На первых занятиях дети просто не могли понять, что от них требуется. Каждый был полностью погружен в свои страхи. Мила при малейшем шуме или просто громком звуке начинала кричать, убегала в коридор. Миша начинал бегать по комнате. Антон закрывал глаза и тряс руками. Андрей начинал стряхивать с рук, ног, плеч «бубошки». Алина быстро-быстро проговаривала распорядок дня. Рита не поднимала глаз от пола. Обстановка занятия казалась им незнакомой и поэтому очень страшной.
      В зависимости от индивидуальных особенностей развития дети по-разному воспринимали и отдельные задания, и музыку в целом. Например, Андрей сначала совсем не подпевал, был вялым, пассивным, а когда «включился» в процесс, оказалось, что он не может контролировать силу голоса—он не пел, а совершенно неритмично, но с большим энтузиазмом выкрикивал слова песни. Мила при этом пугалась и убегала. Общий ритм песни сбивался. Тогда, в дополнение к групповым, Андрею добавили индивидуальные музыкальные занятия, где мы с ним работали над регуляцией дыхания и силы звука. Хватило буквально пяти– шести занятий, чтобы у Андрея улучшился самоконтроль.

      Чтобы дети быстрее освоились, каждое занятие имело очень четкую структуру ; в течение всего года она практически не менялась. Спустя некоторое время дети уже знали, что будет дальше. Это позволяло создать предсказуемую ситуацию, внутри которой они чувствовали себя спокойно и уверенно.
      Первое время оставались неизменными виды работ, репертуар, игры, выстроенные в определенной последовательности. Дети привыкли даже к моим интонациям и иногда их копировали.
      Каждое занятие включало в себя двигательные упражнения или подвижные игры, пение, игру на музыкальных инструментах, танцы. Этими видами работ мы занимались с самого начала. Вначале дети часто отвлекались, не понимали, что от них требуется, медленно включались в деятельность. Из раза в раз, из занятия в занятие мы повторяли эти задания. Усвоение программы деятельности приводило к тому, что дети становились более уверенными.
      Очень долгое время задания были общими для всех детей. Они все вместе пели, танцевали, повторяли движения; во время игры на музыкальных инструментах вместе начинали и вместе заканчивали игру. Постепенно мы старались решать все новые и новые задачи: вовлечение детей во взаимодействие в группе, развитие слухового внимания, чувства ритма, способности переключения с одного элемента программы на другой, координация движения, ощущение собственного тела (соматогнозиса), расширение набора стереотипов. Разумеется, каждый ребенок в группе отличался индивидуальными особенностями, проявляющимися в темпе и последовательности преодоления трудностей.
      Занятия строились так. Дети входили, садились на стульчики, и я с каждым из них здоровалась. Для этого у нас был выработан специальный ритуал приветствия.
      После приветствия они играли в игры. Для начала я выбрала игры «Иголка и нитка» и «В магазине зеркал». Игра «Иголка и нитка» помогала детям научиться ориентироваться в пространстве, а в игре «В магазине зеркал» нужно было под музыку повторить все движения ведущего.
      Поиграв, дети пели. Для пения в начале года я выбрала русскую народную песню «Тень-тень». Она хороша тем, что дети, которые по каким-то причинам не пели, могли передавать содержание песни с помощью жестов. Кроме того, при помощи этих движений мы старались развить мелкую моторику.
      Затем дети играли на шумовых музыкальных инструментах. Я выбрала песенку А.Спадавеккиа «Добрый жук» из кинофильма «Золушка». Эта песня двудольного размера достаточно проста для аккомпанемента. Дети на протяжении всей песни должны были мне помогать своей игрой. Воспитатели помогали детям играть ритмично.
      В конце занятия мы танцевали хоровод «Во поле береза стояла». При всей простоте движений детям было достаточно трудно держаться за руки и не выходить из круга.
      Занятие заканчивалось диалогом-прощанием, который так же, как и приветствие, имел форму ритуала.

      В первое время только Рита и Антон могли самостоятельно здороваться и прощаться, остальным помогали воспитатели.
      Конечно, при всей четкости построения каждое занятие чем-либо отличалось от предыдущего или последующего. В первую очередь я ориентировалась на состояние детей, их работоспособность, настроение. Какие-то задания приходилось сокращать, чем-то, наоборот, мы занимались дольше.
      По мере того как дети справлялись с этими довольно простыми заданиями, мы стали их усложнять. Усложнились игры, мы начали инсценировать песни («Как на тоненький ледок», «Почему медведь зимой спит?», «Савка и Гришка»), стали петь песни «по ролям» («Песня про бабушку»), музыкальные произведения мы начали исполнять «по партиям» («Рондо» Бетховена, где определенные фрагменты исполнялись определенными инструментами), стали придумывать музыкальные сказки, где у каждого ребенка была своя роль и свой музыкальный инструмент. Эти задания помогли каждому ребенку почувствовать себя участником совместной деятельности, от действий которого зависит общий успех. Постепенно у детей появился интерес к творчеству. В «Песне про бабушку» они сами придумали несколько новых куплетов и соответствующих движений к ним.

      В некоторых случаях в дополнение к групповым я проводила индивидуальные занятия. Так было с Милой, когда она отказывалась входить в класс и кричала при малейшем «нажиме», так было с Андреем, когда он вместо пения громко кричал. Эти небольшие, всего по 15 минут, занятия очень помогли детям адаптироваться к групповой обстановке.

      В течение года мы отмечали следующую динамику: Мила перестала пугаться, убегать из класса и прятаться за штору. Когда у нас появилась детская ударная установка, Мила подошла к ней и с удовольствием стала играть. Громкие звуки, издаваемые ею самой, ее не пугали. После этого Мила перестала пугаться звуков, которые издавали другие дети. Андрей начал включаться в общую деятельность, а если он запаздывал, Рита ему подсказывала, торопила. Антон стал более внимательным, активным, он мог выдержать боґльшую нагрузку, чем в начале учебного года. К музыкальным занятиям он подходил весьма творчески, придумывал новые движения, слова к песне. Миша, самый маленький из детей, на занятиях заговорил, запел, во время игры на ориентацию в пространстве стал руководить другими детьми, рассаживать их на нужные места. Алина стала больше общаться с детьми, снизилась тревожность.
      Наиболее значительные изменения произошли у Риты. Она пришла к нам два с половиной года назад закрытой, скованной девочкой, ходила согнувшись, смотрела вниз, отворачивалась, полностью находилась в плену своих стереотипов. Еще в прошлом году, попадая в новые ситуации, она терялась; любые, самые незначительные изменения режима ее пугали, на вопросы она не отвечала. Но постепенно начала взаимодействовать с окружающими, позволила взрослому организовывать свою деятельность, а затем стала сама принимать участие в организации коллективной деятельности. Она стала лидером группы, научилась договариваться и с детьми, и со взрослыми. Рита перестала теряться, стала помогать другим детям, объяснять им, что надо делать. У нее расширилось понимание речи, появились отдельные развернутые высказывания. Снизилась инактивность («Я сама», «Да не надо»), девочка сама предлагала спеть какую-либо песню или сыграть в какую-либо игру. Сейчас уровень организации ее эмоционально-волевой сферы дает возможность дальнейшего развития, девочка самостоятельно справляется с трудными ситуациями.
      В конце учебного года мы устроили концерт для родителей и педагогов. Было много гостей, и у каждого ребенка был свой, пусть небольшой, сольный номер.

      Конечно, у всех детей остаются значительные трудности в адаптации, но при этом они готовы к взаимодействию с другими детьми и взрослыми, готовы к обучению в школе. К концу учебного года, приходя в Центр, они сразу замечали, если кто-то отсутствовал, спрашивали, придет ли он. Если во время какого-либо совместного действия кто-то замешкался или ошибся, другие его поправляли.
      В сентябре все дети, кроме Милы и Миши, пошли в школу. Мила продолжила заниматься в Центре. Миша пошел в подготовительную группу интегративного детского сада. Алина начала учиться по программе вспомогательной школы, Андрей и Антон—в коррекционном классе общеобразовательной школы. Хочется верить, что не последнюю роль в этом сыграли музыкальные занятия.
      Итак, проводимая в течение года коррекционная работа, включающая музыкальные занятия, привела к улучшению качества коммуникации у детей, формированию навыков совместной деятельности, развитию эмоционально-личностной сферы, включая расширение эмфатических способностей, возможностей адекватного выражения эмоционального состояния.

      Мы познакомились с Илюшей, когда он начал посещать занятия в группе детей раннего возраста. Ему было тогда 4 года. Я вела групповые музыкальные занятия и постоянно присутствовала как психолог.
      Илюша выделялся среди других детей. У мальчика были серьезные нарушения двигательной сферы (Илюша не ходил, с трудом действовал левой рукой, правую руку не использовал). Он не только не стремился общаться с детьми, но избегал их, первые несколько занятий он провел вместе с мамой за ширмой, отгораживающей его от детей и незнакомых педагогов.
      Единственным, что привлекало Илюшу, побуждало его к минимальной активности, была мягкая музыкальная игрушка. Именно к ней мальчик мог повернуть голову, потянуться рукой. Другие игрушки не привлекали его, а любимую игрушку он долгое время внимательно слушал.
      После нескольких занятий, когда Илюша перестал бояться новых людей в ЦЛП, оказалось, что он очень музыкальный, любит слушать песенки, хотя предпочитает знакомые песни, не сразу принимает новые мелодии.

      Поскольку Илюше не очень подходил слишком высокий темп группового музыкального занятия, мы начали в дополнение к этому заниматься индивидуально. Основной задачей наших занятий было установление контакта. Другая задача – выявление собственной активности мальчика. Для этого мы стремились сделать музыкальное занятие понятным и предсказуемым для Илюши, уменьшить страхи, мешающие ему проявить активность.

      Сначала мы просто повторяли знакомые песни, которые Илюша уже привык слушать на групповых занятиях, потом стали расширять репертуар, добавляя любимые Илюшины песенки из мультфильмов, а позже и незнакомые ему песни.
      Илюша полюбил не только песни, но и пьесы, которые я играла ему на пианино, причем и здесь сначала предпочитал знакомые произведения (например, то, что дома часто играла его старшая сестра). Мальчик внимательно слушал музыку, не делал попыток уйти, заняться чем-то более интересным. Ему особенно нравились классические произведения. По словам мамы, когда сестра перестала играть дома Бетховена, Илюша потерял интерес к ее игре.
      Если Илюша был расстроен, музыка помогала ему успокоиться. В группе Илюша часто плакал и бил себя по голове, требуя любимую бутылку с кефиром, или пугался, когда обнаруживал, что мама вышла из комнаты. Чтобы успокоить Илюшу, часто достаточно было сесть рядом с ним и тихо напевать песню про малинку, которую мы пели в группе, начиная с самых первых занятий.

      Через некоторое время Илюша стал более активно участвовать в индивидуальных и групповых занятиях. Он очень полюбил гитару, полз к ней, как только она оказывалась в поле его зрения, мог долго играть, дергая за струны, потом начал слушать, прислоняясь ухом к деке. В то время он активно отказывался от шумовых инструментов, когда все дети в группе играли на бубнах и бубенчиках, Илюша играл только на гитаре, отказывался от других игрушек и громко плакал, если взрослые пытались увести его от гитары, привлечь внимание чем-то другим.
      В конце курса музыкальной терапии Илюша полюбил играть на гуслях. Этот инструмент по звучанию и способу игры напоминает гитару, поэтому он мог на длительное время привлечь мальчика. Но стоило мне взять гитару, как Илюша оставлял гусли и направлялся ко мне, даже если для этого надо было пересечь комнату. Играть одновременно на двух инструментах он не соглашался.

      В отличие от гитары, которую обычно держала я, гусли приходилось держать самому Илюше. Для этого ему пришлось использовать обе руки, чего он раньше почти не делал. Но поскольку гусли ему очень нравились, Илюша стал выводить вперед правую руку и разжимать кулак, чтобы поддерживать гусли на коленях. По струнам он водил более развитой левой рукой. Таким образом, на музыкальных занятиях у него появилась двуручная деятельность.Мы использовали разные песни с очень простыми припевами, которым легко подпевать (например, «би-би» или «а-а-а»). Я пыталась побудить Илюшу что-то спеть вместе со мной. Это мне не удалось, песни он слушал молча, но когда музыка переставала звучать, Илюша мог сам начать вокализировать, ни к кому не обращаясь, ничего таким образом не требуя. К этой игре с собственным голосом можно было присоединиться, и мы несколько минут «пели» вместе с Илюшей разные гласные звуки. Этот процесс так увлек его, что он продолжал петь так же дома с мамой, сидя у нее на руках и глядя ей в лицо.
 
      Можно сказать, что основные задачи, которые мы ставили, приступая к музыкальным занятиям, оказались выполнены. Нам удалось установить контакт с Илюшей. Улучшился его контакт с мамой. Мы нашли способы успокоить Илюшу при помощи музыки, если что-то в группе расстраивало его. Он стал более активным, так как у него появился интерес к занятиям и музыкальным игрушкам. Кроме того, музыкальные занятия способствовали развитию двигательной сферы—выведению вперед правой руки, использованию двух рук.

      Второй курс музыкальной терапии мы провели после долгого перерыва. Педагоги, работающие с мальчиком, решили, что Илюша достиг новой ступени развития и ему снова нужны музыкальные занятия. Он стал более адаптирован в группе, стал лучше взаимодействовать с педагогами. Увеличились двигательные возможности: Илюша ходил, мог взять мячик, толкнуть его педагогу.
      Одним из изменений в поведении Илюши стала новая привязанность – он заинтересовался пианино, мог долго стучать по клавишам, появились любимые ноты, которые он безошибочно находил среди остальных. Отвлечь его от пианино было очень трудно.
      Теперь были поставлены задачи дальнейшего развития собственной деятельности , налаживания взаимодействия с педагогами.
      Мы начали заниматься, но уже не в зале, а в игровой комнате. Музыкальные занятия в группе в то время вел другой специалист, и я не пыталась повторять на индивидуальных занятиях форму групповой работы. Мы занимались тем, что Илюше раньше особенно нравилось, могли несколько раз в течение занятия повторять одну песню, возвращаться к тому, что уже делали.
      Илюша вел себя совсем не так, как раньше. Он по-прежнему тянулся к гитаре, с удовольствием играл на ней, но гораздо легче переключался на другое занятие, не протестовал, когда я, спев песенку, убирала гитару. У нас появилась возможность чередовать разные виды деятельности и таким образом тренировать способность переключать внимание с одного привлекательного занятия на другое.
      Мы начали играть вместе на разных инструментах. Илюша стал брать маракас или бубенчики и сопровождать исполнение песни. После нескольких занятий он научился начинать играть и останавливаться вместе со мной. Если играть Илюше было не на чем, он вокализировал, подпевая мне, или просто раскачивался в такт самым любимым знакомым песенкам. Раньше ожидание чего-то было для Илюши очень болезненно, он переживал, если его желание не выполнялось сразу или приятное действие прерывалось на некоторое время. Теперь он сам начал останавливаться и ждать, когда можно будет снова начать играть. Важно для нас было и то, что теперь Илюша играет не сам по себе, а вместе со мной, слушает меня и синхронизирует свои действия с моими таким образом, чтобы получался какой-то приятный для него результат. Возникло взаимодействие Илюши с педагогом.
      Хотя основной задачей музыкальной терапии была работа с эмоциональной сферой, нам удавалось затрагивать и другие области развития мальчика, например двигательные проблемы. Мы продолжали играть на гуслях, используя для этого две руки. Часто, слушая музыку, Илюша непроизвольно, без помощи педагога, принимал асимметричные позы, которых от него добивались специалисты по движению. Тогда часть занятия проходила в пассивном слушании песен: я старалась подольше удержать Илюшу в той позе, которую он непроизвольно принял, и не провоцировать его встать и куда-то пойти.
      Одной из рекомендаций было развитие ритмичных движений под стихи или под музыку. Поэтому мы с Илюшей начали танцевать. Сам он почти не пытался сопровождать музыку движениями (за исключением раскачиваний), но с большим удовольствием шел ко мне на руки, чтобы подвигаться в такт знакомой песне. В это время он смотрел мне в глаза, улыбался, иногда смеялся от удовольствия.
      В результате второго курса музыкальной терапии Илюша начал действовать более осознанно, стал понимать, на каком инструменте он хочет играть, когда надо остановиться. Нам удалось связать изолированные действия, подчинить их общей цели (слушать и подпевать, слушать и аккомпанировать на другом инструменте). Совместная игра на инструментах стала для Илюши развитием взаимодействия с педагогом, выполнения общей деятельности.

      Дети с «ограниченными возможностями» часто не ограничены в способности воспринимать музыку и «создавать» ее. Даже самые маленькие и «трудные» дети любят играть на простейших музыкальных инструментах (погремушки, колокольчики). Музыкальная деятельность всегда эмоционально окрашена. Она создает вокруг себя положительный фон, поэтому в ней так приятно участвовать. Кроме того, существует множество разных музыкальных инструментов, и всегда можно подобрать инструмент, соответствующий физическим и интеллектуальным возможностям ребенка.
      Преимущество ансамблевой игры состоит в том, что в ней используются как простые «колористические» инструменты, так и более сложные, требующие длительного обучения игре на них. В процессе инструментовки музыкального произведения есть возможность создания разных по трудности партий для каждого инструмента. Это позволяет учитывать индивидуальные возможности и способности всех исполнителей.
      При этом важно отметить, что все партии в ансамбле являются равнозначными. Качественное исполнение как самой легкой, так и самой сложной музыки требует одинаковой творческой работы. Все это позволяет включить в состав ансамбля музыкантов, имеющих разный уровень подготовки, разные возможности и способности. Это могут быть несколько профессиональных музыкантов, несколько детей «с проблемами», которые учатся или учились играть на каком-либо инструменте. Например, многие аутичные дети очень музыкальны и при определенной педагогической работе могут обучаться даже в музыкальной школе.
      Мне приходилось также заниматься обучением игре на фортепиано двух детей с ДЦП. Один из них сейчас учится во втором классе детской музыкальной школы. Но, пожалуй, главным является то, что участие в таком ансамбле могут принимать дети, которые вообще не имеют возможности заниматься какой-либо другой «профессиональной» деятельностью.

      В октябре 1997 года в Центре лечебной педагогики был создан такой творческий коллектив. В его состав входили четыре взрослых музыканта, играющие на скрипке, аккордеоне, гитаре и фортепиано, несколько подростков с нарушениями эмоционально-волевой сферы, аутизмом и проблемами, сходными с аутизмом и шизофреноподобной симптоматикой, и несколько их обычных сверстников. В ансамбль мы не отбирали детей по критерию наличия у них особых музыкальных способностей. Главным было желание ребенка и согласие его педагога.

      Сразу же встала проблема репертуара. Я остановилась на инструментальной музыке. Мы исполняли вариации на тему двух русских народных песен – «Среди долины ровныя» и «Светит месяц». Те, кто до этого не учился музыке, играли на различных ударных инструментах (маракасы, колокольчики, трещотки, треугольники, тон-блоки, металлофоны). К каждому сложному подростку на первых порах был прикреплен помощник. Важно было также подобрать инструмент, соответствующий физическим и интеллектуальным возможностям исполнителя. Необходимо было учитывать, что у многих детей были слабые руки, медленная реакция, плохая координация движений и т. п.

      Исполняемая пьеса состояла из нескольких разнохарактерных частей, каждую играли один или несколько человек. Для того чтобы музыкант знал, когда и с кем он должен играть, мы сделали специальную «партитуру». На большом листе бумаги написали номера частей, а под ними нарисовали инструменты, на которых их исполняли. В процессе игры я тихонько называла номера частей.
      В начале нашей работы стояли следующие задачи – научить ребят правильно играть на инструменте, вовремя начинать и заканчивать свою партию, исполнять ее с различной нюансировкой (громко—тихо), играть ритмично.

      Теперь несколько слов о том, как проводятся наши репетиции. Мы занимались один раз в неделю. Но я считаю более целесообразным устраивать две репетиции в неделю. Перед каждой общей репетицией проводятся индивидуальные занятия. С каждым исполнителем необходимо выучить его партию. Мне кажется очень важным, чтобы дети с интересом относились к тому, что они делают. Они воспринимали наши занятия не как развлечение, а как настоящий творческий процесс.

      Первое наше выступление состоялось на новогоднем празднике. Оно было удачным. Ребята были готовы к решению более сложных задач. У нас появилась идея сделать наш ансамбль вокально-инструментальным. Вообще человеческий голос с сопровождением воспринимается всегда легче, чем чисто инструментальная музыка. Он по существу самый естественный музыкальный инструмент.
      Нам, конечно, потребовался микрофон. Это было акустической необходимостью, но явилось также стимулом для пения. Когда я принесла микрофон, музыканты очень заинтересовались. Мы устроили небольшое прослушивание. Все ребята, которые могли петь, спели с микрофоном знакомую песню. После этого я для себя определила, кто может делать это чуть смелее и лучше других. У нас выделились две пары солистов. Первой нашей песней была «Смуглянка». Вступление и музыкальный проигрыш играли подростки, каждый куплет пел один солист, припев пели все вместе.
      По мере развития нашего коллектива мы усложнили репертуар и инструменты, на которых играли подростки. Приобрели ударную установку, один мальчик начал играть на блок-флейте, стали использовать металлофон для исполнения мелодических партий, начали вводить синтезатор. У нас появились новые солисты. Дети, которые никак не проявляли себя раньше, неожиданно «раскрылись», захотели петь. Мы отказались от нашей «партитуры», потому что ребята уже способны воспринимать жест.
      Музыка, как всякое искусство, не терпит посредственного качества. Слушатель не будет учитывать проблемы детей-инвалидов, ему может просто «не понравиться музыка». Значит, надо не приспосабливать аудиторию к нам, а самим добиваться такого качества исполнения, чтобы оно понравилось публике. Для этого очень важно подбирать яркий музыкальный материал, делать посильную для детей инструментовку, добиваться качественного звучания каждой партии.