Заклинательницы ветров (№1) - Пой вместе с ветром

В местах, которые они теперь проезжали, стояла уже глубокая осень. Трава по сторонам дороги совсем высохла, а ели налились темной зеленью, готовясь к зиме. Этак ко времени ночлега они, пожалуй, въедут уже в настоящую зиму. Иногда, особенно на поворотах, Ки видела между деревьями дорогу, извивавшуюся вверх по склону горы. Склон переливался в солнечных лучах белым, серым и голубоватым. Ки нахмурилась: больно уж странно проложен был этот тракт. Его, казалось, проложили таким образом, чтобы получилось как можно больше петель между гостиницей и собственно перевалом. Не было такой ложбинки, в которую он бы не нырнул, такого пригорка, за которым он бы не спрятался…

Когда Ки остановилась у гостиницы, была примерно середина утра; в полдень она сжевала полоску вяленого мяса, но остановку, чтобы приготовить еду, делать не стала. Еще будет время, когда темнота сделает дальнейшее движение невозможным. Сверху, с гор, навстречу Ки дул ветер – несильный, зато дышавший холодом вечных снегов. Ки поежилась, предчувствуя мороз, который ждал ее там, наверху.

Потом небольшой холмик заслонил фургон от ветра. Покачиваясь, он катился вперед, и поскрипывания деревянных сочленений казались Ки голосами каких-то зверюшек, беседовавших друг с другом. Это действовало усыпляюще. Где-нибудь на знакомом большаке Ки, пожалуй, поддалась бы искушению и задремала, предоставив серым самим шагать по дороге… Но здесь – нет. Ки выпрямила спину и нарочно откинула капюшон, чтобы ветер холодил ей лицо. На горной дороге наподобие этой в любой момент мог объявиться размытый каменистый брод или, не лучше того, вязкая грязная лужа. Еще не хватало проснуться от толчка, когда колеса с хлюпаньем увязнут в грязи или ось с треском врежется в камень…

Ки почесала шею сзади под волосами и созналась себе, что на нервы ей действовала еще и особая ценность перевозимого груза. Собственно, подобное тоже было ей не впервой. В разное время в потайном шкафчике путешествовали и драгоценные камни, и бумаги, признававшие наследницей незаконнорожденную дочь, а однажды – запретная книга, запечатанная от любопытных глаз зеленым воском, к которому приложил свой перстень колдун. Так что ценность груза была, в общем, ни при чем. Больше всего беспокоили Ки хитроумные предосторожности Ризуса. Что, если у толстячка была вовсе не мания преследования, как она привыкла считать? Что, если за ним и правда кто-то следил? Что, если ОНИ обратили внимание на разосланных им многочисленных нарочных и задумались, что бы это значило? А если еще принять во внимание напыщенные манеры самовлюбленного коротышки и его любовь к бренди… Да, такому, как Ризус, понадобятся величайшие усилия, чтобы не расхвастаться во хмелю о том, как ловко он всех обманул. Но даже если он и продержится после ее отъезда несколько дней, – можно ли сравнить черепашью скорость нагруженного фургона с резвым галопом всадника на быстром коне?.. Надо ли говорить, что весь остаток дня Ки так и этак размышляла над этой возможностью. Дошло до того, что удивительно щедрая плата, предложенная Ризусом, и та стала казаться ей подозрительной…

Незадолго до темноты серые перебрались через широкую мелкую реку, пересекавшую дорогу. Переход оказался нетрудным: дно реки выстилала галька, мелкая и надежная под копытами. Выбравшись на ту сторону, Ки направила коней на небольшую ровную поляну, прикрытую от ветра зарослями низкорослого ельника. Что там встретится дальше – никому не известно, а здесь, по крайней мере, была вода и какое-никакое укрытие. Ки решила устроить ночлег.

Сперва она позаботилась о конях: вытерла обоих и укрыла каждого собственной попоной. Попоны были несколько поношенными: ей подарили их тогда же, когда и Сигурда с Сигмундом. На какой-то миг она снова увидела искорки смеха в синих глазах Свена – он так обрадовался ее изумлению, – ощутила шершавое прикосновение его огромных мозолистых ладоней, когда он вручал ей поводья диковато косившихся серых трехлеток. Новенькие, скрипучие поводья… Ки отогнала видение прочь. В то время попоны были великоваты коням. А теперь они почти вытерлись. При первом же случае выброшу их, куплю новые, твердо пообещала себе Ки. Она отлично знала, что не сделает этого.

Ки приподняла и переложила на другое место дырявый мешок с солью, лежавший в кузове фургона. Потом развязала тот, что лежал под ним, и вытрясла из него щедрую порцию зерна. Проголодавшиеся тяжеловозы немедленно подошли и, пофыркивая, принялись подбирать корм с вялой осенней травы. Ки уложила на место мешочек с зерном и прикрыла его соляным. Это была еще одна уступка со стороны Ризуса. Если уж нужен для отвода глаз какой-то груз, сказала она ему, так пусть это будет, по крайней мере, что-то такое, что мне пригодится в пути. Еще не хватало, чтобы коням в горах пришлось голодать!

Покончив с зерном, кони отошли прочь и стали щипать траву, редкими клочками росшую на склоне. Тем временем Ки привычно занялась делами, заполнявшими ее одинокие вечера. Затеплила костерок с подветренной стороны фургона, повесила над огнем кипятиться покрытый копотью котелок, отделила часть припасов для ужина. Заварив чай, она дала ему настояться до черноты, а потом выпила, обжигаясь и чувствуя, как он льется в пустоту живота. Ей хотелось есть, и от этого голод стал только острее. Ки поставила наземь глиняную кружку и потянулась помешать суп ножом, которым резала мясо…

В это время Сигмунд ударил копытом и шарахнулся, испугавшись чего-то. Сигурд громко фыркнул и взвился на дыбы, молотя передними ногами. Ки вскочила на ноги и увидела, как ее кони убегают прочь от фургона. Она оглянулась, перевернув кружку и разлив чай, и тут черная тень бросилась на нее из темноты и опрокинула навзничь.

Ки так ударилась затылком о твердую землю, что искры полетели из глаз. Она отчаянно отбивалась, наугад колошматя мужчину, которого едва могла разглядеть. Ей удалось как следует лягнуть его и не дать прижать себя к земле. Перевернувшись, она привстала на колени и попыталась подняться, но сильный толчок в плечо снова опрокинул ее наземь. Ки все-таки откатилась, едва не угодив в огонь, и, пошатываясь, встала. Мужчина снова ринулся на нее. В последний момент Ки отступила в сторону и крепко сжатым кулаком ударила его в горло. Он издал каркающий звук, в котором изумление мешалось с болью. Мужчина потерял равновесие, и Ки набросилась на него сзади. Вместе они ударились о корму фургона и рухнули наземь. Он попытался поймать Ки, но она увернулась. Обжигаясь, она схватила с огня котелок и замахнулась им, расплескивая брызги. Кипящая жидкость обрушилась мужчине на грудь, а сам котелок с треском впечатался ему в челюсть. Зашипев от боли, он свалился. Ки бросила котелок и подхватила нож. Потом ударила коленом в грудь пытавшегося подняться мужчину и села на него верхом. Обнаженное лезвие коснулось податливой кожи на его горле. Незнакомец дернулся, но остро отточенное лезвие прорезало кожу, и он обмяк. Опустил руки наземь и раскрыл ладони – дескать, сдаюсь.

Какое-то время они не двигались, только тяжело дышали, глотая холодный, сырой воздух. Лошади, ринувшиеся прочь от фургона, остановились. Пламя костра бросало тени на лицо мужчины. Ростом он, пожалуй, был с саму Ки, если считать вместе с сапогами, но сложен покрепче: он весил бы на добрых полтора десятка фунтов больше нее… если бы не был до такой степени истощен. Он напомнил ей осиротевшего теленка. У него были темные глаза и темные вьющиеся волосы, в которых застряли палые листья и клочки мха. Это придавало парню вид дикого хищного зверя. Он тяжело ловил ртом воздух; видны были ровные белые зубы. Он смотрел на Ки снизу вверх, и глаза у него были, как у затравленного животного, полны страха и ярости. И Ки, сидя на нем верхом, на какой-то миг пожалела, что ему не удалось прикончить ее. Насколько все было бы проще… Незваная мысль неприятно поразила ее. Ки передвинулась, плотнее усаживаясь у него на груди, и свободной рукой обшарила его пояс. Он вздрогнул от прикосновения, потом снова обмяк. Если он и носил нож, то не на поясе. Он лежал очень тихо, держа раскинутые руки ладонями вверх. Двигались только настороженные глаза. Ки смотрела на него, свирепо сузив зеленые глаза. Неожиданно его обросшие бородой губы скривились в ухмылке. Еще миг, и он… засмеялся.

– Это еще что? – сердито спросила она.

– Да ничего. – Он слабо улыбнулся, явно успокоившись за свою жизнь. – Я просто смотрю, в хорошенькое положение ты попала. Если бы ты собиралась меня убить, ты бы это уже сделала. А если ты не собираешься меня убивать, то что тебе со мной делать?..

Он снова хмыкнул, но смех тут же сменился раздирающим кашлем. Ки немедленно ощутила укол жалости, но не дала ему воли. Еще не хватало. Она наклонилась пониже:

– На твоем месте я бы не была так уверена, что убивать тебя уже поздно. Мой ножик и твое горло – они, знаешь ли, по-прежнему очень близко друг от друга…

Он помолчал, силясь отдышаться. Наконец его ребра перестали ходить ходуном, и он спокойно проговорил:

– Я хотел только увести одного из твоих коней, а тебя трогать вовсе не собирался. Когда ты поставила чашку, я понял, что ты меня засекла, а значит, без драки дело не обойдется. Тогда-то я и напал, рассчитывая быстренько скрутить тебя. Только вот не получилось.

Он снова закашлялся. Его худоба была явно болезненной, а в темных глазах горели лихорадочные огоньки. И снова Ки погнала ненужную жалость прочь, сказав:

– Украсть у меня в подобном месте коня – это и есть убийство. Самое настоящее. Ты еще скажи, что собирался всего-то мне ногу отрезать и больше ни-ни. Ответь-ка лучше, что за нужда заставила тебя сделаться воришкой?

Он подумал, прежде чем ответить:

– Мне нужно за перевал, а пешком туда не пробиться. Слишком далеко… снег, ветер… да и одет я… Я три раза пробовал, и все без толку. Но на коне я бы…

– И первое, что пришло тебе на ум, – это украсть, – холодно подытожила Ки. – Мне почему-то казалось, что люди, попавшие в беду, сперва обычно просят о помощи, а потом уже пускают в ход силу. Если бы ты просто подошел к моему костру и честь по чести попросил подвезти тебя за перевал – неужели ты думаешь, я бы тебя прогнала?

– А ты думаешь, я не пробовал? Дважды! И оба раза мне помогали добраться до границы снегов… а потом они разворачивали фургоны и возвращались в гостиницу «У Сестер»! Потому что на фургоне там не проехать. Оба раза я умолял дать мне коня, но мне отказывали. Так что, по-твоему, мне оставалось?

– Мог бы вернуться в гостиницу и переждать зиму. Или спуститься южнее и воспользоваться перевалом Носильщика…

Ки вовсе не нравилось, какой оборот принимал их разговор. Довольно глупо себя чувствуешь, разговаривая с человеком, у которого сидишь на груди, угрожая ножом. К тому же объяснения странного парня казались ей все более убедительными. С ума сойти. Его нападение уже начинало казаться ей чем-то таким, что можно было понять и простить. Вроде того, как если бы ее случайно толкнул в толпе незнакомец.

– Дины на меня тоже косятся, – продолжал между тем пленник. – Говорят, я им фальшивыми монетами заплатил. Откуда ж мне-то было знать?.. И вообще, будь у меня хоть грош, стал бы я ловить кроликов и грызть траву?.. Ну да ты этих динов не хуже меня знаешь. Уж до того любят всякую бессловесную тварь, зато разумное существо, которое чуть-чуть не укладывается в их представления, выгонят за порог и не почешутся, хоть ты околей… Я не могу туда возвратиться!

– Ты еще не сказал, почему ты так рвешься на ту сторону? – требовательно спросила Ки.

По его лицу прошла тень, и глаза снова сделались как у затравленного зверя. Он уставился на нее так, словно ее вопрос коснулся чего-то потаенного. Ки не отвела взгляда. В конце концов, это она держала нож у его горла, а не наоборот. Она еще решит, как с ним поступить, но прежде вызнает все, что только возможно. Он угрюмо нахмурился, но потом на лице проступило безразличие. Он шевельнулся, словно пытаясь пожать плечами.

– Какая тебе разница, – сказал он. – Ну хорошо, мне понадобились деньги. Там, за горами, живет моя семья. У меня есть родственники, которые и раньше помогали мне по мелочам. Вот я и надумал снова к ним обратиться.

Теперь уже Ки сдвинула брови. Эти россказни показались ей мало похожими на правду. Так рисковать – и только ради того, чтобы… Но тут мужчина снова закашлялся, и Ки поймала себя на том, что отводит нож в сторону, – не порезался бы. Она сжала губы. Она была сама себе противна. Ки медленно поднялась и еще медленнее убрала нож в ножны. Парень пристально наблюдал за ней. Он не пытался вскочить и лежал неподвижно, как если бы она все еще сидела у него на груди.

Ки демонстративно повернулась к нему спиной, держа, тем не менее, ухо востро. Подобрав полупустой котелок, она снова устроила его над огнем и долила уцелевшую гущу водой из бочонка. Мужчина не двигался. Ки с раздражением покосилась на него. Он все так же лежал на спине, раскинув руки, и это обезоруживало. Нет, сказала себе Ки, никакого дела мне до него нет. Сейчас же прогоню его прочь – и от костра, и из своих мыслей. Она проследила взглядом за тем, как приподнималась и опадала его костлявая грудь под изорванной грязной рубашкой.

– Поедешь со мной, – тоном приказа произнесла она наконец. – Мне, как и тебе, непременно надо на ту сторону. И коли уж нам обоим приспичило, почему бы не отправиться вместе? А теперь давай-ка вставай, есть будем. Тоже мне, из трех щепочек сложенный…

– Поломанных притом, – охотно согласился он. Кряхтя и непритворно постанывая, он перевернулся и встал, ощупывая ребра. – Или, по крайней мере, надтреснутых. Я столько постился, что даже ты меня едва не прихлопнула…

Он усмехнулся и поскреб кудлатую голову. Тряхнул головой и принялся расчесывать кудри пятерней, вытаскивая листья и траву, набившиеся в волосы во время схватки.

Ки мрачно смотрела на него, не понимая и не принимая его шутливого тона. Уже давным-давно никто не отваживался шутить с ней. Тоже еще весельчак. Можно подумать, не она только что пресекла его попытку воровства, скрутила его и приставила нож к горлу. И, пожалуйста, он стоял перед ней и криво улыбался. Она ждала от него чего угодно, но только не этого.

Ки наведалась в кабинку и вытащила дополнительную порцию еды, продолжая, впрочем, краем глаза следить за незнакомцем. Покрошила в воду коренья и мясо и стала помешивать. Он молча следил за ней. Она подняла, наконец, глаза, и его улыбка тотчас сделалась шире:

– Неужели ты меня даже не свяжешь? А вдруг я тебя все-таки как-нибудь одолею и удеру на одном из твоих коней?

Передернув плечами, Ки натрясла немного чаю в горшочек и устроила его в горячих камнях возле огня.

– Кони уже достаточно напуганы, – сказала она. – Ты сам видел, я их не привязываю. Если захочешь увести одного из них, сумей сначала поймать. Положим даже, ты меня одолеешь… хотя это и сомнительно. Ну, допустим, убьешь. Интересно, как ты их поймаешь, если от тебя будет разить моей кровью. Нет, если ты действительно хочешь за перевал, ты ничего подобного не предпримешь. У тебя одна надежда: делать то, что я скажу.

Ки с сожалением посмотрела на кружку горячего, только что налитого чая, которую держала в руках. Весьма неохотно она протянула ее парню поверх костра и полезла в посудный ящик за второй. Он молча следил за тем, как она наливает себе, как прихлебывает. Он держал кружку в ладонях, отогревая тощие руки. Ки смотрела на него поверх своей кружки, потягивая чай и улыбаясь про себя. Вот и она поставила его в тупик: теперь уже он явно не знал, как себя вести. Какие глупости. Ребячество. Ки презрительно хмыкнула, но дурацкое ощущение торжества так и не прошло.

Сварившийся суп начал пузыриться, и Ки разлила его в две миски. Одну из них она сунула парню в руки и не без удовольствия проследила за тем, как он натягивал на руки драные рукава, пытаясь не обжечься ни супом, ни чаем. Ки привалилась спиной к колесу и принялась есть. Мужчина все еще стоял, держа в руках кружку и миску, словно это были какие-то предметы непонятного ему назначения. Потом опустился наземь, по-прежнему глядя на Ки. Она подняла глаза и увидела, что он поставил кружку и взялся за ложку. Он смаковал каждый кусочек и явно был не до конца уверен в том, что ему все это не приснилось. Очистив миску, он нерешительно потянулся к котелку с чаем и вопросительно посмотрел на Ки. Она притворилась, будто не заметила его взгляда. В конце концов, он решился и налил себе еще.

Она пили чай, молча поглядывая друг на друга. Говорить было не о чем, и, тем не менее, Ки почувствовала нарастающее раздражение. Прах тебя побери, подумала она с досадой. Это мой фургон! И мой костер! Почему я никак не могу собраться с духом и как следует тебя порасспросить? Приперся незваным, натворил всякого безобразия – и молчишь себе, словно так тому и положено быть?.. Почему мне же еще должно быть неловко?..

– Меня зовут Ки!

Это прозвучало почти как обвинение.

– А меня – Вандиен, – отозвался он с готовностью. Улыбнулся и отпил из кружки.

Отблески огня играли на его лице, и Ки попробовала представить, как бы он выглядел, если его как следует вымыть, подкормить и приодеть по-человечески. Поразмыслив, Ки пришла к выводу, что из него получился бы довольно симпатичный мужчина. Он в самом деле был чуть выше Ки и ненамного шире в плечах, но тело казалось мускулистым и ладным: видавшая виды кожаная рубашка облегала крепкий торс и узкие бедра. Штаны у парня тоже были кожаные, кое-где протертые и залатанные.

Ки присмотрелась к лицу. У Вандиена был прямой нос с высокой переносицей и красивые темные брови. Небольшой рот прятался в запущенных усах и бороде: без сомнения, Вандиен привык начисто бриться. А руки, державшие кружку, несмотря на мозоли, ясно говорили о том, что к тяжелому труду ему пришлось привыкать уже взрослым. Когда Ки снова посмотрела ему в глаза, Вандиен улыбнулся с таким видом, словно прочитал ее мысли, и спросил:

– А тебя-то что гонит за перевал, Ки? Сделай милость, расскажи про себя немножко. Я ведь, побуждаемый твоим ножичком, вон сколько тебе всего рассказал – причем такого, что редко выбалтывают незнакомцам…

Он потягивал чай, преспокойно глядя на нее поверх чашки. Ки небрежно пожала плечами:

– У меня там дело. Нужно перевезти груз соли: срок вот-вот выйдет, а опаздывать я не люблю. К тому же я давно собиралась посмотреть новые места. По эту сторону хребта я каждую тропку наизусть знаю, надоело. А за горами, я слышала, и платят получше…

– Если и лучше, то совсем ненамного, – сказал Вандиен. – И надо быть просто помешанным на торговле солью, чтобы в такое время года тащить ее через перевал Сестер!

Ну только что прямо не назвал меня лгуньей, подумала Ки.

– Стало быть, я и есть помешанная, – ответила она сухо. – По крайней мере, это помогает мне не опуститься до воровства.

– Ах! Как мучит меня совесть!.. – воскликнул он и шутовским движением схватился за сердце, ни дать ни взять пронзенное ударом рапиры. Потом отнял руку и расхохотался. Ки не выдержала и улыбнулась в ответ. Ну и мужик.

– Завтра начнутся снега, – сказала она, допивая чай. – Надо будет выехать пораньше.

Вандиен поднял кружку таким жестом, словно это был бокал вина на званом обеде.

– За ранний выезд, – провозгласил он таинственным голосом и опрокинул в рот остатки остывшего чая.

Ки не ответила на его тост. Застыв с кружкой в руке, она смотрела на Вандиена. Ей казалось, он словно перевернул в ее сознании некий камень, и жаба, сидящая неподалеку, подмигнула ей желтым глазом. Тепло, растекшееся было по телу, куда-то улетучилось. Взгляд Ки сделался пристальным. Что у него на уме?.. А что может быть на уме у мужчины, кроме как…

Но Вандиен, поставив кружку, сорвал пучок сухой травы и начисто вытер миску, а кружку вытряс над огнем. Он повертел посуду в руках, чтобы Ки видела, как он аккуратен, и снова поставил ее у огня. Потом потянулся, встал на четвереньки и уполз под фургон.

Недоумевая, Ки проследила за ним взглядом. Он по-собачьи свернулся клубком – и закрыл глаза…

Ки вычистила свои миску и кружку и поднялась на затекшие ноги, чтобы убрать посуду в ящик. Потом пригасила костер и обошла фургон, готовя его к ночлегу. Вернувшиеся кони стояли неподалеку. Ки подошла к ним и ласково почесала могучие серые шеи. И забралась в кабинку.

В этот раз она не стала зажигать свечу. Сквозь маленькое окошко проникало вполне достаточно звездного света и отблесков еще теплившихся углей костра. Ки посмотрела на свою постель. Простое дощатое возвышение было приподнято над полом, а внизу устроен вместительный ящик. Постель была достаточной ширины, чтобы два человека могли лечь, уютно прижавшись друг к другу. Не особенно роскошное ложе. Всего лишь мешок с чистой соломой, уложенный поверх досок. Еще у Ки было два тканых одеяла: одно приглушенного синего цвета, другое – золотисто-коричневое, и оба довольно потертые. А кроме того…

Перед отъездом из Сброда Ки поддалась минутному влечению и потратила часть Ризусова аванса на неоправданно роскошную покупку: меховое покрывало из пушистых шкур зимнего оленя. Ки знала – завернувшись в этот роскошный мех, можно было нагишом спать на снегу и чувствовать себя как в летнюю ночь у костра. То есть именно то, что требуется после зябкого дня.

Тут Ки подумала о мужчине в протертой до дыр рубахе, который, как бездомный зверь, дрожал и кашлял от холода внизу под фургоном. Ки медленно приподнялась на постели. Старые одеяла давно полиняли, пушистый ворс вытерся. Много воды утекло с того дня, когда их впервые расстелили на тюфяке из душистого сена в новеньком фургоне, еще пахнувшем свежим деревом и смолой. Когда они со Свеном вдвоем укрывались этими одеялами, что за нужда была им еще в каких-то мехах?.. Ки прижалась лицом к одеялам, и ей показалась, будто знакомая, широкая ладонь коснулась щеки…

Порывисто, почти зло Ки свернула теплые оленьи шкуры. Потом вылезла из кабинки обратно на сиденье. Перегнулась вниз и запустила одеялом в зябко дрожавшего Вандиена. Он изумленно оглянулся, но Ки не стала ждать, пока он сообразит ее поблагодарить. Она вернулась в кабинку, захлопнула узкую дверь и накинула крючок, которым вообще-то редко пользовалась.

Она не стала раздеваться. Сев на постель, она натянула на колени старые одеяла и принялась впотьмах распускать на ночь свои причесанные по-вдовьи волосы. Странные слова Вандиена снова явились ей на ум. Ки долго сидела в темноте и вспоминала, вспоминала…

…Путешествие в родные места Свена – местечко, называвшееся Брод Арфиста, – было долгим. Ки загодя известила родню мужа о своем прибытии и о том, что за новости она им везет. Она знала, что ее будут встречать. И все-таки, когда впереди показались обширные луга и яблоневые сады по сторонам знакомой дороги, мужество едва ей не изменило. Она ведь уже сообщила им о потере. Так почему бы ей тихонько не проехать мимо в ночи, никого не потревожив глухим топотом упряжки, взбивающей мохнатыми ногами коней маленькие фонтанчики пыли?.. Что вообще она может предложить этим людям? Как она станет их утешать? Или принимать их утешения?.. Ки устала, бесконечно устала. После гибели Свена все в ней было натянуто, словно побеги дерева-арфы, звенящие от малейшего ветерка. Все в душе отгорело: и горе, и гордость, и способность радоваться. Раньше она любила посмеяться и была куда как остра на язык. Куда все подевалось? И зачем, собственно, это нужно, если некого поддеть, некого рассмешить? Позабытые чувства отодвинулись в темноту, словно шумный некогда город, поглощенный морскими волнами…

Во всяком случае, так казалось самой Ки. Казалось до тех пор, пока она не нашла взглядом кривую старую яблоню – ту, у которой они когда-то встречались. Ки застыла на месте. Под яблоней стоял юноша, и волосы его казались бесцветными в свете вечернего солнца. Он был в крестьянской рубахе, почти достигавшей колен. Длинные волосы свободно лежали на плечах, как и подобает еще не просватанному парню. Вот он приветственно поднял руку, и у Ки разом пересохло во рту. Словно во сне, она остановила коней. Раздвигая высокие травы, Свен молча шел к ней через луг, шел той самой широкой, упругой походкой, которую она так хорошо знала. Ки не смела подать голос и тем самым разрушить волшебные чары. Какая разница, кто это, – пусть идет… идет к ней…

Он подходил все ближе, но сходство не исчезало. И он не таял в воздухе, как полагалось бы призраку. Ки даже слышала, как шуршала трава у него под ногами…

– Ки!

Ее сердце все-таки ухнуло в бездну. Юношеский тенор принадлежал Ларсу. Его младшему брату. Брату, так похожему на него…

Ки обессиленно привалилась к дверце кабинки. Ее сотрясала мучительная дрожь. Оба молчали, пока Ларс взбирался по колесу и устраивался рядом с ней на сиденье.

– Может, мне вожжи взять?.. – предложил он тихо.

Покачав головой, Ки шевельнула вожжами, и кони снова зашагали вперед. Ки никак не могла найти слова, которые следовало бы произнести, а в сердце снова расстилалась пустыня. Придется Ларсу познать боль, и ничего тут не поделаешь. Сама Ки жила с этой болью уже несколько месяцев, но так и не выучилась ее унимать.

– Ки, бедная сестренка, – тихо говорил между тем Ларс. – Я-то собирался тебя упрекнуть, что не сразу нам сообщила. Но вот посмотрел на тебя и сразу все позабыл. Видела бы, как ты выглядишь. А еще говорят, время все исцеляет…

Он замолчал. Фургон под ними покачивался и скрипел. Тяжеловозы размеренно топали по пыльной дороге. Ларс тоже прислонился спиной к двери кабинки, но длинные волосы сразу прилипли к шее, и юноша выпрямился, вытирая пот рукавом. Его жест заставил Ки невесело улыбнуться. Ну точь-в-точь Свен до женитьбы.

– Он тоже терпеть не мог, когда волосы липнут к шее, – сказала Ки. – Знаешь, он все поддразнивал меня и говорил, что и женился-то на мне больше затем, чтобы я ему волосы в хвостик заплела, как женатые носят…

Ларс хмуро кивнул:

– Глупый обычай, но мама нипочем не желает с ним расстаться. Тут пожалеешь, что уже не мальчишка, которому волосы стригут накоротко. Кому нужны эти патлы? Уже до плеч – и знай растут себе дальше!

– Ничего, скоро сами остановятся, – утешила его Ки. – Но, коли они уж так тебе надоели, не проще ли найти женщину, которая возьмет тебя в мужья и будет заботиться о твоих волосах?

Ларс возмущенно откинулся назад, снова стукнувшись в дверцу лопатками.

– И ты тоже?.. Я и так себя чувствую точно годовалый бычок на торгу! Руфус мне только и твердит о моем «долге». А мама без конца приглашает в дом Кэти: то шерсть проветривать, то сарай крыть, то роды у коров принимать! К чему бы это, а, как ты думаешь? В прошлом году, помнится, ей и моей помощи со всем этим как-то хватало, а нынче подавай, чтобы мы оба! Причем, заметь, только мы – и никого кроме!

Ки хмыкнула, хорошо понимая, что болтовня эта призвана была отвлечь их с Ларсом от куда более мрачных предметов. Она решила подыграть ему:

– Стало быть, твоя мама расставила для тебя капкан? А братец твой и рад ей помогать? Слушай, а что это за Кэти? Уж прямо такое чудовище, от которого только бегством спасаться?

– Кэти… – Ларс закатил глаза. – Да нет, она прехорошенькая. Пухленькая, точно сдобная булочка. И притом настоящая крестьянка. Бедра – во! Целый народ может родить. Плечи – хоть бычье ярмо надевай, а руки – только за плугом ходить. Про грудь я уж и вовсе молчу. Какой угодно выводок вскормит…

– Жуть! – сказала Ки.

– Вот именно, жуть. Ну, да ты же помнишь – мы с ней с детства вместе играли. Дружили даже, между прочим. А теперь она выросла в такую женщину, с которой хоть рыбу ловить, хоть в поле с мотыгами. Но любить ее? Жить с ней всю жизнь? Слуга покорный…

– Тогда не сетуй, Ларс, на длинные волосы. Если хочешь знать, они тебе даже идут. Ничего: еще придет женщина, которая их тебе свяжет. И гораздо скорее, чем тебе кажется…

– Будем надеяться, – негромко пробурчал Ларс.

Жаркий день понемногу сменялся вечерней прохладой. Земля дышала ночными ароматами. За деревьями, росшими у дороги, светились вдали окна домов. Дома эти принадлежали родне Свена: людям, связанным кровными узами либо клятвой, произнесенной когда-то. Людям, которым Ки необходима была теперь для какого-то неведомого ей Обряда Отпущения. Она живо представила себе, как эти земледельцы с натруженными руками, мало привыкшие отрывать взгляд от борозды, соберутся все вместе и спросят ее, что же все-таки сталось с их Свеном, и глубоко внутри заворочалось что-то холодное. Она не хотела им лгать…

Ки устало подняла глаза к звездному небу. Боковым зрением она по-прежнему видела Ларса, и это было мучением. Если прищуриться и не вглядываться особенно пристально, вполне можно было представить, что… Как часто по вечерам Свен привязывал своего коня к корме фургона и оставлял там, а сам подсаживался к ней на сиденье. Их дети обыкновенно уже дремали в кабинке, а они со Свеном, негромко переговариваясь, присматривали местечко для стоянки. Иногда же они просто сидели молча и слушали неутомимое шлепанье тяжелых копыт да поскрипывание фургона. Какие это были вечера! Плечо Свена, касавшееся ее плеча…

– Как все же это случилось? – Голос Ларса опять спугнул волшебные чары.

Ки ответила не сразу. Она в тысячу первый раз пыталась найти слова. Ее рассказ должен прозвучать достаточно убедительно. Рассказ, которому они поверят, который они смогут принять. Как часто Ки пыталась вообразить себе этот миг, миг, когда кто-нибудь из его родственников задаст неотвратимый вопрос. Как же ей не хотелось лгать. Она была уверена, что и не сможет.

Наконец она заговорила, с удивительно отстраненным чувством слушая собственный голос. Так рассказывают о голоде, случившемся за тридевять земель. О выжженных полях в чужой и незнакомой стране.

– Они… Понимаешь, Свен вздумал покатать детей на коне. Малыш Ларс уже достаточно подрос и сидел сам, держась за его рубаху. Ножки в разные стороны торчали… Куда ему такого коня обхватить… Риссу Свен посадил перед собой, и как же она смеялась… Еще бы, так высоко, на большущем папином вороном… Видел бы ты, Ларс, этого зверя, которого завел себе Свен! Жеребец, и притом до того свирепый… норовистый… никогда не угадаешь, что выкинет в следующий момент… Я и то пробовала Свену отсоветовать, но ты же знаешь, какой он был упрямый. Любил силой померяться… а тут такое соперничество… Обычно-то все кончалось хорошо… понимаешь, добродушная возня… двух норовистых самцов… а в тот раз… упрямый, упрямый мужик…