17

Должно быть, в Дорфаре уже идет снег...

Здесь снега не было и в помине. Лето длилось гораздо дольше, а зима так и не наступала.

Они прошли через горы по древнему ущелью. С дорфарианской стороны этот проход хорошо охранялся. Тут и там на скалах виднелись сторожевые башни, из скал же и высеченные, ощетинившиеся копьями. Даже вступив на землю Таддры, путники еще долго натыкались на дорфарианские посты. Однако Каал Закорианец был известной личностью — он уже не раз ходил этой дорогой, и всегда с правильными паролями и бумагой с печатью совета Анкиры. Там его держали за шпиона Повелителя Гроз. Что ж, это было почти правдой. В Вольном же Закорисе считали, что Каал работает на короля Йила. Таким образом, он мог беспрепятственно ходить туда и обратно, иногда в одиночку, иногда со слугами. На этот раз с ним были два телохранителя и раб.

Телохранители были довольно светлыми Висами — такой оттенок кожи часто встречался в Зарависсе или Кармиссе. Раб выглядел чуть-чуть темнее — возможно, из дорфарианцев. Похоже, он часто бывал ленив, непослушен или попросту неосторожен, за что его приходилось непрерывно бить. Его лицо покрывала корка из ссадин и запекшейся крови, а на спине сквозь дыры в лохмотьях виднелись старые следы кнута. На щиколотках у него болтались цепи, достаточно свободные, чтобы переставлять ноги. Он тащил поклажу, перед ним шел первый телохранитель, а сзади — второй охранник и сам Каал, который время от времени щелкал раба по спине хлопушкой с длинным языком, вообще-то предназначенной для мух.

Пройдя ущелье, они добрались до Тумеша, затем резко свернули на запад. Лучшим способом передвижения по джунглям Таддры всегда считался сплав на плотах по рекам. Увы, эти пути постоянно зарастали водяной зеленью. До того, как Йил со своими войсками вторгся в Таддру, реки регулярно очищались и были вполне удобны для сплава. Однако в последние десятилетия эта земля предпочитала быть непроходимой со всех направлений. Итак, найдя реку и плоты, Каал и его люди продолжили путь.

Солнце почти не показывалось из-за крон деревьев, увитыми лианами и гигантскими папоротниками. Речная вода, цвета патоки и густая, как суп из рептилий, была совершенно не годна для питья. Горные хребты северного Виса почти скрылись из виду, лишь изредка мелькая в просветах меж деревьями.

С утра до вечера они погибали от жары. Ночь была прохладнее, но все равно не позволяла расслабиться, пугая звуками ночной жизни джунглей.

А в Дорфаре, должно быть, уже холодно и идет снег...

Самое первое избиение предназначалось для маскировки.

— Сами понимаете, мой лорд, кто-нибудь может вас узнать, — с усмешкой заявил Каал, когда они поднялись в холмы за Корамвисом, — Но под синяками и кровью это будет непросто даже для вашего сиятельного брата.

Его сковали, тем не менее пятеро кармианцев на всякий случай вцепились в него со всех сторон. Даже из такого положения Рармон смог применить пару приемов, так что один из солдат заорал и отлетел прочь с выбитой коленной чашечкой. Но оковы на ногах сказывались очень сильно. В конце концов Рармон смирился и позволил Каалу избить себя — зачем оттягивать неизбежное?

Каал обрабатывал Рармона без всякой жалости, даже ногами — это была плата за удар, полученный от него во дворце.

Когда маскировочные отметины начали подживать, избиение повторилось. Позже к этому добавились и другие развлечения. Каждую ночь, разбив лагерь, они привязывали Рармона поодаль от костра. В первый же вечер Каал принес ему лепешку с куском сушеного мяса и положил так, чтобы до нее нельзя было дотянуться. После нескольких попыток Рармон бросил это дело и больше не обращал на еду никакого внимания. Закорианец остался недоволен. Ему заплатили за то, чтобы он доставил пленника в Вольный Закорис, как подарок Йилу от Кесара. Кармианцы же намекнули ему, что если Каал будет так вести себя и дальше, то рискует привезти своему королю лишь мертвое тело. Поэтому пленника надо было хоть иногда нормально кормить, и Каал делал это, скрипя зубами.

Рармон не оправдал его ожиданий. Каалу пришлось прибегнуть к менее утонченным пыткам, но и здесь он был вынужден сдерживать себя, боясь уменьшить ценность подарка слишком сильными повреждениями. Любимой его выходкой было нанести неглубокую рану где-нибудь на руке или бедре и останавливать кровь солью. Когда порез немного заживал, Каал снова вскрывал его, причем следил, чтобы линии идеально совпадали. Иногда вместо соли он использовал уксус.

Кармианцев, которых Рармон прежде никогда не видел, все это ничуть не трогало. Сидя у костра, они играли в кости и не обращали ни малейшего внимания на развлечения Каала. Они рисковали жизнью, отправляясь в королевство Йила, но таков был приказ Кесара.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебя отвязал? А еще, я так думаю, мечтаешь убить меня, — говорил Каал. По мере приближения к Вольному Закорису к нему вернулся его закорианский выговор. Поэтому он больше не называл раба Рармоном, выговаривая его имя как что-то вроде «Рурм» с невнятным придыханием на конце. — Мечтаешь убить меня медленно, да, Рурм? Кусочек за кусочком?

Но он ошибался. Рармон не испытывал желания убивать своего мучителя. Он ощущал лишь привычную серую ненависть, смешанную с омерзением, и внутренне сжился и с тем, и с другим. Сжиться с болью было даже проще — к этому его приучила еще Лики. Он не сопротивлялся даже в мыслях. Весь его прежний опыт подсказывал — в случае отречения побои заканчиваются скорее.

День ото дня вокруг было одно и то же — свет, приглушенный массой листвы; густая потеющая растительность, среди которой все реже и реже попадались хижины на сваях и скудные поля; реки и лесные тропы, где ему, солдатам и Каалу приходилось ножами прорубать себе путь; даже пытки были одни и те же. Рармон потерял счет времени. Он был уверен лишь в том, что в Междуземье и на восток уже пришла зима. Наверное, их путешествие длилось месяца два...

Затем начали появляться выжженные поляны в джунглях, стража на деревянных башнях, охраняемые броды и узкие, грязные, но вполне проходимые дороги. Время от времени у них спрашивали пароль. Часовые были все больше черными или темно-бронзовыми, с рублеными чертами лиц и тонкими губами. Их маленький отряд приближался к внешним пределам Вольного Закориса.

Йил, сын Айгура, получил право на престол обычным закорианским путем — сразившись с прочими сыновьями своего отца. Ценой победы стали переломленные хребты его братьев. Вместе с ним на престол взошли его триста жен, а Первой королевой стала та, что, будучи беременна его ребенком, перерезала глотку болотному леопарду. Таков был Закорис, таким он остался и здесь, на северо-западе.

Когда Ханассор сдался Сорму Вардийскому, Йил во главе девяти тысяч мужчин с их женщинами и потомством проложил путь через закорианские болота, через невысокие горы, южную границу Таддры, и дальше, в глубь джунглей. В пути он потерял три тысячи мужчин — в тыловых схватках с войсками Сорма, от болотной лихорадки и прочих превратностей пути. Детей и женщин вообще погибло без счета. Закорианское отношение к жизни повелевало безжалостно избавляться от слабых и больных.

Таддра была землей, не знающей закона. На протяжении веков она лизала пятки и Дорфару, и Закорису. Главным залогом ее безопасности являлась ее бедность — здесь не было ничего, что привлекло бы захватчиков. Однако сейчас это место стало предметом иного вожделения. Ни один из здешних мелких царьков, слишком бедных и слабых, не смог оказать сопротивления Йилу.

Строя планы на будущее, он захватил прибрежную область и прилегающие к ней обширные леса. Это обеспечило ему неограниченное количество строевого леса и выход на океанские просторы — широкую дорогу к берегам Дорфара и других земель к югу и востоку. Закорис всегда был страной кораблей. Морские сражения и пиратство считались его традицией, причем последнее сохранялось и в мирное время.

Отдыхая от постройки галер и походов за ценной добычей и рабами для гребли, закорианские мужчины возлежали со своими женами и рабынями и делали сыновей. Каждый мужчина Вольного Закориса был воином. Мальчиков обучали этому с десятилетнего возраста. Для дочерей тоже находилось занятие — вынашивать новых сыновей. Женщин не подпускали ни к сражениям, ни к кораблям — они были ценными сосудами для выращивания потомства. Мужеложство по закорианским обычаям считалось страшным грехом — нельзя тратить семя там, где не может быть приплода — и каралось разнообразными, но одинаково страшными способами. Калек в Вольном Закорисе не держали — как только человек переставал приносить пользу, его лишали жизни. Та же участь ждала и больных детей — их просто относили в джунгли на съедение диким зверям. Бесплодных женщин забивали до смерти на огненных алтарях Зардука, жертвуя ему кровь, вытекающую из тела вместе с жизнью. Перед каждым же значительным начинанием в жертву богу полагалось принести столь же значительный дар — прекрасного юношу, сжигаемого заживо.

Сердцем Закориса-в-Таддре был город на западной оконечности северного побережья. Сделанный из дерева, камня и кирпичей, в которых грязи было куда больше, чем глины, Йилмешд был полностью лишен великолепия Ханассора. Он вырастал из джунглей, окутывая закат клубами дыма. А за его спиной, над глубокими водами трех заливов, высился еще один лес — лес мачт, и вечернее солнце умирало на его перекрестьях.

Перед тем, как войти в Йилмешд, Каал извлек из своих вещей одеяние, подобающее дорфарианскому принцу, и заставил Рармона надеть его. Для этого пришлось освободить его от оков на ногах, но у Рармона не возникло и мысли о бегстве. Впрочем, когда он оделся, оковы тут же были возвращены на место, словно последнее необходимое дополнение к наряду.

Над городскими воротами горели факелы. Арка над ними, как и вся стена, была сложена из камней, кое-как скрепленных плохим раствором, зато каждую створку ворот целиком вырезали из огромного ствола.

Йилмешд вообще не походил на настоящий город ничем, кроме своих размеров. Лачуги лепились друг к другу, подобно сотам в улье. По пыльным улочкам взад-вперед маршировали солдаты в доспехах из плотной кожи — кольчуги были лишь у тех, кому удалось взять их в бою. На каждом перекрестке пылали и грохотали кузницы. Ни женщин, ни детей на улицах не было видно, хотя из-за каждой плотно завешенной двери раздавался детский плач.

Проходя по городу, Каал обратил внимание кармианцев на два храма: Зардука и морского бога Рорна. Оба были не более чем пещеры с массивными дверями, выдолбленные людьми или природой в прибрежной скале. Королевский дворец стоял на скальном возвышении, море и тьма плескались у его подножия. Каменная башня, глухая каменная стена — город в городе. Часовые на стене выяснили, что у них за дело к королю, после чего сбросили им лестницу — других путей во дворец не было.

Над дворцом развевались знамена Старого Закориса — Двойная луна и Дракон. Однако перед входом стоял деревянный столб, на вершине которого красовался леопард в прыжке — знак нынешней власти. Фигурка была довольно грубо вырезана из черного металла и дребезжала на морском ветру.

Внутри дворец освещался лишь редкими факелами, толком не разгоняющими тьмы. Они прошли в Королевский зал. Деревянный потолок опирался на деревянные колонны, даже не украшенные резьбой, грязный пол был кое-как прикрыт шкурами.

В дальнем конце зала возвышался помост с великолепным троном из черного дерева, который Йил прихватил с собой, отступая из Ханассора. Статуя бога тоже явно попала сюда издалека. Рармону доводилось видеть оммосский вариант Огненного бога, и он отметил сильнейшее сходство. Тело этого идола было бесформенной колодой, увенчанной судорожно скалящимся лицом — застывшая маска то ли ярости, то ли экстаза, а может быть, агонии. Его разверстое чрево полыхало огнем. Неистовство пламени и запах паленой шкуры наводили на мысль, что совсем недавно тут приносили жертву.

Им пришлось подождать, пока Йил эм Закорис не вышел откуда-то из-за трона и не занял свое место.

Его бронзовая кожа была довольно светлой по закорианским меркам, но узкая щель рта и перебитый плоский нос не давали усомниться в чистоте его крови. Тонкая золотая цепочка тянулась от его правой ноздри до цирконовой подвески в правом ухе. Йил производил впечатление грузного и некрасивого человека в возрасте, однако в нем не было заметно какой-то усталости или недостатка силы. Когда он усмехался, по залу прыгали отсветы — зубы его сплошь покрывали коронки с драгоценными камнями.

За спиной короля тенями столпилась его свита. Даже в здешнем скверном освещении было видно, что одна из теней сильно отличается от остальных.

Каал, как истинный закорианец, простерся ниц. Двое кармианцев преклонили колени. Рармон остался стоять, ибо никто не догадался толкнуть его. Наконец кармианцы решили исправить упущение, но Йил остановил их:

— Пусть стоит, как стоит. Дайте мне разглядеть его как следует. Значит, вот он, сын короля, этого змеиного отродья Ральнара? — с этими словами король сплюнул на пол и не торопясь подошел ближе к пленнику. Он был высоким — но не выше Рармона. Это змеиное отродье Ральднор в полной мере передало сыновьям свой рост.

— Знаешь ли ты, кто прислал тебя сюда? — спросил Йил.

— Мне сообщили, — кивнул Рармон. — Кесар эм Кармисс.

— Так и есть. Послание, которое я получил, тоже подписано К’саром. Дружеский подарок перед тем, как мы зажмем Дорфар между нами двоими и сотрем в порошок. А еще мне сообщили, что ты можешь принести пользу Вольному Закорису, рассказав о военных планах своего короля. Вон тот, на полу, — доверительно произнес Йил, указывая на распростертого Каала, — может лишь мечтать подобраться к ним так близко. А ты... ты был приближен к Повелителю Гроз и его советникам. Если ты в самом деле его брат, как уверяет К’сар в своем письме, — Йил подошел еще ближе, так что его зловонное дыхание коснулось лица Рармона. — Наверное, нам придется испытать на тебе наши закорианские умения, чтобы заставить тебя расстаться с секретами Дорфара?

— Вовсе не обязательно, — ответил Рармон. — Но прежде я скажу вам кое-что другое. Возможно, Повелитель Гроз и не знает, сам я удрал сюда или меня увезли, зато прекрасно понимает, чем это обернется. Он тут же изменит свои военные планы, и любые мои сведения окажутся совершенно бесполезны.

Тень за троном, непохожая на все остальные, негромко рассмеялась.

— Правильно, — обернулся к ней Йил. — Иди сюда, Катус, и тоже взгляни. Это его посев?

Человек спустился с помоста. Он, как и король, был уже на излете зрелости, но стройнее, более легкого сложения, изящнее одет и с прекрасными манерами. Все в этом человеке — его движения, даже сама походка — выделяло его из королевской свиты. Он взглянул на Рармона — и даже взгляд у него был не закорианский.

— Очень может быть, — произнес он. — Определенно Дорфар принял его как должно.

Речь Катуса оказалась еще более удивительной — в ней не было ни придыханий, ни исковерканных гласных, лишь едва уловимый намек на закорианский акцент.

Двое кармианцев, решив, что изъявили почтение в достаточной мере, поднялись, готовые вручить Йилу новые послания. Каал так и остался лежать.

Йил сделал знак, и закорианские стражники увели Рармона.

— Пей, Катус. Пей до дна.

— Благодарю, мой повелитель, — Катус едва притронулся губами к вину. Сам же Йил выпил до дна, видимо, желая подать пример советнику.

— Думаешь о Дорфаре, Катус? Кровь, потроха и пепел...

— О мщении, — спокойно поправил Катус. На его лице почти не было морщин, словно он с самого раннего возраста приучил себя к бесстрастному выражению. — И, конечно, о вашем обещании, что я буду править Дорфаром от вашего имени. Посмотрим, много ли от него тогда останется.

— А теперь ты думаешь, что К’сар Кармианский уведет Дорфар у меня из-под носа, когда мы с ним выжмем дерьмо из этого беловолосого ублюдка?

— Я думаю, Кесар полезен для нас вне зависимости от того, чего он желает.

— Так, может, убить его и отдать все тебе?

— Мой повелитель, я умею терпеть, — спокойно сказал Катус. — Мы оба обладаем этим свойством. Кесар же молод и делает много резких движений, так недолго и споткнуться.

Йилу нравился Катус эм Элисаар, который когда-то был принцем и плел интриги в Дорфаре, нравился так же, как новое оружие, женщина или умное животное, способное выполнять трюки. Катус был мудр. Он оказывал неоценимую помощь в столь необходимой вещи, как дипломатическая переписка, на которую у Йила никогда не хватало дотошности. Он сплел и постоянно усложнял шпионскую сеть Закориса. Король знал цену этому человеку. Ни один из прежних закорианских советников Йила не уцелел при отступлении в Таддру, значит, и жалеть о них не стоило. Теперь Катус был самой сложной и изощренной деталью его королевства.

— Что ж, давай советуй, — произнес король с ноткой снисходительности.

— Вы отправите обратно послов Кесара и повторите свою фальшивую клятву, что восстановите Анкабек. Мы-то знаем, что ему плевать и на Анак, и на Анкабек, но он простит ваших людей за то, что они разграбили остров, а вы поддержите игру и выразите свои сожаления по этому поводу. Не забывайте, он может проявить себя и с другой стороны — как тогда, когда уничтожил ваш флот у берегов Кармисса. Также вы поблагодарите его за подарок — этого Ральднорова ублюдка. Письмо уже готово, можете с ним ознакомиться. Военные предложения пойдут отдельно, их содержание мы обсудили с вами раньше. Кстати, а что вы намерены делать с Рармоном, сыном Ральднора?

— Мы принесли бы его в огненную жертву Зардуку, — вздохнул Йил, — но К’сар сообщил, что этот Рурм спал с мужчинами. Я не могу предлагать богу такую мерзость.