9

Дальнейшие несколько дней прошли для них под знаком солонины и холода. Серые отощали, причем лишения сделали Сигурда еще более злым и кусачим, а Сигмунду только добавили кротости. Время от времени Ки меняла на лице Вандиена повязку, используя последние сохранившиеся клочки платья. Рана, алая на смуглой коже, выглядела по-прежнему устрашающе, но, по крайней мере, не кровоточила, не гноилась и не распухала.

Мешки с кормом пустели на глазах; впрочем, кони за один день теперь преодолевали большее расстояние, чем прежде, с фургоном, – за два. Покачиваясь на широкой спине Сигмунда, Вандиен целыми днями рассказывал Ки разные истории, помогая себе своим говорящим шнурком. Временами она вспоминала, что в смешных местах следовало улыбаться, но зачастую самым внимательным слушателем Вандиена был Сигмунд, заинтересованно стригущий ушами, а Ки думала о своем. Не менее десятка раз она во всех подробностях представляла себе свой будущий разговор с Ризусом. Уж будьте покойны, она повыпустит пар из надутого маленького индюка. А потом вытрясет из него, кто заплатил ему за гнусный обман. Сама-то она была уверена, что это Нильс. Больше некому. Ладно, она и до него доберется. И спросит ответа не только за нынешнее покушение на свою жизнь, но и за смерть Хафтора… В этом последнем отношении планы Ки, правда, быстро теряли четкость. Что, собственно, могла она потребовать со старика в уплату этого долга?.. Что такого, что уменьшило бы снедавшее ее, грызущее чувство вины?.. Прежняя Ки, пожалуй, отказала бы ему в праве на жизнь. Да, но та, совсем недавняя Ки теперь исходила бы лютой злобой. А сегодняшняя, что ехала впереди Вандиена, вместо злобы ощущала лишь – что-то в жизни было недоделано. И хотелось ей только подобрать все тянущиеся куда-то концы, поставить точку на сегодняшних обидах и отмщениях… и оставить их в прошлом.

Дорога по эту сторону гор оказалась гораздо менее извилистой. Спустившись до границы лесов, Вандиен и Ки разложили костер, хотя готовить на костре было совсем нечего. Судя по всему, леса здесь изобиловали дичью, но Ки ни за что не желала позволить Вандиену поохотиться. Она ни на миг не забывала о своей цели и все время пересчитывала дни, по истечении которых будет считаться, что она опаздывает с доставкой груза.

И вот наступило утро, когда Вандиен разглядел далеко впереди дымок, поднимавшийся из трубы. У него вырвался дикарский вопль, перепугавший обоих коней.

– Гостиница! Человеческая гостиница!.. – ликующе заявил он, подметив злой взгляд, которым наградила его Ки. – Она называется «У Трех Фазанов». Только подумай, Ки! Сегодня мы будем сидеть у камина, есть горячую еду и пить холодное пиво, а потом завалимся спать в настоящие кровати! Под крышей!!!.. А Миккет – это хозяин гостиницы – с ума сойдет, когда я расскажу ему о наших приключениях…

Ки слегка придержала Сигурда и посмотрела вниз по склону, поверх заиндевелых деревьев. Она без труда различила белое пятно просеки и дорогу, ведшую к гостинице. Дым, поднимавшийся из трубы дома, серым пятнышком рассеивался в бледно-голубом небе. Ки вновь толкнула Сигурда коленками и заметила:

– Вероятно, мы доберемся туда после полудня, но засветло…

– А значит, – мечтательно подхватил Вандиен, – у нас будет полно времени, чтобы заказать по ванне с горячей водой и хорошенько отмокнуть, прежде чем мы сойдем вниз, в общую комнату, и станем есть, пить и рассказывать. А у твоих серых бедолаг будет вдосталь свежей соломы и душистого сена, которое они по праву заработали…

Его разнеженный тон заставил Ки недовольно поморщиться.

– Я не больно-то привыкла ночевать по гостиницам, – сказала она. – И я потеряла на перевале гораздо больше времени, чем предполагала. Я должна ехать дальше, Вандиен.

Он отрешенно вздохнул:

– Ладно… по крайней мере запасемся свежими припасами и новым котелком. Слушай, Ки, ну зачем все же так гнать в Диблун, а? Говорю же тебе, тот малый тебе не слишком обрадуется…

– Я должна, – с нажимом выговорила Ки и посмотрела на Вандиена. – И кстати, тебе не хуже меня известно, что наши дороги вскорости разойдутся. Мне в Диблун, а твой Еловый Кряж, насколько я знаю, в противоположном направлении. Я там даже никогда не была…

– Мне не требуется быть там в какой-то строго определенный день, – с наигранным легкомыслием отмахнулся Вандиен. – Мы можем для начала разобраться с твоим делом, а уж потом…

– Нет.

Вандиен стащил с пальцев свой говорящий шнурок и сунул его в карман. Ки попыталась заглянуть ему в лицо, но он отвернулся. Тогда она заговорила, старательно подбирая слова и чувствуя, что ногти судорожно впиваются в ладони:

– Ты меня ни разу не попрекнул… Ни разу не сказал, что я тебе стольким обязана… что твое лицо… у тебя ведь теперь будет шрам…

Вандиен так и не обернулся.

– Это было частью моего предложения, – проворчал он. – Не припоминаешь? Не давать тебе ничего, что не шло бы от чистого сердца…

– Прах тебя побери! – прошипела Ки. – Вандиен, неужели ты не понимаешь?.. Что, по-твоему, у нас с тобой может быть? Я… не готова к тому, чтобы со мной рядом был мужчина. Все желания во мне умерли… А притворяться я и не хочу и не буду…

– Насколько я помню, я тебе своей мужской любви и не предлагал, – негромко проговорил Вандиен. – Речь шла только о дружбе и более ни о чем…

Он смотрел прямо перед собой, на дорогу. Ки почувствовала, как заливает щеки жаркая краска. Смущение и злость боролись в ее душе.

– Вполне естественное предположение!.. – вырвалось у нее наконец.

– Только если это уже было у тебя на уме еще прежде, чем я о чем-то заговорил, – высокомерно возразил Вандиен.

Он был прав, и Ки замолчала. А чтоб ему провалиться, этому парню! Вечно он наступал ей на любимую мозоль, заговаривая о вещах, наиболее для нее неприятных. Хорошо хоть, он по-прежнему смотрел прямо вперед, на дорогу, а значит, не надо было встречаться с ним глазами. Вот он поднес ко рту бледную руку и закашлялся в кулак… Ки тоже смотрела прямо вперед – до тех пор, пока не сделалось ясно, что приступ его вот-вот задушит. Тогда Ки сурово обернулась к спутнику… и обнаружила, что Вандиен с трудом удерживается в седле, но не от слабости, а от едва сдерживаемого смеха.

– Ах, ты!.. – в ярости завопила она и замахнулась с такой силой, что начала съезжать с широченной спины тяжеловоза. Вандиен подхватил ее под руку и водворил на место, но это ее не больно-то утешило. Ки принялась колотить Сигурда пятками и не успокоилась, пока он не обогнал Сигмунда и не побежал впереди. Ки ехала на нем прямая, как стрела, и радовалась, что капюшон прикрывает ее пылающие уши.

– Опять же, если припоминаешь… – судя по голосу, Вандиен и не думал раскаиваться, – мое предложение подразумевало, что я не намерен давать тебе ничего, что навевало бы некую мысль об отдаче или каком-то там долге. И от тебя взамен рассчитывал примерно на то же. Только то, что ты можешь дать с легким сердцем и со спокойной душой…

– Ну да, пока ты не устроишь мне брюхо в три обхвата, а я тебе – младенца, и вот тогда-то мы и начнем обвинять друг друга в нарушении договора!.. – не оглядываясь, бросила Ки.

Вандиен щелкнул языком:

– Значит, упорно рассматриваешь меня в этом качестве, а?.. Нет, Ки, что касается младенцев… Если бы я был способен устроить то, о чем ты сейчас говорила, какой-либо женщине, я бы не бродил тут по дорогам. Я унаследовал бы земли моих родителей… которые вместо меня отошли моему двоюродному брату. А если бы мне все же вздумалось побродить, то по возвращении домой я был бы желанным гостем… а вовсе не пугалом для своего собственного дяди.

Ки стало не по себе от ядовитой вежливости его тона. Она придержала Сигурда, и серые кони снова пошли рядом, грудь в грудь. Ки попыталась заглянуть Вандиену в глаза, но ей не удалось – он упорно отворачивался. Зато шнурок рассказчика выскочил из кармана и связался узелком, словно по волшебству.

– А теперь, – провозгласил он, точно настоящий менестрель, – я поведаю вам истинную историю сына Вандета и Диенли…

Шнурок, точно живой, устроился у него на руках, и Вандиен показал его Ки – по значку на каждой растопыренной пятерне:

– Вот так он получил свое имя, ибо был первенцем: Ван-Диен…

Сама не желая того, Ки засмотрелась на шнурок, завороженная стремительно меняющимся узором.

– Рождение сына вселило в них гордость, – продолжал Вандиен, приподнимая для обозрения сложную звезду, которая у его народа обозначала рождение. – К тому же он от рождения носил знак Ястреба, и они сочли это хорошей приметой… – Шнурок в его руках то вился змеей, то скользил, то застывал. Если бы не застывшее лицо и каменные глаза, Ки могла бы счесть, что он рассказывал ей еще одну историю из тех, что она успела наслушаться за эти дни. Рассказывал, помогая себе ключами-узорами. – Итак, Вандет и Диенли праздновали наступление зрелости, свою свадьбу и рождение сына. Много дней длилось веселье. Увы, Диенли суждено было умереть прежде, чем дитя успело хотя бы запомнить цвет ее глаз… Я лишь по рассказам знаю, Ки, что они были так же темны, как мои собственные. А Вандет погиб на охоте, упав с коня на скаку, когда сын его еще не умел натягивать лук. Забота о ребенке перешла к его дяде, и так должно было продолжаться до тех пор, пока мальчик не проявит себя как мужчина… А теперь позволь мне отвлечься, дабы поведать тебе обычай моего народа: мальчика начинают считать мужчиной с того дня, когда он сам станет отцом, а девочку женщиной – со дня первых родов. До тех пор пока не родится дитя, тяга друг к другу считается обычной игрой здоровых детей. Свадьба происходит только тогда, когда появляется ребенок, признаваемый обеими сторонами. Опять-таки и ребенок не имеет права наследовать, пока сам не обзаведется наследником… Но вернемся же к нашему повествованию. Владение, которое предстояло унаследовать нашему герою, было обширно, и родня хотела, чтобы он вступил в права как можно скорее. Казалось бы, чего проще – посеять свое семя во чреве… Дядя мальчика, впрочем, не хотел допустить ни малейшей случайности. Он не позволил ему сойтись с какой-нибудь девочкой, которая могла бы оказаться слишком молодой для полноценного материнства. Он подобрал ему подходящих, с его точки зрения, женщин: женщин старше его, вдов, чьи мужья умерли или погибли, женщин, уже доказавших свою способность к зачатию. У некоторых уже были дети почти его возраста. Мальчишку сводили с ними по очереди, как… как племенного бычка с породистыми коровами. Поначалу, надо сказать, все обставлялось с достоинством. Парень встречался с женщиной, разговаривал с ней… в общем, знакомился в течение нескольких дней, и только потом это совершалось. Он испытывал понятную неловкость, ложась с женщинами старше себя. Они напоминали ему о матери, которой он не знал. Он знал зато, что первая же, которой выпадет от него зачать, станет его спутницей на всю жизнь. Это весьма затрудняло то, что он должен был совершать. Однако проходили месяцы… сменялись женщины, причем все быстрей и быстрей, и дядя без конца твердил юноше о том стыде, который ждал семью, если станет известно о его повторяющихся неудачах. Дело в том, что за спиной паренька была длинная череда имени, и он непременно должен был достойно передать его по наследству. Почтить предков. Мальчишка вконец утратил уверенность. А женщины, которых поставлял ему дядя, проявляли все меньше терпения и знай насмешничали. В конце концов, одна из них явилась к дяде и заявила ему, что не желает больше попусту тратить время, отдаваясь всяким там молодым меринам…

– Хватит, – тихо сказала Ки.

Вандиен повернулся к ней – пустые, безразличные глаза над улыбающимся ртом.

– Не прерывай рассказа, Ки… Скажи лучше, понравился ли тебе последний знак, который я тебе показал? Он обозначает мерина. Вроде того, на котором ты сейчас восседаешь… Слушай же внимательно, ибо конец уже недалек. Так вот, скоро поползли неизбежные слухи, и ради того, чтобы сохранить как можно большую часть имени, наследником сделали двоюродного брата нашего героя, благо означенный брат годом ранее обзавелся чудесным пухленьким младенчиком от милой маленькой дикарки из соседней деревни, причем, кажется, без малейших затруднений как с той, так и с другой стороны. Паренек же, оказавшийся столь постыдно несостоятельным, втихомолку перебрался в иные края. С тех пор, когда ему случается заехать домой – а случается это нечасто, – ему вручают некоторую сумму денег, достаточную, чтобы он снова исчез на некоторый срок, желательно подольше. Верно ведь, ни к чему, чтобы позор семьи ошивался около дома?.. В общем, история со счастливым концом.

И Вандиен двумя руками растянул свой шнурок в простую петлю, а потом спрятал его обратно в карман.

– Прости, Вандиен, – начала Ки. – Я не хотела…

– Обзывать меня мерином? Ну так я и не мерин. Ни в коем случае. Просто… меня обкормили чрезмерно сладким, и притом слишком рано. Я рассказал тебе свою историю просто затем, чтобы доказать: я не намерен требовать от тебя ничего такого, чего ты не могла бы мне дать со спокойной душой. Да и не только от тебя – вообще ни от кого…

– Хватит, говорю!.. – вскипела Ки. Потом продолжила, остывая: – Я хотела сказать, что прошу прощения, но не только это. То, о чем ты говорил, – это величайшая жестокость. Мне жаль…

– Оставь при себе свою жалость. Я не просил, чтобы меня жалели.

– Я не о том. Я не могу никого принять в свою жизнь. В ней просто ни для кого больше нет места. И я не хочу предлагать того, чего не смогу дать. Дела же, которые мне предстоят, – они только мои и ничьи больше. У меня нет жизни, которую я могла бы с кем-нибудь разделить…

– А ты выбери жизнь, Ки. Выбери ее еще раз.

Вскорости показался гостиничный двор. Смерзшаяся земля здесь была присыпана легким снежком; там и сям виднелись следы колес и подкованных копыт, и юный конюх, совсем мальчик, как раз открывал ворота двора. Все выглядело обшарпанным и каким-то милым, куда милее той диновской гостиницы за перевалом. Юный конюх во все глаза смотрел на двоих всадников, подъехавших на громадных медлительных тяжеловозах. Ки без лишних церемоний съехала вниз с крутого плеча Сигурда. Вандиен попытался было спешиться с достоинством и в результате попросту свалился.

– Войдем? – сказал он Ки.

– Нет. У меня есть еще недоделанные дела… – Ки вдруг шагнула вперед и быстро, неуклюже обняла Вандиена. Потом вернулась к Сигурду и спросила каким-то странноватым голосом: – Ты сумеешь отсюда добраться домой?

Вандиен молча уставился на нее… На сей раз он не стал ее подсаживать, так что ей пришлось хвататься за Сигурдову жесткую гриву и самым некрасивым образом лезть вверх.

– Сумею. – Вандиен говорил негромко, и слова, казалось, мягко падали в снег. – Здесь окрест полно людей, которые, может, теперь меня и не узнают в лицо, но имя вспомнят наверняка. Со мной все будет в порядке.

– Что ж, хорошо. Счастливо тебе…

Ки больше не оборачивалась. Вандиен долго стоял посреди усыпанного снегом гостиничного двора, глядя ей вслед. Сигмунд послушно трусил следом за Сигурдом, не нуждаясь в уздечке, и Вандиен едва заметно улыбнулся. Он знал Ки лучше, чем она сама себя знала. Еще мгновение, и она остановит коней, а потом повернет обратно – за ним. Он подождет. Вандиен снова улыбнулся и на всякий случай поспешно стер улыбку с лица. Пара серых все еще удалялась, делаясь все меньше и меньше. То, что Ки ему тут наговорила, было совершенно недвусмысленно, но он-то знал, что творилось в ее сердце. Она сидела очень прямо, непропорционально маленькая на спине гиганта-коня. Пушистые хвосты серых, коротко остриженные хвосты упряжных коней, смешно виляли на ходу.

…Вандиен еще долго разглядывал пустую дорогу, ожидая, когда же они покажутся вновь, возвращаясь из-за поворота. Он почувствовал, что зябнет. Он поглубже надвинул на лицо капюшон, потом засунул замерзшие руки в карманы… и сейчас же с изумлением выпростал одну руку. На ладони у него лежали три серебряные монеты, и тут-то он понял, почему объятие Ки показалось ему таким неуклюжим. С обидой и болью взглянул он на дорогу и размахнулся, чтобы зашвырнуть монеты подальше в сугробы. Но в последний момент все-таки передумал и опустил руку, нехотя признавая свое поражение. И бросил деньги изумленному до глубины души мальчишке-конюху. Ссутулившись, неверными шагами направился он к двери гостиницы…

Незаконченные дела, так их и разэтак!..

Ризусов слуга в величайшем недоумении разглядывал неведомо откуда взявшуюся оборванку, стоявшую на пороге. На улице за ее спиной маячили два громадных костлявых серых коня. Плащ женщины был изорван, точно у какой-нибудь нищенки. Длинные русые волосы, свалявшиеся в сплошной колтун, неопрятно торчали из-под капюшона по обе стороны лица. Осунувшееся лицо было вконец измождено, но зеленые глаза горели огнем.

– Хозяин не предупреждал меня, что кто-то должен приехать с товарами, – подозрительно проговорил слуга. Тяжелая деревянная дверь начала медленно поворачиваться на хорошо смазанных петлях, закрываясь. – Подожди здесь. Пойду спрошу его, действительно ли он тебя ждет…