Глава 16

Каттер отказался от двухместной коляски, которую предложил Дэниел, и посадил Уитни на лошадь перед собой, сказав, что им привычнее такой способ передвижения. Гости нерешительно смотрели на них; он пришпорил коня и поскакал вместе с ней в ночь.

Некоторое время они молчали, только глухой топот копыт разносился над землей. Он ехал вверх по склону, сохраняя ровный бег коня, и Уитни пыталась догадаться, о чем он думает. Он был зол — по напряжению руки, державшей ее за талию, по стиснутым челюстям и холодным глазам она понимала, что нет смысла уговаривать его отсрочить эту ночь.

На этот раз ничто их не прервет — она не сможет придумать, как убедить его остановиться. Она его жена, и если она ему откажет, он будет вправе разозлиться. «Но то, что я жена, не дает ему права скверно со мной обращаться!» — сказала она себе.

Эта категорическая мысль помогла Уитни приготовиться к первой ночи в качестве жены Каттера.

Хотя он оставался неразговорчивым и в глазах был холод, суливший ей неприятности, он повел себя вполне любезно, когда они подъехали к маленькому домику, расположенному высоко в горах. Строение окружали высокие сосны, они качались на ветру и беспрерывно шелестели, как будто что-то напевали. Было темно, только бледная луна светила из-за зубчатых гор.

Уитни одеревенела от толчков скачущей лошади, и когда Каттер снял ее, покачнулась, так что ему пришлось поддержать ее за талию, чтобы не упала.

— Отведу лошадь, — сказал он жестким, нетерпеливым тоном, который был ей так хорошо знаком. — Можешь войти в хижину. — В голосе послышалась насмешка. — Не переодевайся — может, я захочу посмотреть на жену без одежды.

Ей впервые пришло в голову, что она не подумала взять другую одежду и не знает, сколько они здесь пробудут. Одну ночь? Две? Никак не больше. Более продолжительная близость не доведет до добра. А поскольку они только соблюдают приличия, одной-двух ночей будет вполне достаточно.

— Не волнуйся, — сказала она как можно спокойнее, — я не взяла с собой никакой другой одежды.

Он засмеялся:

— Если ты думаешь, что это тебя спасет, тигренок, то ты ошибаешься. Мне вообще все равно, есть на тебе что-то или нет. Я бы предпочел, чтобы не было.

Уитни проглотила ответ, готовый сорваться с языка, круто повернулась и отворила дверь. Она нашла и зажгла маленькую лампу и была приятно удивлена: лампа осветила комнату теплым, приветливым светом. Снаружи домик казался маленьким и грубо сколоченным, но внутри был обставлен прекрасной полированной мебелью, по полу раскиданы веселые половики. Одну стену занимал камин из цельного камня, в буфете выстроились в ряд медные и оловянные тарелки. В центре — стол со стульями, в алькове — широкая кровать с периной. Кровать выглядела комфортной. Она была накрыта стеганым одеялом, снизу виднелись чистые простыни, как будто их только что постелили. Наверное, так и было. Дебора позаботилась. Ведь это веселое событие, не правда ли? Уитни горько засмеялась. Два человека вынуждены жениться, и ни один из них этого не хочет!

Уитни присела возле камина и стала выкладывать костер из щепок и дров. Огонь уже хорошо разгорелся, когда дверь открылась и вошел Каттер. Уитни медленно встала.

Во рту пересохло, ноги дрожали так, что Каттер по колыханию юбки мог бы понять, как она нервничает.

Одна только мысль об этом придала ей мужества, она перестала дрожать и подняла на него глаза. По внезапно напрягшемуся лицу она поняла, что чем-то его разозлила, и когда он шагнул к ней, не сдержалась от резкого, короткого выдоха.

— Черт возьми, Уитни! Ты похожа на кролика в капкане!

— А разве это не так? — дрожащим голосом возразила она.

— Могла бы припомнить, что мы оба попали в один капкан, — отбил удар Каттер. Он был не просто зол, он кипел от ярости. Она подумала, что он может ее ударить.

Еще мгновение Каттер смотрел на нее, не сознавая, как свирепо выглядит: из-под густых ресниц глаза сверкали льдом. Когда он протянул к ней руку, Уитни отскочила, и он почувствовал укол вины за то, что вызывает такую реакцию.

Капер убрал руки за спину и спокойно сказал:

— В буфете найдется еда. Есть хочешь?

Не сводя с него глаз, она помотала головой. Губы дрожали. Что за новую игру он затеял? Почему не делает то, чего от него ждут? Она взмолилась, чтобы ей хватило сил вынести предстоящие несколько часов мук, оставить неповрежденной душу и избежать боли унижения.

Помимо воли она отметила, что он не переоделся, что очень красив в белой рубашке, черных брюках и красном жилете — яркое пятно придавало ему дерзкий, а не цивилизованный вид. Но ведь он не цивилизованный человек, правда? Пора бы ей это знать. Она прекрасно помнила, что он скакал на лошади, как любой апачи, и выглядел таким же дикарем — почти голый и с раскрашенным лицом. Память о его мускулистом теле лишила ее дара речи.

Каттер подошел к большому креслу у камина и сел, пристально посмотрел на Уитни, скрестил длинные ноги и тем же спокойным голосом сказал:

— Иди сюда, Уитни.

Она взглянула на дверь, но зная, каким он может быть быстрым, поняла, что не сумеет этого сделать. Словно в ответ на ее мысли Каттер сказал:

— Думаешь, смогла бы удрать?

Уитни знала, что нет. Она видела, как он стремительно движется, его гибкое тело было опасным и грациозным, как у змеи, когда та взвивается в воздух. Если она его разозлит, то сама же пострадает. Молча, как во сне, Уитни пересекла комнату и встала перед ним.

Почти нежно он взял ее за кисти рук и повернул к себе спиной, потом мягким, но настойчивым нажимом заставил сесть на коврик между его расставленными ногами. Уитни слышала, как сердце бьется где-то в ушах, легкое прикосновение его ног к бокам сотрясало тело дрожью.

Но Каттер ничего не делал. Он сидел и молчал, пока не унялась ее дрожь, потом стал длинными пальцами массировать ей шею круговыми движениями, снимая напряжение, сковавшее мышцы. Руки забрались под волосы, посыпались шпильки и заколки, и он выпустил на волю пышную массу белых волос. Они рассыпались по плечам причудливым потоком.

— Я всегда обожал твои волосы, — пробормотал он, и она вздрогнула от изысканного прикосновения его рук.

В камине весело потрескивали дрова, и в комнате слышалось только ее неестественно тяжелое дыхание.

Она начала расслабляться, и тут Каттер тихо попросил:

— Расскажи мне про него, Уитни.

— Про кого?

— Про мужчину, о котором ты говорила. — Руки поглаживали ее по голове, но она расслышала нарочитую беспечность в его голосе и поняла, что для него это важно. — Про твоего первого любовника, — добавил он, и в голосе прорвались злобные нотки. — Я хочу про него знать.

— Он был не любовником! — сказала она резче, чем хотела. — Он был мужем.

Руки замерли в ее волосах, она почувствовала, что они как будто отпрянули. Надо ли что-то добавлять? Ноги напряглись, как будто он приготовился встать. Через миг он негромко сказал:

— Расскажи.

Она сидела неподвижно; слова потекли рекой, она изливала годы боли и страха, гнетущее чувство, что с ней что-то не в порядке, жестокие язвительные замечания Натана. Когда она закончила, стало очень тихо. Каттер молчал. Она слышала, как он глубоко вздохнул, но не могла повернуть голову и посмотреть на него. Ну вот, теперь он знает причину ее неуступчивости, знает, что его жена… дефективная.

Он наконец заговорил:

— Уитни, уверяю тебя, с тобой все в порядке. — Голос звучал, как сама ласка, тон был нежный, оберегающий. — Ты любящая, горячая женщина, что бы он там ни говорил. Все, что тебе нужно, — это немного времени, чтобы… приспособиться. — Он еще раз глубоко вздохнул. — Я хочу доказать тебе это, но если ты подумаешь, что я тороплюсь, ты скажи. Я не хочу напугать тебя или причинить боль. Ты мне скажешь?

От легкого прикосновения пальцев она вздрогнула и пробормотала:

— Да.

Уитни закрыла глаза, чувствуя, как его рука очертила контуры ее уха, задержалась под розовой мочкой, спустилась к плечу. В одурманенном мозгу мелькнула мысль: как ему удается вызывать такую реакцию на простое касание? Очень просто: он все делает нежно, и она тает. О Господи, что он делает? Рука соскользнула в открытый ворот блузки и погладила ключицу.

— Каттер, я…

— Чш-ш. Я не сделаю ничего такого, чего ты не хочешь. Ты просто чувствуй.

Просто чувствуй? Всемилостивый Боже, а она что делает? Все, что ниже бровей, было пронизано ощущениями, а сердце билось так, что она боялась, не разорвется ли оно от напряжения.

Она не ожидала, что Каттер будет так терпелив. Он гладил ее тихо, нежно, его руки согревали ее, рассеивая худший из страхов — что он будет грубым.

Ей было одновременно жарко и холодно: жарко от камина, гревшего сбоку, и холодно от реакции на происходящее. Как он там однажды говорил, что может быть жарко — и жарко? Она не могла вспомнить. Невозможно было ни о чем думать, когда длинные пальцы двигались под блузкой, играли кружевами нижней рубашки, иногда соскальзывали вниз, чтобы тихонько дотронуться до груди. От этого все тело звенело — интересно, почему так быстро распространяется реакция, от груди до кончиков пальцев на ногах, попутно задерживается внизу живота и образует тугой узел, он скручивается и разгоняет по членам теплые потоки, похожие на растопленный мед, — Ну как, согрелась? — шепнул он. — Давай избавимся от блузки? Вот так… На тебе осталось белье, так что я ничего тебе не сделаю, пока ты не будешь готова…

Соблазнительный шепот шел прямо в ухо, от дыхания разлетались волосы. Этот Каттер никак не походил на того Каттера, который придавил ее к земле, навалился жестким телом и позволял себе оскорбительные вольности. «Но сейчас, — прошептал предатель-мозг, — ты хочешь, чтобы он так тебя держал и так ласкал…»

Каттер встал и увлек за собой Уитни, знакомые руки легли на нее, бедра прижались к ее бедрам. Поддерживая ладонями ягодицы, он наклонил голову к дрожащему полуоткрытому рту, поцеловал сначала легко, как будто это был ее первый поцелуй, потом медленно, постепенно усиливая давление, дразня, дожидаясь ответа.

Уитни стояла перед ним без блузки, закинув голые руки ему на шею; она стала его целовать в ответ, закрыв глаза, смущенная тем, что сдается. Уступчивость была неизбежна, однако Уитни чувствовала, что почему-то должна сдерживать себя, не отдаваться полностью… Но ведь он ее муж, он имеет право так ее держать — интимно прижавшись всем телом…

Каттер положил одну руку ей на живот, другая обожгла голую спину, пальцы подцепили кружевные бретельки, и нижняя рубашка упала, открыв груди. Вместо того чтобы накрыть их ладонями, он погладил узкие плечи, пробрался под растрепанные локоны, поиграл завитками волос. Он сжимал шелковые волокна, они цеплялись за руку, он запрокинул ее голову и перенес губы на изгиб шеи под подбородком.

— Каттер, — простонала она и уперлась руками ему в плечи. Какая-то часть ее существа все еще сопротивлялась, но сжатый узел внутри уже распрямился и рвался наружу.

— Да, любимая? — Он вдохнул сладкий запах шелковой кожи. — Ты готова? Господи, а я готов с того момента, как в первый раз тебя увидел…

Слова затерялись в путанице завитков на виске, потом губы оказались на ее губах. Он поцеловал глубоко, язык пламени прожег ее насквозь. Уитни не понимала, как можно это вынести, она трепетала и чувствовала, что он тоже дрожит. Обжигая шелковую кожу, его руки медленно спустились к ребрам, подхватили кружево нижней рубашки, он снял ее через голову и бросил на пол. Холодный воздух студил плечи, но Уитни горела огнем. О Боже, как можно сопротивляться этим рукам, когда они гладят ее груди и пальцы искусительно задерживаются на отвердевших сосках?

От них огонь промчался вниз, сквозь живот до самых кончиков пальцев, и она так ослабела, что упала бы, если бы Каттер не подхватил ее на руки.

— Каттер! Каттер, я больше не могу… это просто… пожалуйста… — шептала она, сама не зная, о чем просит, но зная, что у него есть ответ.

— Я знаю, любимая, знаю, — бормотал он низким, охрипшим голосом. — Я просто подержу тебя… где там у нас пуговица на юбке? А, вот она… нет, любимая… ну вот, сняли…

Он не в первый раз видел ее обнаженной, но Уитни почему-то смутилась и покраснела, когда остатки одежды соскользнули с нее и шелковой лужицей улеглись возле ног. Она инстинктивно прикрылась руками, и Каттер их мягко отнял.

— Не надо, не закрывайся от меня, тигренок, — густым, волнующим голосом сказал он, словно обласкал разгоряченные щеки. — Не прячься. Я собираюсь поцеловать тебя, вот и все. Открой ротик… дай тебя попробовать. Ты вся как мед, мягкая, сладкая… все хорошо. Это только рука, это рука до тебя дотронулась, вот здесь, где атлас и шелк… разве тебе не нравится?

Голова закружилась, все чувства взбунтовались — его ладонь оказалась между ног, она поглаживала кругами, отчего по телу пробегала дрожь. Она вцепилась в него, забыв про стыд, под пальцами оказалась рубашка — она смутно понимала, что он полностью одет, а она обнажена, но это почему-то не имело значения. Значение имел только жар, разбежавшийся по телу, вибрирующему под его рукой. Она вскрикнула.

Тяжело дыша, смущаясь оттого, что не понимает, откуда эта потребность быть еще ближе к нему, Уитни почувствовала, что его руки подхватили ее, ноги прошагали по комнате, и под спиной оказалась перина. Каттер прижался губами ко рту в глубоком поцелуе, рука вернулась на место и продолжила ласки, отчего Уитни закружилась, как лист в водовороте.

Рука исчезла, и Уитни открыла глаза — она увидела, что он нетерпеливо срывает с себя одежду, рвет пуговицы на рубашке и жилете, выпрыгивает из штанов. Она поскорее закрыла глаза. Матрас прогнулся под его телом, он притянул ее к себе — он лег не сверху, а рядом, уместив длинную ногу между ее ногами.

— Каттер…

Голос был похож на рыдание; Каттер вдавил ее в угол между согнутыми коленями и плоским животом, чтобы она ощутила его жар. Он прерывисто дышал, голос срывался.

— Уитни, посмотри на меня. — Она отвернулась, не желая смотреть на четкие линии его тела. — Тигриные глазки, посмотрите на меня — или ты боишься?

— Боюсь, — с силой сказала она в раскаленное пространство между их телами, и Каттер засмеялся.

— А я думал, ты ничего не боишься, — пошутил он и слегка отодвинулся — между ними прошелестел ветерок. Он приподнял ей подбородок, она была вынуждена встретиться с ним глазами, зелеными и текучими от желания. — Тебе нечего бояться. До сих пор я не причинял тебе вреда… как мог бы, — быстро добавил он, увидев протест в ее глазах, — а сейчас совсем не хочу как-то обидеть.

Он взял обе кисти в свою руку, провел ими по своей груди, вниз по животу, потом еще ниже. Уитни услышала, как он захлебнулся, когда она провела по нему рукой.

— Ну вот, — сказал он, когда снова обрел возможность говорить, — не так уж плохо, верно?

Она кивнула, спутанные волосы пощекотали ему подбородок, он расцепил пальцы, державшие ее руки, и слегка подвинулся. Подумал: бедный тигренок, она все еще боится. Странно, но он чувствовал себя так, как будто сам впервые испытал страсть. Это было удивительное чувство: прилив жара, от которого он содрогался, вызывал желание доставить ей удовольствие. Он надеялся, что она простит его за то, как он себя повел, когда она в первый раз хотела поведать ему свои страхи. Тогда он не стал слушать, но сейчас был весь внимание…

Золотистые глаза Уитни были полузакрыты, из-под век чувственно поблескивали глаза, а губы приоткрылись — влажные, опухшие от его поцелуев; тонкие брови изогнулись.

Она неуверенно обняла его, не зная, что с ним делать;

Каттер стал водить руками по ее телу в медленном, эротическом ритме, массируя и ожидая реакции. Когда у нее участилось дыхание, он раздвинул ей бедра и опустился между ними, прижавшись губами к губам, чтобы заглушить протест.

Уитни прогнулась, она хотела его, но не знала, как он ее хочет — о, она понимала, что как мужчина женщину он ее хочет, но хочет ли он ее вообще? Ее душу и всю ее? И почему это сомнение не уменьшает желание? Он может дать ей облегчение… Все страхи отлетели перед лицом этой пытки, сжигающей изнутри, так что она могла думать только о Каттере — как Каттер ее держит, как руки Каттера ее ласкают, как тело Каттера избавляет от трепещущей боли…

Каттер медленно продел пальцы сквозь ее пальцы, завел ей руки за голову и опустился. Минувшие два месяца он боролся с неистовой потребностью, переполнявшей тело, и сейчас тревожился, что может накинуться на нее слишком стремительно. Что в этой женщине такого, что она захватила его целиком? У него было десять, нет, сто других женщин, но никогда он не чувствовал такого яростного желания, как сейчас.

Чувствовать ее теплое тело под собой было пыткой, и когда он скользнул в ее струящийся бархат, он ощутил неведомый ранее пьянящий натиск. Он замер на мгновение, боясь шелохнуться, но потом начал медленно качаться, и когда ускорился, ее бедра стали подниматься ему навстречу. Он старался сдерживаться, пока не услышал ее крик — она конвульсивно обхватила его руками, горячо дыша в щеку. И через мгновение он соединился с ней, прерывисто и тяжело дыша, как и она.