Нам приходилось во многих процессиях ездить рука об руку, так как это диктовалось традицией. И смотреть, сидя рядом, множество представлений, и он вежливо спрашивал меня, что именно танцорам, или актерам, или жонглерам, или фокусникам показать мне. Одно время я боялась этих представлений, ожидая, что здесь гниль проявится сильней всего, но видела только прекрасное — женщину, превращавшуюся в самоцвет, двух львов-альбиносов, на спинах которых двое юношей-альбиносов сплетали свои тела в самые невероятные узлы. Звучала также и музыка, сложная и мягко вибрирующая, медленная мелодия, терпеливо извлекаемая из округлых животов струнных инструментов и раструбов серебряных рожков. Однако я больше думала о нем, чем о том, что видела. На публике мы сидели достаточно близко, но во дворце жили врозь, не обмениваясь ни словом, за исключением тех формальных слов, какие должны были произносить ради его народа. Я заставала его в огромной библиотеке дворца, заполненной прекрасными книгами с картинками и переплетами из золота с самоцветами, но когда я заходила, он уходил. Сперва я думала, что у него никогда не было женщины, и, возможно, из-за этого-то он и страшился меня, но позже узнала, как всегда можно узнать из сплетен людей общины, что две-три из маленьких прекрасных, похожих на ланей, дворцовых служанок в то или иное время доставляли ему удовольствие.

Раньше я никогда не бывала по-настоящему одинокой, не было ни времени, ни личности, чтобы вызвать такое чувство пустоты. В своих снах я тосковала по Вазкору, по телу и силе Вазкора, страстно желала причинить ему боль, наказать и уничтожить его, мечтала использовать его так, как мужчина использует женщину — унизить его, и наконец стать его рабой. Но проснувшись, я думала о своем муже-Джавховоре, имени которого я не знала. Думала о нем рядом с ним на колеснице, чувствуя легкую внезапную дрожь от холода, пробегавшую иной раз по его телу, — и жаждала согреть его своим, ласкать его волосы и гладкие щеки, и пойти с ним во дворец, и поговорить с ним, и убедить его спеть мне, как он пел со своими девушками с глазами ланей.

И я боялась. Вазкор, подобно черной тени смерти, протягивал руки, чтобы схватить и заменить своего повелителя.

Спустя несколько дней после брака, когда я приехала в храм, чтобы народ мог порасшибать носы об пол передо мной, я отыскала Опарра.

— Передай это письмо Вазкору, — приказала я.

Но так и не дождалась письменного ответа. Наверное, теперь Вазкор еще больше не доверял мне, ибо я написала: «Ты знаешь, что Джавховору известно о твоей Силе? Ты понимаешь, что он догадывается о твоих честолюбивых устремлениях? А он не дурак».

Опарр явился ко мне несколько дней спустя и, когда мы остались одни, тихо передал мне:

— Ответ, богиня, таков: «Некоторые люди, видя перед собой смерть, идут к ней, вместо того, чтобы бежать от нее. От того, кто продолжает идти к смерти, нетрудно избавиться».

Тем вечером я пошла к Джавховору в библиотеку. Он сразу же поднялся, поклонился и повернулся, готовый уйти.

— Мой господин, — в первый раз я обратилась к нему как к равному. Он остановился, с любопытством посмотрев на меня.

— К твоим услугам, богиня, — отозвался он. — Чем могу помочь?

— Ты в опасности, — предупредила я, губы мои казались под маской похолодевшими и одеревеневшими. — Ты, должно быть, понимаешь это… твои шпионы… не знаю, смогу ли я тебе помочь — не думаю, что мне удастся — но ты наверняка можешь помочь себе сам, сейчас, пока еще не слишком поздно.

— Ты хочешь, чтобы я казнил всех своих капитанов? — тут же отпарировал он. — Несколько непрактично.

— Не нападать, а защищаться, — сказала я.

Он пересек библиотеку и посмотрел на меня, слегка улыбаясь.

— Ты не можешь понять, богиня, — сказал он. — Я с трех лет живу с сознанием смерти. Для смертного эти вещи не столь важны, богиня.

Я невольно протянула руку и коснулась его лица. Такая мягкая кожа, такие тонкие косточки… Он отпрянул; затем, поправляя мой непроизвольный жест, на мгновение взял меня за руку, а затем отпустил ее.

— Я пришлю кого-нибудь зажечь светильники, — сказал он, — чтобы ты смогла здесь почитать.

Я могла бы удержать его там, посмотрев ему в глаза и парализовав его волю, но была не в состоянии это сделать.

Словно глупая, влюбленная дурочка, я наблюдала за ним из окон, стояла в дверях комнат, где он сидел, не ведая обо мне.

Я тайком пригласила к себе фокусника, и его трюки помогали заполнить время.

С Вазкором я не разговаривала сорок шесть дней.

И вот настало утро, когда я проснулась с чувством неразумного страха.

Кожа моя покрылась потом, ночная сорочка и маска для сна пропитались им. Долгое время я лежала, пытаясь успокоиться, а потом уселась на постели, чтобы подняться. Бледная комната накренилась, и казалось, что табун белых лошадей нес ее, словно колесницу вокруг и вокруг Скоры — моей постели. Я снова легла, и все тело у меня ныло и дрожало. Тогда я поняла, что заболела, и не могла понять отчего. Мое тело, такое сильное и самоисцеляющееся, что пережило даже смерть, наконец предало меня, поддавшись какой-то лихорадке от холодной погоды. У меня хватило ума нажать резной цветок у постели для вызова женщин, но после этого я мало что помню. Вроде бы собрались лекари, не смевшие прикоснуться ко мне и предписавшие много одеял и жаровни вокруг постели, но это не принесло никакой пользы. Помню, мельком видела Опарра, беспокойного и смущенного, наблюдавшего за мной, полагала я, для гарантии, что я не буду в бреду возводить какую-то клевету на Вазкора. Он был мне решительно ни к чему, и я, наконец, заставила его понять, что не потерплю его присутствия рядом с собой.

Казалось, только много месяцев спустя я начала медленно возвращаться к самой себе. От меня мало что осталось. Кожа сделалась дряблой и изношенной, как у старухи, и мысли путались в голове.

Потом, когда я лежала на подушках, словно высохший труп, женщины запорхали, словно птицы, и исчезли, а рядом со мной стоял мой муж. С его приходом голова моя, казалось, прояснилась. Он положил свою маску у постели и был очень бледен. Мне на мгновение подумалось, что это от заботы обо мне. Но это было глупо.

— Мне очень жаль, что ты больна, — сказал он серьезно и мягко.

— Я не знаю, сколько я проболела, — проговорила я, раздраженная, ибо мне никто этого не сказал.

— Девять-десять дней, — сообщил он. — Я приходил и раньше, но ты меня не узнавала.

По телу у меня внезапно пробежал холодок, и я спросила:

— Горожане знают, что их богиня больна?

— О, да, — тихо произнес он. — Знают.

Я со страхом заключила:

— И теперь они сомневаются, что она богиня, потому что она, как всякая смертная, может заболеть.

— Нет, богиня, ты не права. Они волнуются от страха за тебя. Но никаких сомнений нет и в помине. Опарр днем и ночью возглавляет всеобщие молитвы за тебя. Женщины терзали себе волосы и грудь ради тебя, и каждое утро отправляли на заклание черного быка.

— Какое бессмысленное разбазаривание, — пожалела я.

— Но теперь ты выздоравливаешь, — сказал он.

Я взяла его за руку, и, хотя увидела, что он чуть-чуть отпрянул, руки он не высвободил, и я не отпускала его.

Должно быть, я уснула.

Через некоторое время — золотое пятно от светильника у меня на веках.

Я приоткрыла глаза, и он по-прежнему был тут, около меня. Хоть я еще как следует не проснулась, мною овладело чувство уверенности и неотложности.

— Ты в опасности, — сказала я. — Ты должен исчезнуть. Они убьют тебя.

Мои глаза затуманились, и я не видела выражения его лица.

Он мягко сказал мне:

— Знаю.

— Исчезни сейчас же, исчезни, — прошептала я, слабо толкая его обеими руками.

— Это не имеет значения, — отказался он, — я всю жизнь ждал этой минуты.

Я беспомощно почувствовала, как сон увлекает меня на дно. Я боролась, пытаясь удержать его, но не смогла этого добиться.

Я видела, как в темном коридоре он спокойно шел к пылающей, страшной яркости. Я побежала за ним, призывая его вернуться, зовя его вновь и вновь, но, похоже, не могла докричаться до него, он не оборачивался, он продолжал идти, шагая так спокойно, свободно свесив руки по бокам, к пожирающему свету.

Во дворце царил жуткий шум: рычал и топотал дикий зверь.

Я проснулась и села, выпрямившись, на золотом ложе. Было очень темно, и шум гремел вокруг спальни. Внезапно сквозь окна сверкнула белая, как лед, молния.

Гроза.

Теперь я различила отдельные звуки бушующего ветра, хлещущего дождя-снега, молотящего кулака грома. В комнате никого не было; светильники задуло. Все еще раздраженная из-за болезни, я нажала на резной цветок. Но никто не явился.

Через некоторое время я вновь различила другие звуки, которые слышала во сне и которые гроза заглушала. Крики и вопли, пронзительные крики восторга или ужаса, чего именно, не определишь. Я вновь и вновь безрезультатно нажимала на резной цветок. Наконец я вытащила себя из постели и начала добираться до двойных дверей спальни. Дело это оказалось небыстрым и трудоемким. Я не смела идти по открытому пространству пола, который, казалось, ускользал из-под ног, а пробиралась, держась обеими руками за стены. На темноту обрушилась еще одна пылающая вспышка молнии, а затем сразу же еще одна, но на сей раз золотая, а не белая. Двери распахнулись. В дверях много черных фигур, жрецов и жриц, а впереди всех Опарр. Он поднял руки и громко крикнул своим храмовым голосом:

— Хвала и любовь! Богиня в безопасности! Уастис невредима!

Крик подхватывали вновь и вновь. Жрицы вбежали ко мне в спальню, и Опарр закрыл за ними двери.

Я была сбита с толку и очень слаба. Мне все представлялось каким-то неопределенным и странным, и все прочее поэтому не было более странным — то, что жрицы раздели меня и натерли кремом, делавшим мою кожу золотой, и одели меня для храма, и увешали меня храмовыми драгоценностями, и наконец надели мне на голову кошачью маску поверх моих гладких прямых волос и даже поверх самой спальной маски. Я смутно поняла, что женщины испуганы.

Когда я была готова, одна из них позвала, и двери снова открыли. Опарр шагнул вперед.

— Сойдет, — решил он, а затем мне:

— Народ боялся за тебя, богиня; ты должна показать им, что ты жива и здорова. Мы тебе поможем.

Они не несли меня, но с обеих сторон шли жрецы и держали меня за локти, чтобы я не упала. Что-то в этих людях говорило мне, что они вовсе не жрецы. Они шли широким солдатским шагом.

Через некоторое время Опарр их остановил. Он приблизился и тихо сказал:

— Мы почти пришли, богиня. Ты должна запомнить только одно. Когда военачальник, который тебя спас, опустится перед тобой на колени, ты должна коснуться его плеча и произнести: «Бехеф лекторр». Только эти слова, вот и все, что тебе нужно запомнить. Когда он опустится на колени. Ты понимаешь?

Я кивнула. Я могла запомнить слова, но они не имели тогда для меня большого смысла, эти два слова на Старинной речи.

Впереди появился красный свет. Мы свернули за угол и вошли в длинный зал, выходивший на широкую террасу над Городом. Двери террасы были широкими, и на фоне черного несущегося неба струился алый свет факелов. Внизу столпились тысячи людей, запрудив сады и дорожки, и они кричали, звали и выли в неистовстве гнева и страха единственное имя:

— Уастис! Уастис! Уастис!

Гроза утихла. Выпал град, и плиты террасы сделались очень скользкими. Здесь стояли люди, неподвижные черные фигуры, с серебряными черепами вместо голов. А неподалеку от края террасы стоял в одиночестве человек с золотой волчьей головой. Опарр остановился. Человек с волчьей головой повернулся к нам, а затем опять к народу. Он поднял руки, и грянули крещендо нестройные крики с барабанным боем песнопений. Он медленно отошел от края и двинулся к нам.

— Отпустите ее, — приказал он державшим меня жрецам-солдатам. Он посмотрел на меня, и глаза его за стеклянными щитами были неистовыми, достаточно сильными, чтобы удержать меня на ногах. — Теперь ты должна выйти туда, где тебя смогут увидеть, — сказал он. — Они очень боятся за тебя, и ты должна успокоить их.

Его глаза держали меня крепко; мое тело напряглось, и плиты, казалось, перестали крениться у меня под ногами. Я начала деревянно шагать к краю террасы, а Вазкор на шаг позади меня твердо держал меня, не прикасаясь, двигая как механическую игрушку.

Толпа внизу увидела меня и начала петь и кричать.

Я уставилась на нее безо всяких мыслей в голове, а он подсказал мне сзади:

— Дай им свое благословение, богиня.

И я, не думая, подняла руки и сделала знак толпе, который делала в храме.

Тут толпа стихла, и в этой тишине Вазкор подошел и встал рядом со мной на колени, склонив голову.

Я очень устала и хотела спать, но не забыла. Нагнувшись, я коснулась его плеча и произнесла два слова, которые ничего не значили — по крайней мере, для меня. Не уверена, что там услышали мой голос; он был немногим громче шепота. Полагаю, в расположении террасы заключалась какая-то хитрость, позволявшая шепоту разноситься.

Вазкор поднялся. Его глаза приказали мне повернуться и идти обратно в зал. Я не поняла этого приказа, лишь подчинилась ему.

Я шла впереди него, прочь от шума, прочь от света и служителей. Не осталось никого; даже Опарр пропал. В слабо освещенном коридоре он освободил меня от своего мысленного контроля и взял меня на руки. Двери в мою спальню стояли приоткрытыми. Он распахнул их пинком и пинком же закрыл их, когда мы оказались в спальне. И положил меня на постель аккуратно и точно.

— Все прошло хорошо, — сказал он. — Можешь спать.

Слабая холодная боль.

— Где он? — спросила я Вазкора.

— Кто?

— Джавховор, мой муж. Он был со мной прежде, чем явился Опарр.

— Джавховор удалился, богиня; ему незачем больше тревожить тебя.

На тело мое навалились свинцовые гири, но я должна была еще немного поговорить.

— Вазкор, где он? Он умер?

— Он кончился, богиня, и это очень хорошо для тебя. Ты была больна, и теперь я скажу тебе, отчего ты заболела. Твой муж, боясь твоей Силы, потихоньку отравлял тебя. Нормальная женщина умерла бы, но ты, богиня, будучи той, кем являешься, выздоровеешь и будешь жить.

— Нет, — прошептала я. — Нет, Вазкор, нет.

Но он уже исчез. Двери закрылись.

Вдали еще слабо ревели толпы, беспощадные в своей радости. Снова пошел снег.

Пять дней мне потребовалось для того, чтобы снова стать сильной, и за те дни Вазкор овладел последними бастионами светской власти в Эзланне. Однако, это далось ему совсем без труда, коль скоро богиня произнесла над ним древние слова: «Бехеф Лекторр» — «Вот Избранный».

Я вспомнила, как Вазкор, говоря о рекрутировании хуторян, объяснял его необходимостью пополнить армию для самой последней кампании Джавховора. Но тот вовсе не стремился к войне; набор проводился для Вазкора. Он еще тогда строил планы, словно предчувствуя мое появление. Каждый вечер, несмотря на слабость и неохоту, мне приходилось выходить на террасу, чтобы народ видел меня. Историю исчезнувших из памяти дней я узнала, хотя и по секрету, от лекаря, лечившего меня. Мой муж, Джавховор, пытался убить меня с помощью яда. В ночь грозы Вазкор заподозрил самое худшее, возбудил толпу и явился со своими воинами во дворец. Вызвали Джавховора. Тот отрицал обвинение с полным, как казалось, спокойствием и полуулыбкой, а затем в самом разгаре клеветы какая-то невидимая сила сразила его на глазах у толпы. После этого привели меня, и я избрала нового Владыку Города — естественно, своего спасителя и защитника.

Я ничуть не сомневалась, что убил его Вазкор, — убил, как убивала я, белым ножом ненависти, выскакивающим из мозга. Что стало с телом, я не спрашивала, об этом мог знать только Вазкор, да и смысла в расспросах не было. Что же касается яда, то тут все ошибались. Какой же удачей оказалась моя болезнь для военачальника — но теперь он был Джавховором и избранным богини.

Выздоровев, я ожесточилась в своей злости. Я увидела в Вазкоре того, кем он был на самом деле, — моего врага, и понимала, какая мне грозит опасность. Куда б я ни шла, меня сопровождали его люди, женщины и мужчины. Перед моими дверьми стояла его стража — для защиты и почета, объясняла она. Однажды меня вызвали и отвели в небольшую комнату, где ждали Вазкор, Опарр и разные жрецы. Здесь Опарр зачитал нам слова, которые я помнила по той, другой, церемонии в храме. И когда это закончилось, мы с Вазкором предстали рука об руку на высокой террасе, и народ радостно взревел. Это было формальностью, однако я боялась теперь того, чем может завершиться эта ложь; но новый брак оказался еще более фиктивным, чем последний. Вазкор был занят. Он отправлял послания к пяти Городам союзникам Эзланна через заснеженные пустыни и получал ответы, так что для меня у него времени не находилось.

В течение многих дней я не видела никого, кроме женщин, но затем появился Опарр. С тех пор, как я его ударила, он, приходя ко мне, сжимался от страха. К этому страху — после ночи убийства моего первого мужа, когда он на короткое время получил власть надо мной, доставляя меня к Вазкору, — добавилось некое злорадство, мелкое торжество. Теперь он то ныл, то ликовал; то или иное чувство по очереди брало верх, когда он ощущал мой гнев или слабость. В случае беды он будет опасен для меня, однако я не смела причинить ему вреда, так как все еще страшилась силы Вазкора.

Теперь он низко поклонился и уведомил меня, что я должна на следующий день отправиться в храм, где мне будут поклоняться. Народ томился без своей богини.

Я ответила: «Да», и отправила его восвояси, и думала, подавленная огромной властью, принадлежавшей мне в Городе, о том, какой беспомощной она меня сделала. Во сне я видела себя великаншей, крошащей в своих руках Эзланн, швыряя его башни в пустыню, где они раскалывались и растекались, словно кровь.

Желтым рассветом я поехала в храм на колеснице богини, сопровождаемая тридцатью черными охранниками позади меня и еще тридцатью впереди, а по бокам — двумя черными лучниками с серебряными черепами вместо лиц. Всюду знак Джавховора — феникс, но под ним — волчья голова. Не помню поклонения, только рокот и ропот песнопений, похожих на морской прибой, да тяжелый запах фимиама. При возвращении на улицах густо валил снег. В огромном переднем дворе мой возница натянул поводья, останавливая белых кобыл. Воины вежливо ждали, пока я не удалюсь во дворец. Медленно, прямой деревянной походкой богини я покинула колесницу и зашагала по снегу. Опасность окружает меня со всех сторон, и ничего тут не поделаешь. Через черный дверной проем, по коридорам со стекловидными полами…

Внезапно я осознала, что позади меня кто-то есть, идущий, приноравливаясь к моему шагу.

Я обернулась. За мной следовали трое человек, ступая мягко, как кошки. Под серебряными масками я почувствовала настороженность. Не послал ли их уже Вазкор для того, чтобы устранить меня? Однако они носили маски фениксов, а не черепа, что странно успокаивало, хотя теперь это ничего не значило.

— Что вам угодно? — спросила я.

— Мы — новая стража богини, — доложил один, повыше ростом, чем двое других.

— Люди Вазкора, — бросила я с горьким нажимом.

Высокий согласился:

— Теперь Вазкора. А раньше мы были стражей Асрена, Феникса, Джавховора Эзланна.

Прежде я так и не узнала имени своего первого мужа. Оно поразило меня; произнесенное в тот момент этим человеком, оно породило такое впечатление, словно я вдруг мельком увидела его, живого и близкого.

Я отвернулась и продолжала путь к своим покоям, однако кровь у меня заиграла. Я ощутила большую перемену в обстановке. Они шагали за мной, но я уже не ощущала никакой угрозы в их присутствии. У двойных дверей я снова остановилась.

— Можете войти, — пригласила я.

Я вошла к себе, и они последовали за мной. Третий стражник закрыл двери, оставив нас наедине.

Какой-то миг царило молчание, а затем они опустились на колени, сняв маски. Я подошла к ним и подняла рукой лицо самого высокого стражника. Узнавание. Этот человек уже стоял передо мной на коленях на насыпной дороге перед Эзланном — не капитан, ибо с ним-то Вазкор разделался, но один из надменных серебристо-белокурых солдат.

— Я — Мазлек, — подсказал он.

Имя было знакомым: ОНА ЖЕ УМЕРЛА — МАЗЛЕК УБИЛ ЕЕ — Я САМ ВИДЕЛ, КАК КЛИНОК ПРОНЗИЛ ЕЙ ЛЕВУЮ ГРУДЬ.

— Богиня, — прошептал Мазлек, глядя на меня большими глазами, открыто и сдержанно благоговейными.

— Как ты спасся от Вазкора? — спросила я его.

— Легко. Он меня не знал, а я был человеком Асрена.

— Шпионом, — догадалась я.

— Наверное. Я был человеком Асрена. Когда нас обрекли на смерть из-за того, что мы видели тебя, я ускользнул. Ничего иного я от Вазкора и не ждал.

— И таким образом Асрен Джавховор узнал от тебя, как я попала в Эзланн.

— Да, богиня.

Я чуть улыбнулась такой разгадке тайны — ибо Асрен, мой муж, никогда не верил в мою божественность, только в мою Силу. Однако этот солдат верил.

— И теперь вы — моя стража, — я повернулась к двум другим, чуть поменьше ростом, одинаково белокурым и очень красивым — они могли быть братьями. — Ваши имена?

— Слор, — сказал один.

— Днарл, — сказал другой.

Даже голоса у них были схожими.

Я знаком велела им встать и увидела, что Мазлек, их капитан, и впрямь очень высок и силен, тот, который однажды убил меня в лунной тьме.

— Долго вам придется стеречь меня?

— Продлить наше пребывание сперва будет довольно легко, богиня. Позже, наверное, тебе понадобится провозгласить нас почетным караулом. В целом, богиня, под моим началом находится восемьдесят воинов. Не очень много, но достаточно, чтобы уберечь твою священную особу от непосредственного оскорбления или нападения.

Я снова невольно улыбнулась и, взяв его за руку, покачала головой, когда он начал было тут же опускаться на колени.

Теперь я буду в безопасности. Больше, намного больше, чем в безопасности.

Спать я легла рано, прежде чем свеча дня окончательно догорела над снежной пустыней. А за дверями ждала моя стража, готовая защитить меня, Мазлек, Слор и Днарл, которые некогда были Маггуром, черным великаном, Гилтом — золотые серьги, и маленьким Келом-лучником.

Опарр явился утром. Я приняла его, и, чувствуя мое настроение, он съежился, когда говорил.

— Вазкор Джавховор просит присутствия богини.

— Зачем?

— Я лишь жрец богини. Мне не все известно.

— Ты червь в поленнице дров, Опарр, — любезно сказала я. — Ты повсюду ползаешь и многое узнаешь.

Он поколебался, нервно теребя руками в черных перчатках подол балахона. А затем сказал:

— По-моему, это связано с совещанием в За, богиня.

За, центральный Город Белой пустыни — я смутно знала это название. О совещании я ничего не слышала, однако не желала никакого дальнейшего общения с этим ядовитым жрецом. Я поднялась, и он проводил меня к Вазкору, а за мной шагало восемь человек: Слор и его отряд.

Он дожидался меня в библиотеке, среди книг Асрена и порожденной там Асреном красоты. Опарр, Слор и остальные остались за закрытыми дверями. Вазкор был в маске и сидел в своем кресле совершенно неподвижно.

— Присаживайся, богиня, — предложил он.

Фраза прозвучала, словно команда. Я села.

— Итак, мы должны отправиться в За, — тут же начала я. — Зачем это? Последовала пауза. Он не ожидал, что мне что-то об этом известно. Когда он видел меня в последний раз на нашей формальной брачной церемонии, я была вялой, податливой. Наконец он встал. И ходил среди вещей Асрена как хозяин. Может быть, это и глупо, но меня это разгневало, однако он быстро пришел в себя и развернул перед нами на полированном столе пергаментную карту. Карта эта была светло-коричневого цвета и прекрасно разрисована черными маленькими ненужными рисунками кораблей, колесниц, лошадей, трудившихся на полях крестьян, марширующих солдат. На севере тянулся один-единственный сапфировый шрам, ниже гор — Алутмис. Вода.

Он положил на всех углах ониксовые гирьки и показал мне, что и как. Я его почти не слушала. Я могла думать только о руках Асрена, раскатывающих, гладящих эту карту. Но внезапно я осознала: Города, расположенные, словно созвездия вокруг того, что было нарисовано в виде какого-то неясного животного, такого, какое могло быть изображенным на чертеже астролога. Эзланн отмечал голову, четверо других — тело, а вытянувшийся сзади хвост заканчивал последний Город.

— Вот Эзланн, — показал Вазкор. — К юго-западу от него Аммат, к западу Кмисс. К юго-востоку от Эзланна Со-Эсс, а между Со-Эссом и Кмиссом расположен За. А за дальними пределами За — Горный Город Эшкорек-Арнор. Теперь ты видишь, что этикет требует, чтобы любая встреча шести городов коалиции устраивалась в За. Его положение символически центральное между прочими пятью.

Я вспомнила гонцов, скакавших туда и обратно после смерти Асрена и кое-что поняла.

— Ты собираешь в За пять Верховных владык, чтобы подчинить их себе и захватить бразды правления.

— План мой именно таков, — подтвердил он.

— А я, зачем я должна ехать с тобой?

Он убрал гирьки, и карта быстро свернулась, словно потревоженный зародыш.

— Необходимо, чтобы богиня была там.

— А почему это необходимо, Вазкор?

Он ничего не сказал. Не снимая маски, он повернулся и положил карту на место в глиняный футляр.

— Потому что, Вазкор, — сама ответила я на свой же вопрос, — без богини ты — ничто, никто и звать никак.

Мы оба отлично это знали, но мне доставило огромное удовольствие произнести это вслух.

Помолчав, он произнес ровным тоном:

— Я вижу, ты вполне оправилась от болезни. Я рад, мне не хотелось бы рисковать твоим здоровьем на пути в За.

— Когда мы покидаем Эзланн? — спросила я его.

— Через два дня, — ответил он. — Ты можешь взять с собой пять женщин, не больше; они — плохие путешественники. Естественно, я пришлю тебе подразделение своих воинов в качестве личного эскорта — Города будут ожидать тебя, окруженную почетным караулом.

— Нет надобности, — возразила я. — У меня есть своя собственная стража. Восемьдесят воинов и их капитан, мой командующий. Этого должно хватить для моего почетного караула, на так ли?

Он быстро повернулся ко мне, и я знала, что за маской он глядит на меня во все глаза.

— Кто этот человек?

— Ты, несомненно, выяснишь это сам, — сказала я. — Мне не хотелось бы лишать тебя возможности потрудиться. Только помни, он под моей защитой. Его напряженность спала. Он очень вежливо заметил:

— Возможно, ты была не очень благоразумна.

— В самом деле? Возможно, я в этом не одинока.

— Ты не должна упорствовать, — сказал он, — в своем недоверии ко мне.

Мы одно целое, ты и я, как бы настойчиво ты ни пыталась выкинуть это из головы. Если ты богиня, то Вазкор — бог. У них здесь нет для меня легенды, вот почему я должен использовать тебя в качестве своего щита. Какое-то время.