И тут он увидел ее. А увидев, тоже рассмеялся.
      — А я знаю, кто ты! — сказал он. — Ты — та самая дочь разбойника, что бегает в здешнем лесу. Я видел тебя там однажды.
      — А ты кто такой? — спросила Ронья. — И как попал сюда?
      — Я — Бирк, сын Борки. Я здесь живу. Мы переехали сюда нынче ночью.
      Ронья вытаращила на него глаза.
      — Кто это — мы?
      — Борка и Ундис, и я, и наши двенадцать разбойников.
      Не сразу дошли до нее те возмутительные слова, что он произнес, но в конце концов она сказала:
      — По-твоему, весь Северный замок битком набит всяким сбродом?
      Он засмеялся:
      — Да нет. Там одни лишь честные разбойники Борки. А вот там, где живешь ты, собралось одно дерьмо. Об этом вечно только и слышишь!
      — Вот как? Ты об этом слышишь! Ну и нахал же ты!
      В ней все кипело. Но и это было еще не все.
      — А вообще-то, — сказал Бирк, — это вовсе уже не Северный замок. С нынешней ночи он зовется крепость Борки, запомни!
      Ронья просто задохнулась от дикого гнева. Крепость Борки! С ума сойти! Какие же негодяи люди Борки! А этот олух, что сидит тут и ухмыляется, — он же один из них!
      — Гром и молния! — воскликнула она. — Ну, погоди, стоит только Маттису услышать эту новость, как все разбойники Борки мигом вылетят из замка!
      — Ну, это мы еще посмотрим! — сказал Бирк.
      Но Ронья думала о Маттисе и содрогалась от ужаса. Она не раз видела, как он теряет разум от ярости, и хорошо представляла себе, как это может быть. Она понимала, что теперь-то наверняка замок Маттиса еще раз расколется пополам, и застонала при одной мысли об этом.
      — Что с тобой? — спросил Бирк. — Тебе худо?
      Ронья не ответила. Сколько можно слушать этого дерзкого мальчишку! Теперь надо что-то делать. Разбойники Маттиса скоро должны вернуться домой, и тогда, гром и молния, все эти дерьмовые разбойники из банды Борки вмиг вылетят из замка Маттиса! Вылетят куда быстрее, чем туда попали!
      Она поднялась, — чтобы уйти. Но тут увидела, что задумал сделать Бирк. Этот мошенник и вправду задумал перепрыгнуть через Адский провал! Он стоял там, на другой стороне пропасти, прямо напротив нее, и вдруг приготовился к прыжку. Тогда она закричала:
      — Только посмей перепрыгнуть! Дам по морде так, что нос отвалится!
      — Ха-ха! — засмеялся Бирк и одним прыжком метнулся через пропасть. — Попробуй так! — с легкой ухмылкой сказал он.
      Этого ему говорить не следовало, этого она стерпеть не могла. Разве мало того, что он и эти его дерьмовые дружки устроили себе крепость в замке Маттиса? Но ни один разбойник из их шайки не смеет являться сюда и делать такие прыжки, какие не мог бы повторить разбойник Маттиса!
      И она прыгнула. Да, она это сделала! Она сама не знала, как это получилось, но Ронья вдруг перелетела через Адский провал и приземлилась на другой его стороне.
      — А ты не такая уж тихоня, — сказал Бирк и тотчас же прыгнул следом за ней. Но Ронья не собиралась ему уступать. Снова прыгнув, она перелетела через пропасть обратно. Пусть он стоит теперь там и пялится на нее сколько вздумается!
      — Ты ведь собиралась дать мне по морде! Почему же ты этого не делаешь? — сказал Бирк. — Я иду к тебе!
      — Вижу, — ответила Ронья.
      И он явился вновь. Но даже и теперь она не стала его дожидаться. Она опять прыгнула через пропасть и собиралась прыгать до тех пор, пока не испустит дух, если это нужно для того, чтобы избавиться от Бирка.
      А потом никто из них не произнес больше ни слова. Они только прыгали. Безумно и неистово прыгали они взад-вперед через Адский провал. Слышалось только их учащенное дыхание. Да лишь время от времени каркали на зубцах крепостной стены вороны. А в остальном было отвратительно тихо. Казалось, будто замок Маттиса, стоя на горе, затаил дыхание перед чем-то грозным и опасным, что должно вот-вот произойти.
      «Да, скоро, верно, мы оба приземлимся на дно Адского провала, — подумала Ронья, — но тогда хотя бы настанет конец этому нескончаемому прыганью!»
      И вот Бирк снова перелетел через пропасть прямо ей навстречу, а она приготовилась к новому прыжку. Да, и она тоже. Который раз подряд, она уже не знала. Казалось, будто она никогда ничего другого не делала, кроме как перепрыгивала через пропасти, чтобы избавиться от мошенников этого Борки.
      И тут она увидела, как Бирк угодил на камень, лежавший на самом краю пропасти, как раз там, где приземлился. И услыхала, как он крикнул, прежде чем исчезнуть в бездне.
      А потом она слышала только карканье ворон. Она закрыла глаза с одним желанием, чтобы этого дня никогда не было. И Бирка тоже не было бы на свете. И чтобы они никогда не прыгали через Адский провал.
      Потом она подползла на животе к самому краю пропасти и заглянула вниз. И тут она увидела Бирка. Он стоял прямо под ней, на каком-то камне, или на балке, или на чем-то другом, торчавшем из треснувшей стены. На чем-то таком маленьком, что там помещались лишь его ноги и ничего больше. Он стоял над глубоким Адским провалом, а руки его судорожно нащупывали опору, какую-нибудь щербинку, за которую можно было бы зацепиться и которая помешала бы ему рухнуть вниз, в бездну. Но он знал, и Ронья знала тоже, что самому ему оттуда не выбраться. Ему придется стоять там, пока не иссякнут силы, они оба знали это, а потом Бирка, сына Борки, больше не будет на свете.
      — Держись! — сказала Ронья, и он, слегка ухмыльнувшись, ответил:
      — Придется! А чем еще здесь заниматься!
      Но было заметно, что ему страшно.
      Ронья сорвала с себя плетеный кожаный ремень, который всегда носила свернутым в клубок на поясе. Он помогал ей много раз, когда она карабкалась на деревья и цеплялась за ветки во время своей лесной жизни. Теперь она сделала большую петлю на одном конце ремня, а другой обвязала вокруг пояса. Затем она спустила ремень вниз, Бирку, и увидела, как блеснули его глаза, когда ремень, болтаясь, мелькнул над его головой. Да, она увидела: ремень оказался как раз нужной длины, что было большой удачей для этого мошенника, сына Борки.
      — Обвяжись ремнем, если можешь, — сказала она. — А когда я крикну, начинай карабкаться вверх! Но не раньше!
      Гроза, разразившаяся той ночью, когда она родилась, вырвала из крепостной стены целую каменную глыбу. И, к счастью, она лежала неподалеку от края пропасти. Ронья улеглась на живот, как раз за этой глыбой, а потом крикнула:
      — Давай!
      И вскоре почувствовала, как на животе у нее натянулся ремень. Ей стало больно. Каждый рывок ремня, пока Бирк карабкался наверх, заставлял ее стонать.
      «Скоро я тоже разорвусь пополам, точь-в-точь как раскололся замок Маттиса», — подумала она и сжала зубы, чтобы не закричать.
      Внезапно она почувствовала облегчение. И вот перед ней уже стоит Бирк и смотрит на нее! Она продолжала лежать, пытаясь понять, в силах ли она дышать. И тогда он сказал:
      — А, стало быть, ты лежишь тут!
      — Да, я лежу тут, — ответила Ронья. — Ну как, напрыгался?
      — Нет, придется прыгнуть еще раз, чтобы попасть на другую сторону пропасти. Мне ведь надо домой, в крепость Борки! Поняла?
      — Снимай сперва мой ремень, — велела Ронья, поднявшись на ноги. — Не хочу быть связанной с тобой дольше, чем нужно!
      Он размотал пояс.
      — Разумеется! — согласился он. — Но после того, что случилось, я как будто все равно связан с тобой. Без всякого ремня.
      — Хорошенького понемножку! — ответила Ронья. — Катись отсюда подобру-поздорову! Вместе с твоей крепостью Борки!
      Сжав кулак, она стукнула Бирка по носу.
      Он улыбнулся.
      — Советую тебе больше этого не делать! Но ты все равно добрая, раз спасла мне жизнь, спасибо тебе!
      — Сказано тебе, катись! — крикнула Ронья и убежала прочь, не оглядываясь.
      Но когда она стояла уже у каменной лестницы, которая вела от крепостной стены вниз, в замок Маттиса, она услышала, как Бирк кричит:
      — Эй ты, дочь разбойника! Когда-нибудь мы еще обязательно встретимся!
      Повернув голову, она увидела, что он приготовился к своему очередному прыжку. И тогда она воскликнула:
      — Хоть бы ты снова сверзился туда, дерьмо ты этакое!
 
      Все оказалось гораздо хуже, чем она думала. Маттис пришел в такую ярость, что даже его разбойники испугались.
      Но сначала никто не хотел верить ее рассказу. Маттис впервые в жизни рассердился на Ронью.
      — Иной раз можно и приврать! Или выдумать что-нибудь забавное! Да только такую чушь пороть не смей! Разбойники Борки в замке Маттиса! Да, ты на выдумки горазда! У меня аж кровь в жилах закипела, хоть я и знаю, что это — враки!
      — Вовсе это не враки, — возразила Ронья.
      И она снова попыталась рассказать ему о том, что узнала от Бирка.
      — Врешь ты все, — повторил Маттис. — Во-первых, у Борки нет никакого мальчишки. У него не может быть детей, об этом всегда ходили толки.
      Все разбойники сидели молча, не смея вымолвить ни слова. Но под конец Фьосок открыл рот:
      — Да, это так, но говорят, у него все-таки есть мальчишка. Ну, тот самый, что Ундис родила от страха в ту самую ночь, когда разразилась страшная гроза. Ну, когда у нас появилась Ронья, помнишь?
      Маттис вперил в него взгляд:
      — И никто не сказал мне об этом! Ну, выкладывайте, есть еще на свете какая-нибудь дьявольщина, которую мне не привелось узнать?
      Обведя зал диким взглядом, он с громким воплем схватил по пивной кружке в каждую руку и грохнул их о стену с такой силой, что пиво с шипением вылилось на пол.
      — А теперь этот змееныш Борки разгуливает по крыше замка Маттиса? И ты, Ронья, говорила с ним?
      — Он говорил со мной, — ответила Ронья.
      С громким воплем схватил Маттис баранье жаркое, стоявшее на длинном столе, и швырнул его в стену так, что ломтики сала закружились в воздухе.
      — И ты говоришь, будто этот змееныш утверждает, что поганый пес, его отец, вместе со всем разбойничьим сбродом перебрался в Северный замок?
      Ясное дело, Ронья боялась, что Маттис, недослушав до конца, потеряет от злости разум. Но злоба была теперь просто необходима, чтобы вышвырнуть разбойников Борки, и поэтому она сказала:
      — Да, это так. И теперь Северный замок называется крепость Борки, запомни это!
      С громким воплем схватил Маттис суповой котел, висевший над очагом, и швырнул его в стену. Да так, что похлебка брызгами разлетелась во все стороны.
      Лувис между тем сидела молча и только смотрела и слушала. Теперь она тоже разозлилась, и это было заметно. Взяв в руки миску с теплыми куриными яйцами, принесенными с птичьего двора, она подошла к Маттису.
      — Вот тебе, — сказала она. — Но помни, ты сам уберешь за собой!
      Маттис ваял яйцо, сначала одно. Потом другое, третье. И с безумными воплями стал швырять их, да так, что на полу растеклась настоящая яичница.
      А потом заплакал.
      — Жил я спокойно, как лис в своей норе и орел на вершине скалы, вот, так я всегда говорил. А теперь…
      Бросившись на пол, он растянулся во весь рост, он плакал, кричал и сыпал проклятия до тех пор, пока Лувис это не надоело.
      — Нет, на сегодня хватит, — сказала она. — Если в твоей шкуре завелись блохи, нечего тут валяться и скулить! Поднимайся и сделай лучше что-нибудь, вместо того чтобы плакать да орать.
      Голодные разбойники уже сидели за столом. Лувис принесла баранье жаркое, валявшееся на полу, и слегка отряхнула его.
      — Оно стало только мягче, — сказала она в утешение и стала нарезать толстые ломти мяса разбойникам.
      Насупившись, Маттис поднялся на ноги и занял свое место за столом. Но он ничего не ел. Он сидел, обхватив свою черную, лохматую голову руками, и негромко рычал, вздыхая иногда на весь каменный зал.
      И вот тогда к нему подошла Ронья. Она обвила рукой его шею и прижалась щекой к его щеке.
      — Не печалься, — сказала она. — Теперь дело только за тем, чтобы вышвырнуть их из замка.
      — Нелегко это сделать! — глухо произнес Маттис.
      Весь вечер сидели они перед очагом, пытаясь придумать, как им поступить.
      Маттис хотел знать, как вытравить блох из шкуры, как выгнать разбойников Борки из замка Маттиса, если они, что вполне вероятно, засели там крепко. Но прежде всего ему хотелось знать, как эти его заклятые враги, как эти паршивые миккели, эти псы-ворюги смогли пробраться в Северный замок так, что ни один разбойник Маттиса ничего не заметил. Всякий, будь то пеший или конный, кому нужно было попасть в замок Маттиса, должен был пересечь Волчье ущелье, а там день и ночь неусыпно стояли на страже люди Маттиса. И все-таки никто из них не заметил и тени хотя бы одного разбойника из шайки Борки. Пер Лысуха презрительно расхохотался.
      — Ну и ну! Неужто ты, Маттис, думал, что они, прогуливаясь по округе, явятся сюда через Волчье ущелье? Да еще весьма учтиво скажут тебе: потеснитесь-ка, добрые друзья, потому что нынче ночью мы хотим переселиться в Северный замок!
      — Как же они туда попали?! Объясни мне. Ты ведь знаешь все на свете!
      — Да уж во всяком случае не через Волчье ущелье и не через крепостные ворота, — ответил Пер Лысуха. — Ясное дело, они явились с севера, оттуда, где у нас никакой стражи нет.
      — Еще чего, зачем там стража? Там ведь нет никакого входа в замок, а лишь одна крутая горная стена. Хотя они, может, летают или умеют ползать, как мухи, по отвесным скалам и потом проникать через маленькие бойницы? Не так ли?
      Но тут ему в голову пришла внезапно какая-то мысль, и он уставился на Ронью.
      — А вообще-то, что ты делала наверху, на крыше?
      — Я старалась не упасть в Адский провал, — ответила Ронья.
      Она страшно жалела, что не расспросила Бирка чуть подробнее. Тогда бы он, быть может, рассказал ей, как разбойникам Борки удалось пробраться в Северный замок. Но теперь было не время думать об этом.
      Маттис выставил на ночь стражей не только у Волчьего ущелья, но и на крыше.
      — Ну и дерзкий же этот Борка! — сказал он. — А вдруг он, словно бешеный бык, перескочит через Адский провал и захочет вовсе выгнать нас из замка Маттиса?
      Схватив кружку с пивом, он швырнул ее в стену так, что пиво расплескалось по всему каменному полу.
      — А сейчас я ложусь, Лувис! Но не для того, чтобы спать, а чтобы пораскинуть мозгами и осыпать врагов проклятиями. И горе тому, кто мне помешает!
      Ронья тоже не заснула в этот вечер. Все внезапно стало таким ужасно несправедливым и печальным. Почему так случилось? А этот Бирк, которому она так обрадовалась, когда впервые увидела его? И почему, когда ей наконец-то встретился ровесник, он непременно должен был оказаться маленьким гнусным разбойником из шайки Борки?

      Наутро Ронья проснулась рано. Отец уже сидел за столом и ел кашу. Ел он вяло. Мрачно подносил ложку ко рту, но иногда забывал при этом, что надо открывать рот. Так что каши ему доставалось совсем немного. И лучше не стало, когда Коротышка Клипп, который вместе со Стуркасом и Чегге нес ночью стражу у Адского провала, внезапно ворвался в каменный зал с криком:
      — Борка ждет тебя, Маттис! Он стоит на той стороне Адского провала и кричит, что желает сию же минуту потолковать с тобой!
      Затем Коротышка Клипп быстро отскочил в сторону, что было умно с его стороны, так как деревянная плошка Маттиса с кашей в тот же миг пролетела мимо самого его уха и ударилась о стену так, что каша брызнула во все стороны.
      — Ты сам уберешь за собой, — строго напомнила мужу Лувис, но Маттис ее не слышал.
      — Вот как, Борка желает потолковать со мной! Гром и молния! Так и быть, я с ним поговорю, только после ему вряд ли останется в жизни много времени на разговоры! — сказал Маттис и стиснул зубы так, что они заскрипели.
      Тут из спальных боковуш узнать, что случилось, сбежались в каменный зал разбойники.
      — Лопайте свою кашу! Да побыстрее, так, словно вам пора на пожар! — приказал Маттис. — А потом мы схватим этого бешеного быка за рога и сбросим его в Адский провал!
 
      Ронья быстро оделась. Много времени на это не потребовалось, потому что поверх рубашки ей надо было надеть лишь короткий кафтанчик из жеребячьей кожи и длинные штаны. Ей не приходилось тратить время на то, чтобы надевать, сапоги или башмаки, когда нужно было, как, например, сейчас, поторапливаться. Она ходила босиком до самого снега.
      Если бы все шло как всегда, она немедленно отправилась бы бродить по лесу. Но все было уже не как всегда, и теперь ей пришлось подняться на крышу вместе со всеми — поглядеть, что там произойдет.
      Маттис позвал своих разбойников, и, еще доедая на ходу кашу, они вместе с Лувис и Роньей храбро поднялись по ступенькам каменной лестницы замка на крышу. Один только Пер Лысуха остался сидеть со своей плошкой каши, сокрушаясь, что уже не в силах участвовать вместе со всеми в таком любопытном деле.
      — Слишком много лестниц у нас в доме, — брюзжал он. — Да к тому же ноги меня не слушаются.
      Стояло ясное, холодное утро. Первые красные лучи солнца освещали дремучие леса вокруг замка Маттиса. Ронья видела эти лучи над зубчатыми стенами. А ей хотелось быть там, внизу, в ее тихом зеленом мире. Не здесь, у Адского провала, где Маттис и Борка со своими разбойниками стояли друг против друга. И не спускали друг с друга глаз.
      «Вон что, вот как он выглядит, этот дрянной миккель», — подумала она, увидев, что Борка стоит, широко расставив ноги и подняв вверх голову, перед толпой своих разбойников. Ей показалось, что он не такой рослый и красивый, как Маттис, и это пришлось ей по душе. Но нельзя отрицать, что он был сильным с виду. Конечно, невысок ростом, но широкоплеч и силен. Да к тому же рыжеволос, с торчащими во все стороны космами. Рядом с Боркой стоял еще один, тоже рыжеволосый, хотя волосы лежали у него на голове словно медный шлем. Да, это Бирк стоял рядом с отцом. Казалось, ему было весело наблюдать все это представление. Он украдкой кивнул ей, словно они были старыми друзьями. Как он только посмел так подумать, этот разбойничий пес-ворюга!
      — Хорошо, Маттис, что ты явился так быстро, — сказал Борка.
      Маттис мрачно смотрел на своего врага.
      — Я пришел бы раньше, — сказал он, — но было одно дело, с которым надо было сперва покончить.
      — Что за дело? — учтиво осведомился Борка.
      — Песнь, которую я придумал на утреннем холодке. Называется «Плач и причитания на смерть Борки-разбойника». Может, эта песнь утешит немного Ундис, когда она станет вдовой.
      Видно, Борка думал, что Маттис выговорится и не станет больше шуметь из-за этого дела с «крепостью Борки». Но тут же понял, что ошибался, и дал волю своему гневу:
      — Ты бы лучше подумал о том, как утешить Лувис, которой приходится слушать каждый день, как ты дерешь свою широкую глотку.
      Ундис и Лувис, обе женщины, которых собирались утешать, стояли, скрестив руки на груди, каждая на своей стороне Адского провала, и вызывающе смотрели друг другу в глаза. Обе они совершенно не походили на женщин, которые нуждаются в каком-либо утешении.
      — А теперь выслушай меня, Маттис, — сказал Борка. — В лесу Борки нельзя больше жить. Кнехтов там столько, сколько слепней на лугу. Куда же мне податься с женой и ребенком, да со всеми моими разбойниками?
      — Может, ты правду говоришь, — согласился Маттис. — Но вот так, ни с того ни с сего, без спросу ворваться в чужой дом! Так не поступает ни один человек, у которого есть хоть капля совести.
      — Удивительные речи для разбойника, — заметил Борка. — Разве ты постоянно не берешь без спросу все, что тебе хочется?
      — Гм! — только и хмыкнул Маттис.
      Теперь он явно утратил дар речи, хотя Ронья не понимала почему. Интересно, что мог Маттис брать без спросу, она непременно должна это разузнать.
      — Кстати, — помолчав немного, сказал наконец Маттис, — было бы забавно услышать, как вам удалось пробраться в замок, потому что тогда можно было бы вышвырнуть вас тем же путем.
      — Ври, да не завирайся, — ответил Борка. — Как мы пробрались сюда? Да, видишь ли, есть у нас мальчонка, который может взбираться на самые крутые обрывы, а длинная крепкая веревка тянется за ним, словно хвост.
      Он потрепал Бирка по медно-красной макушке, и Бирк молча улыбнулся.
      — А после этот мальчонка надежно прикрепляет там, наверху, веревку, чтобы мы все вместе могли взобраться туда. Так что остается только войти прямо в замок и начать устраивать себе подходящее разбойничье логово.
      Слушая эти слова, Маттис скрежетал зубами, а потом сказал:
      — Насколько мне известно, здесь, на северной стороне, нет такого входа.
      — Тебе известно! Не слишком-то много ты знаешь и не слишком-то много помнишь об этом замке, хотя и прожил тут всю свою жизнь! Да, видишь ли, в то время, когда здесь было куда больше построек, нежели один господский замок, служанкам нужна была хотя бы маленькая дверца, чтобы выйти и накормить свиней. Ну а где стоял свинарник, когда ты был ребенком, ты, поди, помнишь. Мы с тобой ловили там крыс до тех самых пор, пока на нас не наткнулся твой отец и не дал мне пощечину, от которой у меня башка чуть не отвалилась!
      — Да, немало добрых дел сотворил в жизни мой отец, — сказал Маттис. — Он преследовал своих заклятых врагов, всех миккелей из рода Борки, всюду, где бы он их ни встречал.
      — Да, твоя правда, — согласился с ним Борка. — И этот бандюга научил меня, что все из рода Маттиса — мои враги не на жизнь, а на смерть. Раньше я даже не подозревал, что мы из разных кланов, ты и я, и ты, верно, этого тоже не знал!
      — Но теперь знаю! — ответил Маттис. — И либо тут сейчас мы справим тризну по Борке-разбойнику, либо ты и все твои прихвостни покинут замок Маттиса той же дорогой, какой пришли сюда.
      — Что ж, тризну тут могут справить и по мне, и по тебе, — сказал Борка. — Но нынче я поселился в крепости Борки, здесь и останусь.
      — Что же, поглядим! — пригрозил Маттис, а все его разбойники стали негодующе бряцать оружием. Они решили тотчас же вытащить свои самострелы, но разбойники Борки были также при оружии, и битва на краю Адского провала могла бы плохо кончиться для тех и других. Это понимали и Маттис, и Борка. Потому-то они на этот раз и разошлись после того, как для порядка в последний раз осыпали друг друга проклятиями.
      Маттис вовсе не походил на победителя, когда вернулся обратно в каменный зал, да и люди его тоже не шибко развеселились, Пер Лысуха сначала молча разглядывал их, а затем лукаво улыбнулся беззубой улыбкой.
      — Ну как там бешеный бык?! — поинтересовался он. — Ну, тот, кого вы собирались взять за рога и швырнуть в Адский провал? Представляю, какой поднялся грохот! На весь Маттисборген!
      — Ешь-ка лучше кашу, если сможешь ее разжевать! А с бешеными быками я уж сам управлюсь, — заявил Маттис. — С ними-то я, верно, совладаю, когда придет время.
      Но поскольку время еще, видимо, не пришло, Ронья поспешила отправиться в свой лес. Дни теперь стали короче. Всего через несколько часов солнце сядет, но пока наступит этот час, ей хотелось побывать в своем лесу и возле своего озера. Оно лежало, озаренное солнцем, и сверкало, как чистейшее золото. Но Ронья знала, что золото — обманчиво, а вода озера в глубине холодна, как лед. И все же она быстро сбросила с себя одежку и нырнула головой вниз. Сначала она взвыла, а потом засмеялась от радости. Она плавала и ныряла, пока холод не выгнал ее из воды. Дрожа, она надела на себя кожаный кафтанчик. Но теплее ей не стало, и она начала бегать, чтобы согреться. Она помчалась, словно троллиха, среди деревьев и по скалам и носилась до тех пор, пока ей не стало жарко и щеки не запылали. А потом она продолжала бегать, только чтобы чувствовать, как она легка на ногу. Радостно рыча, промчалась она меж двумя лесными елями и наткнулась прямо на Бирка. И тогда в ней снова вспыхнула злоба. Подумать только, даже в лесу тебя не могут оставить в покое!
      — Осторожней, дочь разбойника! — попросил Бирк. — Ты ведь не торопишься?!
      — Тороплюсь я или нет, какое тебе дело! — прошипела она и снова ринулась вперед.
      Но потом замедлила шаг. И вдруг ей пришло в голову прокрасться тайком обратно и посмотреть, что делает Бирк в ее лесу.
      Он сидел на корточках перед норой, где ютилось ее собственное лисье семейство. Это привело ее в еще большую ярость. Ведь это были ее собственные лис и лисица. Она следила за ними до тех самых пор, пока у них весной не появились лисята. Теперь лисята были уже большие, но все еще не переставали резвиться. Они прыгали, кусались и дрались друг с другом перед норой, а Бирк сидел рядом и смотрел на них. Он сидел к ней спиной, и все-таки каким-то странным образом заметил, что она там стоит, и, не оборачиваясь, закричал:
      — Чего тебе надо, дочь разбойника?
      — Хочу, чтобы ты оставил в покое моих лисят и убрался из моего леса!
      Тогда, поднявшись, он подошел к ней.
      — Твои лисята! Твой лес! Ты что, не понимаешь? Лисята — ничьи, они — сами по себе. И живут они в лисьем лесу. Который точно так же принадлежит волкам и медведям, лосям и диким лошадям. И филинам с канюками, и лесным голубям, и ястребам, и кукушкам. И улиткам, и паукам, и муравьям.
      — Я знаю, как живет весь этот лес, — сказала Ронья. — Нечего меня учить.
      — Тогда ты знаешь, что этот лес — и лес диких виттр, и серых карликов, и ниссе-толстогузок, и троллей-болотников!
      — Ничего нового ты мне не скажешь, — оборвала его Ронья. — Ничего такого, чего бы я не знала лучше тебя. Так что помолчи!
      — Кроме того, это мой лес! И твой лес, дочь разбойника, да, и твой тоже! Но если ты хочешь оставить его только себе, значит, ты глупее, чем я думал, когда в первый раз увидел тебя!
      Он посмотрел на нее, и его голубые глаза потемнели от гнева. Было ясно, что она ему не нравилась, и она была этим довольна. Пусть думает о ней все, что угодно. Ей хотелось вернуться домой, только чтобы больше его не видеть.
      — Я с радостью буду делить лес и с лисицами, и с филинами, и с пауками, но только не с тобой! — заявила она и пошла прочь.
      И тут она увидела, как над лесом встает туман. Серый и ватный, поднимался он с земли и клубился между деревьями. Миг, и солнце исчезло. Исчезло и все золотое сияние озера. Теперь не видно было больше ни единой тропки, ни единого камня. Но это ее не испугало. Ясное дело, она сможет пробраться в замок Маттиса и сквозь самый густой туман, и обязательно попадет домой до того, как Лувис запоет свою Волчью песнь.
      Ну а что будет с Бирком? Быть может, он найдет любую тропку и любую дорогу в лесу Борки, но здесь, в лесу Маттиса, он легко может заблудиться. «Ну что ж, придется ему тогда остаться здесь, с лисятами, — подумала она, — пока не займется новый день и туман не рассеется ».
      И тут она услыхала, что он кричит из тумана:
      — Ронья!
      Смотри-ка, уже знает, как ее зовут! Она для него теперь не просто дочь разбойника!
      — Ронья! — снова крикнул он.
      — Чего тебе надо? — заорала она.
      Но тут он уже догнал ее.
      — Не нравится мне что-то этот туман.
      — Вот как, ты боишься, что не найдешь дорогу домой, в свое воровское гнездо? Тогда тебе придется делить нору с лисицами. Ты ведь любишь делиться со всеми!