Знак Зверя

      Иллюзии исчезли, впрямую соприкоснувшись с реальным армейским бытом. Соприкосновение происходило в казарме, аккурат после отбоя. Трое бравых дедов-сержантов выстроили нас, угловатых новобранцев в необмятой, омерзительно пахнущей химчисткой форме, вдоль ряда двухъярусных коек для введения в реальный курс молодого бойца.
      - Короче, салаги, - начал держать тронную речь один из дембелей. - Слушать сюда и запоминать. Вы сейчас в армии, а значит, будете жить по ее законам. Порядок такой: во всем слушаться старших, и не только по званию. Если я говорю: идти драить сортир зубной щеткой - значит, надо идти и драить. Если дедушка часа в три ночи захотел хлебнуть пивка - умри, но достань. И вообще слово деда закон, и не хрен спорить.
      Дедуля выбрал самых борзых с виду новобранцев и немедленно перепоручил юные души воспитанию своих товарищей. Незрелые души долго хрипели и стонали, созревая до нужной политической кондиции под профессиональными ударами в неслабые грудные клетки.
      Сержант радостно улыбался. В этот момент он был счастлив, по-настоящему счастлив, как может быть счастлива амеба, только что поглотившая своего ближнего. Показательная экзекуция закончилась напут-ственным словом этого законченного дедушки:
      - Вот такая у нас кухня, салаги. Полгода летаем, как цуцики, потом понемногу заставляем летать других, а кто самый умный... Тот сам дурак.
      Изумительная по своей краткости и глубине интеллекта речь была окончена парой нецензурных эпитетов, сопровождавших команду разойтись. "Добро пожаловать в армию!" - подумал тогда я, укладываясь под колючее армейское одеяло.
      Но в общем-то все оказалось не так уж плохо, как пророчила моя бедная мамочка. Обычная армейская рутина: строевая, физподготовка, огневая, подворотнички (ненавидел), рукопашка, полоса препятствий, кроссы, наряды. Но иногда казалось, что некие злодеи в офицерских погонах специально выдумывают самые разнообразные ужасы, лишь бы свести молодых бойцов в могилу.
      А чего, например, стоит изобретение неизвестного садиста из продовольственной службы! Оказывается, солдата для поддержания боевого духа можно и нужно кормить таинственным порошком, разведенным кипятком. После долгих расспросов знающих людей я выяснил, что этот омерзительный порошок не что иное как высушенная и перетертая в пыль картошка. Право, очень экономно!
      Но были и удовольствия, своеобразные и простые. Выклянчить у повара лишнюю пайку масла - это считалось высшим достижением изворотливости и армейской смекалки. Увильнуть от наряда, удачно затариться в ларьке - вот слагаемые нехитрого солдатского счастья.
      Да, дела... Вот были времена, нравы и все этакое такое...
      Я только было собрался сесть в машину, как за спиной раздался чей-то негромкий и уверенный голос, вроде бы даже чем-то знакомый:
      - Слышь, друг! Тормозни...
      Я вздрогнул и незаметно ухватился за теплую рукоятку пистолета...
      Самое простое - взять человека в спину. И если я сейчас был под прицелом, но жив - убивать меня вряд ли собирались. Тем не менее я очень медленно повернулся, а увидев обладателя голоса, сразу обмяк и повеселел. Рыжий, старина Рыжий, как я его давно не видел! Мы тепло приветствовали друг друга, даже обнялись, профессионально незаметно обнаружив друг у друга оружие. Посыпались уместные для такого случая вопросы: "Ты как? Ты где? Как вообще?"
      Его никто никогда не звал по имени. "Рыжий" - и все дела. Основная ударная сила банды, знавшая немеряный толк в использовании клюшек и утюгов, нынче приобрела отменно респектабельный вид: отличный костюм, огромный перстень на руке, в ней же неизменный атрибут "нового русского" - сотовый телефон.
      Похоже на то, что Рыжий, в отличие от меня, оказался нa высоте, сумев отхватить преизрядный кусок Гошиного пирога. Но это его дело - преуспел так преуспел. А вот лично мое - выжить самому и уберечь Катю, мою Катю от возможных неприятностей.
      Я не верю в случайность встреч с такого рода знакомыми, но все же позволил заманить себя под сень зонтика летней забегаловки.
      Мой собеседник аппетитно уплетает мороженое, прожевывая слова пополам с холодной шоколадной сладостью:
      - Тут слушок один проехал... Очень непонятный, но из очень компетентных источников.
      - Что за слух?
      Рыжий перестает жевать и мнется, не зная, как бы это поточнее выразиться. М-да... С речью у него всегда были проблемы.
      Наконец он разрождается следующим тезисом:
      - Да так... Ерунда какая-то. Что ты, дескать, не ты.
      - Чего? - изумляюсь я. - Как это, я - не я?
      - Да я и сам толком не въехал, - честно признается Рыжий. - Хаббард какой-то, еще какая-то ученая муть... Бред, короче. Но меня не это беспокоит, меня беспокоит источник этого бреда. Уж больно он серьезный. Очень даже...
      - И что ты мне предлагаешь?
      Рыжий как бы задумывается, хотя я прекрасно знаю, что он не умеет думать, ему давным-давно заготовили все его мысли:
      - К Гоше тебе надо сгонять. В зону. Малость потолкуешь с ним, и всем все станет на свои места.
      Ишь ты, к Гоше...
      - Я так понимаю, мне уже назначены и место и день встречи?
      - Ну типа да, - соглашается Рыжий и протягивает мне маленький клочок бумаги, так называемую "маляву", послание из зоны.
      Текст: "Студент! Надо пообщаться. Безо всяких". Подтекст: безо всяких возражений. С моей стороны, естественно. Глава 8. "Студент"
      "Студент". Это очкастое погоняло я получил в тот момент, когда Паритов узнал о моем незаконченном высшем.
      А дело было так: еще шагая по вокзальному перрону, не по сезону новогодне украшенный дембельскими прибамбасами, я уже точно знал, что и как мне делать "на гражданке". Весь жизненный план настолько четко отпечатался у меня в обоих полушариях мозга, что я ни на секунду не сомневался в себе и своей удаче. Пропуск наверх у меня лежал в кармане, и в этом пропуске, рядом с моим фотографическим фейсом стандарта три на четыре, черным по белому значилось: "Воин-интернационалист".
      Пропьянствовав неделю с друзьями и стремительно набежавшими на халяву родственниками, я собрал все свои документы, напялил парадку и направился в приемную комиссию экономического вуза.
      Какого черта я решил поступать именно в этот институт? Наверное, чтобы доказать всем и себе, что мои корочки "афганца" пока кое-что значат.
      В помещении приемной комиссии увлеченно сплетничали три симпатичные второкурсницы. Именно второкурсницы. Еще на подступах к институтскому крыльцу я успел разобраться в премудростях здешней иерархии. Первый курс - все равно что школьницы, стройные, худенькие зубрилки с романтическими искорками в глазах. Третий и выше - опытные матроны, сполна хлебнувшие всех прелестей общажной жизни. Второй - некий симбиоз первого и второго примеров, уже не девочки, но еще не прожженн ые институтские мегеры.
      - Привет, девчонки! - блеснул я благоприобретенной наглостью, медалями и прочими атрибутами отличия.
      - Приветик... - тихо ахнули они, обалдев от сверкающей гусарской мишуры.
      И с надеждой:
      - К нам?
      - Ну, не знаю... - небрежно отозвался я. - Может, на планово-экономический?
      - Тогда к нам... - сладко вздохнули они. - У нас таких нет...
      - Будут! - самоуверенно заявил я. И в свою очередь поинтересовался:
      - А какие у вас есть?
      - Да уж такие... - многозначительно ответила самая сексапильная из трех. Сами увидите.
      Она оказалась права. Чуть позднее я, действительно, увидел все без прикрас и понял, что если бы не мое удостоверение, форма с медалями и апломб "афганца", я бы никогда не поступил сюда при конкурсе один к пятнадцати.
      Не скрою, они бесили меня, маменькины сыночки, не знающие кислый запах сгоревшего тротила, которым все дано уже по рождению, дано абсолютно все, кроме одного - способности чувствовать, страдать и любить.
      Вступительные экзамены я преодолевал легко, весело и "под мухой" - рядом был гастроном, в гастрономе - рюмочная, а в рюмочной - кислое вино на разлив и развеселое студенческое общество.
      Что интересно, это самое общество сразу приняло меня как своего. Никто не верил, что я даже не студент - первокурсник, а так, абитуриент.
      - Да ты гонишь! - компетентно утверждали они. - Если взял академку, так и скажи.
      Наверное, я казался им слишком взрослым, им, моим ровесникам. А что мне было объяснять? Что таким меня сделала война? Более чем абстракция. Кто не был - не поймет. Никогда не поймет.
      Относительно благополучно сдав экзамены и прочитав свою фамилию на доске почетно зачисленных, я переместился в другое кафе, где собирались такие же рыцари плаща и шпаги, как и я сам.
      Так называемое "афганское" кафе. Именно тогда я к нему и присох. За прикольными пьянками совсем незаметно подкрался сентябрь. Время, когда абитура традиционно выдвигается в колхоз. Первое почетное задание Родины вчерашним солдатам и школьникам - разборка с картофельными плантациями.
      Шесть часов на поезде, еще час тряски в дряхлых "пазиках", и уже поздней ночью мы прибыли на место дислокации.
      Общага - это всегда не сахар, но колхозная, деревенская общага... Полный отстой. Ну ладно я, за годы армии в грязи повалялся изрядно. Дело, можно сказать, привычное. Но ведь среди абитуры было много девчонок... Им-то как? Тюремные двухъярусные нары, полное отсутствие отопления и горячей воды, наконец, дворовые удобства.
      Взять бы этого гада из ректората, который посмел дать согласование на этот добровольно-принудительный ад, да и сунуть его лощеной мордой в сырую картофельную грязь... Я знаю, что он скажет, этот научно-хозяйственный тип в строгом костюме, даже слышу его голос, начальственный и суровый:
      - А вы не правы, молодой человек! Не правы, не правы... Вы, кажется, побывали в армии? Да-с... Тогда вам, как никому другому, надо знать, что это есть необходимое испытание, которое должен пройти каждый студент-первокурсник. Я его тоже прошел, кстати.
      Его сурово-насупленный вид внушает непоколе-бимую веру во все, что только ни исходит из его уст, но для непосвященных поясню: он врет. Ничего он не проходил. Стопудово отделался липовой справкой и протирал штаны где-нибудь при кафедре, симулянтище. Но зато сколько державного апломба в его картинном повороте прочно посаженной на плечах так красиво седеющей головы...
      Да, впрочем, хрен с ним, с подонком. Пусть это вранье и слезливые причитания навсегда останутся на его мелкой, как дно канализации, совести.
      Интересно другое. В этом ощущении гадливости к подобного рода субъектам мы с Гошей Паритовым были весьма схожи. Наверное, он и ходил в вечно драной одежде, чтобы подчеркнуть свое отличие от них, законодателей бытия, а если учесть его реальную власть и влияние... Контраст, действительно, получался весьма резкий.
      В этом контрасте даже присутствовал некий кайф. Все эти деятели так снисходительно разговаривают с тобой, поминутно косясь на твои штопанные джинсы, а ты им так искренне подыгрываешь, в то же время прекрасно зная, что можешь стереть их в абсолютный порошок, а методов - уйма... Хха... Бодрит!
      Но вернемся к реалиям. Что там у нас? Ах да, Гоша. Идея занятная, в чем-то даже прикольная. Я только сейчас понял, насколько я соскучился по нему, по его извечному напрягу и сосредоточенности. В дорогу я собрался мгновенно. Да и что мне собирать-то? Права в зубы и за руль.
      Паритова до сих пор держали в следственном изоляторе. Следствие по его одиозной фигуре зашло в полный тупик. Абсолютный такой тупик. Доказательной базы на все его подвиги на первый взгляд было с избытком, но вот реальных свидетелей, готовых аргументировать эту базу фактами... Уже не было. Причем кое-кого - в живых.
      Свидания с подследственным Георгием Паритовым я добился удивительно легко и быстро. Настолько легко, что окончательно убедился: действительно, ждали.
      Меня препроводили в специальную комнату для свиданий: серая, грубая штукатурка, крохотное зарешеченное окно, стол и два стула. Вся мебель насмерть привинчена к полу.
      Я сажусь за стол и закуриваю сигарету, стряхивая пепел прямо на пол. Сами виноваты: зачем пепельницу не предусмотрели, скупердяи?
      Тяжело лязгнула дверь. Привели Гошу. Или он притащил с собой конвоира? Похоже - второе, уж больно вошел он уверенно, по-хозяйски. Властным жестом отпустив конвоира, Паритов уселся напротив.
      Я вежливо поздоровался:
      - Привет.
      - Здорово, - он быстро окинул меня взглядом. - Рукав подыми.
      Я закатал рукав рубашки вверх, обнажая то, что Гоша и хотел увидеть: мой личный знак, моего персонального волка.
      Паритов наклонился вперед, внимательно вглядываясь в татуировку. Вдоволь насладившись красочным зрелищем, он удовлетворенно откинулся на спинку стула.
      - Ну-с... Как дела?
      - Нормально.
      Мы пару минут просто оценивали друг друга, кто и как изменился. Не знаю, как я, но Гоша стал значительно сильнее, даже взгляд стал жестче. В определенном смысле тюрьма пошла Гоше на пользу: он стал настоящим авторитетом. Настоящими и крутым, безо всяких там левых дураков.
      Второй вопрос:
      - Что у тебя там вышло с Соколовым?
      - Да так... - уклончиво отвечаю я Паритову. - Из-за девочки повздорили.
      - Хоть бы посмотреть на эту девочку, - ехидно подкалывает Гоша. - Из-за кого ты чуть по балде пулей не схлопотал...
      - Да, - легко соглашаюсь я. - Есть на что глянуть.
      Но Гоше внезапно строжеет:
      - Забудь о бабах хоть на секунду! Вспомни о правилах моей команды: "Вход рубль, выход - два!" А ты до сих пор на меня работаешь, понял?!
      Вот так всегда. Фирменный трюк Паритова - взвинчивать себя до крика, до предела, вызвать ответную реакцию в собеседнике и тут же остыть, вбивая в его расшатанные нервы деловито-спокойные вопросы.
      - Что делать думаешь?
      Я равнодушно пожимаю плечами:
      - Ничего.
      - Ничего? Совсем ничего?
      - Совсем.
      - А зря, между прочим. Тебе нужно провернуть одно крайне важное и нужное дельце...
      - Какое?
      - Пустяк... Укокошить Владимира Евгеньевича Соколова. Способ - на твое усмотрение, для меня гораздо важнее результат.
      - Но зачем?!
      - Как зачем? Ты что, кофе с утра не выпил?
      - Выпил. А что?
      - Мало, наверное... Соображаешь туго. В тебя стреляли?
      - Да.
      - Значит, стреляли и в меня. В первую очередь - по моему авторитету. А здесь, в тюрьме, это первая вещь...
      Он немного помолчал.
      - Тут про тебя пургу прогнали, что типа ты не ты, растут цветы... Но мне плевать. Убей Соколова, и все встанет на свои места.
      - А если... нет?
      - А если нет, хлопнут вас обоих. Сначала его, потом тебя. И все будет четко: месть врагов и все такое.
      Умирать не хотелось. Действительно, а что тут такого? Одним больше, другим меньше... Я твердо знал, сколько у меня трупов за плечами, а скольких еще случайной пулей, шальным осколком гранаты... Кто знает, кто их считает? Господь бог, наверное, да и то, через раз.
      - Ладно, - соглашаюсь я. - Убью.
      - Фурнитура есть?
      Имелось в виду: ствол, нож или термоядерная бомба, к примеру.
      - Все есть...
      - Вот и славненько. Времени у тебя на все про все - неделя. Вопросы?
      - Кто будет оплачивать операцию?
      - Рыжий. Ему же сообщай о ходе дела. Что-то еще?
      - Все. Больше вопросов нет.
      - Значит, договорились. Будь здоров!
      Мы пожали друг другу руки и расстались. Расстались, чтобы встретиться вновь: мое прошлое, как злой рок, не оставляло меня. Вот дерьмо... А только вроде все наладилось, так нет! Вечно что-нибудь всплывает: либо Гоша, либо Афган, либо все сразу. И по башке. И конкретно. В свете последнего разговора скажу даже так: "чисто конкретно".
      Домой я возвращался с распухшей от дум головой. С одной стороны, следаки не дураки, мгновенно распутают мотив убийства, но на другой чаше весов - Гоша Паритов и его не вполне понятный приказ.
      Плюс: если меня возьмут менты (а при таких раскладах они обязательно возьмут!), у меня будет шанс вывернуться, о тюремном авторитете я уже не говорю: "братан", в сосиску свой.
      Минус: если я пошлю Гошу на... то мне уже точно не придется никому ничего доказывать, да и адвокаты могут смело ехать отдыхать на Кипр.
      Вывод: Соколова надо мочить.
      Пока добрался до дома, я выпил, наверное, литра полтора минералки на три таблетки анальгина. Пытался строить какие-то планы, но они упорно не строились. Открыл бутылку вина, рюмка, две...
      Внезапно я понял, как должен действовать. Соколов должен умереть сам. И не дома. А где-нибудь в государственном учреждении пенитенциарного характера. Я возбужденно орудовал карандашом, поминутно затягиваясь сигаретой и прихлебывая вино.
      Сценарий вырисовывался хоть куда: я найду подзащитному девочку не слишком тяжелого поведения, она с ним трахнется, а потом сбросит в ментовку заяву, дескать, так, мол, и так, изнасиловал да еще и угрожал, сволочь такая! Сто семнадцатая, СИЗО...
      Дальше - больше. Через Паритова я пущу слух, что подследственный Соколов не кто иной как самый натуральный голубой, причем откровенно пассивного свойства.
      Поток желающих поиметь такую "тетю" можно будет выставить на такой планке, что ему самому придет мысль о самоубийстве. Вовремя подброшенный шнурок... И дело сделано. Хитрый, но грязный ход. Но что мне оставалось делать? Глава 9. План. Исполнение
      От Рыжего я получил аванс - пять тысяч долларов. На расходы и гонорар. Меньше расходов - больше гонорар. Больше гонорар - больше проблем. Вывод: не надо экономить на "плане".
      Прошло несколько дней, прежде чем я нашел подходящую девочку. Она скромно тусовалась около телефона-автомата, но кто она такая было ясно за километр.
      Блядь-любительница. Денег дадут - хорошо. Не дадут... Ну что же? Сойдет и просто нормальная выпивка. Я остановил машину рядом с ней, опустил стекло. Она сразу завертелась, низом живота почуяв развеселую вечерину и легкие бабки. Симпатичная, но на такую лахудру Соколов не клюнет, хотя бы уже в силу ее потасканности. А впрочем... Если отмыть... Сойдет. Так даже прикольней.
      Я только поманил ее пальцем, как она сразу шмыгнула в машину.
      - Как звать?
      - Лена.
      - Минет почем?
      - Сто.
      Вот такая лавка, где все четко и конкретно. Но по пути я учинил начинающей актрисе что-то типа допроса:
      - Реально тебе сколько лет?
      - Девятнадцать.
      - Не ври!
      С виду она тянула на матерую тридцатилетнюю тетку.
      - Ну.. Хи-хи.. Шестнадцать.
      - Трахаться умеешь?
      - Хи-хи... Проверьте.
      Отлично. Просто великолепно. Впаяем подзащитному еще и растление малолетних до кучи. Первая остановка в модном салоне красоты. Я за руку провел ее внутрь. Она энергично жевала жвачку, изумленно пялясь по сторонам.
      К нам подлетела менеджерша с бэджем "Раиса. Консультант".
      - Здрасте, Рая. Сразу предупреждаю, я не Ричард Гир из "Красотки", но эту мымру, - я тряхнул Ленкину руку, - нужно разодеть по последнему слову техники. Бабок не жалеть!
      Ричардом Гиром я не стал, но зато сразу переквалифицировался в Джеймса Бонда. Рая мне даже подмигнула, дескать, сделаем, шеф, как надо!
      В глазеющую Ленку вцепились еще три менеджерши и без проволочек утащили в примерочную. Потом сауна, массаж, визажист...
      Процедуры шли уже четвертый час, за это время я успел проглотить немеряное количество кофе, пролистал все модные журналы от корки до корки и вдоволь натрепался с верховной менеджершей Раисой. Та просто сгорала от любопытства, искренне не врубаясь, зачем я трачу такое количество денег на такую шваль. Я только загадочно улыбался: "Да, есть определенные обстоятельства...".
      Наконец-то ее вывели на свет божий. М-да... Как можно изменить человека за восемьсот двадцать долларов... Однако... Даже не верилось. Особенно визажист постарался, так наложить грим, умело скрыть столь явную глупость взгляда... Ма-ла-дэц.
      У самой Ленки от этаких перемен вообще крыша поехала. Она так влюбленно и преданно смотрела на меня, что, кажется, была готова начать рассчитываться натурой тут же, в салоне.
      Не надо! Я крепко взял ее под руку и вежливо поблагодарил коллектив салона, они тоже искренне порадовались за меня. Ох, вечером бойфрендам будет что рассказать...
      Я проводил новорожденную красавицу к автомобилю, даже открыл перед ней дверцу. Она не знала что и сказать:
      - Ты.. Вы... Прям как в кино!
      - Жвачку выплюнь, дура. В кино не жуются.
      Она сплюнула и послушно уставилась на меня.
      - Садись в машину.
      Села. Голосоуправляемый робот, хе-хе... Вместо бензина жрет бабки или водку, на выбор. Здорово, да?
      Мы поехали ко мне домой. Она должна немного прийти в себя, а я - научить эту куклу, что она должна делать и говорить. Бабушки со скамеек чуть не сожрали меня взглядами. Еще один честно заработанный минус в моей и так уже паршивой репутации...
      Ее глаза просили вина, но я приготовил кофе, прокомментировав свои действия:
      - Не фиг! Успеешь еще нажраться.
      - Ну хоть сигарету...
      Отравы не жалко. Я снабдил ее целой пачкой ментоловой бурды.
      - Фу... Они кислые, слабые...
      - Ничо... Потерпишь денек.
      - Денек?
      - Не больше. Тебе придется сыграть в одной маленькой пьеске... По моему сценарию.
      - Чо делать?
      - Что делать, я тебе скажу. Но для начала учти, что я уже извел на тебя кучу бабок и еще намерен сунуть кое-чего тебе в зубы...
      Ее грудь возбужденно завздымалась....
      - Но! За все надо платить.
      Она сделала попытку раздеться, которую я тут же пресек:
      - Тихо, тихо! Не здесь и не со мной.
      - А с кем?
      - Для тебя это имеет значение?
      Она немного подумала:
      - Да в общем... Нет.
      - Вот и нечего спрашивать. А дело будет такое: я отвезу к одному типу. Позвонишь в дверь. Он тебе откроет. Спросишь, Володя ли он. Он хлопнет глазами и скажет: "Да". Ты скажешь, что ты подарок. Повтори.
      - Я подарок.
      - Правильно. Дальше. Он спросит что-нибудь вроде: "Чей? От кого?". Ты удивишься и тоже спросишь: "Не поняла... Это дом семнадцатый корпус второй?". Удивляйся.
      Она так удивилась, что я чуть со смеху не помер. Вот, е-мое... Аж до слез. Просмеявшись, я стал обучать ее, как надо грамотно удивляться. Не сразу, наверное, с десятой попытки, но стало получаться.
      - Ладно, сойдет. Поехали дальше. Он тоже удивится, поверь, гораздо лучше тебя, а ответит, скорее всего, шепотом: "Нет... Это четвертый корпус". Ты: "Так я ошиблась...". В этот момент он должен огорчиться, а ты - внимательно посмотреть в его глаза и тихо сказать: "А ты красивый...".
      - Он вправду красивый? - перебила Ленка.
      - Правда, - успокоил я ее. - Он сделает тебе ответный комплимент, что-нибудь насчет твоего великолепия. Опусти глаза в пол, сделай шаг назад, потом полтора вперед и не поднимая глаз шепотом спроси: "Может... Я все-таки не ошиблась?".
      Ленка смотрела на меня открыв рот:
      - Вот блин! Класс! А дальше?
      - А дальше ты программу знаешь. Он скажет, что ты не ошиблась, что такого подарка он ждет еще с яслей, поцелует тебе ручку, проводит тебя в комнату, вино, гармонь, кровать...
      - Ух... А кто будет платить? Он?
      - Ты же подарок, забыла? Платить буду я.
      - Понятно.
      - Будешь у него всю ночь. Утром устроишь скандал. Погромче, чтобы соседи слышали и видели. И тебя, и его. Научить, как скандалы делаются, или сама сумеешь?
      - Сумею, - Ленка плотоядно щелкнула зубами.
      - Тогда приступим к репетиции.
      Сцену отрабатывали часа два. По тексту она играла неплохо, но когда начались вариации, стала путаться. Кроме того, Ленка постоянно забывала, что она должна вести себя уже не как дешевая любительница, а как высокооплачиваемая валютная дама.
      За окнами сгустились сумерки, когда я прекратил репетицию. Сойдет. Здорово попахивало колхозной самодеятельностью, но... Сойдет.
      Объясню, почему. Есть такой тип мужчин, которые даже при бабках, власти и фотогеничной внешности всегда и всюду боятся женщин. Слабость и неуверенность вот их комплекс, который они маскируют вымышленным списком своих "побед". Если они женятся, то женятся случайно и глупо, если снимают телку, то распоследнюю шлюху. Они только думают, что думают, чего-то там такое анализируют, на самом деле они хватаются за малейшую веточку, малейший шанс выглядеть в своих собственных глазах полноценным мужчиной.
      А я, подлый я, намеревался подсунуть ему Ленку в качестве той самой веточки, шанса, спасательного круга.
      К соколовскому дому мы добрались уже в полной темноте. Ленка волновалась, хрипло дыша ментоловым перегаром:
      - Блин, неужели у меня получится?
      - Получится, - заверил я ее. - Еще не у таких получалось. А ты... Ого-го!
      Он попыталась согласиться, нервно вырвала у меня окурок "Кэмэла", жадно затянулась и задала давно грызущий ее вопрос:
      - Слушай, а на фига вообще все это надо?
      - Это секретное задание, поняла? Тайна...
      -А-аа... - она конспиративно понизила голос. - Как в кино, про шпионов?
      - Точно.
      - А вы значит...
      Я сделал суровую морду лица:
      - Да. Оттуда. И хватит трепаться. У тебя важная работа. Деньги и дальнейшие указания получишь позже. Вперед!
      - Есть! - чуть ли не по уставу ответила она и мгновенно покинула салон.
      Я проследил взглядом как Ленка вошла в дом, и расслабленно откинулся на спинку сиденья. Сейчас лично от меня ничего не зависело: я сделал все что мог. Конечно, можно было сгонять домой и поспать по-человечески, но эта игра была слишком серьезной, чтобы находиться вне зоны видимости таковой. Поэтому я решил остаться ночевать в машине. А что? Сигарет полно, даже термос с кофе имеется. Решено. Погрузимся в дремоту ожидания и подумаем о чем-нибудь приятном, о Катерине, например... Глава 10. О крови и любви
      Дай мне губы твои, любимая... Они так нежны... Дай мне руки твои, теплые и спокойные, чтобы вот так, просто, ладонь в ладонь... Как чуден твой взгляд, то грустный, то веселый, которому я могу отозваться, как чудно твое тело, хранящее бесконечное желание и будущую жизнь! Как великолепны твои густые волосы, твоя кожа, всегда пахнущая истомой и свежестью...
      Ах, королева... Я могу говорить этак часами, лишь бы это было вам хоть чуточку нужно... Полувзгляд, полузнак, и я у ваших ног, подобно преданному цепному псу. Что может быть приятней, нежели служить вашему божеству, быть неизменно-преданной табуреткой где-то чуть справа от трона, жадно ловить секунды, мгновения, когда на меня снизойдет ваш царственный взгляд...
      Как странно... Я до сих пор помню глаза всех женщин, которых я когда-то любил. Серые, зеленые, карие...Цвет неважен, важно то, можешь ты их чувствовать или нет.
      Ей-богу, я чувствовал ее! Иногда даже ощущал, насколько она рядом - десять, сто метров, тысяча, миллион...
      Любовь - кровь... Самая простая, до сблева, до отвращения избитая частотой применения рифма. Но по жизни они действительно стоят совсем рядом. Я сам не раз видел "цинки", в которые упаковывались тела тех, кто не смог пережить свершившегося факта замужества доармейской подруги. Не все из них действительно стрелялись, некоторые просто начинали бездумно лезть в самое пекло, откровенно желая смерти, играя с ней... И почти все находили.
      А я стал играть по приказу. Как сейчас помню, из недр ротной канцелярии выкатился вполне уверенный слух, что всю нашу бригаду практически целиком отправят в Афган. Там, видимо, дела обстояли совсем уж говенно, раз в ход пошел последний аргумент - элитный спецназ.
      Но лично я к слуху отнесся вполне спокойно, даже с необычно-восторженным интересом. "Вот классно! - сказал я сам себе. - Пришло время доказать, на хрена вообще существуют армия и я", хотя где-то глубоко в душе я прекрасно понимал, что мое восторженное настроение - не более чем пацанство, желание поиграть в войнушку. "Тра-та-та! Вовчик, ты убит!"
      Но в Афган мы попали не сразу. Сначала две недели напряженных тренировок в лагере под Ташкентом. Для акклиматизации к сухому и жаркому воздуху, научно говоря. Но скоро мы вновь грузились на транспортный борт.
      В этом полете я поймал себя на мысли, что опять повторяюсь в иллюзиях, которые я питал, сидя в плацкартном вагоне совсем еще зеленым призывным салагой.
      И действительно, настоящий Афганистан неприятно огорошил меня своей серой заунывностью. Жара, пыль, грязные засаленные афганцы, болтающие на непонятном и оттого подозрительном языке - все это вкупе здорово напрягало.
      К тому моменту, когда колеса шасси нашего самолета коснулись аэродромной бетонки, бойня уже достигла той стадии, когда практически любой местный афганец рассматривался как дух, в любой момент готовый подсунуть тебе гранату и на твоих же глазах вырвать кольцо. Эта патологическая ненависть нагнеталась и поддерживалась во всех людях одетых в армейском хэбэ советского производства. И для аборигенов мы стали врагами номер раз, интервентами, посягнувшими на их бесплодную гадскую землю.
      Я всегда, э-ээ... мягко говоря, недолюбливал мусульманских догматиков за их тупую упертость, но это были наши, родные, советские... А настоящий задвинутый исламист... Просто маньяк. За прикольную сказку о пребывании в царстве Аллаха этот маньяк отдаст все: семью, друзей, самого себя и свою собственную жизнь. Самые натуральные зомби. Нас учили ненавидеть этих зомби, и я старался быть добросовестным учеником.
      Всего несколько дней отдыха, совмещенного с проведением тренировочных засад и нам уже поставили боевую задачу: обеспечить безопасный проход транспортной колонны. Снабжение боеприпасами, медикаментами и жратвой считалось делом наиважнейшим. В горах на пустой желудок и рожок автомата много не навоюешь, а на "вертушках" много не взять.
      Группы высаживались с брони, прямо на ходу, блокируя участки вероятного обстрела и пробуя опередить засады противника в тех местах, где "зеленка" опасно приближалась к щебню горной трассы. В такой игре наша первая карта изначально должна быть битой.
      Первый выстрел прозвучал неожиданно и почти беззвучно - та самая убойная карта. Пуля, посланная опытной рукой воина Аллаха, попала в одного из молодых. Войдя в тело немного правее правого соска, она вышла через левую лопатку, раздробив кость ко всем чертям. Молодой сразу побелел и скатился с каменной глыбы, на которую только что так шустро взобрался.