Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Анатомия героя

ModernLib.Net / Отечественная проза / Лимонов Эдуард / Анатомия героя - Чтение (стр. 5)
Автор: Лимонов Эдуард
Жанр: Отечественная проза

 

 


«Либерасьен» публикует на две страницы, на разворот, досье "Попутчики Национал-Большевистской Галактики". Обстрел ведется по все тем же движущимся мишеням: по «своему» Жан-Поль Крузу (он глава профсоюза СЖТ в «Либерасьен», его нелегко уволить), по директору «Идио» Жан-Эдерну Аллиеру, по Лимонову, по Алену де Бенуа, по Марку Коэну. Осколки падают на компартию Франции (достается Жоржу Марше, директору «Юманите» Ле Руа, директору «Революсьен» Эрмьеру и главному редактору Жуари) и на некоторых менее знаменитых и менее виновных авторов «Идио».
      Обо мне, не церемонясь, некто Франсуа Боннет пишет в «Либерасьен»: "Писания Лимонова об экс-Югославии становятся затем более подробными для ежемесячника «Шок», в котором он рассказывает, как он участвовал в этнической чистке на стороне сербов, «Калашников» в руке. (Наглая ложь! С «Калашниковым» в руках я стрелял в лучше вооруженного врага). В номере «Шока» за июнь, — продолжает Боннет, — Эдвард Лимонов откладывает оружие и объясняет, как в России, в этот раз, он перешел от теории к практике для того, чтобы ускорить союз коричневых и красных. В мае, в Москве, Лимонов сделался президентом Фронта Национал-Большевиков, нового альянса, состоящего из бывших коммунистов, ультранационалистов и неофашистов. Лимонов объясняет программу: "Национал-большевизм есть слияние самых радикальных форм социального сопротивления с самыми радикальными формами национального сопротивления… Наши цели и задачи: устранение от власти антинациональной клики, установление нового порядка, основанного на национальных и социальных традициях русского народа".
      Остановим цитирование и зададимся вопросом: что же в этом тексте криминального, неправдивого или непозволительного? Согласно интеллектуальным суевериям французского общества, нельзя, чтоб крайне правые и крайне левые сошлись в одной организации? А мне-то какое дело до ваших суеверий, восходящих к 1789 году, когда на скамьях Национальной Конвенции депутаты расселись особым образом, какое мне дело? "9 мая Фронт Национал-большевиков, — продолжает Боннет, — демонстрировал на улицах Москвы под знаменами, смешавшими орлов и кельтские кресты". "Номер два Национал-Большевистского Фронта есть некто Александр Дугин, философ, квалифицируемый как "русский Ален де Бенуа", которого он, между прочим, друг. И действительно, эти двое встречаются регулярно на коллоквиумах в Москве и Париже".
      Действительно, Национал-Большевистский Фронт был организован Дугиным и мною 1-го мая 1993 г., и в его состав вошли пять крайне правых и крайне левых партий. Мы колебались, стоит ли объявлять о его создании до тех пор, пока нет настоящей организации и помещения. И решили пока не объявлять. Единственная информация о создании фронта попала в мой репортаж из Москвы в июльском номере «Шока». Демонстрация Национал-Большевистского Фронта девятого мая была замечена всеми иностранными газетами и телевидением. Почему? Потому что в колонне НБФ шли исключительно молодые и дисциплинированные люди, знамена были необычными, лозунги "Янки гоу хоум" (убирайтесь домой, американцы!), "Русский порядок!", "Рубль — Да, доллар — нет!" были необычными, яркими и современными лозунгами. Ельцинские газеты воздержались от информации по понятным причинам: не давать паблисити новому движению, к тому же опровергающему их основной тезис о стариках — консерваторах, ностальгирующих по прошлому. Молодая Россия прошла девятого мая по Тверской и преклонила колени перед дедами-воинами 1941–1945 гг.
      Но вернемся во Францию. 30 июня и "Ле Монд", и «Либерасьен» выходят опять с материалами о заговоре национал-большевиков во Франции. (Как вы убедились, несуществующем заговоре. Единственный национал-большевик на французской земле — это я. Однако опасность для себя подобного союза в будущем власть имущие поняли инстинктивно верно. 30 же июня «Юманите» оправдывается на страницу и публикует письма Марше Данэнксу. 1-го июля "Ле Монд" посвящает опять целую страницу заговору национал-большевиков, заголовок статьи «Идио» — лаборатория красно-коричневых". (Видите, как быстро на Западе стали пользоваться словарем Ельцина). В тот же день появляется досье в "Котидьен де Пари" — "Французская демократия перед лицом национал-большевистского заговора". Полная страница. Также первого июля статья в «Фигаро»: "Странная доктрина красных фашистов" с подзаголовком обо мне: "Любопытный персонаж". Внутри статьи вырезка: "Противоестественное сближение", где Ги Эрмьер, директор «Революсьен», и депутат от департамента Буш-дю-Рон, член Политбюро ФКП, "осуждают с негодованием все попытки, направленные на сближение, в действительности противоестественное, между коммунистами и крайне правыми". "Наш еженедельник никогда не переставал биться с правыми и крайне правыми", — декларирует мсье Эрмьер и указывает, что "эта принципиальная позиция нас привела к тому, что, когда выяснилось, что Эдвард Лимонов перешел от диссидентства против советской системы к невыносимому национализму, мы порвали всякое сотрудничество с ним". Мимоходом замечу, что симпатичный Ги Эрмьер, депутат, врет здесь по долгу службы. Я сам перестал предлагать свои статьи «Революсьен» по причине того, что платить они стали ничтожно мало, а журнализм для меня не забава, но средство существования. В тот же день 1-го июля «Либерасьен» публикует две статьи на тему: красно-коричневые: «Юманите» реагирует двояко" и статью корреспондентки из Москвы, некоей Паолы Репенко "Ле Пен: Националисты всех стран, соединяйтесь!" В последней пересказывается интервью Владимира Бондаренко с Ле Пеном, опубликованное в специальном номере «Дня». Корреспондентка не знает, что связал Бондаренко (и "День") с «Шоком» и с Ле Пеном Лимонов, так что единственный раз меня не "осуждают с негодованием". Я познакомился с Ле Пеном еще в сентябре 1991 года, был у него на вилле. И что? За него голосовало 14 % французских избирателей в последних президентских выборах.
      Умелая кампания в прессе всегда начинается во Франции с «Канар», подхватывается тяжелыми орудиями ежедневных газет "Ле Монд", «Либе», "Фигаро", чтобы затем ударили еженедельники — журналы. Кампания против национал-большевиков построена по классической схеме, никакой импровизации. Продолжают еще бить ежедневные газеты: 3 июля "Ле Монд" посвящает свои полторы полосы «заговору»: статья специалиста по крайне правым движениям Рене Монзат "Эсэсовский ритуал Новых Правых" и статья "Руководство КПФ угрожает исключением своим членам, проявившим симпатии к крайне правым". 8 июля католическая "Ла Круа" публикует статью "Красные и коричневые: новая формула", но уже бьют по национал-большевикам и их заговору еженедельники.
      Номер за 3–9 июля журнала «Глоб» публикует на Две полные страницы статью "Дело национал-коммунизма, французский вариант". Статью иллюстрируют спаренные фотографии Геббельса, Дорио (коммунист, Дорио в 1934 г. примкнул к фашистам), Алена де Бенуа и… вашего русского знакомого, полит. обозревателя "Советской России" Эдуарда Лимонова. Подзаголовок к статье характерен для этого проеврейского и произраильского французского журнала: "Канар Аншенэ" обнародованы тесные связи между членами компартии и фашиствующими интеллектуалами. В программе национализм, антиимпериализм и антисионизм".
      7 июля сатирический "Шарли Эбдо" дает исключительно глупую статью на ту же тему "Свастикообразный серп и молот".
      Номер за 8-14 июля журнала "Эвенеман де Жеди" отводит десяток страниц статье "Веселенькие попутчики" на ту же тему.
      «Глоб» за 7-13 июля рецидивирует. Глупо, нагло, на уровне рисунков в мужских туалетах, статьей "Ученики Гитлера?" с подзаголовком "Еще раз национал-коммунизм". На фоне фотографии фюрера-школьника помещены три фотографии: Алена де Бенуа, Жан-Эдерна Аллиера и… Эдуарда Лимонова. Пять страниц журнала отведены «досье».
      "Ле Пуэнт" за 3–9 июля помещает интервью с философом Аленом Финкелькротом, на двух страницах, под заголовком "Новые одежды национал-коммунизма". Среди прочего там есть такие перлы "Их знамя? «Национал-коммунизм», химера, которая хочет (это стиль "Ле Пуэнт"! — Э. Л.) примирить Маркса и Дорио. Их кредо? Ненависть к демократии, к сионизму, к «плутократам» и к цивилизации торговцев. Их реферансы? От теоретиков нацизма до Милошевича. Их имена? Эдвард Лимонов (автор романов, каковой был фашиствующим наемником в Сербии), Жан-Поль Круз (журналист в "Либерасьен") и некоторые другие из ФКП, СЖТ и "Фронт Насьеналь". Вот так, круто, просто и глупо.
      Разумеется, на всех публикациях остановиться нет возможности. Наверное, их сотни, но я не могу обойти журнал «Пари-Матч» за 4-10 июля, где на 84-й странице помещена статья "Крайне левые, крайне правые, та же борьба?" Там есть любопытные строки. "Даже Ресеньемант Женеро (разведка французской полиции. Эквивалент ФБР), — пишет "Пари-матч", — близко следит за этим досье. Две секции Р.Ж. знали о существовании этого сближения еще до первых статей в прессе. Эта Галактика исключительно интеллектуальная. Она группирует где-то между тридцатью и сорока персон, которые не структурированы и не организованы никак", — уточняет полицейский (конец цитаты).
      В связи с этими "двумя секциями" (два отдела или два взвода?) Р. Ж. мне пришла на ум идея сопоставить даты репрессий против основанного мной и Дугиным Национал-Большевистского Фронта (в частности против возглавляемой мной Национал-Радикальной партии — части НБФ) в России с обнаружением национал-большевистского заговора во Франции. Французские даты вы уже знаете.
      Русские даты, вот они: в ночь на 5 июня зверски избит член НБФ Андрей Маликов. 5 июня я представляю его, избитого, народу с трибуны на демонстрации на Лубянской площади. Подполковник из окружения Анпилова предупреждает меня, что "отдан приказ вас арестовать по окончании митинга". Не жду окончания митинга, скрываюсь. 20 июня Маликов арестован на улице. В карманах у него обнаружены две гранаты Ф-1. 22 июня, около 14 часов, в подвальном помещении Национал-Радикальной партии на Садово-Кудринской был произведен обыск. Участвовали: одиннадцать автоматчиков, следователи милиции и якобы "несколько человек из МБ". На трое суток задержан был Евгений Бирюков, лидер группы «Россы», входящей в НБФ. 22 же июня утром (совпадение?) мне позвонил человек, за несколько дней до этого предложивший связать меня с Министерством Безопасности. Договорились, что меня примут в Большом доме на Лубянке 24 июня в 12 часов. Напомню, что статья в "Ле Пли" (журнал бывшего министра Внутренних Дел Франции Пьера Жокса) появилась 14 июня, а статья в «Канар», давшая сигнал к разгрому "заговора национал-большевиков" во Франции, вышла 23 июня. (Тоже совпадение?) 24 июня я провел на Лубянке четыре часа. В дружелюбной беседе, группевой и с двумя генералами (вместе и порознь), генералы заверили меня, что Министерство Безопасности не имеет никакого отношения к обыску. "Политическим сыском МБ не занимается". Может быть. 30 июня человек, сдавший мне лично подвальное помещение на Садово-Кудринской, получил вызов в 83-е отделение милиции, где ему вручили бумагу следующего содержания. "Прошу незамедлительно обеспечить освобождение помещения по вышеуказанному адресу, сданного вами партии национал-радикалов, в противном случае ГУВД Мосгорисполкома будет вынуждено обратиться с ходатайством… о лишении вас занимаемой площади…" — пишет начальник 83-го отделения милиции майор Барсков В. П.
      Во Франции быть объявленным вот так вот всеми газетами красно-коричневым заговорщиком равносильно получению клейма "враг народа". 30 июня (еще одно совпадение, без сомнения) в «Либерасьен» читаем: "Идио Интернасьеналь" в кризисе. Жан-Эдерн Аллиер, директор «Идио», сделал публичным вчера вечером (29 июня) коммюнике, в котором он объявляет, что он расстается со своим главным редактором Марком Коэном. "Я созвал вчера вечером редколлегию моего журнала, — объяснил Жан-Эдерн Аллиер, — и я потребовал увольнения Марка Коэна, главного редактора. Я запретил всякое сотрудничество с Жан-Поль Крузом в будущем. Что касается Эдварда Лимонова, я жду возвращения его из России, чтобы решить с ним, должен ли он или нет оставаться одним из наших".
      Вот так. Марк Коэн потерял одновременно работу в большом журнале «Интервью». Раньше это называлось в СССР "получить волчий билет". Круз пока еще держится в «Либерасьен», так как он глава профсоюза СЖТ в этой газете. Жан-Эдерн Аллиер, как видим, струсил. Испугался и покаялся публично писатель Кристиан Лаборд, так же, как и я, член редколлегии «Идио» с 1989 г. Покаялся в "Ле Монд" Жак Димет, журналист в «Революсьен», писавший и для «Идио». Почему эта цепь раскаяний? Причина простая и «низкая»: получая клеймо «национал-большевика», журналист (и писатель тоже) лишается хлеба, изгоняется… По поводу же своих подозрений о том, что гонения на «национал-большевизм» в России и во Франции сдирижированы одними руками, я поделился со знакомыми мне, очень давно скрытыми «красно-коричневыми» политиками и полицейскими. Никого моя гипотеза не удивила. "Новый мировой порядок".
      Это не конец истории. 12 июля вся вторая страница в "Котидьен дэ Пари" посвящена НБ. Под названием "Сериал национал-большевизма продолжается".
      13 июля "Ле Монд" помещает на 1-й, 8-й и 9-й страницах сногсшибательные материалы: статью некоего Роже-Поль Друо (атака на Алена де Бенуа, его журналы «Элементы» и «Кризис», куда, якобы, он заманивает невинных интеллектуалов) плюс "ПРИЗЫВ к бдительности, выпущенный сорока интеллектуалами". "Сорок интеллектуалов, — пишет "Ле Монд", — французских и европейских, дают сигнал тревоги против "настоящей стратегии легализации крайне правых" и утверждают, что эта вражеская стратегия не вызывает должного отпора среди писателей, издателей и администраторов прессы, радио- и телекоммуникаций". Призыв сопровождается созданием "Комитета призыва к бдительности" (адрес: бульвар Распай, 54, Париж 75006). И "Ле Монд" разжевывает читателю цель создания Комитета: "попытка образовать национал-большевизм абортирована…" "Но она сигнализирует… одну из форм растерянности более широкой и более распространенной, которая захватила интеллектуальную жизнь в течение последних годов и усиливается сегодня… Не следует приуменьшать риск увидеть развивающимися в Европе те же самые тенденции, поощрительные в частности к хаосу, который царит в России, к расистским убийствам, умножающимся в Германии, непредсказуемые тенденции войны в экс-Югославии. И если опасность тут, у нас, более обманчива, она заслуживает внимания, как к этому призывают сорок интеллектуалов".
      Вот чего они боятся. Проникновения «вредных» тенденций из России. Отныне сорок мужчин и женщин (среди них писатель Умберто Эко и философы Жак Деррида и Поль Вирилио!) обязуются шпионить и стучать на других интеллектуалов как свободной профессии, так и работающих в "издательствах, в прессе, в университетах", — уточняет сферу стукачества «Призыв». Целью их являются "речи, с которыми должно бороться". В обращении не уточняется, увы, с какими речами следует бороться. Я бы перевел весь «Призыв», но он очень длинен. Потому ограничусь цитатами. Те интеллектуалы, которые заколеблются стучать на своих товарищей "по причине скрупулезности к свободе выражения, по причине озабоченности терпимостью без границ", призваны отбросить и скрупулезность, и терпимость. Интересно, философы Деррида и Вирилио понимают, что их бдительность лишит хлеба тех, кто пишет и произносит "речи, с которыми должно бороться"? И их семьи?
      В номере за 13 июля «Юманите» пересказывает, обширно цитируя, «Призыв». А в номере за 15 июля «Юманите» радостно оповещает читателей, что коммунисты присоединились к маккартистской компании против инакомыслящих. Бернард Собель, Жан-Пьер Кахан, Шарль Ледерман, Антуан Казанова, Францис Вюрст, Мишель Визенберг, Патрис Кохэн-Сит, Жак Гринснир, Жан-Луи Перу станут охотиться на ведьм национал-большевизма и на других инакомыслящих. Между тем статья 10 Прав Человека и Гражданина, повторяемая в преамбуле Французской Конституции, гласит: "Никто не должен быть привлечен к ответственности за его мнения". А статья 11-я гласит: "Свободная коммуникация мыслей и мнений есть наиболее драгоценное право человека: всякий гражданин может, таким образом, говорить, писать, печатать свободно…"
      Но "новый мировой порядок" отменил все свободы.
       "Советская Россия", 7 августа 1993 г.

ПЧЕЛЫ, ОРЛЫ И ВОССТАНИЕ

      Задатки «сайкика», т. е. ясновидящего, у меня всегда были и давали себя знать. Я только подавлял подсознательную часть своей натуры. Приведу лишь несколько примеров. Один связан с нападением 30 марта 1992 года на мою жену Наташу. Ей нанесли шесть ударов отверткой в лицо и сломали руку. Цитирую по книге "Убийство часового": "В ночь с 24-го на 25-е мне приснился… Дьявол(!), которого я почти стер (как? чем? сон не объясняет)… одна голова МЕЛОМ на стене осталась. Но он плеснул в меня огненной водой, и я заорал… и Наташа меня разбудила. И встала курить, испуганная. Я был крайне поражен и встревожен таким сном".
      Не только поражен и встревожен, но был абсолютно уверен, что произойдет страшное несчастье, так как сон был ужасающей интенсивности и силы. Потому рано утром 30 марта я (цитирую Опять "Убийство часового") не был застигнут врасплох, я ожидал. "Закономерно, ожидаемо раздается телефонный звонок: "Мсье Савенко? С вами говорят из "неотложной помощи". Ваша жена у нас".
      В 1980 году, летом, я увидел как во сне трескаются стены (рыжие, охровые) южного города, земля движется, вздымается, расступается и в провалы падают десятками с криками люди. Я жил тогда в Париже, в первом своем парижском апартаменте на улице Архивов. Разбудил меня от сна телефонный звонок. Звонила бывшая жена Елена из Неаполя. "Эд, у нас страшное землетрясение. Пять тысяч человек погибли. Стены…"
      "Стой, — сказал я, — сейчас я тебе расскажу, что у вас там происходит". И я пересказал ей свой сон. "Ты видел все это по телевизору?" — спросила она. "У меня нет телевизора", — сказал я.
      Я действительно увидел все это вечером в квартире приятеля на телеэкране. Чего-либо суперстранного в этом нет. Дело в том, что в Париже еще весной у нас с Еленой начался новый роман, мы со счастливым удовольствием жили вместе, и, естественно, когда она уезжала, все мои энергетические и духовные' волны были направлены на принятие сигналов оттуда, от нее, из Италии. А она как раз покинула Рим, была на юге Италии.
      Мои необычные способности проявлялись и в случаях, казалось бы, незначительных, если вокруг нагнетались годы ожидания, невозможность, нелегкая доступность предмета. Летом 1979 года в Нью-Йорке я множество месяцев ждал гранки своей книги стихов из издательства «Ардис» в штате Мичиган. Это была не только моя первая книга в жизни (мне было уже 36 лет), но книга, где собраны были стихи с 1966 по 1974 годы. Безработный, неудачник, живущий строго под ярмом изуверской самодисциплины, я был очень измотан неудачами, мне нужна была эта книга, эти гранки как никому на свете, как глоток кислорода, я дальше бы жил и боролся еще на той энергии, которую бы она мне сообщила. Гранок не было. В «Ардисе» не торопились. И вот я увидел сон (жил я на углу 83-й улицы и Йорк-авеню), что будто бы черный человек несет в руке продолговатый сверток. Сон ничего не говорил, что за сверток, но само собой разумелось, что это были гранки моей книги. Настолько все было убедительно, что я прямо с кровати, развернувшись, выглянул в окно (спальня была крошечная, и ступни ног едва-едва не упирались в стекла окна). Я увидел далеко внизу темно-синий почтовый фургон и уходящего от него черного почтальона с длинным свертком в руках. Натянув брюки, сунув ноги в туфли, я ринулся по лестнице. Я столкнулся с ним на лестнице где-то у второго этажа. Не говоря ни слова вцепился в пакет. "В чем дело?!" — раздраженно воскликнул черный.
      "Это мне! — закричал я. — Савенко. Апартамент 4-б!" Он посмотрел на пакет и отдал мне его, решив, наверное, что я больной. Почему пакет был длинным? Его нарезали по три страницы в «Ардисе». Очевидно, им было лень отрезать каждую страницу. Вот до такой степени я охуел от ожидания плода своей жизни, что видел вперед.
      Не обязательно я «видел» только через сны. Ранние видения относятся совсем к подростковому возрасту, так, в 17 лет, не находя в своей жизни ничего героического (а я пылко желал героического), помню, брел я, изуверившись во всем, по своей улице — прозаической 1-й Поперечной, мимо полуподвальной столовой. Было мне тоскливо и шептал я себе что-то гамлетовское, вроде "неужели мне предстоит быть как все, жить среди грубых людей?", как вдруг в летнем хмуром напряжении воздуха блеснула молния и в белом лунном каком-то свете (как лампа дневного света) надо мной появилась, накрыла меня огромная птица, позже я решил, что это был орел. Птица не сказала, но передала мне прямо в мозг: "Ты ОСОБЫЙ. ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ ТАКИМ, КАК ВСЕ. ТЫ ОСОБЫЙ. ТЕБЯ ЖДЕТ ВЕЛИКАЯ СУДЬБА. Ты ОСОБЫЙ". Слова эти напитали меня чудовищной силой, и я жил после на этой силе много лет.
      Пару лет назад мне опять привелось встретиться с орлом. Во сне я куда-то долго и опасно карабкался среди безжизненных скал и уже ближе к острому пику прямо-таки весь, напрягая жилы, тянулся к чему-то. — И вот дотянулся и схватился. То, за что я схватился, оказалось могучей лапой огромного орла. И от лапы этой в меня влилась такая жизненная лавина чудовищной по силе животворной энергии, что я проснулся заново родившимся. Моя первая жена Анна называла меня "Дорианом Греем" за несусветную не по возрасту молодость. И сейчас, когда есть у меня и морщины, и седины, знакомые удивляются моей молодости. Я верю в то, что мое общение с пульсациями мира, с его волнами воли и энергии заряжает меня. А бессмертие скучно, наверно. Бессмертие буржуазно. Орел же — символ имперскости. Римские орлы. 0@лы третьего Райха.
      Я прилетел в Москву 16 сентября 1993 года. За несколько дней до этого со мной приключилась целая серия сверхнатуральных происшествий. Впервые за долгие 13 лет жизни в Париже (я шел по мосту Архедюка) я увидел внизу бледного утопленника, шевелимого волнами у баржи. На следующий день, идя остриженным в самом центре города, я был ужален в голову три раза тремя пчелами. Откуда, однако, пчелы взялись в асфальтовой пустыне? Прилетев в Москву, я рассказал об этих чрезвычайных происшествиях многим, в частности, своему издателю А. Шаталову, и выразил крайнее удивление и озабоченность, предположив, что это знамения. Когда 21 сентября Ельцин выступил с речью, а затем состоялись кровавые дни, я даже не удивился, настолько был уверен в силе своих супернормальных способностей. Вечером 3 октября, лежа под огнем пулеметов на каменных плитах перед дверью Технического здания телецентра Останкино, я был уверен, что ни одна пуля меня не возьмет. Отползя за прикрытие, оглянувшись, я увидел десятки тел, оставшихся лежать недвижимо. А пчелы у римлян считались символом империи.

* * *

НОЧИ МЯТЕЖНОГО ДОМА

      НОЧЬ ПЕРВАЯ
      21 сентября 1993 года, 20 часов 50 минут. Тревожная темнота, пламя нескольких костров, дым вкось, говор еще немногочисленной толпы вокруг "Белого дома". Запах осени из соседней рощи. Шагаем я и военкор «Дня» Шурыгин, обходя неумелые, неловкие, детские какие-то баррикады, к зданию. С нами небольшой отряд наших. Чувство тревоги, возбуждения.
      Подъезд № 20. Вестибюль. Скапливаются первые добровольцы. Оригинальные все типы. Человек в папахе и в тренировочных шароварах, по виду казак. Группа подростков, почти школьники, в полных комплектах десантников, исключая оружие. Человек с лицом красивого артиста в парке, в хаки-форме и с тростью почему-то. Постоянное хождение милиционеров с рациями, телефонами и сумками, каждый второй — с автоматом. Бронежилетов мало.
      Депутаты проходят в одиночку и гуськом, предъявляя удостоверения. Никто не улыбается. Вышел депутат Астафьев. Кого-то ищет. Пробую пройти в здание, предъявляя удостоверение "Советской России". Нельзя. Оказывается, я не аккредитован. Топчусь с народом. Составляют список добровольцев. Вписывают и мою фамилию. Ждем. Курим. Обсуждаем.
      "Ельцина подставили. Запись старая. Сам он пьет где-то на даче. Это ему даром не пройдет", — комментирует казак в папахе.
      Поступила новость, слух. ВДВ строится у мэрии, семь машин.
      В вестибюле уже очень много людей. Очередь к двум телефонам. Чертыхания, злость, давка. Почему не пустить всех? Появляется женщина в черном кожаном пальто, с высокой прической. Лицо бледное. "Смерть? Богиня смерти? Олицетворение смерти?" — пробую подобрать ей определение. Я замечал подобных странных женщин в толпе во все критические моменты истории. Фотографирую ее. Молодой комсомолец из Партии Малярова, служащий ВС. Вякают и мяучат сразу несколько раций.
      Депутат, обсыпанный перхотью, со значком, не соглашается провести меня внутрь или просто передать наверх фамилию, ворчит:
      — …вы, наверное, были демократом. Озлобляюсь:
      — Сам ты был демократом, и не наверное, а точно.
      Нас всех переводят в подъезд № 8. Там страшная давка у дверей. В 21.40 входим под командованием депутата генерала Тарасова. У дверей еще одна фурия революции: женщина в золотом плаще! Красива, волосы забраны в шиньон. Бывшая актриса? Фурии революции в ночи!
      Команда: "Кто по списку, отойдите к вешалке". Выстраиваемся у вешалки. Нас девять. Распределяют по постам. Под руководством пожилого генерала в кожаном пальто и шляпе идем занимать посты. Мне достается подъезд № 1, закрытый и глухой. Там дежурят два милиционера.
      Полутемно. Вглядываюсь в темноту за стеклами. Несколько фигур внешнего оцепления милиции далеко. Время от времени они приходят греться. Спрашиваю генерала в шляпе:
      — А оружие? Стволы дадите?
      — Будет атака, дадим стволы.
      — А успеете? — спрашиваю скептически.
      Он объясняет, что да. Я не уверен, что успеют.
      Два часа проходят в ожидании и скуке. У меня под началом парень. Один. Разговариваем с ним и с милиционерами. Те обсуждают увеличение заработной платы милиции в 1,8 раза Ельциным. Одному жена принесла обед.
      В полночь внутреннее радио объявляет, что в комнате № 1620 происходит регистрация партий и движений, желающих подписать заявление протеста против разгона Совета Ельциным. Даю знать своим милиционерам и добровольцам, что еду наверх подписать заявление.
      В комнате № 1620 несколько десятков людей. Ворошат бумаги, обсуждают. Узнаю генерала Титова, все другие мне неизвестны. Приносят текст заявления. Подписываю его седьмым: от Национал-Большевистской партии.
      Внутреннее радио объявляет, что генерал Ачалов назначен исполняющим обязанности министра обороны. Ухожу. В лифте узнаю, что армия штурмовать ВС не будет. Кто за это поручился — неизвестно.
      Многие километры коридоров "Белого дома" наполнены шагающими — группами, быстро, во всех направлениях. Встречаю капитана Шурыгина. Едем к Ачалову. Вход охраняет парень в костюме с тремя медалями на груди. Гора по имени Миша. Мы познакомились в Приднестровье. Обнимаемся.
      12.55. Мы у Ачалова в кабинете. Генерал сидит за столом в форме полукруга, пишет. Десяток человек около. Идет трансляция из зала заседаний.
      "Степанков заявил, что будет выполнять Конституцию". "Краснопресненский район столицы — на стороне ВС". Аплодисменты.
      Начальник штаба Ачалова полковник Кулясов ругает нас всех:
      — Не занимайте телефон штаба. Сколько раз вам повторять!
      Строгий полковник, но справедливый.
      Разглядываю генерала Ачалова (хотя был у него здесь же несколько раз до мятежа). Он в форме десантника. Тяжелое лицо. Пишет карандашом. Это мой второй государственный переворот (первый, в Сербской Крайине, я наблюдал в феврале этого года), интересны лица, тени, запахи, карандаш генерала. Парень с автоматом, в свитере, подсумок у пояса, просит, не обращаясь ни к кому:
      — Помогите принести мешок яблок. Внутреннее радио ВС транслирует съезд. Зорькин читает: "Конституционный суд постановил, что указ президента от 21 сентября 1993 года не соответствует статье… часть (перечисление) Конституции и ведет к его отрешению от должности". Хасбулатов: "Кто за то, чтобы освободить генерала Грачева от занимаемой должности… Отстранить Галушко от занимаемой должности… Назначить генерала Ачалова… Назначить Баранникова".
      Кто-то шутит:
      — Накроем стол? Назначение нужно обмыть…
      Входит Александр Проханов — в плаще, с папкой — и садится. Оказывается, уже два часа ночи. Узнаю, что междугородняя телефонная связь давно отключена. Узнаю от случайного временного соседа, что в бумагах Григорьянца найдено письмо Солженицыну. Не сразу понимаю. Кто такой Солженицын? А, писатель, поддержал Ельцина!
      Парень в свитере, сгибаясь, проносит мешок далеко в глубь кабинета. Раздает всем крупные сочные антоновские яблоки. На стол генерала Ачалова тоже, на бумаги. Все хрустим яблоками. Запах антоновки наполняет мятежный кабинет.
      Появляется генерал Макашов в кожаном пальто. Предлагает министру Ачалову ехать в Министерство обороны и занять свой кабинет. Присутствующие разделяются на две фракции. Полковник Кулясов садится на место Ачалова. Звонит в генштаб, просит Грачева. Того нет.
      — Передай, что Верховный Совет назначил ему преемника. А, слышали! Хорошо, когда свои кадры, все понимают!
      Пришел Ачалов с Баранниковым.
      — Вот теперь я вижу, что мы имеем шансы на успех, — говорит Шурыгин.
      — Оставьте нас с Баранниковым, — приказывает Ачалов. Выходим. Телохранитель Ачалова, здоровый молодой «шкаф» в кожаной куртке и тренировочных шароварах, подходит ко мне:
      — Простите, а вы не Лимонов? Разрешите пожать вашу руку. Я читал ваши книги.
      — Какие нежности, — говорю. Но сам думаю: это не хуже чем у Гумилева: "Человек среди толпы народа, застреливший императорского посла, подошел пожать мне руку, поблагодарить за мои стихи".
      В соседней комнате среди десятков людей из Союза офицеров немного грустный на столе сидит Анпилов.
      — Что-то не узнаю тебя.
      — Я без очков. Пожимает руку.
      — Садись.
      Подвигается.
      Анпилов был первым, поднявшим людей на мятеж уже 7 ноября 1991 года. И вот теперь мятеж ведут другие. Парадоксально: те, против кого он его и поднимал. Парламент тогда был с Ельциным. Мы, Анпилов — энергией и глоткой, я — энергией и статьями, Проханов — энергией и газетой, первыми поднимали людей. Сегодня ведут другие. По внутреннему радио транслируется выступление депутата Уражцева перед собравшимися у "Белого дома". Генерал Филатов говорит Анпилову:
      — Витя, ты помнишь, как он…
      Следует нелестное для Уражцева определение его прежней политической позиции. И все же мы здесь, ибо враг у нас один.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26