Глава четвертая

Ее разбудил сигнал экипажа. Схватив портфель, Энн как в тумане стала подниматься по автолестнице. На улице резкий ночной ветер окончательно прогнал сон, и она остановилась, чтобы размять затекшие ноги и напряженные мышцы спины, глядя в небо, густо усеянное звездами. Эта ночь очень не походила на те, на Процишки, с ее стаей лун. Однажды ночью они с Эр Томом пересчитали все луны, лежа обнаженными на крыше недостроенного Здания Торговли, на развернутом конце штуки торгошелка, ставшего для них и матрасом, и одеялом. Ей хотелось думать, что именно той ночью появился Шан.

Она покачала головой переполненному небу, сделала последний глубокий вдох и повернулась к зданию, в котором находилась ее квартира.

Она прошла мимо темного магазина и поднялась в лифте на седьмой этаж, пытаясь вспомнить, не съела ли она утром за завтраком последний рогалик. Она точно помнила, что выпила чашку кофе, делая глотки между кормлением Шана и приготовлением его к отправлению в квартиру Джерзи. И еще помнила, что ей пришлось возвращаться обратно за записями к лекции, которую предстояло прочесть днем.

Она вообще не помнила, чтобы завтракала сегодня, и была слишком поглощена многообещающим ходом исследования, чтобы сделать перерыв на ленч…

Энн вздохнула. «Тебе нужна нянька», — строго сказала она себе. Дверь лифта открылась, и она вышла в коридор.

Стройная фигура отделилась от ее двери и двинулась ей навстречу, старательно придерживаясь середины коридора, где освещение было самым ярким. Энн замедлила шаги, отмечая яркие волосы, низкий рост, кожаную куртку…

— Эр Том!

Она едва расслышала собственный шепот, почти не заметила, как ускорились ее шаги — так, что она почти бежала ему навстречу.

Он встретил ее на полпути, протянув изящную руку, на которой сверкал аметист мастер-купца. Она сжала его пальцы и остановилась, глядя на него чуть сверху вниз. Ее пухлые губы раздвинулись в улыбке, которая оказалась такой же светлой, как та, что он все это время хранил в памяти.

— Эр Том! — проговорила она своим красивым, напевным голосом. — Я так счастлива тебя видеть, мой друг.

Счастье. Какое маленькое слово, чтобы описать то ослепительное, головокружительное ликование, которое грозило захлестнуть его. Он держался за ее руку, хотя ему подобало бы адресовать ей поклон.

— Я… счастлив… видеть тебя тоже, — с трудом проговорил он, заглядывая ей в глаза. — Тебя заставляют работать допоздна…

Она рассмеялась.

— Заседание кафедры. Оно все тянулось и тянулось! Где они берут столько тем для обсуждения — ума не приложу. — Она стала серьезнее. — Ты долго меня ждал?

— Не очень. — Часы. Он десять раз отчаивался. Уходил и возвращался — два десятка раз. Три… Он продемонстрировал ей пакет. — Ты голодная? У меня есть еда и вино.

— Мой заботливый друг. Я умираю с голода. Заходи. — Она потянула его за руку, поворачивая к анонимной двери, которая скрывала ее жилище. — Сколько ты здесь пробудешь, Эр Том?

Он замялся, и она внимательно посмотрела на него.

— Но дольше, чем только сегодня? Не говори мне, что из-за этого глупого заседания я пропустила половину твоего визита!

— Нет. — Он улыбнулся ей. — Я не знаю, сколько времени я здесь буду. Это зависит от… обстоятельств, понимаешь ли.

— А! — понимающе отозвалась она. — Обстоятельства!

Она отпустила его руку и приложила ладонь к пластине дверного замка. И с великолепным, бессмысленным шиком она с поклоном пригласила его переступить через порог.

Войдя и чуть посторонившись, он остановился и стал смотреть, как она проходит через комнату, мимо закрытой чехлом полухоры, к секретеру, на который со вздохом положила портфель. Он вдруг заметил, что она двигается не так грациозно, как ему помнилось, — и чуть не ахнул, такой острой оказалась охватившая его тревога.

— Энн! — В следующую секунду он уже стоял у ее плеча, вглядываясь в ее лицо. — Ты здорова?

Она улыбнулась.

— Просто устала, дорогой. Это нелепое заседание… — Она протянула руку и легко прикоснулась к его щеке самыми кончиками пальцев. — Эр Том, мне так приятно тебя видеть.

Он не отстранился от ее ласки. Так прикасались друг к другу только родичи и спутники жизни: лицом к лицу, рукой к лицу. Он никогда не говорил ей об этом, не сказал и сейчас. Он прижался щекой к ее ладони и почувствовал, как ледяная боль у него в груди начала таять.

— Мне тоже приятно тебя видеть, — прошептал он, слыша отчаянный стук своего сердца, желая… желая… — Он чуть отстранился и снова продемонстрировал ей пакет. — Ты устала. Я налью тебе вина — это разрешается? — а ты будешь сидеть и отдыхать. Хорошо? А потом я принесу тебе поесть что-нибудь из этого. — Он указал на темный проем справа. — Это кухня?

Она со смехом покачала головой.

— Это кухня. Но, мой друг, не положено заставлять гостя работать!

— Мне это не сложно, — серьезно отозвался он. — Пожалуйста, мне этого хочется.

— Хорошо, — ответила она, удивленно и недоуменно чувствуя, что глаза у нее наполняются слезами. — Спасибо. Ты очень добр.

— Отдыхай, — тихо попросил он и скрылся в кухонном уголке. Там зажегся свет, сделав чуть более ярким освещение гостиной. Энн вздохнула. Повсюду видны были следы ее небрежности: пыль, разбросанные книги и бумаги, исписавшиеся ручки. Под креслом скорчился беглый ластик, бросая ей вызов.

Она демонстративно повернулась к нему спиной, сняла жакет и свернулась в углу дивана, подобрав под себя длинные ноги и откинув голову на подушки. Из кухни доносились негромкие звуки: Эр Том открывал и закрывал шкафчики. Лениво проснулся воздушный фильтр…

— Энн?

Она ахнула и резко подняла голову. Эр Том прикусил губу. Лиловые глаза перебегали с рюмки, которую он держал в руке, на ее лицо.

— Я не ко времени, — серьезно проговорил он, наклоняя голову. — Возможно, мне следует прийти снова, чтобы тебя увидеть. Когда ты будешь менее усталой. Скажи мне.

— Нет! — На ее лице появилось выражение вины и даже паники. — Эр Том, прости, что я такая негостеприимная хозяйка. Мне хотелось бы, чтобы ты остался. Пожалуйста. Не думай, что ты не ко времени — никогда, мой милый. А то вдруг ты сейчас уйдешь, а твои обстоятельства сложатся так, что у тебя уже не получится прийти снова. Ты ведь уже завтра можешь улететь.

Он отставил рюмку, поймал ее приподнятую руку и разрешил ей усадить его рядом.

— Энн…

Он завороженно смотрел, как его пальцы поднялись к ее щеке, нежно по ней скользнули, а потом медленно проследили угловатую скулу и твердый подбородок.

— Все будет хорошо, — сказал он успокаивающим тоном, словно она была ребенком, а не взрослой женщиной. — Я буду здесь завтра, Энн. Завтра — определенно. А ты… ты, мой друг, совершенно измучена. Было бы неправильно — нехорошо — настаивать, чтобы ты принимала меня в таком состоянии. Я уйду и вернусь снова. Завтра, если хочешь. Только скажи мне.

Она закрыла глаза и опустила голову, почти спрятав от него лицо. Он держался за ее руку, и она не отняла ее, хотя ее свободная рука скользнула вверх и пальцы обхватили подвеску у основания шеи.

Глаза Эр Тома расширились. Даже сейчас на ней был его дар расставания! Она прикасается к нему так, словно он способен дать ей успокоение. А он сам — он сидит подле нее, прикасается к ней, говорит с ней так, что любой счел бы их любовниками — если даже не более тесно связанными людьми.

Величина его проступка поражала. Причина, приведшая его сюда, внезапно обнажила лицо самообмана. Ему не следовало дарить Энн нубиат. Ему не следовало снова являться к ней…

— Эр Том?

Она смотрела на него: темные глаза были огромными на лице, которое показалось ему слишком бледным.

— Да, мой друг? — прошептал он и заставил себя улыбнуться — ради нее.

Какие бы ошибки ни обнаружились здесь и сейчас, вина за них лежит исключительно на нем самом, строго напомнил он себе. Энн в любом случае ведет себя совершенно правильно.

— Я… я понимаю, что со мной сейчас не очень интересно, — проговорила она с неуверенностью, которая была совершенно не свойственна той Энн, которую он знал, — но… если тебе не надо… и не хочется… куда-то в другое место, то я хотела бы, чтобы ты остался.

— У меня нет желания оказаться ни в каком другом месте, — ответил он.

И это была правда, да сжалятся над ним боги! Хотя он мог бы назвать не меньше десяти мест, где он был нужен, в том числе и гостиную матери, и мостик торгового корабля, находящегося на орбите Лиад.

Он снова взял рюмку и вложил ей в руку, а сам встал с дивана.

— Пей вино, мой друг. Я через секунду вернусь с едой.

Уже гораздо позже, когда была съедена странная сладковато-пряная еда и допито почти все вино (только в рюмках оставалось еще чуть-чуть), ей пришло в голову задать ему этот вопрос:

— Но, Эр Том, что ты делаешь на Университете? Еще одна торговая миссия? Но здесь ведь нечем торговать?

— Торговать? Нет…

Он пригубил липкое желтое вино, а потом с внезапной решимостью допил его до конца.

— Я здесь не для того, чтобы торговать, — ответил он ей, словно со стороны видя, как его предательски непокорное тело придвигается к ней ближе, а рука гладит волосы. — Я здесь навещаю тебя.

Она с тихим смехом поставила рюмку.

— Ну конечно! — пробормотала она с мягкой насмешливостью.

Она ему не верит. Его пронизал ужас. Она должна ему поверить, иначе он совершенно напрасно позволил себе это сумасшедшее нарушение всех обычаев. Целители возьмутся за него и избавят его от боли, и все будет забыто, потеряно в вихре туманных снов…

Его пальцы судорожно сжались в ее волосах, заставляя ее пригнуться — и он наклонил к ней свое лицо, жадно, отчаянно.

Она с готовностью подалась к нему, как и всегда раньше. Прикосновение ее губ было сильным и сладким, пробуждая желание, стремление, которого не касался никто другой — ни прежде, ни потом. И жажда сожгла имена, кланы и долг, оставив только ее… и его.

Еще позже, когда она заснула, Эр Том приподнялся на локте, позволив свету из гостиной упасть на нее мимо его плеча.

Лиадиец не счел бы ее красивой. Ему казалось, что даже среди землян она считается всего лишь умеренно привлекательной. Определенно ее лицо было слишком круглым по лиадийским вкусам, нос — длинноватым, рот — слишком крупным, а кожа — коричневой, а не золотистой. И хотя каштановый был очень красивым цветом для волос, Энн явно заботилась только о том, чтобы за ними легко было ухаживать.

В остальном она точно так же не соответствовала тому стандарту красоты, который он признавал. Ее грудь была такой же смугло-коричневой, как и лицо, с коричневато-розовыми сосками, высокая и круглая, и не помещалась в его ладони. Она не казалась непропорциональной благодаря широким бедрам, изгибы которых начинались под неожиданно узкой талией. Двигалась она с плавной грацией пилота. Кисти рук у нее были изящные и сильные — руки музыканта — и голос просто чудесный.

Он вспомнил лицо последней предложенной ему супруги: подобающе лиадийское, воспитанное и золотистое. Человек, который знает свой долг и выполнит указания своего делма. И который вполне подобающе упрекнет Эр Тома йос-Галана, если он позволит себе хоть одним пальцем проследить за линией ее щеки или прижаться губами к ее губам.

«Но она мне не нужна!» — подумал он. Мысль была жалобной, ребяческой, недолжной — странной. Такой же странной, как и то, что он лежит здесь сейчас, в этой слишком большой кровати, обхватив руками женщину не его племени, которая ожидает, что он проспит подле нее всю ночь и будет здесь, когда она проснется…

Он осторожно скользнул ниже, чтобы его глаза оказались на одном уровне с ее закрытыми глазами. Очень долго он смотрел в ее непрекрасное, нелиадийское лицо, наблюдая и оберегая. И в конце концов он повернул голову, чтобы поцеловать ее чуть приоткрывшиеся губы и сказал то, ради чего он приехал, — то, о чем нельзя было забыть.

— Я люблю тебя, Энн Дэвис.

Его голос был тихим и чуть дрожал, и он запинался на земных словах — но это не имело значения. Она спала и не слышала его.

Глава пятая

Поздним утром обласканная, вымытая и чувствующая себя совершенной сибариткой, Энн стояла перед крошечным туалетным столиком. Несколько движений щетки пригладили ее влажные после душа волосы, и она улыбнулась, глядя себе в глаза, пока ее пальцы привычно брали подвеску.

— Энн?

Она повернулась, обращая свою улыбку ему. Принц эльфов — так назвал его Бреллик, когда зазывал Энн познакомиться с настоящим живым лиадийцем. И он действительно походил на эльфа: стройный, золотистокожий и быстрый, с блестящими золотыми волосами и огромными лиловыми глазами на заостренном безбородом лице. И голос у него был мягкий и чарующий.

Сейчас его глаза были очень серьезными и глядели то на ее руку, то на лицо.

— Энн? — повторил он снова.

— Да, дорогой? Чем я могу быть тебе полезна?

— Пожалуйста, — медленно проговорил он, приближаясь к ней, — не носи это.

— Не носить…

Она непонимающе заморгала, а потом опустила глаза на тонкую золотую цепочку и подвеску из речного жемчуга, искусно переплетенного золотыми и эмалевыми листочками, так чтобы напоминать гроздь фантастического винограда.

«Это недоразумение, — осторожно сказала она себе. — Проблема с выбором слов». Эр Том понимал земные слова прямо и неуверенно чувствовал себя с идиомами — что было похоже на ее неуверенный, школярский лиадийский. Время от времени это приводило к интересной путанице в разговоре. Но в конце концов им всегда удавалось распутаться. Она снова посмотрела ему в глаза.

— Это ты мне подарил, — сказала она, поднимая подвеску так, чтобы он мог лучше ее разглядеть. — Разве ты не помнишь, Эр Том? Ты подарил ее мне в тот день, когда «Исполнение Долга»…

— Я помню, — резко ответил он, прервав ее и даже не взглянув на жемчуг.

Он легко прикоснулся к ее запястью.

— Энн? Пожалуйста… Это был… подарок в знак прощания. Я предпочел бы… если можно?.. сделать тебе другой подарок.

Она коротко рассмеялась и на секунду положила свои пальцы поверх его.

— Но ты ведь задержишься здесь ненадолго, так? А когда снова будешь уезжать, тебе придется сделать мне еще один подарок, на новое прощание… — Она засмеялась уже более искренно. — Мой дорогой, я стану похожа на ювелирную лавку!

Его серьезный взгляд стал еще более пристальным, и он придвинулся ближе, так что коснулся ногой ее бедра.

— Нет, — начал он, чуть задыхаясь. — Я… Ты должна услышать одну вещь, Энн, и никогда не забывать…

Зазвенел звонок. Энн подняла голову. Ее губы изогнулись в странной улыбке, пальцы снова поднялись к его щеке.

— Это Джерзи, — сказала она, возвращая подвеску в резную шкатулку из кости. Она прошла мимо Эр Тома к двери. — Эр Том, я хочу тебя кое с кем познакомить.

Секунду он оставался на месте, повторяя успокаивающее упражнение, которому обучают всех пилотов. А потом последовал за ней.

Мужчина, входивший в комнату из коридора, был не слишком крупным по земным понятиям: по правде говоря, он был чуть ниже среднего роста для своей расы, и вес у него тоже был меньше обычного. Грубые черные волосы были подстрижены на уровне скул, а бледное лицо запоминалось благодаря густой сплошной линии одной брови над двумя серо-стальными глазами. На плече он нес мешок из ткани, а другой рукой удерживал на бедре ребенка. На нем и на ребенке были куртки. На ребенке была и шапка.

— Джерзи доставил малыша к середине дня, как и обещано. Отметь благородство духа, которое не позволило ему украсть ребенка. Хотя соблазн был велик, сударыня. Очень велик.

— Ты — просто святой, Джерзи, — серьезно ответила Энн, хотя Эр Том услышал в ее словах смех.

— Я — просто безумец, — поправил ее молодой человек и наклонился, чтобы поставить ребенка на крепкие ножки.

Встав на колени, он снял с малыша шапку, открыв копну шелковых волос, словно покрытых инеем, и расстегнул курточку, хотя ему очень мешали быстрые ручонки.

— Прекрати это, Самокатик. Это трудно и без твоей помощи, — проворчал он, и ребенок рассмеялся.

— Мокатик помогать! — крикнул он.

Джерзи фыркнул.

— Настоящий клоун. Ну, давай вынем ручки…

— Я вообще-то и сама могу это сделать, — мягко сказала Энн, но Джерзи не обратил внимания на ее слова.

Скинув сумку с плеча, он засунул курточку внутрь.

— И чтобы ты решила, будто я не умею о нем заботиться? Я ведь хочу получить его обратно, знаешь ли. Скажем, на следующей неделе в то же время?

— Джерзи…

Но что бы Энн ни собиралась сказать своему другу, это заглушил взрыв детского хохота. Юный Самокатик без оглядки понесся через комнату, размахивая руками у головы. Эр Том увидел, как неумелые ножки запнулись о ковер, и рванулся вперед, поймав маленькое тело в тот момент, когда оно потеряло равновесие. Подхватив ребенка, он пристроил его себе на бедро.

Ребенок снова рассмеялся и поймал горсть волос Эр Тома.

— Вот это перехват! — воскликнул Джерзи, с энтузиазмом захлопав в ладоши. — Видели, как он двигается? — спросил он, не обращаясь ни к кому в особенности, а потом прищелкнул пальцами и двинулся вперед. — Вы пилот, да?

— Да, — признал Эр Том, мягко высвобождая захваченную прядь волос из пальцев ребенка.

Молодой человек остановился, склонив голову набок. А потом он протянул большую ладонь, как это принято у землян, когда они намерены начать действие, называемое «пожиманием рук». Эр Том вздохнул про себя. Местные обычаи.