Войны Вис (№2) - Анакир

Вокруг послышалось монотонное пение и сразу же вызвало раздражение Кесара. Назойливо повторялось одно слово, или несколько одних и тех же слов — снова и снова. Свет погас, и все погрузилось во мрак.

Женщина подошла к его сестре. Принц наконец понял, кто это такая — повивальная бабка для мертвой.

Стоя возле занавеса, он продолжал смотреть, но ничего не происходило.

Так продолжалось около часа. Кесар подошел к столу и выпил вина, чтобы и дальше держаться на ногах. Он хотел стать свидетелем тому, как после какой-нибудь чудовищной магической вспышки меж раздвинутых мертвых ног его сестры покажется чужой младенец, которого вскоре предъявят ему как его собственного сверхъестественного отпрыска.

Предчувствие рассвета разбудило одного из двенадцати людей Кесара, и он вышел из холодной деревенской лачуги, где их разместили, желая помочиться.

В глубине обнесенного стенами двора был проход наружу. Там, внизу, море накатывалось на каменистый берег. Облегчившийся солдат, проклиная холод, все же был захвачен странной, незнакомой красотой рассвета. Он подошел к низкой стене и посмотрел вдаль на восток.

На горизонте, как клубы пара от дыхания на морозе, нависали облака цвета молочного янтаря. Сквозь этот янтарь прокладывал себе путь золотой луч.

Бесплотное мерцание облаков приглушило яркость солнечного диска. Солдат мог смотреть прямо на него, пока он поднимался — круглый, светящийся, загадочный, точно в мире родилась новая планета. И в самом деле, этот восход был подобен рождению ребенка, чья круглая головка пробилась из чрева облака.

Солдат не знал, зачем их притащили в Анкабек. Говорили, что это вызвано какой-то обязанностью по отношению к могиле сестры принца, но такое дело вполне могло подождать оттепели.

Но восход все так же держал его на месте, посреди снежного безмолвия, и солдат ощущал, что он — единственный человек на земле, который встал, чтобы увидеть явление солнца.

Пение прекратилось. Что-то произошло, но Кесар не был в этом уверен. Неужели он все-таки заснул стоя и пропустил самое главное? Затем он увидел, как склонилась женщина из деревни. Ему показалось, что комната содрогнулась от беззвучного грома, но он не знал, что это была сама Сила.

Равнодушные руки находились теперь внутри неподвижного тела Вал-Нардии — повитуха исполняла свою обязанность.

Появилась кровь. У Кесара перехватило дыхание. Он ожидал, что девушка закричит или шевельнется, но она лежала спокойно... словно ничего не чувствовала.

В руках у женщины оказался младенец. Принц видел это. Окровавленная дергающаяся веревка еще привязывала ребенка к телу его сестры, но вот блеснул нож, и веревка упала вниз, точно мертвая змея в Тьисе. Повитуха что-то сделала с ребенком, потом повернулась и вытянула руки, показывая его тем, кто находился за занавесом.

Не раздалось ни звука.

Руки и головка ребенка медленно двигались, он жил, но не кричал. Кожа его была такой белой, словно он светился. С глаз Кесара словно упала пелена, и он смог определить, что плод его семени и мертвого лона Вал-Нардии был девочкой. Дочь.

В дверях на его пути мгновенно оказалась жрица Эраз.

— Да, — вырвалось у него. — Я видел, что это случилось. Я свидетель вашего колдовства.

— Теперь вас проводят в комнату, где вы сможете отдохнуть.

Он с трудом удержался на ногах, хотя видел ее очень отчетливо.

— Когда я проснусь, я могу свернуть вам шею, — выговорил он.

В деревне на берегу отлично вымуштрованные солдаты Кесара нетерпеливо ждали его возвращения и, как им было приказано, пытались расплатиться за принесенную еду. Однако плата осталась нетронутой. Кроме того, они даже не пробовали заигрывать с местными женщинами, хотя больше здесь было решительно нечем заняться. Пока разгорался день, они сожалели о том, что и вторую ночь им придется провести как на помойке.

Однако у Кесара имелись другие планы на их счет.

Он уже проснулся, оделся для дороги и допивал оставленное вино, когда к нему вошел жрец.

— Прекрасно, — произнес Кесар, завидев его. — Найди Эраз и приведи ее ко мне.

Жрец, принадлежащий к темной расе, взглянул на него. Его взгляд был точно таким же, как и у всех обитателей Равнин. Кесар не обошел это вниманием и добавил:

— Или ты это сделаешь, или этим займусь я сам. Мне кажется, ты предпочтешь первое.

— Прямо скажем, жрица Эраз не относится к разряду простой прислуги, — ответил жрец по некотором размышлении.

— А я, прямо скажем, не намерен дожидаться.

— Мой лорд, — прошелестел жрец, — в нашей религии служитель богини равен королю, если не более того.

В два шага Кесар пересек комнату и ударил жреца так, что тот отлетел в угол, капюшон скатился с его головы. На миг в углу комнаты оказался просто поверженный Вис.

— Ты убедился, что мне нет дела до вашей религии? — произнес Кесар. — Теперь иди и исполни то, что я велел. А по дороге распорядись принести еще вина.

Эраз сама принесла ему вино, словно решив поиграть в его служанку. Это был вардийский ликер того же сорта, какого не знали Вольные закорианцы.

— Вероятно, вы не любите вина Равнин-без-Теней, — произнесла она.

— Верно. Я не люблю ничего, что исходит оттуда.

Он полностью восстановил силы, по крайней мере, так ему казалось. Внешне в нем не было никаких признаков упадка, ни намека на боль или сердечную тяжесть.

— Вы скоро покинете нас.

— Как только вы подготовите тело моей сестры для дороги.

Эраз глянула ему в глаза. Ее собственное лицо не выражало ничего.

— Вы не доверяете храму исполнить погребальные ритуалы над ней?

— Вы сожжете ее, не так ли? На ваших Равнинах принята кремация.

— Как и в Шансаре, кровь которого течет в ваших жилах и текла в ней самой. Однако там останки следует предать земле, а не развеивать по ветру, и отметить камнем место захоронения.

— Она будет похоронена в Истрисе, по старому обычаю.

— Очень хорошо, мой лорд. Я подумаю об этом. Не надо бояться разложения. Наши снадобья сохранят ее красоту нетленной, пока вы не доберетесь до столицы, и даже еще дольше.

— Я начинаю думать, что прежде всего ваши снадобья могли убить ее.

— Вы не должны так думать, мой лорд. Вы знаете правду. Если вы снимете золотое ожерелье с ее горла, то увидите...

— Да, — произнес он. — Но в таком случае вы обязаны понимать, насколько я ошеломлен вашими достижениями.

— А как же ребенок? — мягко спросила Эраз.

— Она пополнит ваши святые ряды, — отозвался принц. Он пил вардийское вино и вновь наполнял кубок, чтобы опять осушить его одним глотком.

— Это не так, мой лорд. Она не наша.

— Мне нет дела до этого.

— Она ваша дочь, — возразила Эраз.

— Маленький белый слизень. Оставьте ее себе.

— Нет, мой лорд, — бесстрастно произнесла она. — Ребенок должен ехать с вами.

— Только потому, что он мой? Плод кровосмешения? На побережье Ланна это вообще ничего не значит.

— Тогда отправьте ее в Ланн, мой лорд. Но оставаться здесь она не должна.

— Из-за кровосмешения?

— Анакир, — только и произнесла жрица.

— Эта ваша вонючая женщина-змея. Наверное, она хочет, чтобы мой ребенок погиб. Одного дня от роду, в снегу. Не думаю, что кто-нибудь из моих людей сможет кормить ее грудью. Почему бы вам самим не убить ее? Задушить, уморить голодом или холодом — но здесь? Почему вы вообще позволили ей появиться на свет?

— Наши снадобья, которые так смущают вас, могут сохранить и ребенка. Она будет спать до самого Истриса, не чувствуя голода. И останется теплой, даже если будет лежать непокрытая рядом со своей матерью.

— Это невозможно.

— Так же невозможно, как и то, чему вы были свидетелем на рассвете, мой лорд.

Люди, которые принесли на берег деревянный ящик, помогли разбить лед, и лодку снова можно было спустить на воду.

Солдаты Кесара не выражали ни малейшего недовольства, хотя солнце уже опускалось в океан, и весь запад, и вода, и небо, окрасился зловещим пурпуром.

Лодка двигалась среди заката по ледяной каше, покрывавшей море. Подул легкий ветерок, и команда поставила парус, желая воспользоваться этим. Не было слышно ничего, кроме шелеста паруса, легкого шума волн и плеска весел. Остров Анкабек исчез вдали, последний луч на миг высветил его причудливые очертания — словно плавучий череп.

Кесар сидел на носу перед парусом, рядом с длинным ящиком. Ящик был надежно закреплен и закрыт, и в нем спал живой ребенок, словно все еще заключенный в чреве матери. В крышке ящика были проделаны отверстия для воздуха. Он стоял возле ног Кесара, и принц не смотрел на него.

Последний закатный луч исчез, и на море опустилась тьма. Звезд на небе не было, лишь платиновым блеском мерцал вдали заснеженный берег Кармисса.

Спустя час после отплытия, в полной темноте, солдаты Кесара услышали, как со скрежетом выдранных гвоздей открылась крышка гроба. Однако никто не произнес ни слова, все продолжали грести. С самого начала службы у Кесара они твердо усвоили: все, что касается принца, не имеет к ним никакого отношения.

Под прикрытием паруса Кесар вглядывался в лицо Вал-Нардии. Ее горло было прикрыто ожерельем их матери с черными жемчужинами. Жрица не солгала, красота его сестры не померкла — ее ужасная, бессмысленная красота... Ему казалось — будь она жива, все, что произошло между ними, непременно повторилось бы.

Он поднял ее тело из ящика, оставив спящего ребенка, завернутого в покрывала, среди тряпья, которым был устлан гроб. Ему не было дела до того, что случится с этим созданием.

Кесар держал сестру на руках, ее голова покоилась на его плече, лавина ее волос закрывала их обоих. Сейчас, во тьме, ее волосы казались столь же темными, как его собственные.

Так они и двигались к Кармиссу по безмолвному блестящему морю, точно корабль призраков.

Открыв дверь, Рэм пропустил в свою квартиру двоих гостей. Еще двое заняли посты в проходе, и дверь захлопнулась.

На улице стояла оттепель, мокрый снег облеплял дома, дребезжали ставни. Плащ гостя промок насквозь, и он небрежно бросил его поперек кресла.

— Смею думать, что деньги и документы уже отправлены, — произнес Кесар.

— Да, мой лорд.

— И ты со своими людьми уже наготове.

— О да.

— Ты сбит с толку всем этим, мой Рэм?

— Ровно в той мере, в какой вы потребуете, мой лорд.

— Мои требования — это особые условия. Корабль, которым ты воспользуешься, называется «Лилия», хозяина зовут Дхол. Когда ты прибудешь в порт Амланна, то вместе с людьми Дхола отправишься к моему торговому агенту в столице. Она ничего не понимает, — прибавил Кесар, заметив, что Рэм взглянул на девушку. — Решительно ничего. Она считает, что ее собственный ребенок, который умер, вернулся к жизни, и никто пока не лишает ее этой иллюзии.

Кесар выжидающе посмотрел на Рэма. Беринда стояла рядом в мокром плаще и улыбалась младенцу, которого держала на руках. Она выглядела куда более вменяемой, чем когда бы то ни было.

— Значит, я должен передать агенту в Амланне ваше письмо и ребенка, — продолжил Рэм. — А потом?

— Возвращайся назад морем. Он найдет для ребенка уединенный дом и даст мне об этом знать. Где-нибудь, докуда Анкабек не доищется даже со своей поганой магией. Как знать, вдруг в один прекрасный день девчонка принесет мне пользу? А если нет, пусть хотя бы будет бесполезной для моих врагов.

— Это ребенок вашей сестры, — поколебавшись, заметил Рэм.

— Нет. Она отказалась выносить ребенка. Они заставили носить ее мертвое тело, вот и все.

— А колдовство для вас ничего не значит.

Кесар усмехнулся, но в его глазах был лед. Сам того не желая, Рэм встретился с ним взглядом.

— Я здесь не для того, чтобы рассуждать о своих чувствах, а для того, чтобы вручить тебе это отродье и его сопливую няньку. Я достаточно долго думал, можно ли оставить его на берегах Кармисса. Твоя же работа — переправить его из моих нелюбящих объятий в Ланн. Понятно?

— Да, мой лорд.

— Да, мой лорд. Ты всегда ведешь себя как принц, а не как разбойник, мой Рэм. Да и выглядишь ты тоже скорее как принц. Одна из моих девиц однажды заявила мне, что ты чем-то похож на старые статуи Рарнаммона.

Рэм хорошо вышколил себя. Его сердце неровно забилось, но внешне он остался бесстрастным. Отвернувшись, Кесар подхватил свой плащ.

— На корабле ты будешь чем-то вроде мелкого аристократа, который путешествует с охраной, любовницей и любимым бастардом, — заметил он. — Судно отплывает с утренним приливом.

Когда Кесар вышел, два телохранителя, сопровождавшие его, спустились вслед за ним по лестнице, звеня оружием. Рэм замер и продолжал стоять на месте, как прикованный, пока по аллее не пронесся удаляющийся стук копыт зеебов.

Он снова взглянул на Беринду, желая понять, как она отнеслась к тому, что ее земное божество покинуло ее. Но теперь ребенок был ее новым божеством. Своим помраченным умом она верила, что это ее дитя, что жизнь, исторгнутая смертью из ее чрева, смогла вернуться от ее крика, и теперь ребенок живет и дышит. В конце концов, это касалось лишь ее одной.

Рэм усадил девушку в кресло и принес ей подогретого вина с пряностями, о котором не побеспокоился Кесар эм Ксаи. Отхлебнув вина, Беринда рассмеялась над ребенком. Рэм чуть приподнял одеяло. Под ним спал младенец с белой кожей, на его головке паутинкой росли белые волоски. Все шансарское, разве что глазки окажутся темными...

Когда он объяснил Беринде, что им пора отправляться в путь, она послушно поднялась с места, и одеяло соскользнуло с детского личика.

Сердце Рэма снова сильно забилось, и тому была единственная причина — глаза младенца вовсе не были темными. Они напоминали затуманенные золотые солнышки.

Путь через море должен был занять девять или десять дней, но мог быть и короче при благоприятных сезонных ветрах. Когда же по левому борту покажется берег Ланна, следовало держаться вдоль него и идти до порта Амланна еще от шестнадцати до восемнадцати дней.

«Лилия» была торговым судном, тяжелым кораблем с огромными парусами. Его владелец Дхол в прошлом работал на деловых агентов принца, теперь же отошел от дел. Он разместил Рэма в своей личной каюте, отнюдь не блещущей роскошью. Трое солдат Рэма спали под навесом на палубе, заливаемые потоками дождя — впрочем, как и сам капитан. В каюте Рэм устроил ложе для девушки и ребенка, а сам ложился на полу, что несказанно удивило бы Дхола, вздумай он посмотреть, как устроились его пассажиры.

Время года было не лучшим для плавания, однако Дхол, жадный до денег, всегда выходил в море задолго до остальных торговых судов Истриса. На этот раз погода благоприятствовала плаванию, невзирая на дождь и ветер. Направление ветров оказалось вполне подходящим, и к полудню девятого дня за пеленой дождя уже проступила смутная тень ланнского берега.

— Нравится вам наша еда? — поинтересовался Дхол за праздничным ужином в каюте, который был устроен для гостей, чтобы отметить приближение к Ланну. Рэм сдержанно поблагодарил хозяина за угощение.

Сидя на кровати, девушка играла с малышкой, что-то говорила ей. Пока Дхол пытался завести беседу, поминая недобрым словом погоду на море, мысли Рэма свернули на ребенка.

Девочка действительно была не вполне нормальной. Рэм задумался, не привел ли этот кровосмесительный союз к какому-нибудь пороку. Но не к чему-то обычному, вроде глухоты — девочка реагировала на звуки. И не слепота — она явно видела их, хоть и по-своему, по-младенчески. И явно была способна сама издавать звуки, хотя он еще ни разу не слышал, чтобы она плакала. Смутно он догадывался, что она не кричала даже в миг своего рождения. Но тогда что в ней было такого непохожего на других младенцев? Может быть, лишь игра его собственного воображения. Пожалуй, ему доводилось видеть меньше младенцев, чем другим мужчинам, и прежде он никогда не находился рядом с женщиной и ребенком.

— Клянусь богами и Ашарой, главная мачта так трещала...

Эти слова Дхола прервал какой-то шум снаружи. Внезапно раздались неясные крики, не имеющие отношения к вседневной корабельной жизни. Дхол бросил взгляд на дверь.

— Что это? — спросил Рэм. Девушка даже не обратила внимания на крики.

— Пойду посмотрю. Может, кто-то увидел большую рыбу. Обычно они пытаются достать таких рыб гарпуном, — Дхол поднялся на ноги. — Продолжайте ужинать, господин.

Голова Рэма закружилась, внутри образовалась пустота. Приступ был не похож на другие — не было ни головной боли, ни полной реальности видения. Однако внезапно Рэму почудился на месте Дхола другой человек, и один из железных светильников, сорванный с подвески чьей-то злой рукой, с огромной силой отлетел в сторону и ударил этого человека по голове. Рэм встал, и видение отступило. Дхол как раз выходил и ничего не заметил.

Почти бессознательно Рэм последовал за ним.

На палубе шумели, и причина криков была очевидна. С северо-востока сквозь пелену дождя приближался большой черный корабль с красным пятном на носу. Он был уже так близок, что его бортовые огни превратились в два огненных глаза, пылающих во мраке, а над ними в вышине ясно различались двойная луна и дракон Старого Закориса.

— Пираты! — Дхол задрожал от страха.

— От них можно уйти? — быстро спросил Рэм.

— Нет, нечего и пытаться. Мы никогда не видели, чтобы кто-то из них заходил так далеко на юг...

Пока матросы носились мимо него с криками, Рэм вглядывался в сумрак. Черный корабль был словно неупокоенный призрак, вернувшийся из Тьиса, чтобы отомстить.

— Какие будут приказания, ваша честь? — к Рэму пробились трое его солдат.

— Хозяин корабля сказал, что не сможет уйти от них, и, похоже, это правда. Биремы Вольных закорианцев хорошо приспособлены для гонки. А этот корабль довольно неуклюж. Однако, без всяких сомнений, попытается уйти.

— Это уже чувствуется, — бросил один из солдат.

Гребцы и в самом деле заняли все места внизу. Весла заработали в новом, бешеном ритме — люди гребли, спасая собственные жизни.

— Если это нам не удастся, что вероятнее всего... — Рэм взглянул на призрак за завесой дождя. Сквозь шум, стоящий на «Лилии», он уже мог различить отдаленные голоса, радостные крики Вольных закорианцев. — Поскольку сейчас у нас недостаточно вина, чтобы отравить их всех, — при этих словах трое солдат усмехнулись, — вот там, впереди, корабельная шлюпка. Отвяжите ее и спустите на воду. Ваша забота — ребенок и девушка.

— Да, ваша честь.

Через минуту закорианцы протаранили их корабль.

Торговца охватила дрожь. Крики радости и ужаса смешались и заглушили плеск шлюпки, спущенной на воду. Один из людей Рэма спустился в нее по веревке, сражаясь с качкой и едва не сорвавшись. Рэм уже вывел девушку, но она, прижимая к себе ребенка, отшатнулась с криком «Нет!»

Вольные закорианцы кинулись на матросов, как бушующее море, заполнив всю палубу. Над суматохой взлетели первые крики умирающих.

— Заберите у нее ребенка и бросьте в шлюпку, — приказал Рэм двум оставшимся солдатам. Третий, в лодке, уже стоял наготове, чтобы поймать младенца. — Да не промахнитесь. Вы знаете, чей это может быть ребенок.

Второй солдат кивнул, шагнул к Беринде и вырвал ребенка из ее рук. Беринда начала кричать.

Оставшийся солдат резко развернулся, поднял меч, и пиратская кровь хлынула на палубу, мешаясь с дождем. Рэм обернулся как раз вовремя, чтобы перехватить нож, направленный ему в спину. Он ударил закорианца между глаз и, когда тот покачнулся, всадил собственный нож в его подмышку, на которой была огромная дыра. Противник упал, но еще четверо, переступив через умирающего, набросились на Рэма. Второй солдат выдернул свой клинок из массы волос и сухожилий. Рэм осознал, что девушка перестала кричать.

— Малыш в безопасности, в лодке, — произнес торопливым полушепотом второй солдат. — Девушка тоже...

Едва он выговорил это, как один из закорианских ножей, направленных ему в горло, достиг своей цели, заставив его умолкнуть. Как только он упал, второй кармианец свалился, точно подкошенный, на его тело, и пират склонился над ними, чтобы вытащить свой кинжал.

На Рэма напали двое закорианцев, к ним на помощь спешил третий. Казалось, что у этой неравной борьбы может быть лишь один исход.

Рэм занес меч и отсек ухо одному из противников. Выбросив вперед нож, он вонзил его в чье-то запястье, перехватил за руку с ножом ближайшего закорианца и, продолжая удерживать его, поставил пирата перед собой. Выкрикивая проклятия, закорианец пытался высвободиться из железного захвата, а другой тем временем снова и снова пытался нанести удар Рэму в спину. Рэм устремился к борту корабля, таща с собой захваченного закорианца. Ему удалось выбить нож из руки пирата, но при этом он на миг ослабил хватку, хотя тут же снова прижал противника к себе. Теперь Рэм чувствовал спиной борт. Он с силой оттолкнулся, в ушах у него засвистел ветер. Он все еще сжимал закорианца в тисках своих рук, но мгновение спустя оттолкнул его от себя.

Когда Рэм вошел в воду, холод, казалось, отнял у него сразу все силы. Вынырнув, он услышал плеск неподалеку — это упал пират.

Теперь Рэм пытался разглядеть шлюпку.

Его пальцы коснулись дерева — и в тот же миг руки закорианца обвились вокруг его тела. Одна из них поднялась, и Рэм понял, что в ней зажат второй нож. Он попытался ударить снова, однако в ледяной воде это получилось плохо. Но тут над ним склонился его третий солдат, и убитый закорианец обмяк, освободив Рэма.

Солдат втащил Рэма в шлюпку.

— Ты мог бы уже отплыть, — выговорил Рэм. От холода его зубы лязгали, и слова звучали невнятно. — Хвала богам, что этого не случилось.

Однако оставшийся в живых солдат, ткнув мечом куда-то в море, снова склонился над водой. Из его глаза торчало черное древко стрелы.

Рэм поднялся и подтащил непослушное тело к стонущей девушке и молчащему ребенку, прикрыв их собой.

— Все хорошо, — произнес он. — Замри и не дергайся. Все в порядке, — и нервно рассмеялся.

К лодке летели новые и новые стрелы, но безуспешно. Океан стал неспокойным, и шлюпку относило все дальше от кораблей.

Наконец Рэм осмелился подняться. Никто их не преследовал, лишь несколько тел беспорядочно плавало на поверхности воды. Корабли, сцепившиеся, как калинксы в драке, были уже в полумиле от них. «Лилия» горела.

Рэм взялся за весла и начал грести. Память подсказывала ему, что земля на востоке.

Лодка набрала воды, однако чудом удержалась на плаву. Время шло, Рэм греб, не чувствуя ничего, кроме напряжения мышц, скрипа лодки и леденящей хватки холода. Он продолжал грести, словно во сне или кошмаре, и очнулся, лишь когда лодка ткнулась носом в обледенелый берег. Дождь прекратился.

Он слышал, как вслед за ним вылезла на землю девушка, и постарался получше спрятать шлюпку на случай, если Вольные закорианцы все-таки решат погнаться за ними. Во впадине на склоне невысокого холма он развел огонь. День постепенно начинал рассеивать ночную мглу, и Рэм увидел лицо Беринды. Ее глаза были полны страха, который, казалось, поселился в них навечно. Она смотрела на него и боялась его, боялась всего на свете. Крепко прижимая к себе ребенка, она, несмотря на нестерпимый холод, обнажила грудь, чтобы покормить его. Это несколько успокоило девушку и порадовало Рэма.

Он распластался на твердой земле и окинул взглядом далекие холмы, голубеющие под снежным покровом. За холмами виднелись горные вершины, которых коснулись первые рассветные лучи. Надо было как можно скорее пускаться в путь. Северный Ланн был необитаем. Они находились за много миль от места, где можно было найти хоть какую-то помощь. Земля была пуста, как чистая синяя чаша.

Из-за округлой женской груди на него смотрели глаза малышки. Казалось, что они отчетливо видят его. Меж сном и явью он вновь ощутил странность ребенка. «Что это?» — подумалось ему. В какой-то миг Рэму показалось, что он начинает понимать... Девочка звала его. Каким-то непостижимым образом она говорила с ним, но без слов. Постепенно он стал думать о чем-то мудром, о каких-то чисто духовных высотах, заключенных в крохотном и беспомощном тельце...

В этих глазах была душа. Она помещалась в теле младенца, но не была душой младенца.

Потом его свалил сон, и сознание ушло. А когда оно вернулось, девушки с ребенком нигде не было.

Беринда шла вперед, склонившись над малышкой. Она рассказывала ребенку сказки. Собственные неудобства теперь ничего не значили для нее. Она испытывала надежду. Ночные беды стали ошибкой. Она избавилась от них, оставив позади погасший огонь и спящего мужчину. Теперь она будет искать своего господина, своего темного и прекрасного лорда, который заботился о ней, который стал отцом ее ребенка и еще раз сделает все для их безопасности.

Она не ощущала, что все это уже было однажды. Никакая тень другой висской женщины, идущей со светловолосым ребенком на руках, не возникла в спутанных фантазиях Беринды. Ей никогда не рассказывали о Ломандре, которая унесла ребенка по имени Ральднор от злобы Корамвиса... А если и рассказывали, то Беринда это забыла.

Солнце стояло высоко, она спокойно продолжала путь, когда что-то шевельнулось на скале над ее головой. Это был белый волк, казавшийся огромнее неба, а за ним виднелись еще три его сородича.

Беринда закричала. Но она ушла слишком далеко, чтобы быть услышанной.

КНИГА ВТОРАЯ

ДИТЯ ЗАРИ

7

После дождей родилось молодое лето и зашагало по холмам.

Светлым вечером из леса вышел охотник с добычей на плече и остановился, чтобы окинуть взглядом землю, долину, расстилавшуюся внизу, и деревню, где он жил. В деревне было не более десятка домов, однако в каждом из них жило много людей. Ближайший город располагался в семи днях пути верхом, а в деревне было лишь два зееба. Многие жители никогда не видели этого города.

Охотник был невежественным, но жил мирно. Теплые тени, бегущие по холмам, и яркое окончание дня очаровывали его без всяких слов, не требуя знания. Кроме того, его семья должна была хорошо поужинать этим вечером, еды хватало даже на то, чтобы поделиться с соседями.

Что-то заставило его оглянуться — то ли яркие лучи солнца, то ли шепот травы на холмах.

Охотник замер, не дыша. Его рука потянулась к ножу, висящему на поясе, но больше он ничего не сделал.

По холму, прямо под ним, двигались три существа — одно из тени, два других из света. Пара волков, черный и белый, оба одинаково эффектные и по цвету, и по размерам. А между ними был еще кто-то. Ребенок — девочка, как понял охотник, разглядев едва проступающие бугорки груди. Она явно была дочерью народа Равнин — белее белого волка, а ее волосы, струящиеся до самой земли, но взлетающие при каждом ее шаге, казались бледно-золотыми, как рассвет.

Застыв на месте, охотник мог только смотреть. Ему доводилось слышать о подобных вещах, о диких детях, воспитанных зверями. Но замереть его заставил обычный страх. Если волки увидят добычу, которую он несет, они непременно нападут на него. И ребенок вместе с ними, ибо девочка была их сестрой и больше не принадлежала людям.

Черный волк остановился и повернул голову. Охотнику было хорошо видно, как расширились ноздри зверя. Тут же заволновался белый волк, обернулся и посмотрел на человека. Последней взглянула на него девочка.

Как только она повернула голову, страх охотника одновременно уменьшился и усилился, но теперь это был страх иного рода. Девочка была обнажена, но голову ее украшал венок из цветов. Охотник испугался едва ли не больше, чем поначалу, ибо ее взгляд вызвал в нем какое-то странное чувство. Доселе ему не приходилось испытывать ничего подобного.

Угасающий свет дня стал совсем зыбким. Некое новое ощущение проскользнуло в сознании охотника, подобно тому, как волна омывает камень, и его страхи исчезли. Он без всякой боязни стоял перед огромными волками и нечеловеческим ребенком и продолжал смотреть на них, пока они не повернули головы и не направились дальше по холму, в сумрак.

Когда охотник вернулся домой, его жена сидела за ткацким станком, однако тотчас же вскочила с места и с радостным возгласом бросилась навстречу мужу. Он разделал мясо, она быстро приготовила его, а немного позже отнесла часть жаркого в закрытом блюде в соседнюю хижину, где прилег отдохнуть ее муж, которого она не хотела тревожить.

Еще немного позже под свисающим с потолка уютным светильником охотник с женой сели играть в настольную игру на самодельной доске, переставляя забавные фигурки, вырезанные охотником из кости. Жена выиграла, как это нередко случалось, и оба изрядно позабавились.

А еще позже, когда они уже легли в постель, в теплой темноте, он сказал:

— Сегодня я видел на холме волчьего ребенка.

— Так и знала, что случилось что-то необычное, — отозвалась его жена. — Я думала об этом весь вечер.

— Почему же ни о чем не спросила?

— Я знаю, что ты сам все расскажешь мне, когда придет время.

Он действительно рассказал ей об увиденном. Потом оба они заснули и спали до рассвета. Разбудило их блеяние рыжей овечки со двора — она тоже проснулась и теперь просила есть.

Жена охотника поднялась и оделась, поцеловала мужа.

— Ты спи, а я пойду к Баббии.

Он с улыбкой повернулся на бок, а молодая женщина вышла из спальни, на ходу заплетая свои черные волосы. Она очень любила своего мужчину, несмотря на то, что он был двенадцатью годами старше нее. У нее были для этого свои причины. Он был замечательным человеком, а кроме всего прочего, еще и ее отцом.

Солнце уже стояло над холмом. Рыжая овечка резвилась во дворе. А на склоне холма стояла, застыв в ожидании, волчья девочка, и лицо ее было обращено к двери их домика.

У жены охотника перехватило дыхание, как у него самого вечером. Это был чистый трепет благоговения. Фигурка на холме, не старше десяти лет, казалась похожей на костяные игрушечные фигурки из настольной игры.