В двадцать четвертом, когда объявлен был Ленинский призыв, подал Иван заявление в партию.
      Тридцать первый год. Гамбург. От причала отошел в Нью-Йорк немецкий пароход "Бремен". В числе пассажиров - группа советских аспирантов различных технических специальностей. Едут продолжать учение в высших учебных заведениях Соединенных Штатов Америки.
      Среди них и шатурский паренек Ваня Соловьев. Впрочем, уже не Ваня, а с иголочки одетый и модно подстриженный Иван Иванович.
      Позади ускоренные шестимесячные курсы по изучению английского языка, трудные, "с пристрастием", экзамены при американском торгпредстве, обязывающее напутствие:
      - Вам предстоит доказать несостоятельность утверждения злопыхателей, будто советские специалисты из рабочего класса рангом ниже американских.
      Задача не из легких.
      Из Нью-Йорка Соловьева направили в "Школу ученых степеней" при Массачусетском технологическом институте.
      "Мистера Соловьева" приветствовал проректор института. В аудитории встретили Ивана Ивановича научный руководитель профессор Вудруф, советник профессор Горднер.
      Начались занятия.
      Было трудно: недостаточное знание языка, непривычные порядки, отличные от наших методы обучения.
      В группе - американцы, англичане, французы, немцы, индусы. Русских - двое.
      После недели занятий первое испытание - "квиз".
      Каждый - за отдельным столом. Получили задание. Иван Иванович взялся за карандаш. Дальше все пошло как на заправских спортивных состязаниях.
      - Старт! - объявил профессор, взглянув на часы.
      И сразу все прильнули к своим бумажкам с заданием. Потом застрочили карандашами по бумаге.
      Соловьев не спеша развернул листок. Разобрался. Обдумывая ход решения, разложил бумагу, отточил карандаш.
      "Ничего мудреного", - подумал он, принимаясь за подсчеты. И вдруг объявление:
      - Осталось пятнадцать минут!
      "Неужели больше часа прошло?" - встревожился Иван Иванович, собирая разложенные листы бумаги. Стал переписывать. Вдруг обнаружил ошибку.
      - Время вышло! - крикнул профессор.
      Все оторвались от бумаг, положили карандаши.
      А профессор прошелся по аудитории, собрал со столов листки и вышел.
      И вот первая оценка - нуль (система десятибалльная).
      Нуль получил Соловьев и за второй "квиз", и за третий. А вот после четвертого профессор Вудруф, протягивая проверенные листки, сказал:
      - Из вас выйдет толк, мистер Соловьев.
      Внизу, под решением, стояла жирная восьмерка.
      Во втором семестре Иван Иванович стал получать только высшие оценки.
      - Уверен, что этот большевик станет ученым, - говорил профессор.
      В конце года Вудруф стал обращаться с Соловьевым по-дружески.
      - Вот что, Джонни, - сказал он однажды, хлопнув Ивана по плечу. Пора тебе подумать о теме диссертации.
      В те годы в наших газетах и журналах стали появляться статьи об использовании энергии Ангары. Более трехсот рек и речушек впадает в Байкал, а вытекает из него одна Ангара. Воды же в Байкальском озере больше, чем в ином море. Такое водохранилище! Да ни одна река в мире не сможет выработать столько электроэнергии, сколько даст ее Ангара.
      Однако там, в Сибири, почти нет потребителей. Зато не хватает мощности на Урале, в Центральном районе. Как перебросить в Европейскую часть страны силу могучей сибирской реки?
      "Дальние линии электропередачи - вот бы чем заняться", - думал Иван Иванович.
      В те годы проблема передачи электроэнергии на далекие расстояния интересовала только Россию. Америку с ее обособленными друг от друга в экономике штатами этот вопрос не тревожил. Может быть, поэтому профессор Вудруф вначале отнесся к идее Соловьева довольно холодно:
      - Джонни, ты мечтатель! Это же темный лес, никаких исследований.
      Потом пообещал:
      - Подумаю.
      А через две недели профессор пригласил Соловьева к себе в кабинет и сказал:
      - Знаешь, Джонни, твоя затея вывела меня из равновесия. Две недели ломал над нею голову. Грандиозно. Действуй. Я твой союзник.
      И Соловьев принялся за первый в мире расчет дальней линии электропередачи.
      Тысячи километров... Как преодолеть сопротивление, снизить огромные потери мощности, напряжения?
      Бессонные ночи. Бесчисленное количество подсчетов, вариантов. Горы исписанной бумаги.
      Это был год непрерывной напряженной работы. Нет, ему не удалось решить всего. Но и то, что было сделано, поразило экзаменаторов. Все необычно. Положено начало новой отрасли знаний. Сделан шаг в будущее энергетики.
      Высшая оценка. Ученая степень - "Магистр электротехнических наук Соединенных Штатов Америки".
      Имя Ивана Ивановича Соловьева - в списках выдающихся слушателей Школы ученых степеней Массачусетского технологического института.
      * * *
      В декабре 1925-го Москва стала получать энергию большой Шатурской ГРЭС. Ровно год спустя Ленинград получил ток Волхова.
      А затем бригады шатурян и волховстроевцев получили новое задание. Весною 1927 года начала строиться крупнейшая в Европе гидростанция на Днепре. Начальником строительства Днепрогэса правительство назначило Александра Васильевича Винтера.
      И конечно же, первыми вместе с Винтером отправились на Днепр шатурские комсомольцы.
      В Шатуре заседал пленум райкома комсомола. Неожиданно позвонили с почты:
      - Вам телеграмма. С Днепрогэса.
      - Читайте, слушаю, - сказал секретарь.
      - "Сегодня наша бригада прогремела на всю стройку. Механик-американец, которого выписали из самой Америки собирать экскаваторы, потребовал подъемный кран, специальную площадку, разные там приспособления. А ни того, ни другого у нас под руками не оказалось. Вот наша бригада вместе с другими слесарями стройки и взялась собирать экскаваторы, решив обойтись без американца. Сегодня запустили в работу первый собранный нами экскаватор. Работает хоть куда! И без кранов и площадок обошлось. За ударную работу всех нас премировали и занесли на Красную доску. Вот по случаю радости мы и посылаем вам вскладчину эту телеграмму".
      Электростанция у Днепровских порогов была задумана русскими инженерами еще задолго до революции. Но многим землевладельцам и заводчикам эта затея показалась невыгодной.
      Только в 1920 году вопрос о строительстве Днепрогэса был решен. Мощная электростанция на Днепре обозначилась на карте строек ГОЭЛРО как одно из основных сооружений.
      В 1921-м проектирование Днепрогэса утверждается Советом Народных Комиссаров как одна из неотложных работ. Руководить проектированием поручили Ивану Гавриловичу Александрову.
      Еще никогда и нигде в мире одна, пусть даже очень крупная, стройка не решала сразу так много важных хозяйственных задач. Устройство плотины на Днепре не только давало возможность выработать огромное количество электроэнергии, но еще и навечно скрывало под водой Днепровские пороги. Днепр становился судоходным на всем его протяжении. Кроме того, покорение Днепра позволяло оросить большие пространства засушливых приднепровских степей.
      Окончательный вариант проекта в Госплане СССР, а затем и в Высшем Совете Народного Хозяйства рассматривали в 1925 году. Споров и возражений было так много, что председатель ВСНХ Феликс Эдмундович Дзержинский предложил отвезти проект Александрова на экспертизу в Америку. Только американцы имели тогда опыт строительства мощных гидроэлектрических станций.
      Проект настолько заинтересовал американцев, что они приехали к нам, побывали на месте будущих работ и захотели принять участие в стройке. Руководитель ведущей американской гидростроительной фирмы полковник Купер был твердо убежден, что построить такую мощную гидростанцию без их технического руководства русские не смогут.
      Однако советские инженеры решили строить Днепрогэс сами. Специалистам американской фирмы предложили быть всего лишь консультантами.
      Пять лет продолжалась стройка. В мае 1932-го первый из генераторов Днепрогэса дал стране промышленный ток. В августе уже пять гидрогенераторов мощностью по 62 тысячи киловатт каждый отдавали энергию Днепра заводам, фабрикам, шахтам.
      Ни один из заводов Западной Европы не смог тогда выполнить заказов Днепрогэса на такие мощные генераторы. Лишь одна американская фирма, оснащенная самым совершенным тогда оборудованием, да и то с немалыми трудностями изготовила крупнейшие в мире машины.
      Самым же удивительным было то, что последующие четыре генератора сделал для Днепрогэса наш ленинградский завод "Электросила", показав всему миру, что Советский Союз становится могучей индустриальной державой.
      С пуском девятого, последнего гидрогенератора мощность Днепрогэса достигла 560 тысяч киловатт.
      Все тот же известный американский гидростроитель полковник Купер писал впоследствии: "С точки зрения достижений инженерного искусства, днепровские сооружения являются самыми значительными из подобного рода сооружений, когда-либо выполненных человеком".
      В историю нашей страны Днепрогэс вошел как символ величайшего трудового энтузиазма масс. А подвиг молодых строителей на Днепре навечно запечатлен в летописи самых значительных свершений Ленинского комсомола.
      Годы, начиная с 1929-го и далее, стали годами первых советских пятилеток. Крупные электрические центры вводились тогда в стране один за другим. 1905 тысяч киловатт составляла общая мощность наших электростанций в 1928 году. В 1932-м она возросла до 4677 тысяч. Электростанции вступали в строй в Москве и под Ленинградом, в Баку и Горьком, в Донбассе и на Кавказе.
      Расширялись и первенцы ленинского плана. Мощность Каширской ГРЭС возросла к 1932 году до 186 тысяч киловатт, Шатурской - до 136 тысяч.
      А к 1935 году - тому сроку, который намечался для выполнения плана ГОЭЛРО, мощность всех электростанций страны составила уже 6923 тысяч киловатт. Одних только районных станций было введено 40 вместо 30 намеченных планом. Общая же их мощность почти втрое превзошла запланированную.
      Более всего энергетических строек развернулось у нас в третьей, предвоенной пятилетке.
      Крупнейшие из них - на Волге.
      На 3688 километров протянулась с севера на юг река Волга. Первая по величине река в Европе. Главная водная магистраль России Только вот год от года мелела Волга В конце концов наступило такое время, когда пароходы и баржи не могли уже подниматься выше города Рыбинска. Никак не использовалась и могучая сила волжской воды
      После революции пришел на Волгу настоящий хозяин - народ. И он решил: великая русская река должна давать людям энергию, двигать грузы, орошать поля.
      Первая волжская гидростанция. Иваньковская, вошла в строй действующих в 1937 году, одновременно с каналом Волга - Москва.
      И гидростанция, и канал еще только строились, а партия и правительство принимают решение о сооружении двух следующих гидроузлов на Волге в районе Углича и Рыбинска.
      ГЭС в Рыбинске должна была стать наиболее внушительной: 6 гидрогенераторов по 55 тысяч киловатт каждый.
      Непрерывная работа таких машин потребовала запасти весеннюю воду, создать Рыбинское водохранилище. Целое море. Чтобы обойти его, нужно прошагать по берегу 367 километров!
      Затоплялся город Молога. А сколько деревень, поселков нужно было перенести на новое место!
      В зоне затопления, неподалеку от Рыбинска, стоял и старинный Югский монастырь: с одной стороны метровой толщины стена, с другой монастырские здания.
      После революции организовали здесь, на монастырских землях, первый в стране совхоз для беспризорных ребят.
      Об одном из этих ребятишек и пойдет наш рассказ.
      Рассказ 8
      О том, как Коля Добровольский попал в
      монастырь. И как много лет спустя инженер
      Николай Александрович Добровольский
      пропускал караваны волжских судов через
      только что построенный рыбинский шлюз
      Зимою 1919 года на станции Рыбинск милиционер снял с крыши товарного вагона пятнадцатилетнего паренька. Парень этот ничего не говорил, да и дышал еле-еле, и потому тотчас отправили его в больницу. Болезнь определили сразу. В тот год не только больницы, а и вокзалы были забиты тифозными.
      Коля Добровольский (таково оказалось его имя по бумагам), всем на удивление, не только выжил, но и выздоровел довольно быстро: уже через две недели направили его в детский дом поваренком. И все бы хорошо, да одеться не во что. Залатанное больничное белье - вся одежда.
      Пришла как-то в тот детский дом, на кухню, представительница отдела народного образования. Посмотрела и распорядилась: "Отправить в монастырь, в ребячий совхоз, там оденут".
      На следующий день заявились два парня, здоровые, раскрасневшиеся. Снял один из них с себя здоровенный тулуп да и завернул в него Колю Добровольского. Потом взвалил на плечи. Вынес на улицу. Как куль свалил в сани.
      Ехали долго. Николай задыхаться стал: завертелся, задергался... Высвободили ему голову, дали глотнуть воздуха и опять укрыли с головой.
      Утром повели Николая в кладовую. Подобрали штаны, пиджак. С весны Добровольского послали работать на мельницу. Она находилась рядом, на небольшой речке под названием Юга. Старший там отец Поликарп: красный, плечистый. Днем на мельнице все гремит, крутится, пылит. Мужики со всех деревень в очереди на размол стоят. Крик, ругань.
      Николаю вначале пришлось ой как трудно. Мешок несет - колени гнутся. Потом поокреп. Бабы помогли. Глянут на него - тощий, маленький. Одна лепешкой, другая творожком угостит
      Год проработал Добровольский на мельнице. Регулировать ход жерновов научился не хуже отца Поликарпа.
      А к концу 1920 года приехал на Югу секретарь Укома комсомола Паша Кудряшов и создал в их ребячей коммуне комсомольскую ячейку. Своим вожаком ребята выбрали Колю Добровольского.
      Он организовал самодеятельность, политучебу. Однажды даже умудрился провести диспут с монахами: "Есть ли бог?"
      В 1923-м Николая взяли служить на флот. После службы получил он путевку в Ленинградский политехнический институт.
      Весною 1938 года инженеру-гидротехнику Николаю Александровичу Добровольскому предложили ответственную должность: заместитель начальника Управления Волгостроя.
      И вот снова Рыбинск. Знакомые дома, улицы...
      Добровольскому поручили дела, требующие глубоких инженерных решений, - шлюзы и мост через Волгу. Над чертежами и бумагами он просиживал далеко за полночь, привычно различая свистки паровозов со стройки, грохот сбрасываемых каменных глыб, команды десятников...
      Самые тревожные дни наступили осенью 1940 года. Воды реки Шексны, которая впадает здесь в Волгу, нужно было остановить и направить через пролеты строящейся гидростанции.
      На пригорке выстраивался военный оркестр. Гремели марши. А строители спешили, работали. Широкие ленты транспортеров подавали камень, сбрасывали его в воду. И люди, тесня друг друга, непрерывным потоком шли к реке, бросали камни и тут же возвращались за новым грузом. Две созданные ими гранитные гряды тянулись, продвигаясь к середине реки, навстречу друг другу, и Шексна, сжимаемая с обеих сторон, все убыстряла свое течение.
      Снизу же, навстречу быстро бегущей воде, один за другим шли пароходы. Единственный путь на Ленинград. Через час-другой его закроют. Замуруют камнем и гравием. И потому сносимые вниз суда дают тревожные гудки. А потом, преодолев быстрое течение, устремляются через постепенно сужающийся поток туда, где Шексна течет плавно.
      И наконец река перекрыта. А весною 1941-го паводковые воды начали заполнять и огромную чашу водохранилища.
      Еще за несколько месяцев до начала затопления Добровольский отправился в поездку по дну будущего моря. Не осталось ли чего ценного?
      Последний раз он был в этих местах более года назад. Вот здесь, справа, стояла тогда деревушка. Название он позабыл, но хорошо помнил домики с резными наличниками на окнах, кусты сирени вокруг.
      Сейчас ни одной избенки, все вывезли Только жерди-журавли вытянулись над осевшими срубами колодцев да кое-где торчат закопченные печные трубы рядом с грудами кирпичного лома.
      Месяц назад выехали отсюда последние жители. Шестьсот шестьдесят три деревни находились на затопляемой территории. Выезжали на лошадях, на машинах. Тех, что жили вблизи рек, переправляли водой. Из окон своей Рыбинской конторы Добровольский не раз видел плывущие по Волге плоты. На них сундуки, деревянные кровати, большие узлы...
      И хотя на новых местах для новоселов Волгострой подготовил благоустроенные поселки, все-таки не просто было сниматься с обжитых веками мест.
      К вечеру колеса тарантаса, на котором совершал свой путь Николай Александрович, затарахтели по булыжному шоссе. Тракт на город Мологу.
      Николаю Александровичу нравились зеленые улочки этого тихого городка. Старинные здания, собор, тенистый парк у реки. Будущее всколыхнуло вековую тишину. Волею народа город был построен заново в другом месте, освобождая путь грандиозной социалистической стройке.
      Добровольский привязал лошадь к коновязи у бывшей чайной и посмотрел вокруг. От городских строений остались каменные торговые ряды да несколько церквушек. И ни души. Только из ближнего подвала не спеша выбрался большой рыжий кот и стал прохаживаться вокруг Добровольского.
      - Уносил бы, брат, ноги, потонешь ведь, - ласково сказал ему Николай Александрович и, проведя рукой по пушистой шерстке, усадил рядом с собой.
      Следующий пункт остановки - село Иловня. Когда-то эти земли были владением князей Мусиных-Пушкиных. В окружении тенистых деревьев стоит обширный дом с колоннами. Балконы, двухсветные залы. Широкая лестница с львами на гранитных постаментах.
      Жаль было все это оставлять под водой. Но оказалось, что старинная кирпичная кладка дома не поддается разборке.
      Дом стоял на возвышенности, и Добровольский знал, что море не сразу затопит его, что до тех пор будет он служить маяком для судов, пока волны не подточат массивных колонн.
      И опять в путь. Теперь уже по извилистому проселку.
      Когда-то по сторонам этой дороги стоял непроходимый лес: вековые ели, осины... Сколько усилий понадобилось, чтобы лесные богатства не пропали впустую, чтобы в сжатые сроки вырубить и вывезти для нужд строительства многие тысячи кубометров...
      Несколько дней продолжалась поездка. Только убедившись, что на дне будущего моря ничего ценного не осталось и можно начинать затопление, заместитель начальника Волгостроя вернулся в Рыбинск.
      Весною 1941 года самым напряженным участком на Волгострое были шлюзы. Со дня на день ждали открытия навигации. Если шлюзы не подготовить вовремя, суда подойдут к плотине и встанут. Из Москвы то и дело звонки. Вопрос один:
      - Когда начнете пропускать суда?
      - В самое ближайшее время, - всякий раз отвечал начальник Волгостроя Журин.
      - А точнее?
      - Точнее ответить не могу.
      Шлюзами занимался Добровольский, и там не все ладилось. 3 мая наметили открытие, а у них не закончена обратная засыпка, заедают ворота.
      И все же Журин не мог, не считал себя вправе торопить своего заместителя. Он отлично представлял себе, к каким бедствиям может привести подобная торопливость. Малейшее упущение, недоработка - и вода прорвется в нижний бьеф. Уничтожит все то, что с таким трудом было ими сделано.
      5-го неизвестно по чьему приказу к шлюзам прибыл оркестр. Добровольский сердито рявкнул:
      - Рано! Уходите!
      Николай Александрович последние десять дней ни на минуту не отходил от шлюза. Даже спал там же. На немногословные вопросы Журина отвечал:
      - Делаем все, что можем.
      К 15 мая все было наконец отлажено и выверено. Огромные ворота открывались и закрывались плавно, мягко.
      В три часа ночи Добровольский выпустил из нижнего бьефа в море первый караван судов. Посмотрел на удалявшиеся огоньки и побежал звонить Журину:
      - Владимир Дмитриевич, шлюзуем.
      - Ну и как?
      - Порядок.
      - Теперь - спать, - приказал начальник Волгостроя.
      Но какой тут сон, когда идут суда по созданному тобой морю! Не удержался Николай Александрович и отправился в путь на одном из них, идущем в Череповец. Он был счастлив: посмотришь назад - величественные сооружения волжской плотины, впереди необъятная водная гладь.
      Под вечер не на шутку разыгрался ветер. Волны швыряли пароход из стороны в сторону, и судно, неприспособленное к морским походам, стонало тоскливо и жалобно.
      К ночи капитан, боясь сбиться с пути, распорядился пришвартовать пароход к одиноко торчавшей из воды церкви. Накрепко укрепили трос за кирпичный выступ.
      Утром встретились с пароходом "Судостроитель". На нем Николай Александрович вернулся в Рыбинск
      17 мая 1941 года состоялось открытие судоходных сооружений Рыбинского гидроузла. По обеим сторонам плотины сгрудились расцвеченные флажками пароходы, гремели оркестры. Караваны судов выходили в открытое море, и люди радостно махали им вслед, желая счастливого пути по новым трассам.
      А несколько в стороне от всех, на крутом берегу стоял небольшого роста человек. Он с волнением смотрел на красавцы пароходы, на ликующих людей. Но чаще всего его взгляд останавливался на массивных строениях, опустевших и полузатопленных. Старинные здания, колокольня, Югский монастырь. Двадцать лет назад привезли туда бездомного сироту Колю Добровольского.
      * * *
      Кончился праздник. Строителей ждали новые заботы: быстрее ввести в действие мощную Рыбинскую гидростанцию.
      И ни Добровольский, ни кто другой еще и не предполагали тогда, что пройдет всего месяц - и на страну обрушится страшное бедствие. Что опустошительная война, вероломно начатая оголтелыми фашистскими захватчиками, уничтожит и Днепрогэс, и электростанции Донбасса, и сотни заводов, фабрик, созданных героическими усилиями советских людей.
      Рассказ 9
      Как под бомбами врага
      монтеры протягивали через Волгу
      провода высоковольтной линии
      В августе над Рыбинском появился первый немецкий самолет-разведчик. Облетел город. Долго кружил над ГЭС. Начальник Волгостроя Журин вызвал инженера Сергея Николаевича Андрианова и велел ему следить за тем, чтобы всюду тщательно соблюдалась маскировка: "Электростанция, правда, мало похожа на действующую, ни стен, ни крыши, но... береженого бог бережет".
      Действительно, трудно было предположить, что под нагромождением арматуры, лесов, подмостей стоят готовые к пуску мощные гидроагрегаты. О том, что делается на гидроузле, не знали и в городе. "Рыбинская правда", где до войны то и дело печатались статьи руководителей Волгостроя, очерки о лучших строителях и даже сводки о ходе работ, не стала писать об этом ни строчки.
      И меры оказались действенными. В сентябре, когда над городом закружили эскадрильи "юнкерсов" и на железнодорожных путях, на нефтяных складах взметнулись огненные фонтаны, объекты Волгостроя остались нетронутыми. Знали бы фашистские захватчики, что на этой будто бы заброшенной стройке ни на минуту не замирает жизнь! Люди делали все, чтобы столица как можно быстрее получила энергию машин Рыбинской ГЭС.
      Для пуска первого гидрогенератора уже в сентябре все было готово, можно было начинать наладку. А в каждой смене всего один опытный машинист. В помощь стали спешно набирать молодежь из окрестных деревень, из города.
      В смену к Владимиру Александровичу Казанкову попали девушки. Большой, грузный машинист Казанков вздыхал и жаловался начальнику цеха Дзюбе:
      - Хоть бы двух-трех ребят, а то все девчонки. Возьми вот хоть ее, Зимину Наташу, - малюсенькая, тонюсенькая, еще и шестнадцати нет...
      Девушки старались как могли. Но не легко было им справиться с тяжелыми штурвалами задвижек. Втихомолку плакали, утирая лица перепачканными машинным маслом руками.
      Каждую из них Казанков приводил на рабочее место и рассказывал, как и что надо делать. Потом устраивал "экзамен". Выслушивая неуверенные, сбивчивые ответы, брался за голову:
      - Слушай, деточка, мы ж с тобой эту машину пускать будем. Если что не так - загубим, пропадет...
      Потом вновь повторял свои объяснения:
      - Смотри сюда, пята вала турбины. Крутится в этой ванне. А там масло. Следить нужно, как бы не нагрелось. Если поднимается столбик выше этой красной черточки - беги ко мне, докладывай.
      В другое место Владимир Александрович приводил другую девчушку. Тыкал пальцем и отрывисто говорил:
      - Градусник. Знаешь градусы? Молодец. Час прошел - записывай. Карандашика нет у тебя? И у меня нет. Война. Возьми вот мела кусочек. Писать будешь здесь, на стене. Зря не черти, мела нет больше...
      Еще труднее было с электрическим оборудованием. Опытных монтажников проводили на фронт. А здесь неизвестно за что и браться: распределительные устройства, панели, приборы...
      Самое сложное - на берегу. Высоченные порталы. На фундаментах такие трансформаторы, выключатели, разъединители, каких никто на Волгострое и в глаза не видывал. Подстанция напряжением двести сорок две тысячи вольт!
      А для монтажа прислали пятнадцатилетних мальчишек. Учить бы их. Да кому, когда?
      Старший прораб Субботский прибежал однажды к начальнику электроцеха Волкову совсем расстроенный:
      - Что делать, Валерий Васильевич? Всюду только вдвоем с мастером. Этих ребятишек на порталы не пошлешь - свалятся. Да разве и подцепят они гирлянду? Там сила нужна.
      И собрал тогда начальник цеха целую инженерную бригаду: сам с мастером цепляют гирлянды, спаивают петли, два инженера из ОКСа помогают, поддерживают. А ребята из новеньких подносят изоляторы и собирают гирлянды, гроздью повиснув на веревке, поднимают эти гирлянды наверх.
      ...1 октября в наспех сложенной из кирпича каморке дежурный инженер ГЭС А.В. Максимовских раскрыл оперативный журнал и сделал в нем первую запись.
      4 октября бригады ленинградских заводов ЛМЗ и "Электросила" раскрутили гидрогенератор и довели обороты до нормальных.
      В ту первую военную осень, начиная с 8 октября, зарядили нескончаемые дожди. Дождь хлестал по лицам работающих, струйками сбегал с дощатых настилов, лился на кожухи машин. Чтобы вода не затекала в обмотки, Андрианов распорядился срочно изготовить металлические каркасы, укрепить их на крестовинах генераторов и обтянуть брезентом. Но опять забота: "А вдруг эти колпаки видны с воздуха?"
      Журин попросил у военных самолет, пролетел над стройкой. Вылез довольный: "Такой ералаш... сам черт не разберет".
      Но и брезентовое укрытие, которое ребята прозвали "Цирк Шапито", оказалось не совсем надежным. Вода струилась через все стыки и швы, находила незаметные глазу разрывы и проколы. Для сбора воды собирали ведра, банки. Из кусков листового железа готовили большие квадратные противни. Вконец промокшие дежурные сбивались с ног, переставляя все с места на место и выливая воду.
      16 октября, в один из самых трудных для Москвы дней, заводские электрики приступили наконец к сушке генератора.
      Стало совершенно очевидно, что одна из машин будет готова принять нагрузку уже в начале ноября. Подходили к концу и работы на открытой подстанции.
      И однако этого было недостаточно, чтобы Москва получила ток Рыбинской ГЭС. Нужна высоковольтная линия. А у линейников еще не все готово. Нужно поднять высоченную мачту на правом берегу реки. Перебросить через Волгу канаты из стали и бронзы. Натянуть. Закрепить их на семидесятиметровой высоте. Только после этого можно будет включить линию и поставить ее под напряжение от Рыбинска до самой Москвы.
      Подъему правобережной опоры, назначенному на утро 31 октября, помешал разыгравшийся с ночи восточный ветер. Сильный и порывистый, он нес с реки мелкие брызги и раскачивал свисавшие с вершины подъемной стрелы концы веревок и тросов.
      Ровно в двенадцать прораб Демченко расставил бригады по местам. Еще раз осматриваются тросы, лебедки, даются последние наставления. И наконец команда на подъеме.
      Задвигались люди, застрекотали собачки лебедок, поползли по земле стальные тросы. Минута, другая - и головка опоры, вздрогнув, отделилась от уложенных на земле подкладок и стала медленно подниматься.
      Вначале все шло хорошо. Преодолен момент максимальных нагрузок. Час, может быть немного больше, - и мачта поднимется над Волгой, над плотиной, станет видна на многие километры вокруг. И вот тогда, когда казалось, что ничто уже не сможет помешать довести начатое до конца, надрывно загудели волжские пароходы. В небе, со стороны моста, показались точки: три... потом еще шесть.
      Встревоженный прораб дал сигнал - и многотонная громада застыла в воздухе.
      А Демченко напряженно думает: "Уйти в укрытие? Но опора не продержится на весу долго. Натянутые до предела тросы сдадут, вытянутся. Возросшие в несколько раз усилия вырвут из земли якоря, разрушат шестеренки лебедок, и стройная конструкция рухнет на землю, мгновенно превратившись в бесформенную груду металла".
      Прораб обернулся к бригаде, осипшим от мороза голосом выкрикнул:
      - Думаете, на фронте спокойнее?
      - Кому доказываешь? - прервал его один из рабочих. - Не тяни, командуй.
      И опять с треском и щелканьем закрутились барабаны лебедок, и вновь пошла вверх голова опоры.
      Завывание "юнкерсов", залпы зениток, разрывы бомб слились в сплошной грохочущий звук. Раздались взрывы у железнодорожных насыпей, у речных причалов. Однако большая часть смертоносного груза падает в мутную волжскую воду.
      Лишь две фугасные бомбы упали невдалеке, осыпав монтажников песком.
      Самолеты скрылись так же внезапно, как и появились. Прораб посмотрел на часы. Двенадцать минут летали над ними стервятники, а показалось - целую вечность.
      И опять стал явственно слышен скрип лебедок да постукивание шестеренок.
      А с наступлением сумерек опора стояла уже на месте, и монтажники намертво закрепили ее к фундаменту.
      Перетяжка провода через реку была тоже делом не из легких.
      В те дни по Волге непрерывным потоком двигался транспорт. На пароходах, баржах, а то и просто на плотах - громоздкие детали машин, скот, люди. И все спешат, рвутся на Горький, Саратов, к Каспию. Осенние дожди стали перемежаться со снегом, и у берегов уже появилась тонкая корка наледи. Что, если завтра морозы усилятся? Тогда все, что плывет по воде, застынет, вмерзнет в лед.