По обеим сторонам дороги стояли самые главные лица из участвовавших в строительстве – Лэленд Стэнфорд, президент «Сентрал пасифик» и бывший губернатор штата Калифорния, и Томас Дюрант, вице-президент «Юнион пасифик». За своими начальниками выстроились Сэмюель Монтегю, Сидни Диллон, Гренвил Додж и прочие лица, которые осуществляли планирование, подготовку и проведение работ.

Хотя не в полном составе, но присутствовали и те, кто прокладывал путь: укладчики рельсов, установщики болтов, обмерщики, засыпщики балласта. Среди них были и непосредственные руководители строительства – Джек Кейсмент с «Юнион пасифик» и Джим Строубридж с «Сентрал пасифик». Непреклонный и беспощадный, нетерпимый к плохой работе Джек Кейсмент давно стал живой легендой. Строубридж получил среди дорожников прозвище Одноглазый босс после того, как взрыв пороха лишил его правого глаза.

Вдоль железной дороги тянулись телеграфные столбы, готовые передать весть об историческом событии в обе стороны – к солнечным берегам Тихого океана и в мрачное ущелье небоскребов Уолл-стрит.

Американцы с нетерпением ждали этого известия уже несколько дней. И не только американцы. Эту новость жаждал услышать весь мир, и потому на церемонии присутствовало более сотни знатных иностранцев.

Когда заиграл оркестр, паровоз «Юпитер» компании «Сентрал пасифик» и паровоз номер 119 «Юнион пасифик» подошли с двух сторон к разделяющему их промежутку.

Толпа подалась вперед, желая увидеть, как в этот промежуток будут уложены рельсы. Ближе всех расположились репортеры и фотографы.

После того, как священник вознес молитву, на землю легли последние шпалы, и самая последняя – из полированного лавра. На эту шпалу были заранее установлены костыли из драгоценных металлов. Один костыль был из золота, на нем можно было прочитать надпись «Последний костыль». Забивали костыли самые высокопоставленные лица. Потом на эти шпалы легли рельсы.

Среди сотен наблюдавших за этим событием были и уже знакомые нам немногословный ковбой из штата Юта, сжимавший руку своей жены-ирландки, и предприниматель-янки из Миссури, поднявший на плечи трехлетнего сына и державший за руку жену, и бывший доктор армии конфедератов, обнявший свою супругу. В историю навсегда войдет это событие, судьбы же этих людей и многих других останутся безвестными.

Когда на землю укладывался последний рельс, толпа затаила дыхание. В наступившей тишине слышались лишь отдельные возгласы. Быстро были забиты все костыли, кроме одного. Этот костыль, стальной, был прикреплен к телеграфному проводу. Другой провод подходил к железному молоту. Этот костыль начал забивать Лэленд Стэнфорд. Когда он ударил первый раз, телеграфная цепь соединилась, и по проводам побежал сигнал в Вашингтон и в другие города страны.

Конечно, вслед ему устремилось и нормальное телеграфное сообщение – устроившийся всего в нескольких футах от места действия телеграфист принялся стучать ключом, извещая весь мир о том, что восток и запад Америки теперь соединены железной дорогой.

Стэнфорд явно взял в руки молот впервые. Некоторые его удары приходились по шпале, что вызвало добродушный смех рабочих. Обменялись улыбками и Томас с Рурком. Лэленд Стэнфорд передал тяжелый молот Томасу Дюранту. Вице-президент «Юнион пасифик» нанес по шпале, мимо костыля, страшнейший удар.

– Последний костыль займет больше времени, чем строительство всей дороги, – повернулся к Роури Томас.

Следующим за злосчастный костыль принялся Джим Строубридж. Затем он передал молот инженеру «Юнион пасифик», который тоже был удостоен этой чести. Инженер оказался поспособней, и после двух его ударов телеграфист передал: «ЗАБИТ».

Таким образом, 10 мая 1869 года в 12 часов 47 минут строительство первой трансконтинентальной дороги было завершено.

Паровозы медленно двинулись вперед, и на середине легко коснулись друг друга. Как на церемонии спуска на воду корабля, каждый машинист разбил бутылку о паровоз другого.

Последней в этой церемонии была телеграмма, посланная Томасом Дюрантом президенту Гранту: «Имеем честь сообщить, что последний рельс уложен и в него забит последний костыль. Трансконтинентальный железнодорожный путь проложен».

Во всех тридцати семи штатах и территориях американцы радостно приветствовали эту новость. Нью-Йорк и Сан-Франциско встретили ее орудийными залпами, в Чикаго и Сент-Луисе были устроены пышные парады. В Солт-Лейк-Сити мормоны вознесли свои молитвы Господу. Но больше всех, конечно, ликовали в Промонтори. Шампанское и пиво лились рекой. Салуны распахнули двери настежь.

Как только оба паровоза подались назад, та шпала, которая была сделана из лавра, была буквально разорвана на части любителями сувениров. Несколько обычных шпал постигла та же судьба.

– Я не видел такого большого праздника со времени окончания войны, – произнес Рурк.

– Многим из нас тогда было не до праздника, – заметил Томас.

– Ну, теперь-то ты этого не скажешь Сегодня мы все американцы.

– Ну, это не совсем так, – уточнила Роури, заметив одного иностранца, радостно отплясывающего прямо на улице с танцовщицей из местного кабаре. – Здесь многие совсем не американцы.

– Нет, сейчас все американцы! – не согласился Томас. – Рурк прав. И музыка требует, чтобы мы бежали туда немедленно. – Сжав руку Роури, Томас потащил ее за собой.

Скоро Роури перестала упираться, и, глядя, как она и Томас смеются в самом центре танцевальной площадки, Рурк не смог удержаться от замечания:

– Томаса женитьба ничуть не изменила. Анжела взглянула на Рурка, который держал за руку их трехлетнего сына, и что-то кольнуло ее:

– А ты не завидуешь всему этому веселью? Может, ты жалеешь, что так связан?

– Чему я могу завидовать? Пусть они мне завидуют. У них нет того, что я держу в руке.

Он наклонился к ней ближе, чтобы не слышал сын, и прошептал на ухо:

– Мои танцы начнутся ночью. Анжела смущенно покачала головой.

– Странно слышать такие речи от столь чопорного джентльмена.

Чуть дальше от них Кэтлин и Кин, прижавшись друг к другу, с восторгом наблюдали за Мэрфи и Мичелином, который вконец разошелся, исполняя свою любимую ирландскую джигу.

– Они скоро уедут, – грустно вздохнула Кэтлин. – Я буду очень скучать по ним.

Он поднял ее голову за подбородок и ободряюще улыбнулся.

– Скоро уедут все. Но ты и я останемся вместе. Это самое важное, миссис Маккензи.

Глаза Кэтлин блеснули.

– Иногда мне кажется, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я люблю тебя, Кин Маккензи. – Она взяла его руки в свои, и они отправились к Рурку и Анжеле.

К этому времени Рурку уже наскучило празднование. Да и его трехлетний сын уснул, положив голову на плечо отцу.

– Нам нужно отнести парня в поезд и уложить его спать, – сказал Рурк. – А вы продолжайте веселиться. Передайте Роури и Ти Джею… ах, я забыл, Томасу, что мы вернулись в свой вагон.

Роури и Томас отправились за ними следом лишь спустя час, когда веселье начало стихать. Их ждали заказанные Рурком шампанское и изысканные кушанья.

– Ух ты, как приятно быть знакомым с богачом, – воскликнул Томас, укладывая кусок ветчины на ломтик хлеба.

Заметив, с каким интересом смотрит на яства Кэтлин, Рурк поднялся.

– Миссис Маккензи, вы должны попробовать один из этих только что испеченных круассанов. Они просто восхитительны. – Он протянул ей блюдо. – А вы знаете, как появились круассаны?

– О нет! Только не рассказывай про Марию-Антуанетту! – одновременно выкрикнули Анжела и Томас, хотя и не очень дружно.

– Марию-Антуанетту? – удивилась Кэтлин. Рурк спокойно продолжал наполнять ее тарелку:

– Я расскажу эту историю, когда этих неблагодарных слушателей с нами не будет.

Кэтлин взяла из его рук доверху наполненное блюдо, села рядом с Томасом и тут же предалась чревоугодию. Тот некоторое время смотрел на необычное для него зрелище, потом воскликнул:

– Как я рад, что к тебе вернулся аппетит, Кэтлин!

– Да, – пробормотала Кэтлин с набитым ртом. Потом, проглотив кусок ветчины, подтвердила: – Я сама себя не узнаю.

– Должно быть, помогло средство, которое я вам прописал, – с сомнением произнес Томас.

– Средство? – удивилась Кэтлин, снова принимаясь за еду. Действительно, было какое-то средство, но она его давно потеряла и не хотела вводить в смущение доброго доктора. – Да, видимо, оно помогло, доктор, – промычала она, не прекращая жевать.

К ним присоединился Кин, который с тарелкой в руках сел прямо у ног Кэтлин.

Совсем скоро на тарелке Кэтлин не осталось ни кусочка, и она поднялась.

– Думаю, я бы попробовала этого шоколадного пирога.

– Похоже, у Кэтлин полностью восстановился аппетит, Кин, – с пониманием произнес Томас. – От шоколадных пирогов хорошо набирают вес, но ей это не повредит.

Кин скосил глаза на Кэтлин, которая в этот момент брала со стола яблоко, и протянул:

– Да-а, похоже, доктор, что скоро я ее не узнаю.

– Похоже, она ест за двоих. А не намечается ли у вас ребенок?

Добродушие исчезло из глаз Кина, сменившись тревогой.

– Надеюсь, не так скоро.

– Почему? Ты не хочешь ребенка?

– Конечно, хочу, доктор. Но сейчас она еще слишком слаба. И я боюсь за нее.

Томас внимательно вгляделся в лицо ирландки. Когда она переговаривалась с Роури, в ее голубых глазах вспыхивал свет, а щеки розовели.

– Нет, – покачал головой Томас, – я думаю, ей ничего не угрожает. Погляди на нее – она буквально излучает здоровье. Вот как меняет человека любовь.

– Должен сказать, и я во многом изменился.

К ним подошла Кэтлин, неся две тарелки с шоколадным пирогом. Одну тарелку она протянула Кину, вторую – Томасу. Но Томас, вставая, отрицательно покачал головой;

– Нет, Кэтлин, с меня достаточно. Мне пора возвращаться к жене. – Он дотронулся до плеча Кина и отправился туда, где Роури беседовала с Анжелой и Рурком.

– Как ты думаешь, сколько еще продлится это празднование? – спросила его Анжела. Из-за стен вагона все еще слышались радостные возгласы.

– Возможно, оно будет продолжаться и завтра, – предположил Рурк.

– Во всяком случае, сегодня вечером там не будет ни одного трезвого, – вмешался в разговор Томас.

– Держу пари, что ты хотел бы вернуться к ним, – решила поддразнить его Роури.

– Слушай, рыжая голова, Томас Грэхем всегда трезв как стеклышко, – сказал Томас, но Рурк поперхнулся, и Анжела принялась колотить его по спине.

– Тебе не требуется доктор, дружище? – осведомился Томас.

– Кто этот доктор Грэхем, который всегда трезв как стеклышко? Кто-то из иностранных гостей? – деланно изумился Рурк.

– Это не важно, – произнесла Роури. – Я бы сейчас хотела, чтобы поезд тронулся как можно скорее, и мы бы поехали в Огден. И сегодня вечером я бы хотела отправиться в кровать.

Томас не преминул сообщить Рурку.

– Эта женщина от меня без ума. Она только и мечтает о постели.

– Каждый понимает в меру своей испорченности, – парировала Роури.

– Дорогая, у тебя в уголке рта немного крошек, – тревожно произнес Томас и, когда Роури доверчиво приготовила губы для его салфетки, снял их губами. – М-м-м, на вкус неплохо, – оценил он.

– Томас! – воскликнула смущенная Роури, бросая взгляд на Стюартов.

Но Рурк не нашел в этом ничего предосудительного.

– Как я и говорил раньше, Томас ничуть не изменился.

Томаса в этот момент отвлекла мирная сцена – Кэтлин и Кин тихо беседовали, держа друг друга за руки.

– Видишь их? Молодожены. А мы с Роури еще не провели свой медовый месяц. – Он с сожалением покачал головой. – Не хочу напоминать тебе, старина, но среди нас только вы старая супружеская пара.

– Старая пара! – нарочито возмутилась Анжела.

– Этот парень только хочет сказать, что наша любовь испытана временем, – повернулся к ней Рурк. – А ты, парень, запомни: время и опыт – лучшие учителя в любви.

– Прежде, чем вы возобновите Гражданскую войну, – вмешалась Анжела, – я хочу задать вам вопрос о сегодняшнем дне. Поскольку шпалу из лавра растащили и другие, кажется, тоже, то кто же их восстановит?

– Откуда нам знать? – бросил Томас, – Наверное, одна из китайских бригад.

– Но тот китаец, который сделает это, и будет человеком, сделавшим последний вклад. Если бы я была репортером, я бы его обязательно разыскала.

– Дорогая, это не завершение работ. Это просто поддержание дороги в порядке, – ответил Рурк.

– Завершено… и все растащено на сувениры, – с удивлением произнесла Анжела.

– Ну, мне сувениры не нужны, чтобы я запомнил этот день, – провозгласил Рурк. – Дамы и господа, я хотел бы произнести тост. – Он взял бутылку с шампанским и стал наполнять бокалы.

Все повернулись к Рурку, ожидая обещанный тост.

– Я должен заранее извиниться, если мой тост будет слишком многословным.

– И покажет, как много шампанского выпито, – заметила его жена.

Рурк обнял ее за талию:

– Я просто взволнован этим днем и хочу сказать об этом прямо. – Он поднял свой бокал. – Выпьем за Америку, друзья! За эту молодую нацию, которой нет и столетия и которая еще десять лет назад была разделена на две части. Сегодня мы стали действительно неделимой страной. За Америку, дамы и господа, и за исполнение всех наших мечтаний!

– Отлично сказано, старина, – сказал Томас. И каждый подтвердил это – кивком, как Кин, взглядом, как Кэтлин, тем, как Роури сжала руку Томаса, и тем, как Анжела улыбнулась своему мужу. Все поддержали этот тост.

Неожиданно для всех раздался свисток паровоза, предупреждающий об отправлении поезда. Те, кто намеревался к сегодняшнему вечеру вернуться в Огден, начали поспешно забираться в вагоны.

– Поезд отправляется! – перекрыл смех и возгласы на перроне торжественный голос проводника.

Прошло несколько минут, и поезд двинулся из Промонтори.

Когда они прибыли наконец в Огден, настало время попрощаться с Рурком и Анжелой.

– Я так благодарен тебе и Анжеле! – сказал Кин Стюарту. – Я хочу заплатить вам за кольцо.

Рурк отрицательно покачал головой.

– Это был наш свадебный подарок. Это мы должны благодарить вас за приглашение на свадьбу.

– Это самый дорогой для нас подарок, – произнес Кин.

– Кроме того, он будет постоянно напоминать вам о нас, – вставила Анжела, целуя его в щеку.

Следом за Рурком и Анжелой с Кином и Кэтлин стали прощаться Томас и Роури.

Отойдя от поезда, Роури почувствовала на глазах слезы. Стараясь справиться с собой, она решила отогнать мысли о прощании.

– Надеюсь, ты не поедешь на ранчо сегодня вечером, – обратилась она к Кэтлин.

– Нет. Кин снял комнату в гостинице, – ответила Кэтлин и вдруг порывисто ее обняла. – У меня никогда больше не будет такой подруги, как ты.

– Но мы же часто будем приезжать сюда и навещать вас, – успокаивающе произнесла Роури.

– Обещаешь? – строго спросила Кэтлин.

– Обещаю, – ответила Роури, чувствуя, что не может удержать слез. – А ты попроси Кина, чтобы он иногда привозил тебя в Виргинию.

– Смотри, я слышал твое обещание, – вмешался Кин. – Мы надеемся, что ты скоро нас навестишь.

– Ну, не так скоро, – заметил Томас, – Нам потребуется время, чтобы устроиться.

Он пожал руку Кину, поклонился Кэтлин и, обняв Роури, повел ее обратно к поезду. Роури не удержалась и оглянулась назад.

– Хорошо, скоро ты их увидишь, – улыбнулся ей Томас и, тоже обернувшись, помахал рукой.

Держась за руки, они вернулись в вагон к Рурку и Анжеле.

– Прощаться всегда тяжело, – со вздохом заметила Анжела. – Не хочется и думать, что и мы с вами расстанемся в Сент-Луисе.

– Не говори об этом, а то нам с Томасом придется успокаивать двух рыдающих женщин всю дорогу до Миссури, – предупредил ее Рурк.

Вдруг послышался резкий стук в дверь. Рурк распахнул дверь и увидел проводника.

– Прошу прощения, что беспокою вас, мистер Стюарт, – повернулся к нему вошедший и тут же, отыскав глазами Томаса, обратился к нему. – В соседнем вагоне больная женщина. Не могли бы вы осмотреть ее?

– Конечно, – быстро ответил Томас.

– Мы оставили медицинский саквояж в твоем отделении, – произнесла Анжела.

Томас поспешил за своим саквояжем.

– Думаю, это не займет много времени, – уверил он их и последовал за проводником в следующий вагон.

Но прошел час, а Томас все не возвращался. Усталая Анжела ушла спать. Галантный Рурк остался возле Роури. В двенадцать часов поезд, разведя пары, покинул Огден и направился в Ларами. Роури с опаской подумала, что не может удержаться от зевоты. Она устроилась поудобнее в кресле, но вместо того, чтобы немного отдохнуть после утомительного дня, крепко уснула, несмотря на присутствие Рурка.

Проснувшись, Роури обнаружила, что осталась одна. По-видимому, и Рурк не выдержал столь долгого отсутствия Томаса. Встревоженная Роури быстро поднялась и отправилась на поиски мужа.

Когда она шла по вагонам, стало темно: поезд въехал в узкое ущелье. Горели лишь тусклые ночные фонари над дверьми вагонов. С обеих сторон слышались храп и сопение – пассажиры спали. И нигде не было никаких признаков присутствия Томаса.

Роури все сильнее охватывало беспокойство. Она прошла еще несколько вагонов и наконец увидела проводника и кондуктора, спокойно спящих в головном вагоне поезда. Она тряхнула проводника за плечо.

– Я миссис Грэхем. Вы можете мне сказать, где мой муж?

– Вы имеете в виду доктора? – спросил проводник.

Роури кивнула:

– Да. Я не видела его с тех пор, как вы его увели с собой.

– Ах да, у нас была больная женщина.

– Да, да, я так и поняла, – нетерпеливо перебила Роури.

– Доктор сказал, что она слишком больна, чтобы продолжить путешествие.

Роури, не в силах сдерживать свой страх, закричала:

– Так где же он?

– Когда я его видел в последний раз, он спускался с этой женщиной с поезда.

– Спускался с поезда! – в ужасе воскликнула она. – И он не сел обратно?

– Я думал, что он сел. Он говорил, что вернется.

– Вы видели его возвращение? – крикнула она чуть не в истерике.

Проводник молча надел шляпу.

– Не могу этого сказать. – Он подслеповато глянул на своего напарника: – Ты не видел, как он возвращался, Генри?

– Нет, я был занят пассажирами – показывал им их места и все прочее.

– То есть мой муж сошел в Огдене, и вы не позаботились узнать, вернулся он или нет? – окончательно потеряла терпение Роури.

– Пожалуйста, не так громко, мэм. Вы разбудите всех пассажиров, – недовольно пробурчал проводник. – Мы пошлем ему телеграмму. – Вы можете сойти в Ларами, и он догонит вас завтра.

– Спасибо за совет, сэр, – выдохнула она в ярости. – Я бы никогда не додумалась до этого сама.

Чувствуя, как ее охватывает гнев, Роури повернулась, но вдруг у нее закружилась голова, и она покачнулась.

Проводник поспешил к ней.

– С вами все в порядке, мэм? Я провожу вас. Однако, как он ни спешил, ему едва удавалось поспевать за ней.

К тому времени, когда она добралась до личного вагона Рурка, ее гнев сменился отчаянием. В вагон она вошла тихо: не стоит будить Стюартов.

Удрученная Роури отправилась в туалетную комнату, чтобы надеть ночной халат. И здесь она впервые почувствовала тошноту. «И где этот доктор, когда он мне действительно нужен?» – в отчаянии подумала она. Смочив водой платок, она приложило его к шее. Приступ прошел, и она направилась обратно в свое отделение. И тут она вздрогнула – на фоне окна вырисовывался темный силуэт.

Это был Томас. Он обернулся к ней и улыбнулся, Затем снял пиджак, с шеи свешивались концы развязанного галстука.

– Привет, дорогая. Почему ты не спишь? Чем это ты занята?

– Чем я занята? – выдохнула она. – Томас Джефферсон Грэхем, где вы были? Я чуть с ума не сошла, разыскивая вас по всему поезду!

– И чего это ты так разволновалась?

– Проводник сказал мне, что ты сошел в Огдене. Я думала, ты отстал от поезда. Где ты был все это время?

– Я вернулся, когда ты уже спала, и мы с Рурком пошли покурить. Мы кое-что припомнили из прошлого… может, это заняло много времени.

Томас шагнул к ней и поцеловал в щеку.

– Прости, дорогая. Я не думал, что это тебя так испугает. – На его лице появилась детская извиняющаяся улыбка, которую она так любила. И ее недовольство стало быстро улетучиваться. – Ну и, конечно, мы немного отпраздновали, что у меня будет сын.

Ее глаза округлились:

– Как ты догадался? Я не была уверена в этом и никому не говорила. Я хранила эту новость для сегодняшнего вечера.

Он взял ее на руки, перенес на постель и снисходительно улыбнулся:

– Ты разве забыла, что доктора знают все?

– Вот как? У меня такое ощущение, будто я снова рядом с доктором Омнипотентом. – Она стянула с шеи Томаса галстук. – Я думала, что избавилась от этого жулика еще в Огдене.

– И кроме того, – произнес он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее живот: – Я знаю твое тело почти так, как ладонь своей руки. И могу определить в нем малейшие изменения.

Роури стала спускать рубашку с его плеч.

– Ну, тогда ты можешь сказать и то, когда наш сын появится на свет. Я уверена, что это будет сын, поскольку мне это обещал мой могущественный, всезнающий и осведомленный в астрологии доктор.

– Ну, если исходить из египетской и арабской астрологии, не говоря уж о персидских магах, я осмелюсь высказать предположение, что это событие придется на середину января. – Он снова по-детски улыбнулся. – Хотя, признаться, доктор здесь воспользовался знаниями мужа. Я же все про тебя знаю.

Она провела рукой по его телу.

– Я поражена, доктор. В самом деле. Томас возразил:

– Но все-таки не так, как будешь поражена сейчас. – И он, приподнявшись, принялся снимать с себя одежду. Затем лег рядом и приник к ее губам так надолго, что она чуть не задохнулась.

– А других предсказаний у вас нет, доктор Омнипотент? – проговорила она, стараясь отдышаться.

– Я предсказываю долгое, – он коснулся губами ее века, – …медленное, – он поцеловал другой ее глаз, – …путешествие, – прошептал он, коснувшись губами кончика ее носа.

В ее янтарных глазах появилось желание.

– Должна сказать, пора. – Она мягко улыбнулась и обвила руками его шею. – Поезд отправляется, доктор.

Примечания