— Я пришел к себе одеваться к свадьбе, а мой Иошка выложил мне вот это.

— Не тот цвет? В светло-серых не положено жениться?

— Нет. На них пятно.

— Ты не мог выяснить это с Иошкой? Почему ты пришел ко мне?

— Они запачканы кровью! И Штефан протянул ей свои брюки. Таня не двинулась с места.

— Ай-ай-ай! — покачала она головой. — Что с твоим Иошкой? Как он мог не заметить это?

— Уж он-то заметил! И сделал так, чтобы это заметил я!

Таня все уже поняла, но не сдавалась.

— Ты не спросишь меня, чья это кровь? — спросил Штефан.

— Твоя?

— Нет.

— Ну, Когда ты дрался с Павлом…

— Нет. Я последний раз надевал их вечером в Данциге. Так как? Почему ты молчишь, Таня? Таня тяжело вздохнула:

— О Господи, Штефан! Что же тебя так беспокоит? Ты сказал, что для тебя это не имеет больше значения.

— Не имело значения то, что ты не девушка! Но важно, что на самом деле ты была девственницей!

Он уже почти кричал. Таня без сил опустилась в кресло.

— Я ничего не понимаю, Штефан. Мне показалось, что ты недавно утверждал совсем обратное. Ты принял меня как далеко не добродетельную женщину.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ни разу даже не попыталась намекнуть на истину.

— Ничего подобного. Если мне не изменяет память, по прибытии в Новый Орлеан утром я призналась тебе, что у меня не было мужчин, кроме тебя!

— Да, но это было сказано так насмешливо! Нет, даже с издевкой. Как я мог поверить тебе?

Таня нахмурилась. Что за разговоры в день свадьбы?

— Штефан, я не понимаю, почему ты раздражен? Потому, что я оказалась девушкой, или потому, что ты не знал этого?

— Я злюсь на себя самого, Таня, — признался он растерянно.

— Чудеса, да и только! Неужели я ни в чем не виновата на этот раз?

— Виновата. Ты позволила мне распуститься до такой степени, что я позволял себе оскорблять тебя ужасными словами и подозрениями, а ты терпела все это и не решалась защищаться. Я ревновал, мучился, как последний болван, но не в этом дело. Как можно было не бороться, не переубедить!.. Ты же, напротив, говорила такие…

— Я делала это назло, Штефан, — проговорила Таня. — Если ты почувствовал насмешку, когда я сказала правду, почему ты не уловил ее, когда я лгала?

— Потому что я последний болван, Таня. Вспыльчивый и упрямый.

— Верно, — усмехнулась она. — А как еще я могла тебе доказать свою невинность? Я отдалась тебе. И что это доказало? Пойми, я не из тех, кто будет трясти простынями перед носом любовника. У меня есть гордость.

Штефан залился краской.

— Таня, умоляю тебя, прости меня за все! — сказал он с мольбой в голосе. — Даже вчера ночью я не понял, что ты говоришь правду!

— Не надо, Штефан! — Таня подошла к нему и, взяв в ладони его лицо, посмотрела ему в глаза. — То, что ты сказал вчера, решило для меня все. Только любя меня по-настоящему, можно отказаться от мыслей о моем прошлом. Ты любишь меня?

— Я никого никогда в жизни так не любил! — медленно произнес он и, помолчав немного, спросил:

— Тебя правда не волнуют мои шрамы?

— Волнуют! — Таня осторожно поцеловала каждый. — Они делают тебя таким мужественным! Я не променяю тебя со всеми твоими шрамами на сотню прилизанных красавцев.

— Ну если у тебя такой извращенный вкус в отношении внешности, то тебе должен понравиться и мой дурной характер.

— Характер твой мне тоже нравится. К моему строптивому нраву вполне подходит.

Он рассмеялся и потянулся к ней:

— Так ты любишь меня?

— Да, разумеется, глупый!

Штефан радостно улыбнулся:

— Тогда мы должны скорее пожениться, Танечка! Если ты, конечно, больше на меня не сердишься.

— Я сержусь? Я горю желанием венчаться с вами, мой повелитель!

— Ты моя повелительница!

Таня просияла — Отныне ты действительно мой навсегда!