Пролог

Вайоминг, 1863

Томас Блэр стоял на холме и смотрел на долину, где среди зарослей можжевельника и пушистых сосен спряталось его ранчо. В его глазах светилась гордость. Домик был небольшой, бревенчатый, в нем всего три комнаты.

Но он, без всякого сомнения, выдержит любые зимние метели. Рэчел сказала, что она не имеет ничего против такого жилья. В конце концов, они начали свое дело только два года назад. И еще будет время построить такой дом, которым она станет гордиться.

Как терпелива его молодая красивая жена и как он ее любит! Рэчел — сама доброта, красота и добродетель! Рэчел и ферма, которая — теперь уже совершенно ясно — станет процветающей, — это все, что он хотел от жизни и что получил. Все? Ну… Может, и не совсем все. Вот если бы Бог послал им сына, но у Рэчел случилось два выкидыша. У них есть один ребенок. Дочь. И вся обида Томаса замкнулась на Джессике — она не сын! И было отчего: по ошибке всю первую неделю ее жизни он считал, что у него родился мальчик. И он даже окрестил его Кеннет. Кеннет Джесс Блэр. Вдова Джонсон, принимавшая роды — доктора не отыскали, — так боялась Томаса, что не открыла ему правду. Он ведь так хотел мальчика. И Рэчел, которая едва не умерла при родах и так ослабла, что не могла кормить ребенка грудью, тоже думала, что подарила Томасу сына.

Для обоих был настоящий удар, когда миссис Джонсон не могла уже больше терпеть и, дрожа от страха, сказала правду. Как Томас был огорчен! Он больше не хотел смотреть на ребенка. И никогда не согревал дочь даже ласковым словом, не в силах простить ей, что она девочка.

Все это произошло восемь лет назад, в Сент-Луисе. Томас женился на Рэчел за год до этого, и она уговорила его поселиться в городе. Ради нее он бросил горы и долины Запада, где провел большую часть жизни, охотясь с капканами и снабжая форты продуктами питания.

Сент-Луис был слишком цивилизованным местом и слишком маленьким для человека, привыкшего к просторам и великолепию Роки Маунтэнз с благостной тишиной долин. Но он был прикован к городу целых шесть лет — родители Рэчел оставили ей склады, и он с их помощью снабжал продовольствием поселенцев, направлявшихся на Запад. На его Запад. На его широкие просторы. Когда нашли золото в Колорадо и Орегоне, у Томаса возникла идея снабжать мясом рудники и маленькие городки, которые выросли на столь хорошо известных ему землях.

Эта идея могла умереть, но Рэчел поддержала Томаса. Она никогда не испытывала трудностей, никогда не жила за пределами города, но она любила мужа и знала, как он несчастен в Сент-Луисе. И, преодолевая внутреннее сопротивление, она согласилась продать склады и отпустила Томаса на целый год, который ушел у него на то, чтобы начать новое дело, собрать одичавших бычков в Техасе; купить крупных восточных коров для скрещивания и построить домик. Наконец он привез Рэчел, попросил ее придумать название для ранчо. Она назвала его Роки Вэлли.

Единственное желание Рэчел перед тем, как начать совсем другую жизнь, состояло в том, чтобы дать дочери образование, которое она получила бы, останься они в Сент-Луисе. Она захотела отдать Джессику в частный колледж для юных леди, в котором училась сама с пяти лет. Томас с готовностью согласился, радуясь, что, может быть, никогда больше не увидит свою дочь.

Его дочь называла себя К. Джессика Блэр. Джессика, как звала ее Рэчел, предпочитала, чтобы те, кто не видел ее имени написанным на бумаге, воспринимали “К” не как инициал, а как имя Кэй. Носить имя Кеннет было ужасно для такой куколки, как она. У нее были волосы цвета воронова крыла, глаза, и весь ее облик пронзительно ярко повторял отца и неотступно напоминал ему о страстном желании иметь сына…

Но скоро должны произойти перемены. Рэчел снова забеременела, и, поскольку самая тяжелая часть работы по устройству новой жизни закончена, он мог больше времени посвящать жене. Скот перезимовал дважды, стадо увеличилось в числе, а при первом перегоне скота в Вирджиния-Сити, где он каждую голову продал вдвое дороже, чем мог бы в Сент-Луисе, он испытал радость от успеха. И вот теперь он дома гораздо раньше, чем обещал Рэчел. Ему не терпелось рассказать ей о своей удаче. Он хотел удивить Рэчел, обрадовать ее, заниматься с ней любовью весь остаток дня, чтобы никто не мешал. Он не был дома почти месяц, и как же он соскучился по ней!

Томас стал спускаться с холма, рисуя в своем воображении ее удивление и радость, когда она увидит его. Во дворе никого не было, Уилл Фенгл и его старый друг Джеб Харт, которого Томас оставил присмотреть за хозяйством, сейчас на пастбище индейцев-шошонов. Полукровка Кейт, конечно, хлопочет на кухне.

В главной комнате было пусто, из кухни приятно пахло печеными яблоками и корицей. Томас заглянул в дверь кухни и увидел на столе пирог. Никого, и так тихо… Он подумал, что Рэчел, видимо, вздремнула на их широкой мягкой кровати, которую пароходом доставили из Сент-Луиса. Он прислонил свои ружья к стене, чтобы они не мешали, и тихонько приоткрыл дверь спальни, боясь разбудить свою любимую золотоволосую Рэчел.

Но она не спала. То, что увидел Томас, было настолько поразительно, что у него волосы встали дыбом. То, что он увидел, вдребезги разбило все его мечты. Его жена занималась любовью с Уиллом Фенглом. Ее руки обвивали спину Фенгла, слава Богу, он не видел ее лица!

— Полегче, женщина, — со смешком хрипел Уилл. — Нет никакой спешки! Боже мой, как ты оголодала!

В самой глубине груди Томаса начал зарождаться звук, который нарастал и вылился в такой дикий рев, от которого стыла кровь.

— Убью! Убью обоих!

Уилл Фенгл в мгновение ока слетел с постели, схватил с пола разбросанную одежду, увидел, что Томаса Блэра на пороге нет, — а это означало, что ему пришел конец, потому как Томас побежал за ружьем.

— Не уходи, Уилл. Пусть он только посмотрит…

— Ты что, сумасшедшая? — завопил Уилл. — Этот человек сперва стреляет, а потом смотрит. Оставайся и объясняйся с ним, если тебе жизнь не мила… — И, не договорив, он выскочил в узкое окно.

Красная пелена злобы, смешанная с болью, ослепила разум. Томас ворвался в спальню и, не глядя, выпустил две пули. Когда пелена рассеялась, он обнаружил, что кровать пуста. Никого не было и в соседних комнатах. Он услышал только стук копыт удаляющейся галопом лошади и выскочил наружу, разряжая ружья в маячившее на коне оголенное тело Уилла. Но и эта пуля прошла мимо.

— Рэчел! — вопил Томас, перезаряжая ружье. — Тебе не уйти, как и ему, Рэчел! — Он огляделся, обежал вокруг дом и ринулся к конюшне.

— Ты не спрячешься от меня, Рэчел!

Но и там никого. И чем дольше он искал, тем сильнее разгоралась его ярость. Хладнокровно, без малейшего колебания он пристрелил двух лошадей, вернулся ко входу в дом, убил собственную лошадь.

— Мы посмотрим, сумеешь ли ты теперь убежать, Рэчел, — вопил он, закинув голову к небу. И его голос эхом пронесся по всей долине. — Ты никогда не выберешься отсюда без лошади! Ты слышишь меня, сука? Ты умрешь — или от моей руки, или где-нибудь в прериях, но для меня ты уже мертва!

Потом он вернулся в дом и поискал чего-нибудь выпить. Когда алкоголь подействовал, ярость его сменилась сердечной болью, а затем снова перешла в ярость. Он поминутно вскакивал и смотрел в окно — нет ли поблизости жены. Чем сильнее он напивался, тем ярче рисовались в его мозгу планы мести. Индейцы из племени шайенов и сиу, с которыми он торговал и подружился, порой жили ради мести, умирали из-за нее. И не находили успокоения, не доведя дело до конца.

Теперь он понимал их. Опьянев, Томас соображал медленно, но это — сообразил.

Когда Джеб вернулся в полдень с пастбища и требовательно спросил, кто убил лошадей и где женщины, Томас не стал ничего объяснять. Он наставил на него ружье и велел Джебу скакать в форт Ларами, перехватить его людей и задержать их там на неделю. И Джебу тоже приказал оставаться вместе с ними. Он дал Джебу часть золота, которое получил за проданное стадо.

Джеб не стал спорить с пьяным, тем более стоя под дулом ружья. Он знал Томаса Блэра почти тридцать лет и в голове не держал, что надо волноваться за женщин, остающихся с Томасом.

Итак, Джеб уехал.

А Томас продолжал ждать и пить. В какой-то момент он вспомнил про Кейт и удивился: а она где? Но он не задержался на этой мысли. Он вообще не размышлял об индианке — дочери белого и шошонки. Ее отец в свое время попросил Томаса присмотреть за ней, как бы с ней чего не случилось. Чего он боялся, то и произошло. Томас нашел девушку в форте, развлекавшую солдат. Он забрал ее и привез на ранчо. Кейт была благодарна за приют, а Рэчел обрадовалась помощнице.

Томас никогда не обращал внимания на Кейт и на ее страстные, полные надежды взгляды, которыми она его провожала. Он никогда не смотрел ей в глаза и не хотел знать, что в них. Его глаза глядели только на Рэчел с самого начала и до сих пор.

Томас ждал и ждал. И не напрасно. Рэчел вошла в дом, когда солнце стало садиться. Он подскочил к ней, прежде чем она успела сказать хоть слово. Он бил ее и не мог остановиться. Он кричал на нее и не давал ответить, и обвинения обрушивались на нее с каждым ударом. Потом она уже не могла ответить, язык ее был разорван, челюсть сломана. Два пальца и кисть правой руки болтались, как чужие, когда Рэчел пыталась защищаться от его кулаков. Глаза опухли и ничего не видели, когда она попыталась подняться на ноги. Но он стал бить ее ногами, без остановки, пока не затрещали сломанные ребра. Внезапно он остановился.

— Убирайся вон! — донеслось до нее после тишины, наполненной его агонизирующим дыханием. — Если ты выживешь, я не хочу тебя больше видеть. Если нет — я похороню тебя, как положено. А теперь убирайся, пока я тебя не добил…

Джеба разобрало любопытство: что же все-таки произошло на ранчо? И той же ночью он поторопился вернуться — будто что-то почувствовал… Он нашел Рэчел на вершине северного холма, куда она сумела взобраться и где потеряла сознание. Он долго не мог узнать, что с ней случилось и почему. Но в тот момент он знал лишь одно: если несчастной не помочь, она умрет. А до ближайшего доктора ехать целых два дня.

Глава 1

Вайоминг, 1873

Блю Паркер увидел ее за милю. Она рысью ехала на ширококостном жеребце, на котором вернулась домой в прошлом году. Лошадь была самая норовистая, которую только можно вообразить. Да и сама Джессика Блэр — та еще штучка. Но не всегда. Иногда она — сущий ангел. И могла лишить мужчину всех его защитных инстинктов, все в нем перевернуть…

Сам Блю потерял сердце сразу же, как только она ему улыбнулась. Это было два года назад, в тот день, когда Блю явился наниматься к ее отцу сезонным работником. Он остался после окончания срока и хорошо узнал Джесси. Работая бок о бок с ней, он то страстно желал ее, то ненавидел. Но это — когда она была с кем-то еще или когда ругалась с отцом или тем, кто подвернулся под руку. Она могла быть очень жестокой. Ее грубость иногда выливалась в брань. Но Блю понимал, что у Джессики Блэр нелегкая жизнь. И ему хотелось облегчить ее. Когда он отважился однажды просить ее руки, девушка решила, что он шутит…

Она подъехала ближе и помахала Блю рукой. Он затаил дыхание в надежде, что она остановится.

В последнее время он видел ее редко. После того как умер отец Джесси, она перестала работать на пастбище… Вплоть до последней недели. Когда вдруг приехали они. Блю никогда не видел ее в такой ярости, как неделю назад. Она фурией вылетела из дома, едва не убив своего коня, на бегу вскочив в седло…

Джесси действительно остановилась, нагнувшись к нему в седле, улыбка тронула ее губы, и она спросила Блю:

— Вчера Джеб клеймил телят у Южной бухты. Ему нужен еще один работник, Блю.

Она знала, каким будет ответ. Он кивнул, его лицо расцвело от удовольствия, а она широко улыбнулась. Сегодня Джесси чувствовала себя способной на все. Она проехала мимо других работников, но обратилась именно к Блю. Полная отваги, она бросила вызов:

— Давай паперегонки! И если я приду первая, ты меня поцелуешь!

— Давай!

Бухта была в нескольких милях отсюда, и, конечно, Джесси выиграла. И если бы даже гнедой конь Блю был так же хорош, как ее Блэк Стар, Блю не позволил бы ему выиграть.

Джесси вся отдалась скачке, и напряжение, которое, точно сжатая пружина, сидело в ней, вышло. Переведя дух, она спрыгнула с лошади и со смехом повалилась в высокую траву. Блю настиг ее через минуту, желая получить выигранный поцелуй. И никакая другая награда не обрадовала бы его так сильно.

От его поцелуев ее бросает в жар. Его поцелуи бесподобны. Она убедилась в этом еще весной. Ей так понравилось! То был ее первый в жизни поцелуи. Другие мужчины тоже не прочь поцеловаться с ней, и она это знает, но к ней, хозяйской дочке, боялись приставать, к тому же они знали ее, нрав. Так что никто не осмеливался. Но Блю — да. И она ничего не имела против.

Он был очень привлекателен, этот Блю Паркер. С золотыми волосами, синими глазами, в которых она без запинки читала, как он желает ее. Многие мужчины, впрочем, смотрели на нее так, как он, даже мужская одежда, которую заставлял носить ее отец, никого не обманывала.

Ее отец… При мысли о нем свинцовая тяжесть легла на ее душу.

Еще несколько месяцев назад Джесси впадала в уныние от мысли, как она одинока в этом мире. Теперь она одинокой не была, но это ей не нравилось еще больше. И что дернуло отца написать письмо, которое привело их на ранчо. Она видела письмо, узнала почерк отца, но почему он это сделал? Непостижимо! Как Томас Блэр мог попросить помощи у женщины, которую ненавидел всей душой и больше всех на свете! И разве Джесси не знала все последние десять лет, как он ее люто ненавидел? И не научилась ли она у отца собственной ненависти?

Но ее отец все-таки написал это письмо. А потом умер, и письмо отправили адресату, согласно отцовской воле. Тогда появились они и положили конец вновь обретенной свободе Джесси. И она ничего не могла поделать.

Как несправедливо! Джесси не нуждалась в опеке. В конце концов, ее отец сделал все, чтобы она сама могла побеспокоиться о себе, постоять за себя. Она научилась охотиться, ездить верхом, стреляла лучше многих мужчин. Она могла управлять фермой не хуже отца.

Блю сидел поодаль, понимая, что девушке надо подумать. Она вспоминала первые восемь лет своей жизни, перед тем как отец забрал ее из пансиона и привез на ранчо. Он силой заставил ее узнать правду о матери, о том, как он поступил с ней. Но Джесси продолжала любить отца, несмотря ни на что. Казалось, она никогда не переставала его любить, даже ненавидя. Разве не горевала она, не рвала на себе волосы, когда его не стало? Разве не хотелось ей самой убить того, кто всадил в него пулю? Но в то же время она понимала, что его смерть — это свобода от него. Конечно, не такой ценой хотелось ей обрести свободу, но тем не менее у нее возник шанс стать снова самой собой. А не тем существом, которое сделал из нее Томас Блэр. А теперь снова ее лишили свободы Джесси призналась себе, что ей нестерпимо захотелось потрясти их, привести в смятение, показать им, что из нее вылепил Томас. Джесси хотела, чтобы она почувствовала свою вину, чтобы ее замучили угрызения совести и чтобы она поверила, что Джессика — дикая и развратная. Именно с этой целью девушка спрятала все красивые платья, которые недавно купила, всю парфюмерию, ленты, украшения. И она выбрала Блю для того, чтобы он занялся с нею любовью, да так, чтобы она обнаружила, это и была бы в шоке.

Мысль об этом вернула ее к Блю, который подобрался к ней ближе и, когда она повернулась к нему, страстно поцеловал ее. Ее голубая хлопчатобумажная рубашка, казалось, расстегнулась сама собой, когда он сжал ее в объятиях, и девушка почувствовала его руку на своей груди. Должна ли она остановить его?

Она услышала, как кто-то кашлянул, и уже не надо было решать, останавливать ли Блю. Она была в общем-то благодарна всаднику, подъехавшему к ним, и в то же время представляла себе, как она выглядит со стороны. Она молилась про себя, чтобы это был Джеб, который бы все понял.

Осторожно Джесси выглянула из-за плеча Блю, и кровь прилила к ее лицу. Это был не Джеб, а незнакомец на красивой лошади рыжего цвета. Мужчина смотрел на них сверху вниз, и каждая линия его тонкого смуглого лица выражала насмешливый интерес.

Он был молод и, черт возьми, красив! Джесси никогда не видела мужчину такой красоты, и непонятно почему она вдруг почувствовала себя оскорбленной. Почему это он так на нее пялится?

Блю попытался встать, смутившись, но Джесси схватила его за рубашку, кинув злобный взгляд, и он чуть не распахнул ее грудь перед незнакомцем. Блю покраснел еще сильнее и глупо ухмыльнулся. А Джесси продолжала в упор смотреть на него, застегивая свою рубашку. Закончив, она толкнула его, и оба поднялись.

— Сожалею, что помешал, — произнес незнакомец низким голосом, который свидетельствовал об обратном — он ничуть не сожалеет. Наоборот, развлекается. — Мне нужна помощь, и только поэтому я остановился…

— Какая еще помощь? — спросил Блю.

— Я ищу Роки Вэлли и миссис Юинг. В Шайенне мне сказали, что надо ехать на север целый день и я попаду на ранчо. Но мне не повезло ни вчера, ни сегодня. Не подскажете, куда же мне ехать?

— Вы…

— Проехали мимо, — перебила Блю Джесси, незаметно толкнув его в бок. Она вышла из-за его спины, смущения как не бывало — его место занял гнев. — И вы сейчас очень далеко от Роки Вэлли.

Чейз Саммерз, так звали незнакомца, смотрел на девушку, стоявшую перед ним в воинственной позе. Ее внезапная враждебность смутила его. После той сцены, которую он застал, Чейз никак не ожидал, что она столь юна. На вид он дал бы ей лет четырнадцать-пятнадцать, совсем ребенок. Девушка постарше не напялила бы на себя такие поношенные брюки. А парню, похоже, лет двадцать, он достаточно взрослый, чтобы понимать, что развлекается с ребенком.

Впрочем, это не его дело. Выражение лица Чейза не переменилось, даже когда зелено-голубые глаза стали метать в него молнии. Но черт возьми, она была прелестна! И эти необычные глаза околдовывали.

— Но… — начал было Блю, но девушка снова толкнула его в бок.

— Я не знал, что я проехал мимо, — сказал Чейз. — Вы покажете, куда мне ехать?

— Езжайте дальше на север, мистер, — ответила Джесси и грубо предупредила:

— И на обратном пути не ездите этой дорогой. Мы не любим, когда чужаки топчут нашу землю.

— Я запомню это, — ответил Чейз, кивнул и тронулся в путь.

Джесси уставилась ему в спину, прежде чем почувствовала, что Блю так же уставился на нее. Выражение его лица являло смесь злости и недоумения. Она отвернулась, потянулась за своим ремнем от револьвера, застегнула его, не поднимая глаз на Блю.

— Постой-ка! — Блю поймал ее за руку, когда она поднимала с земли шляпу и хотела уже направиться к лошади. — Какого черта ты наврала?

Она попыталась увернуться.

— Я ненавижу чужаков.

— А при чем тут вранье?

Джесси вырвала свою руку, повернулась к нему лицом, глаза выражали всю ярость, кипевшую внутри. Блю чуть не забыл, из-за чего сам рассердился, увидев ее глаза в голубовато-зеленом пламени. Ее грудь вздымалась, длинные волосы разметались по плечам. Ее правая рука лежала на револьвере, и хотя он сомневался, что Джесси может выстрелить в него, угроза в этом жесте таилась. И он больше не пытался снова схватить ее за руку.

— Джесси, я не понимаю! Может, ты объяснишь, из-за чего ты впала в такую ярость?

— Из-за чего? — выкрикнула она. — И из-за тебя, и из-за него!

— Я знаю, что я.., но…

— И чтобы ты никогда больше не смел прикасаться ко мне, Блю Паркер! Он нахмурился.

— Хорошо, а он-то что такого сделал? Почему ты ему наврала?

— Ты же слышал, кого он ищет!

— Ну и что?

— Ты думаешь, я не могу догадаться, зачем он ее ищет?

Блю пытался уловить ее мысль.

— Но ты же ничего точно не знаешь?

— Разве? Такой красавчик наверняка один из ее любовников. И будь я проклята, если пущу его на свое ранчо! Чтобы они соединились под моей крышей!

— И что ты собираешься делать, когда он узнает, что ты наврала, и вернется?

Джесси слишком разъярилась, чтобы о чем-нибудь думать.

— А кто сказал, что он вернется? Он, видно, из города, как и она. Он из тех, кто заблудится в трех соснах, — добавила она с презрением. — Ты разве не заметил, как он вырядился? Он явно из тех типов, кто и дня не проживет без финтифлюшек. Если доедет до форта Ларами и вернется в Шайенн, ему уже не захочется снова катить на пастбище, где до ближайшего салуна скакать не один день. И вернется туда, откуда пришел, и будет ждать, когда она сама явится к нему. Блю покачал головой.

— Ну ты и ненавидишь ее…

— Да, ненавижу!

— Это же ненормально, Джесси, — сказал Блю хрипло. — Она же твоя мать.

— Она не мать. — Джесси отступила назад, будто он ударил ее. — Не мать! Моя мама никогда бы не бросила меня. Она никогда бы не позволила Томасу Блэру превратить меня в сына, которого он так хотел. Моя мать умерла здесь. Эта женщина — просто шлюха. Ей никогда не было до меня дела.

— Может, Джесси, тебе просто больно? Джесси захотелось плакать.

— Больно? — переспросила она.

Сколько раз она плакала ночами, потому что не было никого в ее жизни, кто бы облегчил боль этой самой жизни! Жизни, которую она так ненавидела! И не случилось ли все это из-за ее матери? Что бы ни делал ее отец, он делал назло этой суке — только так он называл ее мать. Он запретил Джесси вернуться в колледж, потому что ее мать хотела, чтобы она получила образование. Он запрещал ей все, что имело хоть какое-то отношение к женскому облику, потому что ее мать хотела видеть ее леди. Он сделал из нее то, кем она стала. Он понимал, что такой мать возненавидит ее. Он влез в долги, чтобы построить дом, который подошел бы и для королевы, и то лишь потому, что такой дом должен был понравиться матери. Но она никогда не будет жить в нем.

— То время давно прошло, когда от этого было больно, — тихо сказала Джесси. — Я обходилась без нее слишком долго, и она не нужна мне сейчас.

И прежде чем слезы брызнули из глаз, она побежала к лошади. Ей надо выплакаться, но никто не должен видеть ее слез. И Джесси рванула подальше от ранчо, прочь от причины ее слез.

Глава 2

Когда Джесси въезжала во двор, солнце уже заходило и небо на западе стало полосатым. У кромки гор темно-красная полоса переходила в фиолетовую. Заходящее солнце четко освещало крыльцо дома, и поэтому Джесси объехала дом сзади, чтобы войти через кухню, не попадаясь никому на глаза. Она отправила Блэк Стара в конюшню, ласково похлопывая по теплой спине. Он сам найдет свое стойло и будет ждать, когда она придет чистить его. Она хотела есть, надеялась что-нибудь перехватить, прежде чем заняться конем.

Блэк Стар подождет несколько минут. Он никогда не имел ничего против того, что делала Джесси. Он мог укусить, лягнуть кого-то, но с Джесси он вел себя идеально. Белый Гром знал, что конь будет ласков с ней, когда дарил этого жеребца. Белый Гром знал лошадей, как никто. Он растил его специально для Джесси.

Это был щедрый подарок, тем более что у Белого Грома не так-то много лошадей. Но это же Белый Гром! Блэк Стар — не единственный его подарок за годы их дружбы. Белый Гром был действительно близким другом, как и старый Джеб. Вот почему Блэк Стар стал для нее таким дорогим. И при мысли об этом, наблюдая, как конь направлялся трусцой в конюшню, Джесси почти забыла про еду. Но желудок упрямо напомнил о себе. Она вошла в дом и тихо закрыла за собой дверь.

Запахи ужина доносились из большой комнаты, но Джесси решила, что придет позднее, чтобы наесться стряпни Кейт. А пока она нашла свежий хлеб и улыбнулась, предвкушая удовольствие. Вдруг Джесси услышала голос матери, он доносился из комнаты, и улыбка разом сошла с ее лица. Она отломила кусок хлеба и направилась к выходу. Но внезапно услышала другой голос.

Она замерла и притаилась. Неужели она ошиблась? Нет, тот же голос. Она подкралась к двери, за которой говорили. Голоса стали яснее, и ее лицо залилось краской. Она вспомнила дневную сцену. Проклятие! Еще раз проклятие! Это ужасно быть пойманной на лжи!

Джесси шла на цыпочках — на ней были сапоги для езды верхом с каблуками в два дюйма. Слава Богу, она никогда не надевала шпоры, когда садилась на Блэк Стара. Заглянула в комнату, набитую дорогими вещами, накупленными Томасом Блэром. И долг за них должна выплачивать теперь Джесси.

На софе рядышком, спиной к ней, сидели ее мать и тот незнакомец. Джесси смотрела на них во все глаза.

Он снял шляпу, Джесси увидела, что у него вьющиеся каштановые волосы до плеч.

— Даже представить себе не могу, что это за девушка, Чейз, — говорила Рэчел. — Я всего неделю здесь и не знаю соседей Джессики.

— Неужели они все так враждебны к тебе, как эта маленькая развратница? Если бы я не встретил работников по дороге, я бы снова ночевал на пастбище. А мне хватило и одной ночи.

Рэчел рассмеялась.

— Похоже, ты слишком привык к цивилизации, с тех пор как я видела тебя в последний раз.

— Ну если можно назвать коровьи городки Канзаса цивилизацией… — Чейз с сомнением покачал головой. — Впрочем, любая комната в самой захудалой гостинице и горячая еда лучше одинокого костра под открытым небом.

— В общем, я рада, что ты здесь. Когда я посылала телеграмму, я не была уверена, что ты ее получишь. Ты же вечно в разъездах. Потом, я не была уверена, захочешь ли ты приехать…

— Разве я тебе не говорил, что как только понадоблюсь, дай знать, и все.

— Я помню. Но никто из нас не думал тогда, что так случится. По крайней мере я не думала.

— Да, ты не любишь просить помощи.

— — Как хорошо ты меня знаешь, — хитро рассмеялась Рэчел, и этот смех полоснул Джесси по сердцу.

— Так в чем дело, сударыня? — спросил Чейз. Джесси напряглась. Ей не нравились его мягкие манеры.

— Я не вполне уверена, Чейз, — нерешительно начала Рэчел, — по крайней мере ничего особенного еще не случилось. И, возможно, я обратилась за помощью к тебе напрасно, я имею в виду…

— Ну давай, — резко прервал ее Чейз, — на тебя не похоже — ходить вокруг да около.

— Просто дело в том, что мне неловко, если я вызвала тебя без нужды.

— Забудь об этом. И обоснованно твое беспокойство или нет, но я здесь. Меня ничто не держало в Абилене и мне все равно пора было оттуда уезжать. И если я в чем-то тебе могу помочь — прекрасно.

— Я так тебе благодарна!

— Не стоит благодарности. Просто скажи мне, что случилось.

— Это касается человека, убившего Томаса Блэра.

— Блэра, твоего первого мужа?

— Да.

— А кто его убил?

— Лэтон Бадр. Я встретила его в Шайенне, недели за две до приезда на ранчо. Я пошла повидаться с мистером Кроули, банкиром, он переслал мне письмо Томаса. Я думала, мистер Кроули объяснит мне, почему после стольких лет Томас вдруг переменил свое мнение.

— А разве в письме об этом не сказано?

— Нет.

— А банкир что-нибудь знал?

— Нет. Хотя он мне сказал, что Томас сильно задолжал банку.

— Ты думаешь, именно поэтому он назначил тебя опекуншей Джессики, решив, что она одна не справится с ранчо?

— Возможно, — сказала задумчиво Рэчел. — Я знаю точно — он не хотел бы, чтобы она потеряла это ранчо. В этом я уверена.

— Боже мой, — вздохнул Чейз. — И как ты собираешься ей помочь? Ты же ничего не понимаешь в животноводстве.

— О, Томас вряд ли ожидал, что я стану управлять ранчо. Он хотел бы, чтобы с Джессикой до двадцати лет ничего не случилось. Или, может, до замужества. Он знал, что она неуправляема. И ей понадобится сдерживающая сила на эти несколько лет. И я уверена, что я не получила бы такого письма, если бы он умер еще года через два. Мистер Кроули сказал, что письмо пролежало в банке последние четыре года. Томас беспокоился о Джессике из-за ее юного возраста. А что касается ранчо, она с ним вполне управляется и, судя по тому, что я вижу, знает, что делает.

— Ты шутишь, это несерьезно.

— Я бы хотела, чтобы это было несерьезно. — В голосе Рэчел послышались нотки горечи. — Но Томас десять лет обучал ее всему, что касается ведения хозяйства. И хуже того…

— Хуже?..

— Ты узнаешь, что я имею в виду, когда увидишь ее. Да, как я уже говорила, я встретила мистера Бадра в банке. Мистер Кроули представил нас, тот, конечно, высказал свое сожаление, смею предположить, что искреннее, и рассказал о случившемся. Похоже, они играли в карты в салуне и Томас поставил на невероятную сумму, уверенный, что ему повезет. Но ему не повезло, он обвинил Бадра в мошенничестве, потянулся за ружьем, но Бадр выстрелил первым. И убил Томаса.

— Что говорит шериф?

— Что так и было — Десяток свидетелей, с которыми я говорила, твердят одно и то же; это была честная игра.

Однако мошенничал Бадр или нет, никто по-настоящему не выяснил. А сейчас — слишком поздно. Но дело в том, что Бадр все еще считает Томаса должником, а карточный долг в здешних краях — дороже золота.

— Как профан в картах, — Чейз криво усмехнулся, — я не могу сказать, что этот факт меня огорчает.

— И это самое ужасное. Он хочет получить свои деньги. А у Джессики их нет. И я боюсь, что он потребует ранчо, если она не заставит его дать ей отсрочку.

— А сколько осталось времени?

— Три месяца.

— А что говорит об этом сама Джессика?

— Она говорит, что займется Бадром после окончания сезона. У нее есть контракты на мясо с несколькими рудниками на севере.

— А тогда в чем проблема, Рэчел?

— Да все в том же Бадре. Похоже, это хитрая лиса — по крайней мере у меня сложилось такое впечатление. И я действительно думаю, что ему нужны вовсе не деньги, а ранчо.

— Значит, ты предполагаешь, что он помешает Джессике выплатить долг?

— Да. Что он может придумать, я не представляю, возможно, это мои фантазии, но я чувствовала бы себя лучше, если бы ты его проверил. Интересно, какое впечатление он произведет на тебя.

— Конечно, — с радостью кивнул Чейз. — Но почему бы тебе самой не выплатить этот долг? Это же просто.