридцати пяти небось нету...
      - Да, - согласился я. - Не та нынче пошла молодежь... На бабу влезть и то толком не умеют.
      - Но! - компетентно согласился дед. - Вот я, бывало...
      Он мгновенно съехал в суть собственных юношеских переживаний, но я прислушивался только к своим собственным. Мне стало гораздо легче. Убивать занятие все-таки не из приятных. Можно быть равнодушным, забывая о самом факте произошедшего, но каждый труп тебя неминуемо догонит, догонит неожиданно и внезапно, и ты проснешься в горячечном сне от его крика, его глаз - и все это страшно мертвое, вонючее, укоряющее...
      Я не довел свой план до конца, но тем не менее он умер. И не совсем оттого, что лично я убил его, убило, скорее, провидение, беспощадно жестокая судьба...
      - Гля, несут! - возбужденно тряхнул меня за рукав дед.
      Действительно, выносили труп бездыханного Владимира Евгеньевича Соколова. Несмотря на плотную толпу сопровождающих, я сумел разглядеть, насколько причудливо сочетались на его лице такие противоположные чувства, как дикая боль и пароксизм страсти, экстаза, во время которого Соколов и умер.
      А следом за носилками шла Ленка, дрожащая Ленка в окружении невероятно сердобольных ментов. Труп засунули в "скорую", Ленку - в "уазик".
      Так, так... Дяде слесарю Замухрыгину, да и мне, кстати, тоже надо срочно сваливать. В кобуре у меня уже висел гарантированный срок, а дома валялся и не один. Ее привезут в отделение, начнут крутить, она кольнется про мою роль в этой истории, один поверхностный обыск, и кранты. Мне кранты, разумеется.
      Нужно срочно убирать все вооружение туда, где оно и лежало, благо заветный ключ под рукой. Я тут же поехал домой, в спешке сложил в сумку все свое вооружение, оставив при себе один лишь бронежилет. На память, так сказать, и всякий случай.
      И опять гонка. Гонка до девятиэтажного серого дома. Ключ, подвал, лопата, ящик и песок. И обратно. И только отдышавшись на дне своей холостяцкой берлоги, пока еще трезво оценил обстановку.
      А обстановка, между тем, складывалась очень даже путевая: Соколов удачно мертв, я тоже крайне удачно не при делах, оружейный компромат в подвальном песке, Ленка в ментовке, словом - полный компресс! Глава 11. Три визита
      В дверь громко постучали. Еще раз окинул взглядом пыльные недра квартиры косяков вроде нет. Нет косяков и нет сомнений: за мной пришли друганы в аккуратной такой, мышиного цвета форме. И явно не для того, чтобы пожелать мне навек нержавеющего здоровья. Сейчас позвонить адвокату или потом? Ладно, трубку в сторону, потом.
      И только посмотрев в глазок, я понял, что ошибся. Это был Рыжий. Сытый, веселый и довольный. Я только открыл дверь, как он шумно ввалился внутрь, благоухая ароматами страшно дорогого парфюма.
      - Т-ты д-даешь, Студент! - он даже заикался от восторга. - Так грамотно все сыграть, а? Уважаю... Никогда тебе этого не говорил, но сейчас скажу: уважаю!
      - За что это?
      - Откуда ты узнал, что у этого клоуна с сердцем нелады?
      - Оттуда.
      - М-да... Не поймешь тебя... Но все равно - молодец. Я так Гоше и скажу, мол молодец Студент, и все тут!
      Лечи, лечи... Я знал, за чем он пришел - за баксами, теплой зеленью гревшими мой карман. И действительно, его харя приобретает озабоченно-деловое выражение:
      - Слушай, у тебя деньги-то остались?
      - Конечно, остались. Вернуть?
      Рыжий делает на собой невероятное усилие и отвечает, нехотя и сквозь зубы:
      - Нет. Не надо... Гоша велел: все, что останется, отдать тебе. Честно говоря, я был против, но Гоша... И все-таки ты мастер, Студент! Никогда тебе такое не говорил, но...
      Опять погнал все сначала. Я кое-как вытурил его за дверь, не став расстраивать Рыжего, кого я действительно жду.
      Вытурился. С трудом, но вытурился. И опять тягость ожидания - чемоданного, как на вокзале. Я бесконечно курил и проигрывал сцену, как будут входить менты, чем будут меня грузить, что я буду лепить в ответ...
      И ждал, и был готов, и все равно этот звонок прозвучал неожиданно. И я так же снова ошибся.
      Вторым визитером после Рыжего была Ленка. Я молча провел ее в комнату и налил полный стакан портвейна.
      Она сглотнула вино в два приема, в два глотка по сто грамм. Чуть сморщилась, по мужски шумно выдохнула и полезла за сигаретами.
      Первые слова сквозь первую затяжку:
      - Я им ничего не сказала... Ничего.
      - Конкретней, мисс!
      - Они спрашивали о тебе.
      - Да ты что? И что же они спрашивали?
      - Ну... Не знакома ли я с тобой, и все такое....
      - И что ты ответила?
      - Ответила, что знакомы, но весьма шапочно.
      - А они?
      - А что они? Составили протокол. Я его подписала, и меня отпустили.
      Я добавил ей портвейна. А после некоторых колебаний плеснул и себе. Выпили, вздохнули, закусили рукавом.
      - Откуда такое благородство? - спросил я ее.
      - А понравился ты мне...
      - А ты мне - нет, - откровенно парировал я такой резкий подкат. - Бери бабки и мотай отсюда.
      Она жадно смотрела то на меня, то на початую бутылку вина:
      - А можно я еще немножечко посижу?
      Черт меня дернул согласиться! Но в ином случае, наверное, не случилось бы того, что случилось потом.
      - Ладно. Сиди, пей, кури... Я сейчас пойду в душ. Но когда я вернусь - ты уйдешь.
      - Уйду, уйду. Не волнуйся!
      Когда я вышел из душа портвейна уже не было, а Ленка уже пьяно щурилась с дивана.
      - Тут тебе звонили...
      - Ты взяла трубку?
      - Я сказала, что ты занят, что...
      - Отвечай... - моя речь стала непроизвольно отрывистой, я как будто выплевывал слова. - Отвечай! Кто? Мне! Звонил?
      - Девушка. Картавит немножко.
      Ленка захрипела - я мгновенно взял ее за горло:
      - Что она сказала? А ты ей? Отвечай, ты, сука!
      - Д-да... Н-нничего... Т-тебя... Спросила... И все...
      Сейчас мне могла звонить только Катя. И как мне объяснять все это дерьмо? Как? Где найти такие слова, чтобы доказать, что я не предатель, что это пусть дикая, но случайность... Где?
      Я сразу возненавидел Ленку. Ух, мразь... Я отпустил ее горло, она сразу плюхнулась на диван, перевела дыхание и немедленно ухватилась за сигарету.
      - Хха.. - хохотнула она. - Бонд. Джеймс Бонд...
      - Чего, чего?
      - Да ничего... Обмануть меня хотел? Меня, бедную невинную девушку? Как же "оттуда"... Я вашего брата насквозь вижу, "кру-ты-е". Небось под сто семнадцатую хотел Володечку подвести?
      У меня чуть волк с плеча не упал. Просекла, зараза! И сейчас пойдет вполне деловой разговор, на тему, какие романсы поют мои финансы... Ну что же... К такому повороту событий я готов.
      - Сколько ты хочешь?
      - Э нет, милый. Мне уже не деньги нужны.
      - Не нужны? А что тогда? Может медаль тебе дать?
      - Нет милый, лучше. Ты мне отдашь себя самого.
      Я не поверил своим ушам:
      - Ну мать... Ты точно опухла!
      - Да ты не ершись...- Ленка совсем по-хозяйски развалилась в кресле и прошлась взглядом по пыльным углам. - А квартирка-то, вполне... Ничего... Эх, заживу!
      - Сильно не заживись...
      - Угрожаешь?
      - Предупреждаю...
      - Ну и зря. На этот раз ты действительно сам попался, Джеймс Бонд, хе-хе...
      В борзости ей не откажешь. Один мой знакомый крестил подобные ситуации так "попадалово". И правда, действительно "попадалово". Эта стерва права - я действительно влип, попал, крепко-накрепко и всерьез. Поскольку менты уже провели четкую параллель между мной, Ленкой и незапланированной гибелью Соколова, я не мог ее и пальцем тронуть. Но идти на поводу у этой сучки я и не собирался:
      - Значит так, коза щипаная. За деньгами тебе прямая дорога в город Обломинск, мы с тобой в принципе незнакомы и вообще... Двигай отсюда!
      Как она оскалилась! Чуть сигаретный фильтр не перекусила. Но быстро опомнилась и злобно зашипела:
      - Ты хорошо подумал?
      - Я - да. А ты?
      Она пьяно раздвинула ноги:
      - За меня вот что думает...
      Дальше я стал поступать очень нетактично: ухватил ее за шкварник и поволок к дверям. Ленка попробовала заорать, но тут же заработала здоровенного леща. Я выкинул ее за дверь, но еще долго не мог успокоиться, взять себя в руки.
      Тут же позвонил Катерине, но она, услышав мой голос, сразу бросила трубку. Где-то под желудком холодело - сбывались мои самые паршивые прогнозы. Катя сейчас на взводе, я тоже, лучше переждать пока этот огонь перегорит, превратится в пепел. Я открыл новую бутылку портвейна и щедро угостил себя самого.
      Нет, ну какова зараза эта Ленка! Подобрал, блин, на свою голову... Дубина из дубин - надо было сразу выставить ее взашей, не сидел бы, не мучился, не грыз самого себя. А Катя что сейчас думает? Что я... Нет, лучше не продолжать - это ужасно.
      Я же почти прикончил бутылку, когда в дверь опять постучали. Встал со стула - заметно шатнуло. Не слишком твердым шагом подошел к двери:
      - Кто?
      - Откройте, милиция!
      Вот уж, действительно - Бог троицу любит. На третий раз в дверях действительно оказались менты. Как и положено - с постановлением на обыск, понятыми, криками: "На пол! Руки за голову! Ноги шире! Еще шире!".
      Для весомости аргумента один удар тяжелым армейским "берцем" в область детородных органов. Весомо! Очень весомо! Окажись удар чуть сильнее, о перспективе иметь детей мне можно было бы смело забыть навсегда.
      Обыск разумеется не дал абсолютно никаких результатов, но на меня все же нацепили наручники и повезли в отделение.
      Я только посмотрел на офицера, который должен был меня оформлять и сразу понял что к чему. Это был тот самый мордатый капитан, который принимал меня в первый раз, в аккурат после моих хулиганских выходок относительно ныне покойного мистера Соколова.
      Капитан, между прочим, был заметно рад:
      - Попался, гусь лапчатый! Теперь не отвертишься!
      - Это почему это?
      - Потому что теперь ты действительно сядешь, а статья у тебя... Гы, гы... Очень даже невеселая...
      - Да ну! Это какая же?
      Он взял в руки смятый листок бумаги:
      - Тут одна гражданочка только что заявление на тебя написала, что ты из чувства ревности попытался ее изнасиловать, а когда она тебе не дала, причинил ей телесные повреждения средней тяжести, убить угрожал...
      - Ого! И к кому это я так круто приревновал?
      - А знакомого своего, которому ты всякие пакости делал, помнишь?
      - Не помню, командир. Память отшибло.
      - Не помнишь? Ну, ну... Амнезию-то как раз у нас и лечат... Снимай трусы.
      - Зачем?
      - На экспертизу.
      - Круто! А с нее трусы тоже сняли?
      - Пошути еще у меня! Забыл, как я тебя в прошлый раз по печени отоварил?
      Такое хрен забудешь. Не вдаваясь в полемику, я избавился от предметов нижнего белья и был помещен в камеру этого отделения милиции.
      Как это скучно - опять камера. Хорошо хоть, что ни та самая, в которой уже был. Хоть какое-то разнообразие. Правда внутри уже сидело какое-то грязное мурло, которое вместе "здрасте", мгновенно начало клянчить сигареты. Мурло было одарено сигаретой и категоричным требованием больше не доставать, в противном случае... В общем, оно поняло.
      В зарешеченном пыльном оконце вовсю веселилось полнолуние, а я все не мог уснуть. И вовсе не из-за того, что лежал на плохо оструганных нарах. Как-то уж слишком уверенно звучало это самое слово - "экспертиза", как будто капитан нисколько не сомневался в ее результате: хреновым для меня, твердогалочно-нерушимым - для него.
      Мурло, тем временем, мирно посапывало, свернувшись калачиком в углу. Оно походило на большого подвального кота, которому, в принципе, плевать, где хавать свою законную миску похлебки. Иногда я даже чуть-чуть завидовал подобного рода субъектам: чем живут, как живут - непонятно, но ведь живут же! А я все чего-то ищу, мучаюсь, пробую, экспериментирую сам над собой... Зачем? Наверное, просто не могу иначе. Не могу. Да если честно - и не хочу. "Движение - все, цель ничто", вот настоящая истина. Так пусть это движение будет хотя бы необычным и прикольным, а цель-то у всех одна - двухметровый спуск в сосновом ящике под смешной такой памятник с размытой фотографией. Вот такой детектив получался.
      Но во всех детективах есть хорошие и плохие парни. Хорошие пацаны неминуемо побеждают, а плохим дают по ушам. А вот в моем личном детективе не было хороших парней - все подонки, ничуть не лучше меня самого. Но поскольку мною лелеялась мечта всем правдами и неправдами встать на сторону хороших парней, я был готов для начала стать супермерзавцем, обмануть, продать, купить всех и вся, и уже только потом уйти в какой-нибудь теплый темный угол, чтобы без помех зализывать раны.
      Внезапно мурло громко захрапело и я от души двинул его ногой по ребрам. Оно тут же заткнулось. Вот так бы просто все проблемы решались! Глава 12. СИЗО. Гоша. Катя
      На следующий день мне назначили следователя. Сухощавый блондинчик с бегающими вокруг да около глазками скороговоркой ознакомил меня с курьезным обвинением - изнасилование.
      - Мощно! - по достоинству оценил я поворот чей-то буйной фантазии. - И кого это я этак?
      - Гражданка Гаврилова, Елена Федоровна. Знаешь такую?
      - Прикольно, начальник... Доказательства-то хоть есть?
      - Может и будут... - туманно отвечает следователь. - Ближе к вечеру результаты экспертизы покажут.
      - Вы уж побыстрее, - душевно советую я следаку. - Осталось всего два дня, а потом придется меня выпускать...
      - Это мы еще посмотрим, выпускать или нет, - хладнокровно парирует следователь. - Ты иди, пока отдохни, а там видно будет.
      Я только пожал плечами. На что он надеялся? Экспертиза? Глупо. Свидетели? А откуда они возьмутся? Не баронесса, небось, заяву писала. И уже через три часа меня опять сдернули в кабинет следователя.
      Следак быстро мне показал какую-то бумагу с размашистым росчерком:
      - Теперь я официально помещаю тебя под стражу. Прокурор уже санкцию дал.
      Прокурор дал, прокурор взял. Прямо как бог!
      - Что, повод появился?
      - Появился, появился... Экспертиза дала положительный результат, а эксперт однозначно подтвердил - ты ее трахал.
      - Дурак твой эксперт.
      - Не груби! - устало огрызается он. - Дурак, не дурак, но...
      - Бабки гребет нормально, - закончил я глубоченную мысль следака.
      Он сразу заткнулся и принялся разглядывать меня. Изучать. Как музейный экспонат. Редкий, но иногда попадающийся.
      - Знаешь, что я обычно говорю своим подопечным?
      - Что?
      - Что тюрьма их исправит. Но в твоем случае... Вряд ли. Ты там просто сдохнешь.
      - Ну и слава Богу!
      На том и расстались. Еще одна ночь бок о бок с вечно дрыхнущим мурлом и утром меня уже грузили в "автозак", для исполнения прокурорской воли -помещения под стражу. Серьезную такую стражу.
      Следственный изолятор - это уже нечто совсем другое, нежели просто кутузка рядового отделения милиции. В СИЗО уже вовсю действуют свои законы, понятия, практически воровского уклада. Изолятор - это своего рода буфер, транзит, на котором человек пробивается на прочность, эта самая проверка и определяет его дальнейшее положение в тюремной иерархии.
      Пробивание началось с самого порога шестиместной камеры. Неслыханная роскошь - рядовая шпана обычно сидела в десятиместных номерах, доверху набитых полусотней потных отморозков. Примерно половина из них - случайные лохи, в основном по пьянке. Еще четверть - наркоманы и мелкотравчатое жулье, залетевшие сюда по собственной глупости. Но надо быть честным - сюда я попал отнюдь не от переизбытка ума.
      Я еще толком не успел присмотреть себе местечко на нарах, как ко мне подвалил крепкий такой мужичок без майки, зато с куполами церквей во весь торс.
      - За что сидим?
      - За дело.
      - Тут все не бесплатно...- уже по боксерски разминал плечи мужичок. - А дело-то, небось, по мохнатке было?
      Население камеры оживилось в предвкушении халявного цирка. Я расслабился, опустил руки, правую ногу поставил чуть вперед.
      - Ты что, не знаешь, как менты подставляют?
      Мужичок вихляющейся походкой начинает приближаться:
      - Знаю. А ты знаешь, что с такими козлами как ты, у нас делают?
      Все, он на расстоянии удара. За мгновение до атаки я поднял правое колено вперед и отправил стопу мужичку прямо в пах. А когда тот отчего-то тонко вскрикнул, я опустил правую ногу, развернул корпус и стопой левой ноги сделал очень сильное бо-бо ему прямо по склонившейся морде.
      Мужичок осел, согнулся в три погибели, старательно хлюпая кровью. Камера возмущенно загудела, кое-кто даже оторвал задницы с нар, но откуда-то из темноты угла раздался чей-то простуженный голос:
      - А ну сидеть всем!
      Все послушно сели обратно. Ко мне навстречу лениво поднялся красномордый ворюга, с абсолютно седой шевелюрой. Поднялся, осмотрел поле битвы, натянуто зевнул и ушел обратно в свой угол, как медведь в берлогу.
      И уже оттуда:
      - Свой это пацан... Нормальный. С Гошей Паритовым контачит.
      Камера вмиг успокоилась, лишь ушибленный мной мужичок что-то там бурчал этакое, невразумительно-недовольное. Но, похоже, седой ворюга и фамилия "Паритов", здесь пользовались непререкаемым авторитетом.
      Я без лишних эмоций уселся на нары. Сто семнадцатая традиционно не в почете, но чтобы так сразу, даже не тюрьме, не в колонии, а в СИЗО... Седой определенно действовал по приказу. Неужто Гоша что-то разыгрывает? Или менты...
      Испытание временем - наиболее сильное испытание в тюрьме. Кажется, что все тебя забыли, даже "органы". Но это не так. Тюремная атмосфера обманчива, я знал об этом и повторял сам себе: "Следствие намеренно делает так, чтобы у меня сложилось впечатление, что я забыт всеми".
      Действительно, меня редко вызывали на допрос к следователю. Казалось, оперативный процесс совершенно не нуждался в моем личном участии, а Ленку кто-то явно обрабатывал - уж больно быстро толстела папка уголовного дела.
      Заключение будет долгим... Это я уже осознал и принял как данность, которую не в силах изменить. И я посвятил время забытья самому себе. Оглянулся на прошлое, заглянул в будущее, причем все совершенно спокойно: спешить все равно некуда. Возможно, что этот период спокойной жизни - единственный, что остался у меня.
      Буквально на ровном месте мне грозил нешуточный срок. Мне бы занервничать, испугаться, но мне отчего-то лень было это делать. Отчего? Наверное, от того, что знал: именно мое дело до суда не дойдет, развалится в определенный момент. Я особенно не сосредотачивался, не грелся: тот объем информации, который у меня был, давно переработан, ничего нового нет - нужно ждать подвижек.
      Но я не ждал милостей от правосудия, а потому изучал Уголовно-процессуальный кодекс. Прикола для, сразу же написал жалобы прокурору, в управление юстиции, депутатам всех уровней, в Генпрокуратуру... Везде, короче. Систему нельзя бояться, ей нужно сопротивляться, именно такая борьба поддерживает, не дает опуститься душой и телом.
      И вот он настал, этот долгожданный момент. Поздно ночью меня навестил Паритов. Дверь камеры распахнулась, медленно и тихо, как по волшебству, конвойный проводил нас в укромный уголок под лестницей и предупредил:
      - Двадцать минут.
      Гоша равнодушно кивнул и повернулся ко мне:
      - Ну-с... Как тут тебе? Никто не обижает?
      - Да нет, все нормально.
      - Смотрел я твое дело... Все никак в толк не возьму, как ты с этой телкой просчитался-то? У тебя такой опыт и на тебе...
      - Всяко бывает.
      - М-да... Точно. Ну да ладно. Возьмем тебе классного адвоката и все будет чики-буки. Но эти хмыри стоят денег... В том числе и работа над девочкой... Все придется отработать.
      - Как?
      - Есть одно дельце... На сто тыщ. Зеленых...
      Плевать! Хоть на миллион Мне нужно было выйти отсюда, по одной-единственной причине - за решками я абсолютно бессилен.
      - Хорошо. Но у меня есть три условия.
      - Ишь ты! - изумляется Гоша. - Условия! И какие, позволь полюбопытствовать?
      - Первое - полная свобода действий, в том числе и в подборе команды для исполнения, если таковая потребуется.
      - Годится.
      - Второе - четверть выбитых бабок лично мне. Как гонорар.
      Вот тут он призадумался.
      - Четверть... Двадцать пять тысяч... Но тогда ты полностью отвечаешь за операцию. Головой своей. Собственной.
      - Отвечаю. И третье, самое главное условие - по окончанию операции мне нужна свобода. От всех и всего. Абсолютная, то есть. Вы должны забыть, что я когда-то на кого-то вообще работал. Меня не будет.
      Паритов совсем плотно задумался, очевидно взвешивая, что важнее, оставить меня на крючке или снять моими руками приличные бабки.
      Перевесило второе:
      - Ладно, будь по твоему. Но тогда получишь за исполнение только десять штук.
      - Пятнадцать!
      - По рукам.
      Действительно ударив по рукам, мы разошлись по камерам. Каждый по своей. У него - шикарная одиночка с телевизором и холодильником, у меня - шестиместный особняк с неисправным сортиром. Но я ничуть не обижался: табель о рангах - вещь незыблемая, а уж Гоша-то точно заслужил все свои привилегии. Мне было интересно: к чему конкретно были все эти прогоны, не скрою, я не очень-то поверил в легенду о выбивании "ста тыщ зеленых". Все это я расценил как проверку, еще одну зачем-то понадобившуюся проверку.
      Но Гоша не соврал. Адвокат разбомбил мое обвинение буквально за два часа и меня тут же выпустили на свободу пока под подписку. Все шмотки я оставил сокамерникам - примета такая, ничего нельзя забирать на волю.
      Прямо у ворот изолятора меня ждал джип. В джипе -Рыжий. Мы проехали несколько кварталов и остановились на обочине. Рыжий сунул мне пачку "Кэмела", зажигалку и незамедлительно стал вводить меня в курс дела:
      - Раскрутили мы одних падл. Работали они так. В офис областного инвестиционного фонда приходил импозантный такой дядька из Кургана, представлялся начальником отдела сбыта ликеро-водочного завода...
      Рыжий отчего-то горько вздохнул и продолжил:
      - Так вот. Эта сука грузила так...
      Не буду дословно повторять все непечатные обороты Рыжего, попробую передать его рассказ более человеческим языком. Суть его такова: курганец лечил инвесторов продуманной байкой о том, что его заводу удалось заключить договор с одним "ОАО" на поставку по смехотворно низкой цене уникальной линии по розливу безалкогольных напитков. Линия должна была мгновенно окупиться, но вот беда нужно срочно оплачивать заказ, а нечем. После артистических ахов-вздохов жулик уговаривал фонд проплатить счет заказа. Погашение долга обещалось начать прямо сейчас, сразу, молниеносной поставкой партии свиной тушенки, и разумеется, по дармовой цене. Инвесторы, понятное дело, менжевались, но жадность неминуемо брала свое. Остальное, как говорится, было делом техники. В Пермь доставили договоры между вышеупомянутым "ОАО", мясокомбинатом, ликеро-водочным заводом и неким предпринимателем, а также, для полной убедительности, железнодорожную накладную на "свинину консервированную", которая была "уже отгружена".