Глава 8

В эту ночь Каттер движением руки приказал ей лечь рядом с ним. Уитни собралась протестовать, но Каттер ее упредил.

— Не спорь, иначе мне придется доказать Одинокому Волку, что я приручил тигра: заставлю тебя выполнять всякие трюки, — сказал он, заметив бунт в золотистых глазах.

Уитни решила, что будет разумнее помолчать. Он по крайней мере не затащил ее в пустыню, как вчера, и она сможет лежать поближе к огню. Она коротко кивнула и осторожно улеглась на одеяло, которое Каттер расстелил на земле.

Она не ожидала, что Каттер ляжет так близко — он прижал ее округлости к своему твердому телу и обнял.

Она вздрогнула, когда он подтащил ее к себе, и она оказалась в углу между его животом и бедрами. Щекоча губами ухо, он предупредил, и что весьма печально, при этом его голос слегка дрожал от смеха:

— Чш-ш… Нас подслушивают.

Уитни чувствовала на себе взгляды апачей, она понимала, что они ждут, когда Каттер ляжет спать вместе с ней. Дымясь от злости, она лежала тихо и напряженно и не осмеливалась расслабиться, опасаясь, что Каттер сочтет это за покорность. Когда ее напряженные мускулы соприкоснулись с его рукой, он тихо засмеялся. Уитни почувствовала на щеке его дыхание.

Поначалу легонько, мягкой кошачьей лапой, его пальцы исследовали восхитительные округлости груди, осторожно нажимая в дразнящей ласке, отчего она скорчилась и прошипела:

— Перестань!

— Что перестать? Вот это? — Быстрые пальцы нашли жесткий сосок и подержали его, заставив тело вибрировать. — Или это? — Рука ястребом залетела под штаны и накрыла гнездышко жестких кудрявых волос между бедрами. Уитни замерла от шока.

— Зачем ты это делаешь? — жалобно прошептала она и почувствовала, как он пожал плечами:

— Потому что это приятно, дорогая Уитни. Ты так не .думаешь? Разве никогда мужчина тебе так не делал?

— Нет, — сказала Уитни, и это было правдой. Натан ограничивался кратчайшей прелюдией и никогда не дожидался отклика. Он прикасался к ней, как поглощенный собой мужчина, не то что Каттер, который, казалось, решил вырвать дрожь отклика из ее несчастного тела.

Рука двинулась наверх, к грудной клетке, касание стало более легким и не таким искательным, а голос — задумчивым.

— Как интересно.

— Что-нибудь еще хочешь узнать? — ледяным тоном спросила она. — Какие-то интимные подробности моих привычек или алфавитный список грехов, смертных, а также простительных? — В голосе зазвенело отчаяние. — Раз уж пошел допрос о моих сокровенных сторонах жизни, может, рассмотрим твое прошлое ясным и острым взглядом? Любишь ли ты брокколи? Скольких женщин ты заставил заниматься с тобой любовью, и какую позицию ты предпочитаешь — предписанную церковью, или ты более изобретателен?

Она хотела показать, что задавать такие вопросы — значит совать нос в чужие дела, но Каттер решил воспринять их буквально, конечно же, из самых злобных побуждений!

Голосом, в котором не было ни намека на насмешку, и сладким, как запах цветка, он сказал с предельной искренностью:

— Я не очень люблю брокколи, разве что в хорошем соусе, и с сожалением должен признаться, что не считал, скольких женщин заманил в постель своим обаянием. Что касается последнего — ах, дорогая Уитни, я все еще ищу новые способы достичь звезд. Не поможешь ли мне в этом?

— Нет! — сказала она и услышала, как он затрясся от смеха. Щеки вспыхнули, она готова была провалиться сквозь землю. Она старалась выказать презрение, а он посчитал ее забавной!

Сама того не желая, Уитни своими словами и поведением задела что-то сокровенное в его душе. Было что-то странное в том, как эта женщина мужественно и упорно защищает свою добродетель, в то время как тело предает ее на каждом шагу.

Шли минуты, рука, лежащая на ребрах, не шевелилась, и Уитни стала расслабляться. И тут голос прошептал прямо ей в ухо:

— Если не считать случайные стычки, шестьдесят пять.

— Извини?

— Шестьдесят пять женщин. Это только те, с которыми я занимался любовью, а не использовал для удобства.

Для удобства…

— Это вроде женщины, которую ты вызываешь в свой номер в отеле якобы принести свежее полотенце?

— Да, похоже.

Опять в его голосе слышалось веселье. Это приводило ее в ярость и в то же время смущало. Он должен считать ее полной дурой или чем-то похуже, если думает, что она находит такую беседу остроумной или приятной!

— Надеюсь, ради тебя же самого, что ты преувеличиваешь, — проскрипела она сквозь зубы. — Можешь подцепить ужасную болезнь.

— Как мило с твоей стороны заботиться о моем здоровье! Или ты беспокоишься о своем?

— Я не так вольно обращаюсь со своим телом, как ты! К счастью, у меня хватает разума не быть распущенной и аморальной!

— А, значит, мне показалось, что ты целовала меня в ответ, — сказал Каттер так невинно, что с ходу отметал упреки в оскорблении. — Выходит, ты любишь дойти до края и остановиться? Знаешь, а ведь есть заразные болезни, которые могут передаваться и таким путем.

— Заткнись! — Она почти закричала и тут же услышала, как завозились обернутые в одеяла фигуры вокруг костра. — Не выношу таких разговоров, — сказала она уже тише, ненавидя Каттера за то, что ему так легко удалось спровоцировать ее, несмотря на все ее благие намерения.

К ее облегчению, хотя она знала, что причина в позднем времени и что он просто устал изводить ее, Каттер сказал:

— Тогда спи, дорогая. Продолжим в другой раз.

Она не скоро смогла расслабиться и заснуть, но это случилось задолго до того, как заснул Каттер. Он лежал, глядя в усыпанное звездами небо, и недоумевал, отчего не последует зову природы и не закончит обольщение.

Может, это как-то связано с недавно проснувшейся совестью, с тем дремавшим внутренним голосом, который так раздражал его, охотника до наслаждений? Если он давно скатился к положению человека без морали, что же теперь его удерживает? Почему он позволяет Уитни Брэдфорд — любой скажет, что это избалованная и сверхсамонадеянная дамочка, — взывать к его лучшим чувствам? Он был потрясен, когда обнаружил, что под бесчисленными защитными слоями, которыми он себя окружил, в нем еще сохранились чувства. И остатки порядочности. Это было крайне неудобное открытие теперь, когда он натолкнулся на женщину, в которой тронул дремавшие струны желания, разбудил скрытую чувственность.

Было в Уитни что-то такое, что останавливало порыв взять ее против воли. И несмотря на явные отклики, которые он умело извлекал привычными средствами обольщения, он знал, что взять ее, когда она к этому не готова, будет изнасилованием ее духа.

Он пришел к неизбежному заключению, что избавиться от нее нужно как можно скорее, иначе он пойдет против собственного здравого смысла, а также против предостережения Теджаса.

— Амиго, — сказал Теджас, — если ты будешь ее удерживать, это вызовет большую беду, а не только осложнения с Одиноким Волком. У меня такое чувство, что все пойдет не так, как мы планировали.

Что, конечно, было верно. Неожиданное появление женщины в отряде уже было бедой; характер Уитни еще больше осложнял проблему — и вызывал в нем мужскую потребность, настолько сильную, что трудно было ей не поддаться. «Что ж, — угрюмо подумал Каттер, — вот отличная возможность испытать свою твердость духа».

Следующие несколько дней Каттер старался держаться от Уитни подальше, насколько позволяли обстоятельства, но наступала ночь, и он должен был, как все от него ожидали, ложиться рядом с ней и терпеть близость ее зовущего тела. У него начало складываться новое представление о том, что такое ад.

Сгорбившись возле костра, сложенного по-индейски, Уитни с унынием думала, что стала до ужаса похожа на скво апачей. Несмотря на потрепанную шляпу, которую ей дал Теджас, на рубашку с длинными рукавами и брюки, ее бледная кожа приобрела оттенок спелого персика. Длинные волосы, еще больше выбеленные солнцем, были повязаны полоской ткани и спускались на спину двумя косами. Она даже научилась понимать некоторые слова, которые ей нетерпеливо бросали мужчины, если она замешкается.

Чаще всего это было «лиис-ан» — хлеб, который пекли в золе. Еще было «ту»; если человек ей это говорил, она должна была подать ему мешок с водой. А слово, звучащее как «ку», означало «костер».

Уитни выучила также «дах», то есть «нет», она его говорила Каттеру так часто, как только осмеливалась.

Его почему-то забавляло, что она уловила горстку индейских слов, но большого впечатления это на него не произвело.

— Ты выучила на слух самые элементарные слова, — заметил он, сверкнув улыбкой, что сбило с нее спесь. — И то пришлось повторить их несколько раз, пока ты поняла.

Она кинула на него хмурый взгляд и с бессознательным высокомерием сказала:

— Я не привыкла, чтобы мной командовали, как будто я прислуга! И не вижу причин, почему я должна стараться понять, что говорят эти неучи, хотя они знают английский и могли бы сэкономить кучу времени, если бы…

На этом ей пришлось остановиться, потому что Каттер схватил ее за руку и рывком подтащил к себе. Вид у него стал угрожающий.

— Предлагаю тебе следить не только за тем, что ты говоришь, но и как говоришь. Я не так добродушен, как Одинокий Волк, и имею некоторые возражения против того, чтобы меня считали неучем.

Стрельнув глазами в апачей, сидевших неподалеку, Уитни закусила губу, чтобы унять внезапную дрожь. Напряжение охватывало ее все сильнее, ей уже казалось, что она вот-вот взорвется. Прошла неделя с тех пор, как ее похитили, и все это время они скачут — бессмысленно, как ей казалось, хотя Теджас говорил, что у них есть цель.

Она посмотрела в зеленые глаза Каттера.

— Почему ты меня не отпускаешь? — сердито спросила она. — Тогда тебе не пришлось бы меня слушать.

— Я и сейчас могу тебя не слушать, — с гадкой улыбкой сказал Каттер. — Просто сделаю то, что делает каждый уважающий себя апачи, если женщина никак не заткнется.

— А, знаю! Ты будешь бить меня большой палкой! Ты уже много раз это обещал. Странно, что до сих пор не бьешь.

Каттер поднял руку, схватил ее за подбородок и так сильно сдавил, что Уитни охватило дурное предчувствие, — Или отрежу язык, — со зловещей ласковостью сказал он. — Будет день, когда твой отец поблагодарит меня за это. — Он отпустил ее.

— Мой отец, наверно, поднял на ноги всех солдат в округе, и они наступают тебе на пятки!

Уитни храбрилась. Не было никаких признаков преследования, ни одного солдата или хотя бы белого человека, и у нее стало появляться тоскливое чувство, что ее, может быть, так и не спасут. Где Морган Брэдфорд? Знает ли он о том, что его дочь похищена?

Морган Брэдфорд с ужасающей ясностью понимал, что Уитни похищена. Он получил срочные телеграммы не только от Кермита Такера, но также от лейтенанта Уэста и от Мэри Уолтон и первым же поездом выехал в Аризону. Сейчас он был в Тумстоне и обсуждал планы ее спасения с начальником полиции.

Вирджил Эрп был высокий, спокойный мужчина с размеренными движениями, на него не произвело большого впечатления требование нью-йоркского магната.

— Мистер Брэдфорд, когда вы успокоитесь настолько, что сможете слушать, а не только говорить, мы продолжим дискуссию.

Брэдфорд с трудом перевел дух, но понял, что начальник полиции прав.

— Она мой единственный ребенок, — выразительно сказал он, и Эрп вежливо кивнул:

— Я это понимаю. Мое предположение состоит в том, что банда ренегатов-апачей постарается держать ее в добром здравии, насколько это возможно. Они достаточно сообразительные бестии и понимают, что мы будем их преследовать, но также сознают, что у нас мало шансов получить ее живой.

— Тогда почему вы до сих пор не преследуете их? — напряженно спросил Брэдфорд.

Эрп завозился в кресле, и оно скрипнуло под его тяжестью.

— Объясняю положение. Мы посылали людей, но это очень большая территория. Лучшее, что мы можем сделать, — подождать, когда они выставят свои требования.

А они выставят, поверьте мне.

Брэдфорд отер руками лицо и тяжело опустился в деревянное кресло, которое ему было предложено, как только он ворвался в офис Эрпа.

— Я заплачу, сколько они скажут! — прохрипел он.

— На это они и рассчитывают. — Эрп нахмурился. — Похитив вашу дочь, они также захватили довольно большие деньги — армейское жалованье, и лейтенант, командовавший эскортом, говорит, что узнал вождя. Имя Каттер вам что-нибудь говорит?

Брэдфорд сжал губы.

— Да. Ради интервью с этим отщепенцем моя дочь и приехала сюда — как вы понимаете, вопреки моему совету. Я в недоумении, начальник, как этот опасный убийца мог спокойно разгуливать по улицам Тумстона?

Эрп красноречиво пожал плечами:

— Он ни разу не был обвинен по уголовным делам.

Брэдфорд смотрел недоверчиво.

— Я видел удочери толстую папку с вырезками из газет, где черным по белому расписаны его преступления!

— Быть привлеченным к суду и быть осужденным — это разные вещи, — спокойно объяснил начальник полиции. — Например, в последнем деле, вокруг которого подняли шумиху, его оправдали, потому что свидетели подтвердили, что это была самозащита. Я сам не люблю этого человека, но должен сказать, что он дал Смиту все шансы уйти, даже дал ему разрядить пистолет первой пулей и только потом выстрелил сам — был вынужден стрелять. — Эрп опять пожал плечами. — Не всегда в живых остается тот, кто стреляет первым, обычно это тот, кто сохранит хладнокровие.

Откинувшись в кресле, Морган Брэдфорд покачал головой:

— Тогда у этого Каттера есть голова на плечах.

— Вот именно. — Эрп въедливо посмотрел на него. — Он сделал не так много ошибок на своем пути, если это то, о чем вы думаете.

Взгляды Брэдфорда и Эрпа скрестились.

— О нет, вот тут вы ошибаетесь, начальник. Каттер сделал огромную ошибку — он похитил мою дочь!

Каттер пришел к такому же заключению. Похищать Уитни было большой ошибкой с самого начала. Одинокий Волк признал решение Каттера забрать ее себе, но он не сводил глаз с высокой, тонкой фигуры белой пленницы, которую он желал, и Каттер знал, что он непременно снова поставит этот вопрос.

Скользнув взглядом по Уитни, которая сидела возле костра с Теджасом, тихо разговаривала и иногда смеялась, Каттер почувствовал укол раздражения. Несмотря на ее показную уступчивость, каждый вечер ему приходилось силой укладывать ее рядом с собой и обхватывать рукой, как будто она действительно была его женщиной.

Нежное тело прижималось к нему, и он не мог скрыть желания и знал, что она это чувствует. Если он срочно не избавится от нее, ему придется или сдаться и овладеть ею, или отдать ее Одинокому Волку. Под давлением этой потребности он постоянно был в дурном настроении, и даже Теджасу было тяжело на него смотреть.

Ситуация была взрывоопасная, и Уитни нечаянно ее взорвала.

Прошло две недели с тех пор, как она мылась в ванне, и когда они остановились возле чистого горного потока, она взмолилась:

— Теджас, пожалуйста, проводи меня помыться? Я чувствую себя такой грязной и неряшливой. Я обещаю, что буду благоразумна. Ты мог бы пойти со мной и повернуться спиной, пока я буду мыться.

Колеблясь и не желая ничего говорить Каттеру, который в последнее время вел себя как раненый медведь, Теджас дал себя уговорить.

— Это против моих правил, но я думаю, не будет вреда, если я постою на страже, — наконец сказал он. Его улыбка была несколько усталой. — Ты для нас — большая ответственность, крошка, и признаюсь, я буду рад, когда тебя отпустят на свободу.

У Уитни перехватило дыхание. Откинув с лица потускневшие волосы, которые кольцами свесились на глаза и маленький прямой носик, Уитни посмотрела на него, и во вспыхнувших золотистых глазах отразился бурный прилив надежды.

— О, Теджас! Ты думаешь, это уже скоро?

— Нет, — признался он; как ни жаль ему было гасить эти огоньки, он знал, что лучше не давать ей необоснованных надежд. — Но когда это произойдет, нам всем станет легче.

Уитни быстро оправилась от разочарования. Они слишком далеко углубились в дикие, необжитые места, чтобы можно было ждать скорого освобождения, но она постоянно думала о такой возможности.

— Вы до смерти хотите от меня избавиться, — поддразнила она, и Теджас усмехнулся:

— А ты до смерти хочешь уйти?

— В данный момент я не могу думать ни о чем, кроме купания, которое ты мне обещал.

— За последние две недели ты стала заметно мудрее, — сказал Теджас и улыбнулся, видя, что она кивнула.

— Лучше скажем, я не так уверена, что могу заставить все идти по-моему. — Она придала лицу озадаченное выражение, а Теджас спрятал улыбку. — Мне было очень трудно смириться с тем, что я не могу заставить Каттера делать то, что я от него хочу. Вместо того чтобы сказать ему все, что я о нем думаю, я должна притворяться кроткой, но это все-таки лучше, чем притворяться, что он… не важно.

Теджас прищурился. Так вот в чем дело. Он все удивлялся, почему это Каттер такой раздражительный и почему он то и дело, забыв об осторожности, сверлит Уитни тяжелым взглядом. Теджас все понял. Прежнее мнение о присущем Каттеру здравом смысле было восстановлено. Одно дело — взять пленницу, другое — принуждать женщину. Каттер это знал, отчего похищение еще больше озадачивало Теджаса. Теперь прежнее мнение сменила мысль настолько пугающая, что с ней трудно было смириться. Но все же придется это обдумать.

Теджас сидел на камне возле горного ручья, положив на колени ружье; его тревожила мысль, что ситуация оказалась еще хуже, чем он полагал. Сколько еще Каттер будет ждать? Если он до сих пор ее не взял, то судя по глазам, скоро поддастся желанию. И Одинокий Волк не делает секрета из того, что он ее хочет. Он пытался поменяться с Каттером, но тот отказался, сказав, что еще не устал от нее.

Потирая подбородок, Теджас думал: скорее бы закончить то, что они наметили сделать, и тогда Уитни можно будет отпустить. К сожалению, золото они смогут обменять только после того, как встретятся с сообщниками, и, видимо, что-то произошло, раз их до сих пор нет. Ожидание всех изводило. Он снова перенес внимание на Уитни, стараясь не приглядываться, как она плещется на мелководье горного ручья.

Уитни улыбалась. Вода была холодная, она снимала гнетущий жар, она была чистая и свежая и пузырилась вокруг гладких камней. В этом месте ручей образовал заливчик, укрытый деревьями и кустами, — получилась прекрасная ванна. Густая листва простиралась до пологого берега, усыпанного шероховатой галькой, и полностью закрывала от любопытных глаз. Уитни расслабилась, легла, упершись локтями в дно и вытянув тело под водой, и наслаждалась. Голова Теджаса, стоявшего но страже, чуть виднелась, и она знала, что он человек благонадежный и не станет подсматривать.

Вода придала ей сил, она села и стала намыливать голову растением юкка, которое Теджас дал ей вместо шампуня. Взбитую пену уносил поток, покрываясь кружевными разводами белых пузырьков.

Непонятно почему, но Уитни почувствовала себя такой беззаботной, какой не была с момента похищения.

Плескаясь в воде, она забыла, что она пленница, что она не имеет ни прав, ни поблажек и полностью зависит от прихоти похитителей.

Вскоре ей надоело просто лежать в мелкой воде смотреть на облака, стремительно бегущие по небу. Она села, прикрыв руками грудь, и, оглядевшись, заметила тенистое местечко под скалой, куда с высоты двадцать футов каскадом падала вода, разбрызгивая радужную пыль. По краям потока скала ощерилась жесткой коркой, вдоль нее плотной стеной росли кусты, а внизу за века вода образовала глубокий бассейн; к нему и тянулся жадный взгляд Уитни.

По настоянию отца Уитни еще в детстве научилась плавать и не боялась глубины. Ее больше смущало, что Теджас встревожится, но ей очень хотелось поплавать и нырнуть с большого камня, и она убедила себя, что Теджас ничего не заметит.

Она оказалась права. Дрожа от холодного воздуха — тело сразу покрылось мурашками, — Уитни вышла на берег и босиком прошла по гладкому, скользкому камню.

Вода падала с мелодичным звоном, который тонул в шуме убегающего потока и уносил все ее горести. Легкая улыбка тронула губы, на миг она замерла, ощущая, как теплый камень греет ступни ног, а солнце ласкает тело.

Приподнявшись на носочки, она прыгнула в воду, описав в воздухе плавную дугу.

Она вынырнула в нескольких футах от берега, глотнула воздух и откинула со лба волосы. Она поплыла, не вынимая рук из воды, медленно шевеля ногами. Тело покрылось гусиной кожей, но она решила еще раз нырнуть, перед тем как вернуться на место купания, указанное Теджасом.

Он не хватился ее, значит, все в порядке. Было тихо, только редкие крики птиц прерывали монотонный шум водопада. Очень не хотелось уходить, но Уитни понимала, что надо торопиться, пока Теджас не потерял терпение, ведь он ее единственная опора.

Уитни поплыла к водопаду, взобралась на мокрый камень, с которого ныряла в первый раз, секунду постояла и нырнула. Вода обласкала голое тело; это было странно эротично, она погружалась все глубже, и когда вынырнула, в легких почти не оставалось воздуха.

Отдышавшись, она поискала ногами дно и встала, чтобы отжать волосы. Вода доходила ей до пояса. Она стояла с наклоненной головой и поэтому едва успела заметить какое-то движение, как ее схватила твердая рука.

Из горла вырвался крик и тут же оборвался — она увидела, что это Каттер. Он в упор смотрел на нее, вокруг рта пролегли складки, и она не распознала в этом признак железного напряжения. Да и как бы она могла догадаться? Однако он ничего не сделал, чтобы остановить ее, когда она присела по горло в воду. Легким, насмешливым тоном он сказал:

— Неужели я нашел в горах русалку?

Она решила взять наглостью; бросив взгляд через его плечо в поисках Теджаса, она сказала:

— Ты не мог меня найти, потому что я не терялась.

— Значит, ты — русалка? Принимаю.

На этот раз его выдало дрожание голоса, и Уитни внимательнее посмотрела на него. Но ничто в лице не указывало на грозящую опасность, и она спокойно продолжила:

— Теджас сказал, что мне можно помыться, я так и сделала.

Проследив за ее взглядом, Каттер улыбнулся:

— Не ищи своего сторожевого пса, я отослал его в лагерь.

Уитни почувствовала ком в горле. Оглянувшись, она увидела лошадь Катгера, стоявшую по брюхо в воде; с шеи свисала уздечка — она поняла, что Каттер наблюдал за ней несколько минут. Почему Теджас ее не предупредил? — сердито подумала она и сама нашла ответ: конечно, он считал, что раз это Каттер, а она женщина Каттера, то все в порядке. Вот беда!

Она не могла знать, что это не совсем так, что Теджас пытался дать ей знак, но Каттер категорически приказал ему вернуться в лагерь. А теперь злился. Он злился не на то, что она купалась, а на то, что сдуру не запретил себе любоваться эротической сценой.

До нее постепенно стало доходить, в какой она опасности: по напряженному выражению лица было понятно, что он не настроен обмениваться любезностями. Уитни еще глубже погрузилась в воду и прикрыла груди руками.

— Поздновато для этого, ты не находишь? — задумчиво произнес Каттер. — О зрителях надо было думать, когда позировала на том камне.

Она вспыхнула. Значит, он наблюдал, а она думала, что ее никто не видит. Он прав насчет того, что поздно думать о скромности. Она вдруг поняла, что сейчас для нее Каттер опаснее Одинокого Волка — тот по крайней мере мог остановиться, подумав о Каттере, а Каттер ни перед кем не должен отчитываться.

Словно прочтя ее мысли, Каттер улыбнулся, напомнив Волка из сказки про Красную Шапочку; Уитни представила, что должна была чувствовать та, когда говорила: «Какие у тебя большие зубы!» — и попыталась обрести под ногами потерянную почву.

— Каттер… если ты принесешь мою одежду, я обещаю, что больше не сделаю такой глупости… Я… она висит на кусте, где Теджас.

— Уитни, Уитни, — с упреком сказал Каттер, — ты действительно думаешь, что я тебя отпущу? — Его взгляд опустился ниже, к темному треугольнику, который не могла скрыть прозрачная вода.

Уитни сделала безуспешную попытку прикрыться и услышала, как он засмеялся. Она подняла голову, и взгляд уткнулся в широкую грудь. Вода доходила Каттеру до пояса, но она поняла, что ему пришлось плыть, потому что он тоже был весь мокрый, черные волосы слиплись прядями, кожа блестела. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Каттера, обегающий ее голое тело, грудь и бедра, впадины и выпуклости. Она попыталась нырнуть, но он сжал ее руку, мускулы напряглись, и он выдернул ее из воды.

Уитни с ужасом увидела, что мокрая полоска набедренной повязки вздымается, облегая определенные части тела, и когда перевела взгляд на его лицо, внутри что-то екнуло: она поняла, что он ее не отпустит…

Ее мольбы были тщетны, попытки вырваться не могли остановить его — он подхватил ее на руки, вынес из ручья и положил на травянистый склон. Злые, бессвязные, рыдающие выкрики лились из нее потоком, Уитни едва ли понимала, что говорит, пыталась схватить его за руки, когда он стал снимать с себя одежду.

— Ты не можешь! О, у меня нет никакой одежды…

— Так всегда и бывает, — хрипло сказал Каттер.

— Никто так не делает!

Он схватил ее за руку и насмешливо сказал:

— Все будет так, как это обычно делается, Уитни, обещаю.

— Нет! Нет… не так! Ты меня не понял… о, ты не должен меня целовать!

— Почему? — Голос донесся откуда-то снизу, и Уитни жалобно скорчилась. Он обвел языком вокруг пупка, она выдернула руку и вцепилась ему в волосы.

— Перестань! Это… это непорядочно!

— Не стоит взывать к моей порядочности, — пробормотал Каттер; не обращая внимания на ее сопротивление, он ласкал ртом бархатную поверхность ее живота. Уитни захлебнулась от шока и отчаяния, когда его руки накрыли груди и подержали их, дразня напряженные розетки, прижатые к центру ладоней. Она изогнулась и опять потребовала, чтобы он прекратил.

Каттер мягко зажал обе ее руки в своей, прижал их у нее над головой и лег на нее, одной ногой придавив обе ее; в глазах тлел огонь желания. Она чувствовала на себе его горячее тело и жилистые ноги, когда он раздвинул ей бедра.

В отчаянии она призывала то забвение, которое спасло ее в прошлый раз, но оно не приходило. Только жгучие прикосновения Капера пронизывали и прогоняли воспоминания, которые могли бы ее спасти. О Боже, когда он прекратит? — взмолилась она, но спасения не было.

Захватив ее рот, Каттер ее целовал, несмотря на попытки ускользнуть, одной рукой твердо придерживая голову за подбородок. Движения губами были настолько зовущими, возбуждающими, что у нее захватило дух, и он, кажется, это понял. Он играючи пробежался кончиком языка по контуру ее губ, рукой поддерживая мокрую голову; пальцы делали что-то странное и эротичное с мочкой уха и за ухом. Когда Уитни неистово задрожала, он сдвинулся, и его тело оказалось между ее бедер; настойчивые жаркие толчки сводили ее с ума, Уитни казалось, что она тонет в кипящем море.

Реальность отступила, мир свернулся в точку, где были только она и Каттер, где были только осязание, вкус и запах. Она еще сопротивлялась, но в ней медленно, по спирали разгорался огонь, наполняя тело истомой; движения замедлились, как будто она плыла под водой. Его рот переместился с губ на шею, задержался на впадинке под горлом, и она почувствовала, как ускоряется пульс.

Она словно видела со стороны, как замедлились движения Каттера, как рот впечатывал поцелуи в мокрую кожу, отчего Уитни дрожала. Когда он накрыл ладонью одну грудь и языком коснулся соска, Уитни конвульсивно прижала его к себе, не сознавая, что делает, Все было так странно, все приводило в замешательство, и вдруг она захотела, чтобы он утолил томление тела, которое в ней разжег. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь она такое почувствует — жажду принять его, — и она прогнулась ему навстречу.

Вдруг Каттер замер и накрыл ей рот рукой, потому что она издала протестующий стон. Внезапная напряженность Каттера и невнятное «черт возьми!» сказали ей, что что-то не так. Ошеломленная, неподвижная, Уитни лежала, не понимая, что происходит. В следующее мгновение Каттер гибким движением встал, нагнулся, поставил ее на ноги и натянуто и огорченно сказал:

— Оденься. Кто-то идет.

— Моя одежда… — Уитни смотрела смущенно, все еще не в силах смириться с внезапным обрывом охвативших ее эмоций.

Каттер коротко свистнул, и лошадь послушно подошла. Уитни узнала свою одежду, свисающую с шеи. Каттер сунул ей слегка влажные брюки и рубашку, которые она получила от Теджаса; ее смущение и замешательство были так очевидны, что Каттер засмеялся.

— Должно быть, у Бога большое чувство юмора. Не беспокойся, ты спасена. Пока. — Мягкий, ленивый голос звучал скорее обещая, чем разуверяя.

Уитни так дрожала, что с трудом смогла просунуть голову в ворот рубашки и натянуть брюки. Она издала долгий прерывистый вздох и удивилась — отчего ее охватило такое томление? Как мог этот человек с легкостью вынуть душу из ее тела? Слезы хлынули из глаз, и она вдруг поклялась себе вечно ненавидеть Каттера. Слава Богу, который уберег ее от совершения самого дурацкого поступка в жизни!

Видимо, пребывание в заложницах помутило ее разум, заразило какой-то умственной лихорадкой, коль она оказалась восприимчива к чарам отщепенца-полуапачи. Не было мало-мальски правдоподобного объяснения тому, что произошло — она почти что отдалась Каттеру, ее жгло желание отдаться! От этого воспоминания она покраснела и взмолилась, чтобы скорее пришло спасение.