В 00.30 Дженкинс коротко покинул здание, чтобы проводить своего русского коллегу до автомобиля. «Бульдоги», не спрашивая его разрешения, привычно поместились вокруг него и Петрова. Петрова ожидали в вестибюле Департмента свои «бульдоги», так что целый ком людей выкатился из здания на высокие ступени и стал спускаться на уровень Пятой авеню, где русского ожидал автомобиль, напоминающий помесь механического крота с бугристым катком для укладки асфальта, новая модель, гордость Петрова.
      — Какая ночь! — с удовольствием вдохнул чуть посвежевший воздух Петров. — What a beautiful night! — с комичным русским акцентом повторил он и на мгновение остановился, чтобы поглядеть вверх, где установленные вокруг здания сильнейшие прожектора деловито обшаривали черное небо.
      — Значительно посвежело, — поддержал восторг Петрова педантичным замечанием Дженкинс. Иной раз русские казались Дженкинсу неумеренно, до сладкости романтичными. — Спасибо за визит и за информацию, — подал русскому руку Дженкинс, — в деле с индонезийцами я вам обещаю самые скорейшие результаты.
      — Ох, если бы вы могли поделиться с нами лабораторными исследованиями доктора Розена, дорогой Сол. — Петров мягко пожал руку Дженкинсу и заглянул ему в лицо.
      — Это зависит не только от меня, Валентайн, но, как я обещал, я сделаю все возможное…
      «Бульдоги» двух дружественных стран шевелились вокруг гибрида русской автомобильной промышленности, а сверху с лестницы за ними равнодушно наблюдал лейтенант Тэйлор — сегодня было его ночное дежурство. «Именно момент для хорошей атаки. Где же твои люди? — думал Тэйлор. — Две таких важных мишени: промахнешься по одной — попадешь в другую». Лейтенант Тэйлор постоянно находился в процессе диалога с воображаемым шефом террористов. «Служба информации поставлена у вас ужасно. Вам нужен новый шеф разведки. Так вы далеко не уедете». — «Вообще-то на твоем месте я совершил бы налет на гражданскую вертолетную станцию, что на Пятьдесят девятой улице, у самой Ист-Ривер. Захватить станцию ни хуя не стоит, а после разбомбил бы к чертовой матери босса с воздуха. Кого угодно легче взять с воздуха…» Тэйлор вздохнул и подумал, что с минуты на минуту прибудет шеф Агентства Национальной Безопасности — человек, равный Дженкинсу по могуществу и количеству власти, сосредоточенной в его руках. И раньше двух часов ночи они свои сверхсекретные дела не закончат. И лейтенант Тэйлор вынужден будет бессмысленно фланировать по этажам здания, ободрять людей, проверять посты, ибо fucking Том Турнер имеет привычку лезть не в свое дело и непременно укажет старику на любую мельчайшую промашку его охраны. И чего старикам не живется мирно? Валялись бы сейчас в постели с хорошенькими девочками, вместо того чтобы разглядывать скучнейшие меморандумы и записки. А с другой стороны, вяло думал лейтенант, в семьдесят три года у Дженкинса, очевидно, не стоит член — что ему делать с девочкой? «Однако старый бастард такой упрямый и сильный, — усмехнулся Тэйлор, — что, возможно, он умеет поднимать свой член усилием воли… А Том Турнер? Интересно, у него еще стоит на девочек? Том младше нашего старика на несколько лет…» Лейтенант Тэйлор считал, что закон 316, пункт «B», пропихнутый в сенате стариком Дженкинсом три года назад, — правильный закон. Мужик кончается, когда у него перестает стоять член. И мужик должен уходить именно тогда, когда у него уже не стоит. А женщина? А женщина еще раньше, чтобы на них не было грустно смотреть… Может, предложить Дженкинсу поправку к закону? Женщин ликвидировать в пятьдесят пять?
      Дженкинс, окруженный «бульдогами», легко подымался по ступенькам, посему Тэйлор подтянулся и приветствовал его военным салютом — поднятием правой руки к красному берету.
      — Как ваша ночь, лейтенант? — осведомился старый насмешник, на долю секунды приостановившись возле лейтенанта.
      — Благодарю вас, босс, прекрасно, — ответил Тэйлор, подумав, что босс, очевидно, отлично знает из его досье и о существовании Розики, и о репутации Тэйлора как сексуального разбойника.
      «Как моя ночь? — подумал Тэйлор. — Мне двадцать шесть лет, старик, и сейчас я держал бы за пухлый зад Розику… если бы не нужно было охранять тебя». Тэйлор глубоко втянул в себя воздух, насыщенный запахом цветов и деревьев Централ-парка. Вздохнул и забеспокоился: в подобную ночь устоит ли Розика, чтобы не заполнить пустоту между ног вспухшим членом другого самца.
      — Shit, — выругался Тэйлор, — прибыли.
      Неслышно и без огней подкатили и остановились у подножия лестницы три одинаковых черных автомобиля. Том Турнер помещался в одном из них.
 
      — Хорошо, Том. Назначим операцию на третье августа. Давайте строго следовать тому же методу, что и в случае с сектой Христианских Братьев, о'кей? Вовсе нет необходимости арестовывать всех. Нужно убрать только пять процентов главарей. Остальные не представляют без лидеров никакой опасности. Наши ориентал бразерс, китайцы, в свое время первые применили этот метод.
      — Хорошо. Я вижу, ваша информация о «Детях Солнца» подробнее и глубже моей, Сол. Как это вам удается? Ваш бюджет не больше моего, насколько мне известно, если только вы не выклянчиваете дополнительные суммы непосредственно у Президента из специальных фондов. — Маленький Том Турнер улыбался.
      — Ну нет… Что вы, что вы, даже ради любимого Департмента я не пойду на нелегальные манипуляции за спиной моих столь же нуждающихся в деньгах коллег… Однако один из моих «бульдогов» рассказал мне анекдот, согласно которому вы, Том, — Дженкинс рассмеялся сухим стеснительным смехом не привыкшего смеяться человека, — ради того, чтобы добыть money в дополнительный бюджет на новый проект, якобы согласились на то, чтобы наш уважаемый господин Президент удалил вам зуб. Резец — утверждал мой «бульдог».
      — Дорогой Дженкинс, я даже знаком с автором этого анекдота, он же автор многих других анекдотов о Президенте. Молодой человек — мелкий клерк, работающий для нового Белого дома. Вполне симпатичный. — Турнер ухмыльнулся. — Анекдот представляет меня скорее в выгодном свете, как человека, готового претерпеть физические страдания ради блага доверенного ему Департмента.
      — Я бы на вашем месте все-таки этого малого из Вайт-хауза убрал. Ироническое отношение к главе правительства — первый шаг к измене. — Дженкинс налил себе в бокал минеральной воды и ложечкой тщательно помешал воду, чтобы исчезли пузыри. Турнер заинтересованно проследил за этой странной операцией. — К тому же, — продолжал Дженкинс, — подобные анекдоты представляют массам искаженный образ Президента, тем самым причиняя ущерб механизму управления страны. Вы не находите? К тому же вы и я знаем, что имидж «Президент-дантист» не соответствует действительности. Наш Президент был профсоюзным боссом разных калибров с самого начала своей политической карьеры. Как глава могущественного Профсоюза «White collar workers», он и попал в конце концов к кормилу власти. Мы это знаем, но чернь продолжает упорствовать в удержании другого насмешливого имиджа — Президента-дантиста. И это нехорошо, Турнер.
      — В то же время я не вижу никакой непосредственной опасности. Вы не можете переделать психологию масс, Дженкинс. Они подсознательно стремятся вышутить всякую власть. Это возвращает им потерянное в борьбе с этой властью чувство собственного достоинства.
      — Мы должны переделать их психологию, Том. «Мир должен быть управляем».
      Услышав знаменитую фразу, Турнер поморщился. Не обращая внимания на неудовольствие Турнера, Дженкинс продолжал:
      — Мы должны в ближайшие годы создать наконец идеально уравновешенное общество, регулируемое самыми прагматическими законами. Иначе человек погибнет как вид. Мы уже находились почти на грани гибели в две тысячи седьмом году не из-за того, что у нас были действительные разногласия с великой коммунистической демократией, Турнер, но из-за взаимного непонимания. Мы, американцы, не понимали природу русской силы и натворили массу ошибок, едва ли не фатальных! Психология масс должна быть переделана. Их отношение к власти должно быть иным — не как на враждебную силу должны смотреть на власть массы, но как на отечески управляющую заблудшими детьми, строго указывающую дорогу. Массы — дети. Человек — вечное дитя, нуждающееся в опеке. Ни одна сфера жизнедеятельности человека не должна остаться вне контроля государства. И мой Департмент контролирует сексуальную жизнь миллионов. Ваш Департмент, Турнер…
      — Мой Департмент, — маленький Турнер улыбнулся, — Сол, мой Департмент контролирует другие виды физической активности. Иногда я вам завидую, Дженкинс, у вас такая bloody романтическая работа…
      — Я что-то вроде повивальной бабки наоборот, — вдруг неожиданно согласился Дженкинс и отпил окончательно уже негазированной воды.
      — Зачем вы так с ней… с водой? — поинтересовался Турнер. — Невкусно, наверное.
      — Отвратительно невкусно, — согласился Дженкинс. — Но полезно. У меня, знаете, старые распри с моим желудком, вернее, с тем, что от него осталось.
      Турнер уважительно кивнул.
      — Ну что, займемся мелкими бандитами? — спросил он Дженкинса, поглядев на все время вспыхивающие красным в полутьме ночного кабинета часы.
      — Займемся мелкими бандитами, — согласился Дженкинс и, поманипулировав кнопками дистанционного управления, сменил застывшую на протяжении последних десяти минут фотографию главы секты сынов солнца — черного Мкамбы Даргаля на другое видеодосье.
      Здание-сарай, окрашенное в грязный какао, затем старая кирпичная стена, затем внутренность гигантского асфальтового двора.
      «Ошэн-парквэй, номер две тысячи триста пятьдесят один, — комментировал голос ведущего Кэмпбэлла. — «O'Rurke Demolishing Limited» — организация-прикрытие криминальной семьи О'Руркэ. Их штаб-квартира и главная база. Сорок гарбич-траков, три вертолета. Семья основана старшим О'Руркэ в тысяча девятьсот семьдесят девятом году по типу сицилийских криминальных семей, структура мафиозная. По нашим подсчетам, активных солдат в организации около трехсот пятидесяти. Глава — старый Дункан О'Руркэ».
      Дункан О'Руркэ на видео, в шляпе из соломки, с неестественно красным лицом, шел на Дженкинса и Турнера, беседуя с темноволосым юношей. «Виктор О'Руркэ. Наследник престола», — пояснил голос Кэмпбэлла.
      — Помните, Дженкинс, в семидесятые годы был такой фильм «Крестный отец». Милый юноша вполне мог бы исполнять главную роль.
      — Не видел фильм. Не помню, — сухо заметил Дженкинс. — Милый юноша — bloody монстр. Подозревается в Kidnapping и убийстве моего человека — Роя Вильямса — ученого-социолога. Именно поэтому мы и обратили внимание на компанию О'Руркэ. Как вы понимаете, обыкновенно мы не вылавливаем мелких бандитов, это занятие для ленивцев из F.B.I. — В голосе Дженкинса прозвучали брезгливо-оправдательные нотки.
      Заговорил Турнер:
      — У нас в архивах оказалось очень мало материалов на эту компанию, Сол. Однако в С-дивижен мы обнаружили интересные данные. Может оказаться, что семья О'Руркэ специализируется на похищениях ученых. Во всяком случае, в шести (!) случаях похищений в делах фигурируют так или иначе люди О'Руркэ. Разумеется, не самые главные, если бы так, мы давно бы взяли банду за горло, увы, не папа и не сын О'Руркэ, но люди третьего ряда…
      — Я был уверен, что за серию последних kidnapping ответственна хорошо замаскированная политическая организация. — Дженкинс удивленно посмотрел на Турнера. — Разве только остается предположить, что семья О'Руркэ, кроме бандитизма, занимается и политическим терроризмом. Может такое быть, Турнер?
      — Ничего не могу сказать. — Турнер встал и прошелся вдоль стола, сунув руки в карманы. — Чем мы занимаемся Сол, а? Два старых льва, мне кажется, мы достойны лучшей участи, Сол…
      — Может быть, ты хочешь выпить, Том? — спросил Дженкинс.
      — У тебя что, есть бар?
      — Есть. Для гостей. — Дженкинс вышел из-за стола и, подойдя к казалось бы совершенно гладкой белой стене, нащупал пальцами невидимую Турнеру кнопку и нажал ее.
      Стена лениво разъехалась и обнажила несколько квадратных метров бара, включая рефриджерейтор за прозрачной пластиковой стеной. Рефриджерейтор был набит бутылками с минеральной водой.
      — Виски? Коньяк?.. Только обслужи себя сам…
      «Хитрый старый черт, — думал Том Турнер, сооружая себе дринк. — Ему хочется задержать меня еще на четверть часа. Я не удивлюсь, если после коньяка он раздвинет противоположную стену и предложит мне набор голых красоток». Коньяк, однако, у Секретаря Департмента Демографии был отличный, французский, и Турнер, благодарно почувствовав нежность к старому Дженкинсу, присоединился к нему, глядящему в окно на Пятую авеню. У бронированного автомобиля, стоящего на углу 82й улицы, двое агентов курили сигареты, нарушая устав охранной службы. Свет прожекторов, обшаривающих небо, создавал на Пятой авеню у Департмента Демографии отдельную атмосферу спектакля, освещенной сцены, в то время как жилые кварталы города — глубины 82й и 83й улиц, насколько мог увидеть Турнер, были погружены в кромешную тьму.
      — Курят, — с сожалением заметил Дженкинс.
      — Молодые люди. С удовольствием хотят себя разрушить. Полны любопытства, не верят еще, что они уязвимы… Послушай, Сол, ты думаешь о смерти, разумеется, как и все мы…
      — Нет, — Дженкинс, повернувшись к Тому Турнеру, ядовито усмехнулся. — С моей репутацией я не имею права думать о смерти. Для населения моей страны я — зловещий язвенник, при помощи силы воли могущий дожить до ста лет, человек без чувств, машина, слепо преданная идеям демографии. Я никогда не думаю о смерти, Том, нет…
      — Оставь этот bullshit для населения страны, Сол. Как бравый старик бравому старику, скажи мне честно, часто ли ты думаешь о смерти. Я — я думаю о ней очень часто. Каждое утро, Сол…
      — Разумеется, я думаю о смерти, Том. Но я занимаюсь смертью очень коротко, несколько мыслей, и все. Анализировать свою прошлую жизнь, пытаясь понять собственное значение и место в мире, — неразумная трата времени. Я верю в Сола Дженкинса, он знает, что он делает. — Дженкинс рассмеялся сухим дробным смехом. — Том, ты брюнет, поэтому ты романтик, поэтому ты озабочен чувственной стороной жизни. Ты густ, Том, ты хмур. Я — вылинявший блондин, тихое бесцветное дитя севера, хладнокровный уродец с большим черепом, и я — ноль на шкале плоти. Мы — разные. Поэтому ты возглавляешь Романтичное и Чувственное Агентство Национальной Безопасности, а я Безличный и Сухой Департмент Демографии. Услышав титул: «Департмент Демографии», разве тебе не мерещатся сушеные кузнечики и скелеты динозавров, Том?
      — Отдел Уничтожения твоего Департмента, однако, не назовешь неромантичным. Рассказывают ужасные истории… Готические ужасы.
      — Да, именно в Отделе Уничтожения собрались все романтики моего Департмента. И не кто иной, как я, способствовал этой концентрации, — голос Дженкинса звучал иронически и уверенно. — Но что же мы будем делать с О'Руркэ, Том?
      — Ты подозреваешь, что они убрали твоего парня, Вильямса, и поэтому ты хочешь их прихлопнуть. Но, насколько я понимаю, у тебя нет доказательств, Сол.
      — А что сделал бы ты, Том, если бы у тебя убрали твоего лучшего теоретика, парня тридцати шести лет, во цвете сил и таланта? Я его школил в надежде, что, когда я уйду, он займет мое место. Нет доказательств. Для суда у меня нет доказательств, но я не собираюсь тащить банду О'Руркэ в суд. Виктор О'Руркэ убрал Роя Вильямса как соперника, возможно, даже не понимая, кого он убирает. Соперника в постели актрисы Шелли Смиф.
      — Понятно. — Турнер задумался. — Насколько я понимаю, ты хочешь моей поддержки в этом деле. Ты хочешь, чтобы я поддержал тебя завтра на заседании Совета Внутренней Безопасности?
      — Да, Том. Разумеется, я могу дать своим романтикам приказ, и завтра утром от семьи О'Руркэ останется меньшая половина, но Президент, Том? Мне стоило больших трудов успокоить его после дела Гранта. Наш милый Бакли во всем видит покушения на его Верховную президентскую власть, к тому же ты знаешь, Том, что говорит прекрасное население нашей прекрасной страны о невиданных аппетитах властолюбивого монстра Дженкинса, о его ненасытной жажде власти. Президент верит в этот вздор, потому что хочет в него верить…
      — О'кей, Сол, я поддержу тебя. — Том Турнер допил коньяк и, не зная куда девать пустой бокал, поставил его на девственный стол Дженкинса. — Поддержу. Однако твоего увлечения бандой старомодных гангстеров не понимаю и не разделяю.
      — Не разделяй, но поддержи. — Дженкинс удовлетворенно зажег консоль, и отец и сын О'Руркэ опять пошли на секретарей, весело беседуя.
 
      Было 2.20 ночи, когда Сол Дженкинс добрался наконец до своей спальни, скрытой, по его желанию, в стене кабинета. В сравнении с необозримым пространством офиса спальня казалась тюремной клеткой с кроватью и книжной полкой, без окон и с одной дверью, ведущей в неожиданно скромную ванную комнату. Только душ, раковина и узкое окно, выходящее в то, что осталось от Централ-парка. Сол Дженкинс любил спать в крошечной спальне и не выносил ванных.
      Дженкинс снял пиджак, и под пиджаком поверх рубашки оказался перепоясан ремнями, поддерживающими под мышкой кобуру револьвера. Не доверяя никому, по праву считая себя самым ненавидимым человеком в стране, Дженкинс предпочитал всегда иметь под рукой старый верный кольт-38. Против серьезных неприятностей кольт, конечно, не убережет, но достоинство с кольтом возможно сохранить. «Что бы сказал Том Турнер, если бы знал, что даже во время встречи с ним его друг Сол согревает собой кольт-38?..» Дженкинс снял с себя сбрую и, присев на узкую простую кровать, стал снимать башмаки. Затем Дженкинс, вздыхая, повесил свою одежду в раздвижной шкаф в стене своей «тюремной камеры» и, сняв последние остатки одежды — носки и трусы, натянул на бледное сухое тело длинную серую трикотажную рубаху, пижамы Дженкинс ненавидел. Выключив свет, Дженкинс, вздыхая, улегся в постель. Устроившись на спине, заложив, руки за голову, Дженкинс еще немного повздыхал, потом улыбнулся в темноте. Дженкинс представил себе лицо мамочки Президента — Джудиф Бакли: узкие старушкины губки сложены в жеманную улыбочку. «Ханжа Джудиф!» — с неприязнью подумал Дженкинс, вспоминая свой последний визит в семью Президента в Мэмфис, Хенесси. Джудиф Бакли пригласила Секретаря Департмента Демографии на свое восьмидесятипятилетие исключительно из ехидства и любви к сомнительного качества шуточкам. «А теперь, господа, я предлагаю тост за человека, на котором покоятся наши надежды на счастливое будущее человечества, на организатора и главного планировщика этого будущего мистера Сола Дженкинса — автора закона, согласно которому все граждане, достигшие шестидесяти пяти лет, подлежат уничтожению, а тела их сожжению за счет государства в государственных крематориях». Даже розовенький Том — Президент не выдержал. «Ну, мам!» — воскликнул он. Джудиф Бакли улыбалась, а гости и слуги с ужасом поглядели на невозмутимого Дженкинса, спокойно размешивающего в бокале свою минеральную воду.
      Дженкинс вдруг встал, зажег свет в спальне, нажав кнопку, вышел в темный ангар офиса и, не зажигая там света — только с Пятой авеню сквозь гигантские окна неутомимые прожектора поделились косвенным сиянием с кабинетом Дженкинса, — прокрался за стол. Взяв пульт управления консолью в руки, Дженкинс «порылся» в досье семьи О'Руркэ и выбрал фотографию Дункана О'Руркэ. Цвет носа О'Руркэ повествует о его пристрастии к дешевым сортам ирландского виски, но эта деталь исключительно индивидуальна и не должна интересовать Дженкинса. Это можно было объяснить также тем обстоятельством, что Дункану О'Руркэ в юном еще возрасте не раз давали по носу кулаками.
      — До тех пор, пока давание по носу Дункана О'Руркэ не стало занятием, наказуемым выстрелом в затылок, — пробормотал Дженкинс.
      Потом он одним движением покрыл портрет калькуляционной сеткой, полюбовался еще некоторое время предметом своего исследования и потушил консоль…
      Босиком, в рубашке Сол Дженкинс подошел к окну и поглядел в мир. Все так же стоял на углу 82й улицы бронированный автомобиль. Патрульные уже не курили, а шли к автомобилю легкой и скучной походкой людей, уже давно не надеющихся ни на какое происшествие. Дженкинс посмотрел, подумал, что смерть, наверное, так же скучна, как темная Пятая авеню в июльскую ночь, и вернулся в спальню. Улегшись опять в постель — колено неудачно стукнулось о колено, — Дженкинс подумал, что ноги у него сделались куда суше и тоньше. Несмотря на ежедневную напряженную гимнастику — суше и тоньше. Как у старика. Ногам моим — семьдесят три года, скучно сформулировал Дженкинс.
 
      Лейтенант Тэйлор сложил обе руки замком и внезапно обрушил их на голову сидящего на стуле человека в черном костюме. Неизвестный упал вбок, головой вперед, и, судя по той силе, с какой лицо неизвестного встретилось с кафельным полом цокольного этажа, он не притворялся. Из-под щеки неизвестного вытекла на белую кафелину кровь. И перетекла на черную.
      — Джонсон, Мак-Кой, приведите его в чувство и выжмите из него все, что возможно. Если к десяти утра он не признается, отправьте его в штаб бригады, там сидят большие специалисты.
      Лейтенант Тэйлор взял со стола полотенце и, повесив его на шею, отправился в глубь коридора в помещение дежурного офицера. Было два тридцать ночи.
      Парни лейтенанта Тэйлора поймали неизвестного уже на территории посадочной площадки. При нем был обнаружен револьвер настолько устаревшей конструкции, что никто из присутствующих в помещении охраны не смог определить его марку. «Коллекционный кусок» — брезгливо взяв револьвер двумя пальцами за дуло, Тэйлор перенес музейное «тело» в ящик стола. Бить мидл-эйдж мудаков, расхаживающих по территории Департмента Демографии, не входило в обязанности лейтенанта. Все, чего хотел от неизвестного Тэйлор, — это ответа на вопрос: каким образом он оказался вблизи от одного из вертолетов охраны, когда двадцатифутовая стена, отделяющая площадку от внешнего мира, снабжена поверху сложной системой проводов высокого напряжения? Никаких других способов проникнуть на территорию, 24 часа в сутки охраняемую «убийцами», не знает и сам лейтенант Тэйлор. Лейтенант хотел бы узнать, где именно находится брешь в секьюрити. «Ебаный сумасшедший!» — выругался лейтенант и, войдя в свой кабинет, первым делом вынул из рефриджерейтора бутылку пива. Одним и тем же движением руки, сжимающей бутылку, лейтенант свободными пальцами ухватил свой красный берет, стащил его с головы и бросил на железный стол, крашенный хаки. Другой рукой лейтенант переместил под начавшее опускаться тело стул и, упав в него, уже выдвигал рукою ящик стола. Ящик взвизгнул, лейтенант извлек из ящика стакан и, скрутив с бутылки головку, умело налил себе зашипевшей жидкости. Отпил глоток и, протерев концом полотенца лицо, быстро пробежал пальцами по клавишам телефона.
      — Розика? Спишь? Я извиняюсь… — Лейтенант прослушал то, что ему сказала Розика. — Я же извинился, да? — Розика опять прервала лейтенанта. — Я извинился. Ебаное дежурство не обошлось без говна. Некто «икс» проник на территорию. Что? Странно вооруженный, я бы сказал. Допотопным ручным оружием. Пистолет. Семь, шестьдесят пять миллиметров. По-моему, начала века… Нет, прошлого века… Откуда я знаю? Слушай, может быть, мы встретимся? Нет, не у тебя, я должен торчать здесь до шести, может быть, ты приедешь… Я могу послать за тобой?
      В ответ на предложение Тейлора телефонная трубка разразилась длиннейшей тирадой, послушав которую в течение нескольких минут, лейтенант положил трубку на стол и обессиленно откинулся в кресле. Отражающиеся от поверхности металлического стола звуки все же достигали ушей лейтенанта, и он даже мог разобрать отдельные разгневанные словечки, с которыми обращалась к его совести Розика. Лейтенант, закинув полотенце на короткостриженую щетину черепа, прижал полотенцем уши и просидел так некоторое время. Потом открыл одно ухо, прислушался — звуки все еще задевали о стол. Лейтенант рывком схватил трубку, прорычал: «Fuck you!» — и метнул трубку на рычаг. Жалобно взвизгнув, телефон заткнулся. В дверь постучали.
      — Get in!  — закричал лейтенант, встал и пошел к рефриджерейтору.
      Вошел Мак-Кой — чистенький, остроносый, и встал у входа.
      — Он заговорил, лейтенант, — сообщил Мак-Кой. — Хочет говорить с вами.
      — Приведи, — лейтенант свернул головку еще одной бутылке.
      Мак-Кой, выходя, с завистью покосился на бутылку пива. «Не сейчас, потерпишь, — подумал Тэйлор. — Исполнительный Мак-Кой, в свою очередь, станет, без сомнения, лейтенантом и будет пить на дежурстве пиво, что в любом случае противоречит уставу. Ебаный Мак-Кой, ебаная Розика, отказавшаяся явиться, и ебаный мир! Ебаная Розика. Она становится все привередливей. Ведь была же она здесь два раза…»
      Мак-Кой и Джонсон ввели неизвестного. Шел он сам. Так как было ясно, что в руки правосудия неизвестный никогда не попадет, то били его, не прибегая ни к каким предосторожностям, в области, указанной Тэйлором, — по голове. Физиономия неизвестного на протяжении телефонного разговора лейтенанта Тэйлора с Розикой постарела на десяток лет. Старик с затекшим от побоев лицом стоял перед лейтенантом. Белок левого глаза затек кровью. Из-за левого уха, из негустых волос, медленная, сползала вниз по щеке густая кровь. Лейтенант Тэйлор, схватив со стола полотенце, бросил его в неизвестного.
      — Оботрись.
      Неизвестный, неловко поймав полотенце у себя на груди, стал осторожно промокать лицо.
      — Садись.
      Лейтенант толкнул металлический стул ногой, и стул рывком достиг колена Джонсона, и тот уже переправил стул к неизвестному. Сняв полотенце с лица, неизвестный осторожно сел. Лейтенант Тэйлор уселся тоже, но не на другой стул, а на стол.
      — Я слушаю.
      — Я хотел бы поговорить с вами наедине, — неизвестный покосился на «убийц».
      — Выйдите, парни, мы потолкуем с маньяком, — насмешливо приказал лейтенант. Мак-Кой и Джонсон тихо, как ангелы, вышли.
      — Ну? — буднично промычал Тэйлор, глотая очередную порцию пива, на сей раз прямо из бутылки.
      — Меня зовут Лукьянов. Ипполит Лукьянов.
      — Этого еще только не хватало, — Тэйлор соскочил со стола. — Ты русский гражданин? — Он теперь с любопытством смотрел на Ипполита. Может быть, он один из людей Петрова?
      — Нет. Гражданин Соединенных Штатов Америки.
      — Это уже лучше. — Лицо Тэйлора потеряло обеспокоенное выражение и разгладилось. Отступив от арестованного, он уселся на стол. — Что же ты, Лукьянов, делал на территории взлетно-посадочной площадки Департмента Демографии Соединенных Штатов Америки?
      — Хотел убить Секретаря Департмента Демографии Соединенных Штатов Америки, — в тон Тэйлору спокойно ответил назвавшийся Лукьяновым.
      — Дурак, — комментировал лейтенант. — Не убил и попался.
      — Дурак, — согласился Лукьянов.
      — Меня не интересуют причины, на основании которых ты решился на эту необыкновенно глупую акцию, — лейтенант поболтал ногою в черном ботинке, свешивающейся со стола, — этого от тебя станут добиваться другие, и я тебе советую найти достаточно веские причины, если у тебя их нет, не то я тебе не завидую. Мне ты скажи, как ты оказался у вертолета, каким образом ты проник на территорию. Меня это очень интересует. Так случилось, что я — ответственен за охрану этой территории. Дежурный офицер.
      Лукьянов внимательно обшарил ничем не примечательное лицо лейтенанта и отметил про себя, что Тэйлор напоминает ему одного из его героев, Тэда Шоу — лейтенанта полиции. К Тэду Шоу автор испытывал в свое время определенную симпатию, выразившуюся в том, что он написал о Тэде несколько книг. И дежурный лейтенант на столе, несмотря на то, что это ему Лукьянов был обязан сотрясением мозга и болью в левой половине черепа, также показался ему вполне симпатичным животным. Не очень высокого роста животным, потому предпочитающим сидеть на столе. Плохо, что они встретились на территории Департмента Демографии.
      — Я вошел в здание вместе с русскими, смешался с ними, — Ипполит отнял от головы полотенце, кровь все еще обильно сочилась из раны.
      — Bullshit! — комментировал лейтенант. — Их было семь человек на двух машинах. «Бульдоги» всегда прекрасно знают и количество, и состав участников пьесы. И мы знали, что их будет семь: босс Валентайн Петров, его советник мистер Гуревич и пять «бульдогов». Брось, как там тебя — Лук… сочинять. Говори правду. Что, впрочем, все равно не убережет тебя от Большой Беды…