Там меня ждал совсем не такой прием, на какой я рассчитывал. Я полагал, что мне придется бесконечно долго пререкаться, прежде чем я добьюсь встречи с каким-нибудь мелким служащим – а вместо этого, как только я объявил, кто я и по какому делу, меня провели прямо в кабинет генерального директора Ланса Тревоза. Я понимал, что Риштону и Хэдлам сейчас, как никогда, нужны друзья, и надеялся, что найду их здесь.
Кабинет Тревоза составлял разительный контраст с единственным знакомым мне внутренним помещением «Альгамбры» – комнатой Кэт Хэдлам. Перед дизайнером стояла задача воспроизвести атмосферу кабинета преуспевающего банкира девятнадцатого века. Если бы окно не выходило на Солфорд и панорама не венчалась Пеннинскими горами, комната с обитыми темным сукном стенами и мебелью из цельного дуба вполне могла бы сойти за министерское помещение в Лондоне, а не за офис телемагната в ультрасовременном квартале Манчестера.
О Тревозе я знал только то, что можно было понять из мимолетных язвительных замечаний Кэт Хэдлам: что раньше он занимался оптовой торговлей мясопродуктами и был весьма прижимист. Ни то, ни другое никак не порочило его в моих глазах. Он оказался высоким, немного сутулым мужчиной лет сорока пяти. Его добротно сшитый костюм смотрелся на нем так же, как он сам – в этом кабинете. То есть неважно. Он больше походил на затравленного гробовщика, чем на телемагната.
Самой выдающейся, в прямом смысле слова, его чертой было адамово яблоко, жившее, казалось, своей собственной жизнью и вполне гармонировавшее с отвислой нижней губой и чересчур массивным носом. Он напоминал мне изваяние с острова Пасхи, которое я видел в одной из археологических книжек Делиз.
Я насторожился.
Он поднялся из-за своего антикварного стола, пожал мне руку и задержал ее так надолго, что я задумался о том, что бы это могло значить. Он подвел меня к подобию алькова. Такой сердечный прием со стороны человека, которого именовали Живодером, меня не обрадовал.
Вдруг я понял, что мы в комнате не одни. Над спинкой одного из кресел возвышалась чья-то лысина.
Хозяина ее я признал сразу: Джейк Гордон. Воистину, я угодил в высокие сферы.
Как все, кто не был слеп, глух и перешагнул двадцатипятилетний рубеж, я кое-что знал об этом человеке. Слава или по крайней мере известность впервые пришла к нему в конце 70-х, в «зиму недовольства», в последние дни правительства Каллагана
. Тогда он был еще мелким предпринимателем, владельцем фирмы в Ранконе, поставлявшей горючее в ближайшие районы. О нем заговорили, когда в один прекрасный день он уволил всех своих рабочих и взял на их места людей, не состоявших в профсоюзе, или тех, кто был согласен на минимальную оплату. Его офис обложили пикетами, а сам Гордон каждый вечер появлялся на телеэкране, защищаясь от обвинений. Тори признали, что он обеспечил им не одну тысячу голосов. В конце концов профсоюзы сдались, а он стал хозяином сети бензоколонок.
Когда тори выиграли выборы 1979 года, он на какое-то время привлек внимание всей страны, подстрекая Тэтчер к самым крайним мерам, и так часто появлялся на крыльце Даунинг-стрит, 10
, что можно было подумать, что он открыл там собственное дело. Но вскоре он сошел с большой сцены. Никто не знал в точности почему, выдвигались самые разные предположения. В наших краях, однако, его по-прежнему хорошо знали: он неизменно появлялся на горизонте, когда какая-нибудь процветающая местная компания начинала тонуть. Будь то газета, футбольный клуб или даже паром через Мерси – Джейк Гордон неизменно бросал «спасательный пакет».
Некоторое время он был женат на красотке манекенщице Сандре Торкингтон, но потом она ушла от него к какому-то американскому киноактеру. Эту информацию мне любезно предоставила Делиз.
В результате операций по спасению очередного утопающего предприятия все его активы каким-то образом оказывались у Джейка, а долги – у кого-то другого, но Гордон по-прежнему оставался на хорошем счету у публики (о его борьбе с профсоюзами давно все забыли). Он купался в деньгах, бизнес его процветал. Логотип его компании – сети бензоколонок – представлял собой его инициалы на фоне британского флага.
Внешность Гордона оказалась весьма представительной. Гораздо моложе, чем я думал, примерно ровесник Тревоза – однако последний выглядел рядом с ним тряпичной куклой. Единственной волосистой частью головы Гордона были брови: густые, иссиня-черные и крайне выразительные. Интересно, подумалось мне, каким способом он их красит. Очевидно, в каких-нибудь специальных ванночках.
– Хелло, мистер Кьюнан, – прогремел он сочным баритоном. – Представьте себе – мы как раз говорили о том, не попросить ли вас к нам заехать! Очень мило с вашей стороны нанести нам визит. Это показывает вашу добрую волю и инициативность. А недавно мы с Лансом удостоились особой чести – нас посетил инспектор полиции Джеролд. Да присядьте же вы, в самом деле. Не стойте, как пришибленный лакей в будуаре шлюхи! Налей ему что-нибудь выпить, Тревоз!
Я сел, несколько изумленный. Я приехал в «Альгамбру», чтобы выяснить, как тут относятся к проблеме Риштона – а оказался за дружеским столом с Джейком Гордоном, обращающимся с генеральным директором «Альгамбры-ТВ» как с прислугой.
– Я выпью только кофе, – жалобно запротестовал я, но Гордон не желал ничего слушать.
– Налей-ка ему твоего двадцатилетнего виски, Тревоз. Инспектор Джеролд сказал нам, что вы пьете виски, Кьюнан! Фирма угощает, верно, Ланс?
Тревоз поспешно налил три больших стакана.
То, что Гордон вел себя как хозяин в святая святых «Альгамбры-ТВ», подтверждало слухи: компания по горло погрязла в долгах. Как некогда корнуэльские пираты, Гордон появлялся только тогда, когда корабль несло на скалы.
Я понял, что стал объектом знаменитого «приема Гордона» – особого обращения с клиентами, о котором так часто писали газеты и которое якобы и позволило ему прибрать к рукам так много фирм такими малыми средствами.
Но передо мной, несомненно, сидел очень опасный человек. Его превосходство над нами с Тревозом было очевидно.
– Курите, Кьюнан, – приказал он, всовывая мне в пальцы огромную сигару.
Тревоз, который так экстравагантно приветствовал меня, когда я вошел, до сих пор не проронил ни единого звука. Мы оба ждали как завороженные следующей реплики Гордона.
– На самом деле я приехал поговорить с мистером Тревозом и узнать, что делают на студии для мистера Риштона и мисс Хэдлам. Я был очень удивлен, узнав, что они арестованы, и полагал, что здесь мне дадут координаты их адвоката. Я мог бы им помочь. – Голос мой почему-то скрипел, как несмазанная дверь.
– Весьма любезно с вашей стороны. Мы как раз говорили о том, что ваше свидетельство могло бы быть очень полезным. Правда, Ланс? – прогремел Гордон. – Этого копа хорошо бы немного одернуть. Слишком самоуверен и нахален. Но сумел, скотина, заарканить Риштона и его подружку. Попались пташки в западню, как говаривала моя бабушка. Мерзавец и слышать не хочет о том, чтобы выпустить их под залог. Он считает, что совершено хладнокровное, предумышленное убийство. Что эта парочка поджидала свою жертву… Но они не рассчитали, что вы будете так пунктуальны, Кьюнан.
– Подождите, пожалуйста, – перебил я. – Вы говорите о показаниях свидетеля, который видел их в Престбери в шесть часов? Это невозможно. В пять сорок они находились в этом здании, и я разговаривал с ними.
– Всем нам случается ошибаться на несколько минут, – выразительно произнес Гордон и принялся обеими руками разглаживать свои кустистые брови.
– Я не говорю, что они невиновны, а утверждаю только, что они не могли совершить убийство таким образом, как это описывает следствие.
Гордон прочистил горло, издав звук, с каким грузовик с цементом опрокидывает содержимое кузова, и выплюнул окурок сигары на ковер.
– Вы уверены в этом, не так ли? А я, мистер юный частный детектив, уверен, что в этой стране правосудие творится законным путем, и убежден, что обвинение было вынесено на должных основаниях. Каким бы мерзавцем ни был этот Джеролд – как, впрочем, и вы, Кьюнан, – никакого недоверия к следственным органам я не испытываю. – Он говорил так, словно обращался к огромной толпе на митинге.
– А я испытываю, – дерзко возразил я. – Я
знаю, что они вышли из этого здания слишком поздно для того, чтобы успеть добраться в Престбери к шести часам. Охранник Пултер подтвердит это. Я говорил с ним, выходя в пять часов и сорок с небольшим минут.
Гордон и Тревоз обменялись взглядами.
– Тут, должно быть, какая-то ошибка, – проговорил Тревоз. – Мистер Пултер сказал полиции, что вы ушли в четыре тридцать, за пару минут до Кэт Хэдлам и Саймона. В книге регистрации об этом сделаны соответствующие записи. Мистер Пултер очень надежный человек, у него прекрасная репутация. Боюсь, что точку зрения следствия на эти обстоятельства изменить не удастся. Перспективы у Саймона и Кэт самые безрадостные. Мы надеялись, что, поскольку вы последний, кто видел их перед этим ужасным событием, то могли бы рассказать что-нибудь, например, об их настроении, и это в какой-то мере способствовало бы облегчению их участи… Какие-нибудь смягчающие обстоятельства…
Возражать было бессмысленно. Я понял, что разговариваю с глухой стеной. Гордон все продолжал разглаживать свои брови, которые теперь ощетинились, как две большие гусеницы.
– Может быть, вы действительно правы, – пошел я на попятный, – и мне показалось, что я ушел без двадцати шесть, когда на самом деле было только половина пятого, – но мне все же хотелось бы, чтобы их адвокат ознакомился с моими показаниями. Вы, вероятно, знаете, что пресса буквально распинает их.
Гордон вздохнул.
– Мне нравится то, что вы говорите. В самом деле, нравится. Я понимаю это и восхищаюсь вами, но позвольте объяснить вам, сколь вы наивны. – Его сочный музыкальный голос то угрожающе рокотал, то исходил елеем. – Люди вроде Риштона никогда в жизни не увидели бы зала суда, если бы такие газеты, как «Сан» и «Миррор», не поддерживали органы правосудия на должном уровне. Власти просто трепещут перед риштонами. Я придаю огромное значение свободе прессы. – Он слащаво улыбнулся Тревозу – человеку, который был занят как раз тем, чтобы заменить на своем телеканале серьезные передачи болтовней безвкусных ток-шоу.
– Значит, вы полагаете, что ничего нельзя сделать? – спросил я его.
Официальная позиция работодателя Риштона была очевидна.
– Я полагаю, что Риштон сделал большую глупость, – ответил Тревоз в такт Гордону. – Не могу сказать, что я удивлен. Я слышал, он потерял кучу денег на акциях «Ллойда», как множество других так называемых творческих личностей, которые на самом деле заботятся только о своем кармане и уверены, что заслуживают особого отношения со стороны правосудия – иного, чем рядовые читатели «Сан» или «Миррор». Не он первый прибегнул к отчаянным мерам, почувствовав финансовый крах…
Я перебил его:
– Он вовсе не был близок к разорению. У него была куча денег. Он вручил мне пять тысяч, чтобы передать его жене. Это запротоколировано, деньги в полиции.
Гордон сделал рукой движение, словно стирая с невидимой доски мои слова, обращенные к Тревозу, и продолжал так, будто я ничего не говорил:
– Нет, Кьюнан, вам лучше не вмешиваться в ход этого невеселого дела. Риштон и его любовница, как и все граждане, имеют право на защиту, так что оставьте их на попечение закона.
Я понял, что данная часть беседы завершена, окончательно и бесповоротно. Гордон продолжал добродушно улыбаться, как большая акула, размышляющая о следующей жертве. Тревоз же сидел, плотно сжав губы, и очевидно нервничал. Они так интенсивно обменивались многозначительными взглядами, словно были обучены каким-то особым средствам невербального общения. Кивая и подмигивая друг другу, они напоминали персонажей немого мультфильма.
– Я думал, не может ли «Альгамбра-Телевижн» предложить вам работу, мистер Кьюнан, – произнес наконец Ланслот Тревоз.
Я промолчал.
– Ну же, Кьюнан, – вмешался Гордон. – Все мы деловые люди. Мы знаем, что кризис сильно ударил всех по карману. Мистер Тревоз делает вам роскошное предложение. Насколько мне известно, у вас есть небольшие проблемы с кредитом на квартиру. Разумный человек всегда найдет способ сократить лишние расходы.
Я чуть не поперхнулся виски. Откуда Гордон мог знать о моем кредите? Неужели я проговорился о нем Джеролду?
– Вы хотите сказать, крыса всегда уловит момент сбежать с тонущего корабля? – сердито спросил я, придя в себя и поставив стакан на массивный дубовый столик.
– Крыса? Ну что ж, Кьюнан, скажите, сколько вам надо, чтобы вы перестали совать свой крысиный нос в это дело, – огрызнулся Гордон. – Мы удвоим сумму, которую обещал вам Риштон, но вы отстанете раз и навсегда. Мы с Тревозом не настолько наивны, чтобы не понимать, зачем вы сюда пришли. Хотите с помощью телерекламы поправить дела своего хилого агентства? Так вот, этого не будет. Мы никому не позволим удить рыбку в мутной воде и наживаться на неприятностях этой телекомпании.
– Я пришел сюда не за деньгами и не за делом, – сказал я. – Вы, мистер Гордон, привыкли к тому, что ваша чековая книжка заменяет все аргументы, но я не собираюсь изменять свои показания только потому, что вы вывалите передо мной кучу бумажек.
Тревоз подошел к селектору.
– Нет необходимости вышвыривать его отсюда, Ланс. Через пару дней он увидит вещи в несколько ином свете и приползет сам, – сказал Гордон, но мне показалось, что его самообладание несколько изменило ему. – Попробуем другие средства убеждения.
Я встал, чтобы выйти, но мне этого не позволили.
– Все-таки я вызову охрану, – произнес Тревоз, делая жалкую попытку утвердить свою независимость. – Этот человек пьян и может быть агрессивен. – Он нажал какую-то кнопку и сказал в микрофон: – Шестое подразделение.
Комната тут же заполнилась охранниками в черной форме, которые, как мне показалось, ждали за дверью. Тревоз кивнул, и шесть человек схватили меня и, уложив горизонтально лицом вниз, понесли головой вперед. Я не сопротивлялся. Последнее, что я слышал, был гомерический хохот Гордона.
7
Здание «Альгамбры». 11 часов утра. Вторник, 28 декабря 1993 года.
Несмотря на относительно ранний час – одиннадцать утра, – выброс моего тела из здания «Альгамбры» произошел в лучших драматических традициях этой студии. Мое насильственное выдворение совпало с прибытием Люси Лонгстафф и всей ее свиты, из «Следеридж-Пит». Во всяком случае, мне показалось, что именно ее знакомый голос произнес: «Ииии-эх!.. Не повезло мужичку. Боюсь только, что он не последний. Наверное, не угодил мистеру Тревозу. Живодерня набирает обороты». А может, это сказал кто-то другой: когда вас несут мордой вниз, трудно быть уверенным, что вы адекватно оцениваете окружающее.
Вынеся меня на крыльцо, «носильщики» остановились. Я приготовился к полету и сокрушительному падению, но вдруг услышал уже несомненно знакомый голос:
– Что вы делаете? Это же мой друг! Немедленно отпустите его!
Они ослабили хватку, и я почти безболезненно приземлился на руки. Не знаю, собирались ли они бросать меня с крыльца, но я бы этому не удивился: Манчестер с каждым днем все больше становился похож на Южную Америку. Тед Блейк помог мне подняться.
– Опять тебе неймется, дурья твоя башка? – Охранники выстроились у входа фалангой. Ярость так распирала меня, что я готов был прорываться на верхний этаж с боем, но Тед удержал меня, и постепенно я успокоился. Выкрикивать проклятия с улицы не имело смысла.
Возле здания студии собралась обычная толпа зевак, один за другим подъезжали актеры, занятые в сериале. По какой-то причине – то ли ради моей безопасности, то ли для сохранения лица студии – Тед торопился убрать меня со сцены. Он перевел меня через дорогу к стоянке машин и открыл дверцу огромного зеленого «мицубиси-сегун», на которой красовалось его имя.
– Сядь, Дейв, и успокойся. Вспомни старые времена, когда на улицу выбрасывали меня, а ты меня спасал.
После встречи с руководством телестудии общество Теда показалось мне исключительно приятным. Как ни жаден он до сенсаций, в конце концов, он не предатель и не садист, а пара хороших ударов крикетной битой по голове вполне могла бы вправить ему мозги. Дорогой твидовый костюм моего приятеля не придавал ему никакой импозантности. Он напоминал статиста из романтического сериала, действие которого происходит где-нибудь в Шотландии в 20-х годах. Недоставало только охотничьей шляпы.
Машина ехала как будто сама по себе, другие автомобили уступали ей дорогу. Торжественно и беспрепятственно мы продвигались к Динсгейт. Тед привез меня в «Гнездо дрозда» – паб, куда мы когда-то часто наведывались. В зале сделали ремонт, все стало по-другому и совсем мне не понравилось. Хозяева убрали очаровательный старый декор и превратили заведение в подобие холла аэровокзала с элементами стиля модерн. Наливали, впрочем, все то же самое.
Я заказал простой бренди, а Тед двойную водку и пакет чипсов с сыром и луком, чтобы отбить запах. Мы сели в нише у задней стены, и я вкратце пересказал утренние события.
Несколько минут Тед сидел молча, задумавшись, а потом повернулся ко мне с очень серьезным лицом.
– Послушай, Дейв, я собираюсь основать независимую компанию, чтобы делать собственную передачу. Мне надоело довольствоваться ночным эфиром на «Альгамбре», которая к тому же вещает не на всю страну. То, что ты рассказал, наводит меня на мысль, что пора действовать. Недавно я получил предложение от канала «Сердце Англии» переехать в Бирмингем и делать мою программу в несколько измененном формате.
– Предатель! Неужели ты бросишь Манчестер? Какой, к черту, Бирмингем? Тебя же с руками и ногами оторвут на Би-би-си!
– Я говорю серьезно, Дейв. Гордон в свое время уволил больше рабочих, чем Министерство угольной промышленности. Тебе удалось понять, что он делает на «Альгамбре»?
То, что говорил Тед, было для меня ново. Вопрос о том, является ли Гордон «рыцарем на белом коне» или грифом, питающимся падалью, дебатировался в финансовых разделах всех толстых воскресных газет, но меня удивило, что эта тема волнует Теда. При упоминании о Гордоне он очевидно расстроился.
Тед сделал большой глоток, прожевал пригоршню чипсов и начал рубить воздух своими толстыми пальцами.
– Во всем виноват этот скотина Риштон. Если бы он не убедил руководство потратить миллионы на престижное здание, у них бы не было сейчас этой кошмарной дыры в бюджете. Им не пришлось бы звать мясника Тревоза, чтобы ее латать, а за ним не появился бы этот хищник! – Тед сильно разволновался.
– А откуда Гордон берет деньги? – спросил я.
– Где ты жил до сих пор, Дейв? Он уверяет, что поставляет в страну дешевую нефть благодаря связям с Аль Сабахами.
Лицо мое, вероятно, выразило непонимание, и он продолжил объяснять:
– Ну, с кувейтскими нефтяными магнатами. Они дают ему льготные условия на покупку нефти, а может быть, он очень ловко действует на Роттердамском нефтяном рынке. Но большую часть своих денег он берет у банков. Ему дают ссуды, и он их прокручивает. У него десятки танкеров в Ливерпульской бухте. Когда надо заплатить проценты, он всегда может продать содержимое нескольких танкеров.
Казалось маловероятным, чтобы такой человек мог интересоваться моими финансовыми проблемами. Значит, на то были еще какие-то причины, неизвестные Теду. Я рассказал ему, что Гордон в курсе моей задолженности за квартиру. Он посмотрел на меня с любопытством:
– Ты должен быть польщен, дружище. Тебе был оказан знаменитый «прием Гордона»! Вероятно, ему действительно необходимо спихнуть Риштона, если он занимается вплотную такими мелкими сошками, как ты.
Тед взял себе еще пакет чипсов, а я запил терпкий виски глотком пива. Как многого я еще не знал… Зачем все-таки Риштон посылал меня в Престбери? Почему Гордону так нежелательно мое вмешательство? Почему Ланс Тревоз вдруг превратился в лакея Гордона? И было ли происходящее между этими тремя людьми причиной смерти Глории Риштон?
– Вижу знакомый фанатичный блеск в глазах друга. Брось это, Дейв! – произнес Тед, снова садясь за стол. – Гордон тебе не по зубам. Он уже кусает тебя за пятки. Держись от него подальше. Ты ничего не должен ни Риштону, ни Хэдлам. – В голосе его слышалось сильное раздражение. – В этом городе происходят вещи, о которых ты не имеешь понятия.
Желание Теда посвятить меня в тайны теневого бизнеса Манчестера и особенно его сочувствие к моим денежным проблемам были очень трогательны.
Я чувствовал, что разумнее всего – последовать его совету. Блеск в моих глазах был вызван страхом и порцией виски. Раздражало то, что под удар попадала моя репутация – мое умение хранить чужие тайны. Это было совершенно невыносимо. Следствие так торопилось довести дело до суда и приговора, что было готово проигнорировать показания главного свидетеля. Когда я предстану перед обвинителями Риштона, они, несомненно, объявят меня пьяницей, страдающим провалами в памяти, как уже сделал Джейк Гордон. Пусть только попробуют!
Тед отвез меня в центр города. К счастью, я оставил свою машину в многоэтажном гараже на Гартсайд-стрит, возле центрального здания суда, так что возвращаться к «Альгамбре» мне не пришлось.
Из машины я набрал телефон офиса. К моему удивлению, ответила Делиз, а не Джей.
– Он так и не появился, Дейв, так что я не смогла начать твое расследование по королевскому делу. Ты не хочешь съездить за ним? Наверное, до сих пор валяется в кровати, – злобно сказала она.
Я согласился отправиться за своим заблудшим работником, чтобы Делиз могла заняться делом, и выехал со стоянки в сторону дома Джея. Он жил со своей матерью и братом рядом с футбольным стадионом Манчестер-сити. Я обещал Ловене, что если мне и не удастся дать ее сыну профессию, по крайней мере я буду держать его в рамках.
На улицах было еще пусто. Молодежь здесь просыпалась и выезжала на своих горных велосипедах не раньше часа дня.
Ловена уже куда-то ушла, и дверь мне открыл ее второй сын, Дуглас, у которого были каникулы. С Дугласом у меня прекрасные отношения. Этот веселый малый был совсем не похож характером на своего непредсказуемого братца. Как всегда, он встретил меня особым церемониальным приветствием – каждый раз он старался изобрести что-нибудь новенькое.
Последним его достижением стало:
– Рад тебя видеть, хотя и в жутком виде!
– Надеюсь, ты не со всеми так здороваешься?
– Шутю.
– Где Джей? Неужели до сих пор спит?
– Он ушел рано утром. Позвонила мамаша Либерти и сказала, что тот пошел к нам, но мы его так и не дождались, и Джей отправился его искать. Около девяти утра.
– И ты не волнуешься? – спросил я.
Теперь на лице Дугласа появилась некоторая озабоченность. Прошлое брата, разумеется, не было для него секретом.
– Ну, я думал, потом он двинул в город. Он говорил, что сегодня работает.
Дуглас натянул куртку, и мы медленно поехали по улицам. Во всем квартале мы не встретили ни одного полицейского. Улочки там настолько кривые, что объехать все не было никакой возможности. Проектировщики квартала, очевидно, ставили перед собой задачу способствовать сплочению местной общины и добились эффекта средневекового города. В любом случае, улицы не были предназначены для массового использования транспортных средств. Раненый Джей мог лежать за любым узким поворотом.
Вдруг я заметил Либерти – его красная кепка, красные ботинки и синяя куртка виднелись издалека. Он стоял на Кларенс-роуд, прижавшись к дощатому забору, и, выглядывая из-за угла, от кого-то прятался. Я остановил машину и подкрался к нему сзади. Дуглас следовал за мной. Подкрасться к глухому человеку несложно, особенно когда он напряженно во что-то всматривается. На всякий случай, чтобы он не вздумал удрать, я крепко схватил его за руку. Как только мои пальцы сомкнулись на его тощем предплечье, я понял, что напрасно так поступил. Этот мальчонка нуждался в том, чтобы его окружали теплом и заботой, а не хватали, как воришку. Он обернулся и сразу затараторил в своей обычной манере – но на этот раз шепотом:
– Уберите руки, начальник, я никуда не бегу. – В его выразительных голубых глазах застыл страх. – Там Джей. Смотрите, они взяли его в оборот…
Я высунулся из-за угла, но он с неожиданной силой дернул меня назад.
– Да тише вы, это же местные!..
Я выглянул уже осторожнее.
Джей стоял примерно в сотне ярдов от нас, на широком газоне, там, где дорога повторяла изгиб ограды парка. Его окружала группа молодых людей, одетых в черные куртки с поднятыми капюшонами и на горных велосипедах.
Дуглас выглянул вслед за мной.
– У него большие проблемы. Не знаю, о чем они говорят, но дело плохо, – присоединился он к Либерти.
– Зато я вижу, что они говорят, – пропищал малыш. – Вон тот длинный, его зовут Лютер, говорит, что Джей давно стоит у них поперек дороги. Он подначивает остальных, и они хотят прострелить Джею ногу. Надо что-то делать, у них пушки.
Я выглянул еще раз. Юнцов было слишком много, чтобы разбираться с ними в одиночку, особенно без оружия. Если я вмешаюсь, они просто выстрелят в Джея и кинутся врассыпную. До полиции далеко, как до Господа Бога, а если вызвать их по телефону из машины – они все равно приедут слишком поздно. Либерти дернул меня за рукав.
– Думайте быстрее! Они собираются вести его за угол и стрелять ему по ногам.
Вместе с мальчишками мы кинулись к машине. Взяв с места в карьер, я вылетел на Кларенс-роуд. Единственное, что пришло мне в голову, – это заехать на газон, мчаться прямо на толпу и надеяться, что Джей успеет сообразить, что происходит.
Ангел-хранитель моего работника в этот день не дремал. Мне не пришлось даже мять газон. Когда мы выскочили из-за угла, парни уже начали переходить дорогу. Накачанные наркотиками, они в упор не видели летящей на них машины. Джей находился в самой середине группы. Я не сомневался, что машину он узнает сразу. Я посигналил, дернул ручной тормоз, и машина круто развернулась, подшибая парней капотом. Наконец они кинулись врассыпную. Бампер несколько раз обо что-то звонко ударился – я надеялся, что об велосипеды, – и, когда мы на мгновение остановились, Джей запрыгнул в дверь, открытую ему Дугласом. Мы рванули в направлении Виктория-роуд и через несколько секунд уже скрылись за поворотом. Ноги Джея все еще торчали из окна.
– Это было сильно, – одобрительно протянул Либерти Уокер. Бедняга жил в своем виртуальном мире и полагал, видимо, что мы снимаем видеоклип с его участием. Остальные молчали. Джей дрожал, не в силах произнести ни слова.
Я вернулся к дому Ловены. Красный «ниссан» не слишком приметная машина, и я не боялся оставить его на несколько минут возле дверей Джея, но понимал, насколько опасно оставаться здесь ему самому. Шайка, решившая, что он то ли шпионит за ней, то ли претендует на что-то на ее территории, знала, где он живет. Я велел Джею взять самое необходимое и написать записку матери – но упустил из виду, что для того, чтобы вместить даже часть его гардероба, понадобится пара грузовиков. Проблема выбора парализовала его, а может быть, он переживал запоздалый шок. Выручил Дуглас, сунувший несколько вещей брата в спортивную сумку.
Волоком затащив Джея в машину, я снова поехал по окрестным улицам, соображая, что делать дальше. Джей присмирел после пережитого. Если он исчезнет на некоторое время, о нем, скорее всего, забудут. Оставалось только придумать, куда его деть. Я располагал только одной возможностью.
– Мы высадим Либерти у его дома, – сказал я. – Пусть о нем позаботится его мать. Возвращаться пешком ему нельзя.
– Ой, нет, пожалуйста, мистер! Не надо домой! Матери все равно нет дома. Там ее бой-френд, – оглушил нас своим резким шотландским выговором Либерти. До сих пор он наслаждался происходящим, но мысль о доме привела его в ужас. Он сидел сзади и прочел мои слова, глядя в зеркало заднего обзора. – Он мне такое устроит…
Я не слишком знаком с детскими уловками, но страх мальчишки показался мне неподдельным.
– Правда, это не лучшая идея – отвезти его домой до прихода матери. Она вернется только в пять, – пояснил сидевший рядом Джей. Он наклонился и прошептал мне на ухо: – Пожалуйста, не настаивайте. – Поскольку Джей впервые обратился ко мне со столь горячей мольбой, я решил, что должен согласиться.
– Ладно, но я собираюсь отвезти тебя к моим родителям, на неделю или дней на десять. Если ты не хочешь неприятностей, тебе надо пока выйти из игры.
– Да, эта кодла устроит ему веселую жизнь! – жизнерадостно продолжил Либерти, опять читая по моим губам. Он действительно полагал, что происходит что-то очень забавное, и я понял, почему перед Рождеством Джей так волновался. Мальчишка представлял опасность для себя самого. В сущности, даже странно было, как он до сих пор жив.
Я повернулся к Дугласу.
– Может быть, ты вразумишь этого оболтуса?
Джей впал в прострацию. Вероятно, если бы я посадил его на ближайший самолет до Карибских островов, он бы не возражал. Дуглас сочувственно молчал, но болтовня и вопросы Либерти не умолкали всю дорогу.
Я доехал до Стретфорда и повернул на шоссе, ведущее к Болтону. Уже не один раз мне приходилось использовать дом моих родителей в качестве укрытия. По мере того как мы двигались на север, становилось все холоднее, хотя солнце светило все так же ярко. На холмах лежал снег, обочины дороги местами развезло.
Мои родители живут в деревне на торфяниках за Болтоном, на высоте восьмисот футов над уровнем моря: это почти самый высокий населенный пункт в Британии, как я часто им напоминаю. Почти все, кто жил в этих местах, перебрались в Борнемут или Торквэй, но родители переезжать не желали.
Наконец мы добрались до их полуразвалившейся фермы. Снегоуборочные машины расчистили узкую дорожку от шоссе – не для удобства моих родителей, а чтобы фермеры могли вывозить молоко на большую дорогу к цистерне. Мы спустились по склону к дому. Я припарковал машину. Холод стоял собачий.
