Путин. Наш среди чужих

Итак, фактически конец 1990 года был ознаменован решением: пересмотреть Союзный договор, а также провести референдум, чтобы народ сказал свое решающее слово. На фоне этих событий ничто, казалось, не предвещало потрясений.

Между тем немногим ранее Борис Ельцин в прямом эфире уже сделал заявление о том, что отмежевывается от политики Горбачева, и резко выступил против Коммунистической партии Советского Союза. Больше того, он пришел к мысли о необходимости создания хорошо организованной партии левых сил на основе демократической платформы.

Поддерживающие Ельцина граждане России также были настроены решительно. Все чаще российская интеллектуальная элита при обсуждении возможных вариантов Союзного договора стала обращаться к вопросу: приведет ли распад Союза к равноправию наций?

Выступил с прогнозом А.И. Солженицын, назвав СССР империей. В ответ посыпались возражения, которые можно было бы не приводить, но именно эта вызревающая в недрах перестройки психология русской интеллигенции и сыграла свою роковую роль в распаде СССР. Вот один из образцов типичных рассуждений интеллигента, размышляющего в газете «Еврейское слово» от 2–8 июля 2003 года по поводу будущего устройства государства: «Обычно империи служат интересам господствующих наций и не бывают без колоний. Если так, то непонятно, когда всем нынешним бедам придается исключительно однонациональная окраска. Можно было бы понять русский колониализм, если бы от этого процветала хотя бы одна русская нация.

На самом деле она в первую очередь оказалась более и чаще других измученной и разоренной, может быть, и по причине своей огромности. Хотя не отличалась своей более просветленной жизнью и никакая другая советская нация. Более того, каждая из них ныне убеждена в том, что именно ее обкрадывали все и со всех сторон.

Отметим: ни один здравомыслящий человек, трезвый политик, ни одна партия, ориентированная на демократию и прогресс, никогда не оспаривали и не подвергали сомнению (во всяком случае, в заявлениях) тезис – все нации должны быть свободными и иметь право на самоопределение».

Выразителем подобных настроений этой части населения России стал Борис Ельцин. В сущности, он проделал то же, что и главы других республик, только, может быть, более решительно, пользуясь правами «старшего брата». Но резонанс, последовавший вслед за его заявлениями и делами, привел к непредсказуемым последствиям.

Самыми ревностными либеральными демократами стали несколько лидеров Москвы и Ленинграда. Особенно ярким среди них был Анатолий Собчак. Бурная деятельность привела его к избранию в высшее руководство Северной столицы. В мае 1990 года депутатами Ленсовета Собчак был утвержден председателем Ленинградского городского совета.

Владимир Путин в это время, определившись с работой, начал писать диссертацию, предварительно выбрав с научным руководителем, профессором Мусиным, тему по международному частному праву.

Однажды один из друзей по юрфаку попросил Владимира Путина помочь Анатолию Собчаку, которого только что избрали председателем Ленсовета. «Надо сказать, – вспоминает Путин, – что Собчак был в этот момент уже человеком известным и популярным. Я действительно с большим интересом смотрел за тем, что он делает, как он говорит. Не все, правда, мне нравилось, но уважение он у меня вызывал. Тем более было приятно, что это преподаватель нашего университета, у которого я учился.

Правда, когда я был студентом, у меня не было с ним никаких личных связей. Хотя позже очень много писали, что я был чуть ли не его любимым учеником. Это не так: он был просто одним из тех преподавателей, которые один-два семестра читали у нас лекции».

Путин ушел к Собчаку. Именно этот шаг стал, как покажет время, поворотным в его судьбе. Путин оказался в нужный час в нужном месте, а дальше уже его судьбу решал объективный ход событий. В их потоке он стал тем самым субъектом, который, в силу личных качеств, быстро вписывался в любую, даже самую критичную, ситуацию и начинал эффективно действовать.

Путин становится советником Собчака по международным вопросам, а позже, после избрания того мэром, в июне 1991 года назначается руководителем Комитета мэрии по внешним связям.

Так начинается политическая карьера Владимира Путина.

Анатолий Собчак в то время по своей популярности среди народа уступал только Борису Ельцину. Да и Запад делал на него ставку в дальнем стратегическом плане.

Виктор Бондарев в статье «Собчак неизбежен», опубликованной в журнале «Диалог» в 1992 году, писал: «…Собчака можно считать эталонным типом российского политика западного образца. Как и положено западному политику, он юрист и хорошо образован. Высокого роста, статный, элегантный, Собчак хорошо смотрится рядом с любым европейским политиком. Блестящий оратор с красивой и хорошо выверенной жестикуляцией. Он напорист и решителен, а вместе с высокими постами к нему пришли опыт и выдержка. У него красивая жена, а по западным канонам это существенно. Жена Собчака хорошо смотрелась бы в качестве первой леди страны. В США он мог бы побороться за пост президента с самим Бушем, поскольку у него есть все, чтобы бороться за любой пост в демократическом государстве».

Однако не надо забывать о том, что Россия не была государством западного образца. И такого рода высказывания могли только раздражать администрацию президента и самого Бориса Ельцина. Неудивительно, что начальник охраны президента Коржаков начал собирать досье на Собчака.

Между тем в первой половине 90-х в Ленсовете сложился своеобразный властный тандем: Анатолий Собчак, любящий быть на виду у публики, удовлетворявший тщеславие по мере того, с кем из сильных мира сего он встречался, и – Владимир Путин, тянувший воз рутинной управленческой работы, предпочитающий быть незаметным, избегающий, видимо, в силу прежних привычек, фотографов и тележурналистов.

Что же расположило Собчака по отношению к Путину до такой степени, что он со временем передоверил ему многие свои обязанности в части содержания и развития Санкт-Петербурга? Ведь известно, что Анатолий Собчак опасался КГБ и ненавидел его. Об этом можно судить по тому, как он отозвался о Викторе Черкесове, друге Владимира Путина: «Черкесов на службе у тех, кому принадлежит власть. Речь идет о людях, для которых слова «законность» и «демократия» просто лишены смысла. Для них существуют лишь приказы, а законы и права являются для них препятствиями». И в то же время он с особой симпатией отнесся к Владимиру Путину, который не скрывал перед ним, откуда он пришел к Собчаку.

Владимир Путин, вспоминая о своей работе в Ленсовете, приводит такой эпизод: «Хочу предложить вам работу у меня, – сказал в итоге Анатолий Александрович.

– С удовольствием, – ответил я, потому что Собчак действительно вызывал у меня симпатию: он был ярким человеком, очень популярным в то время, – но не знаю, возможно ли это.

– У вас проблемы? – спросил он.

– Боюсь, что у вас из-за меня могут возникнуть проблемы, – отвечаю.

– Какие?

– Дело в том, что я не просто помощник ректора университета, а кадровый разведчик. Если это станет известно, то у вас определенно могут возникнуть проблемы.

Какие проблемы и какого характера – было тогда абсолютно понятно нам обоим. Ведь разговор происходил во время тотального отрицания всего, травли органов безопасности и его сотрудников, противоборства между союзным центром и Россией, а Собчак был ярким демократическим лидером.

Так что я ему сразу, при первой встрече, честно рассказал о том, что являюсь кадровым офицером разведки.

И реакция Анатолия Александровича меня поразила… Наступила небольшая пауза… Он посмотрел по сторонам и вдруг говорит:

– Да и хрен с ним!

А дальше продолжил:

– Знаете, если по-честному, то я даже в коридор боюсь выйти, так как не знаю, что за люди там сидят.

И именно с этого самого момента у нас и установился такой достаточно тесный контакт».

Владимир Путин с теплотой вспоминает об этом. Собчак мог повести себя иначе. Но тот факт, что он пренебрег возможными неприятностями, говорил сам за себя: только широкий по натуре человек способен на это. И Владимир Путин оценил этот акт доброй воли, поверил Собчаку, как и тот ему, и эти доверительные отношения остались навсегда в душе каждого из них.

«В первый раз, помню, – вспоминает Владимир Путин, – когда я ему об этом сказал, что, вот, вопросы еще не проработаны, а он уже уезжает, и я не знаю, что делать, Анатолий Александрович подумал-подумал, а затем взял чистые листы бумаги и просто-напросто поставил свою подпись на трех или четырех из них, отдал мне и прибавил:

– Впиши все, что считаешь нужным.

Для меня это было проявлением высшего доверия. Этим доверием я, конечно же, очень дорожил».

Собчак занимал открытую позицию в отношении своего бывшего студента: «Помню, мы с Собчаком, – продолжает Путин, – были на каком-то мероприятии и прямо на нем люди, мнением которых, как я понимаю, он дорожил, прямо начали обвинять Анатолия Александровича в том, что он окружил себя какими-то непонятными кагэбэшниками, спецслужбистами и так далее и тому подобное. Честно говоря, в тот момент мне было не очень приятно, и не из-за несправедливых обвинений, которые, безусловно, звучали в мой адрес, а потому, что я не хотел нанести Собчаку никакого ущерба. Мне было неудобно, что даже одним своим присутствием я его уже как-то подвожу. Как говорится в народе – полез со свиным рылом в калашный ряд.

Но Собчак был человеком достаточно резким, мог быть именно резким, когда того требовала ситуация, и он не стал прятаться, а встал с места и тут же прямо отреагировал:

– Во-первых, он не кагэбэшник, а мой ученик. Во-вторых, он не просто работал в КГБ, а служил именно во внешней разведке, причем служил Родине. Так что ему нечего стесняться своей работы, а мне – его».

Однако время настолько изменилось, что Путин зачастую мог только удивляться и внутренне негодовать, общаясь с людьми, приходящими в мэрию. Очень сложными были у него отношения с депутатами Ленсовета того созыва: «Прежде всего из-за того, что они лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: «Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то». Я его раз послал, второй. А на третий он мне заявляет: «Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу». Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение – написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж. Для меня это было очень тяжелое решение… Но написанный мною рапорт об увольнении где-то завис. Кто-то, видимо, никак не мог принять решение. Так что, когда начался путч, я оставался действующим офицером КГБ».

Владимир Путин в 1991 году

Между тем атмосфера в Советском Союзе сгущалась, все больше приближаясь к грозовой.

Пока недальновидный и нерешительный М. С. Горбачев критиковал демократов, лозунги которых, по его мнению, использовались для прикрытия далеко идущих замыслов, родившихся «в чужих научных центрах и в чужих головах», пока отстаивали свое ортодоксальные коммунисты, пока республики настороженно размышляли о предстоящем референдуме, Борис Ельцин собирался с силами, чтобы нанести еще один сокрушительный удар по системе, а точнее сказать, по ее руководителю.

19 февраля 1991 года Борис Ельцин в телеинтервью по Центральному телевидению публично открещивается от политики Михаила Горбачева. Больше того, он ратует за отставку Михаила Горбачева как президента и передачу его полномочий Совету Федерации.

Эта борьба на уровне личностных взаимоотношений напоминала борьбу двух медведей в одной берлоге. Ельцин олицетворял так называемое демократическое движение.

Горбачев же занимал странную позицию: сказать, что он в тот момент поддерживал и представлял коммунистов, уже нельзя. Скорее всего, он пытался охватить своим влиянием весь советский народ. Однако упустил из виду одно обстоятельство: нельзя было отнимать у людей одну веру, ничего не дав взамен. Лишив советский народ веры в идеалы коммунизма, он в их глазах совершил преступление, стал отступником.

Бесспорен факт, что идеи демократии вызревали именно в среде интеллигенции. На нее и опирался Ельцин, швыряясь лозунгами о правовом государстве и подлинном народовластии. Российская интеллигенция, всегда недолюбливавшая власть, выдвинула на первый план противостояние всевластию КПСС, борьбу республик за свой государственный суверенитет. Суперзвездным лидером этих сил стал Борис Ельцин.

Пассионарный Ельцин аккумулировал в себе не только политические стремления, но и чувства значительной массы граждан страны. Он возненавидел Горбачева открыто и яростно. Первым легальным проявлением этого чувства было данное им Центральному телевидению интервью: «…Россия смогла жить по своим законам, если бы Россия могла реализовать принятые законы, если бы не было блокирования республиканских органов со стороны центра, – все это сказывается прежде всего на работе предприятий, положении людей, работе местных органов. Я считаю моей личной ошибкой излишнюю доверчивость к президенту… Я предупреждал в 1987 году, что у Горбачева есть в характере стремление к абсолютизации личной власти. Он все это уже сделал и подвел страну к диктатуре, красиво называя это президентским правлением. Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку, передачу власти коллективному органу – Совету Федерации».

Продолжалось стремительное скольжение вниз огромной махины под названием Советский Союз. Анализируя настроения, взгляды Ельцина и стоящих за ним людей, можно сказать, что по своей сути они были одержимыми. Для них все, кто думал иначе, были врагами, по принципу фейербаховского Христа: кто не за меня – тот против меня.

Выступление Ельцина взбудоражило и союзный, и российский парламенты. На второй день вышло Постановление Верховного Совета СССР «О выступлении по Центральному телевидению 19 февраля 1991 года Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина». В нем пунктом первым было отмечено, что содержащиеся в выступлении положения и призывы, направленные на замену законно избранных высших органов власти страны, немедленную отставку Президента СССР, входят в противоречие с Конституцией СССР и создают в стране чрезвычайную ситуацию. Общее мнение депутатов сводилось к тому, что Ельцин тем самым выступил и против единого экономического пространства, где гармонично сочеталось бы волеизъявление и интересы населения всех республик и регионов, что это настоящий призыв к гражданской войне, что после такого выступления поставлена на карту судьба Союза.

Но раздавались и очень осторожные голоса: Ельцин произнес то, что другие боятся сказать открыто, он стоит на позиции суверенизации республик, а президент – на позициях унитаризма.

Стрелка политического барометра в начале 1991 года все больше подвигалась по шкале к слову «буря». Суверенизация республик повлекла за собой череду изменений, резко осложнивших межнациональные отношения.

В мартовском 1991 года интервью газете «Аргументы и факты» Нурсултан Назарбаев представил свое видение проблем, волнующих население огромной страны. Он знал, что его мнение интересует мыслящих людей. Народ волновал подписанный Казахстаном договор с Украиной. Он расценивал его как шаг к предстоящему Союзному договору. Нурсултан Назарбаев еще раз высказал свою точку зрения на будущее Союза, подтвердив, что не мыслит себя без него. Он считает, что если кто-то говорит, что республики могут выжить в сложившейся ситуации поодиночке, то это чистое политиканство. В который раз Назарбаев проводил мысль о том, что поправить положение можно только, держась вместе: при общей валюте, общем экономическом пространстве.

В начале апреля 1991 года были опубликованы результаты Всесоюзного референдума. Политбюро ЦК КПСС отмечало, что референдум готовился и проводился в условиях противоборства между сторонниками Союза и теми, кто выступает за его разрушение. И тем не менее 76 % принявших участие в нем высказались за обновленный Союз, федерацию суверенных республик, за социалистический выбор, равноправие народов, гарантию прав и свобод человека любой национальности на всей территории страны.

Итоги референдума создали условия для завершения работы над Союзным договором. Все шло к тому, что он вот-вот будет заключен. Вместе с тем, настроения депутатов Верховного Совета склонялись к тому, что надо спасать страну. Разъезжаясь по своим округам, они возвращались в Москву с тяжелыми впечатлениями о положении в стране, которое ухудшалось с каждым днем. Эмоции преобладали над анализом ситуации. Размышления о тревожном положении страны, о параличе власти и развале экономики перемежались рассуждениями о структуре нынешней власти, о необходимости ее изменения, о месте Верховного Совета в новых складывающихся структурах, о его роли, о способности быть самостоятельным настолько, чтобы принимать ответственные решения. Разумеется, все это не проходило бесследно для огромной страны.

Наряду с этим открывшиеся шлюзы породили процесс «прикармливания» советской элиты самыми разными способами со стороны Запада.

В то же время массовая культура, хлынувшая с Запада, внедряла в сознание советских людей новые психологические установки, навязывая модель буржуазного образа жизни. Особенно подверженными этой обработке оказались поколения людей, которые не испытали тягот военной и послевоенной жизни. Кипящим котлом мнений, суждений о мире, неутоленных желаний оказался Советский Союз в ту пору. Происходила обвальная переоценка прежних ценностей. Молодое поколение, более подверженное массированной идеологической и психологической обработке, оказалось в конфронтации со старшим поколением, более консервативным в своем мироощущении в силу жизненного опыта и перенесенных невзгод.

21 мая 1991 года на IV съезде народных депутатов РСФСР был принят Закон о Президенте Российской Федерации. Обозначившиеся разногласия между Президентом СССР М.С. Горбачевым и Председателем Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельциным сделали последнего очень популярным политиком в стране. Не случайно выборы первого президента России расценивались как выбор судьбы республики, ее будущего.

Новую президентскую власть рассматривали как правопреемницу российского парламента. Главное объяснение учреждения поста президента в России основывалось на том, что грядет подписание Союзного договора, призванного придать российской государственности новое направление. Президентом России стал Борис Ельцин. После этого противостояние двух политиков – Михаила Горбачева и Бориса Ельцина – вошло в новую фазу. Мало кто понимал тогда, что борьба против центра выльется для России в борьбу против самой себя, так как, ослабив себя после распада единого хозяйственного комплекса, она по-прежнему должна была оставаться донором для союзных республик. В то же время ресурсная база обеспечения ее международной деятельности и сферы влияния резко сократится. Изменится ее геополитическое положение, к чему она была совершенно не готова.

Россия в лице Ельцина своим противоборством основательно подорвала обустройство своей государственности. Осознание этого придет гораздо позже, через годы.

Положение Горбачева к тому времени уже драматически изменилось. Рейтинг его катастрофически упал. Для правых сил он оказался излишне левым, для левых – слишком поправевшим.

Поиски компромисса во всем и со всеми привели Горбачева к политическому одиночеству. Уже в июле 1991 года резко обозначилась его ненужность на политической доске. Тяга Горбачева к центризму, желание угодить (с его же помощью образовавшимся) правым и левым общественным силам во многом привели к драматическим августовским событиям 1991 года.

Сам Горбачев еще в июне того года, несмотря на все признаки разрушения Советского Союза, не помышлял о том, что близится развязка закрученных в тугой узел событий. Горбачев дает одно за другим интервью по телевидению, в печати, где в отличие от Ельцина проводит одну и ту же установку, повторяя вновь и вновь: «Я не мыслю Союза без России. Без нее его просто не может быть. Но точно так же Россия нуждается в Союзе».

31 июля в Москве состоялась встреча Горбачева, Назарбаева и Ельцина.

Провели они вместе весь день и большую часть ночи. В результате был выработан следующий план: после подписания Союзного договора следовало действовать решительно и смело, не дожидаясь принятия новой Конституции. Решено было сформировать новую власть: провести выборы президента, создать новый парламент, правительство. Назарбаев, будучи наиболее сильным и решительным по характеру в этом трио, внес свою лепту в общее дело, придав динамизм предстоящим действиям президентов. Решили, что премьер-министром нового Союза будет Нурсултан Назарбаев, который тут же выставил условия: эта должность не должна носить декоративный характер, а значит, правительство, сформированное им, будет полнокровным и полномочным. Для этого понадобятся новые люди. Как оказалось впоследствии, этот разговор был записан службами КГБ и стал известен его главе Владимиру Крючкову.

А 4 августа вступил в законную силу Указ Президента России Ельцина о департизации. ЦК Компартии РСФСР расценил Указ как политический шаг, дестабилизирующий обстановку в стране.

Ельцин прекрасно понимал, что, подрубив коммунистическую партию под корень, он тем самым расчистит поле деятельности для себя. Ведь Компартия – единственная политическая сила в стране, противостоящая капитализации.

5 августа 1991 года в «Правде» было опубликовано выступление Горбачева, прозвучавшее до того по телевидению. Глава союзного государства заявлял, что новый Союзный договор открыт для подписания, которое должно, по его предложению, состояться 20 августа. Иными словами, наступало время вхождения Советского Союза в новую фазу развития государственности. Подчеркивалось, что хотя союзная государственность и сохраняется, в то же время создается новое, действительно добровольное объединение суверенных государств, в котором все народы самостоятельно управляют своими делами, свободно развивают свою культуру, язык, традиции.

Пока создавался Союзный договор, развернулась общепартийная дискуссия по обсуждению нового проекта Программы КПСС. Основной вывод, к которому многие пришли, сводился к тому, что главным является вопрос о роли КПСС в условиях реальной многопартийности, которая будет существовать в новом социально-экономическом и политическом пространстве. Теперь, говорилось в документе Центральной контрольной комиссии КП РСФСР, «партия имеет два течения: одно, поддерживающее курс XXVIII съезда, курс ее Генерального секретаря, Президента СССР М. Горбачева, сформулированный с учетом уже сегодняшних перемен в проекте новой Программы КПСС… Другое: в разных вариантах (необольшевистского течения Нины Андреевой, Инициативного движения, Марксистской платформы и курса, которому привержены иные партийные фундаменталисты) противостоит и съезду партии, и ее Генеральному секретарю».

Заметим, насколько тонко ставился в нем вопрос о трансформации Коммунистической партии. Вроде бы нет ничего особенного в том, чтобы заменить присущие ей идеи другими. И просто удивительно, почему находятся люди, которые сопротивляются этому!

Между тем раскол, произошедший внутри партии, свидетельствовал о том, что одни члены КПСС были потенциально готовы к различного рода преображениям, а другим были дороги ортодоксальные коммунистические идеи, и они не хотели поступаться принципами.

Страна же продолжала жить в захватывающих дебатах. Ничто, казалось, не предвещало внезапных потрясений.

Между тем утро 19 августа 1991 года для советских людей началось неожиданно. По радио и телевидению был передан Указ вице-президента СССР Г.И. Янаева, в котором говорилось, что он, Янаев, в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127 Конституции СССР приступил к исполнению обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года.

В обращении Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР говорилось о том, что он полностью отдает себе отчет в глубине кризиса, поразившего страну, и в связи с этим принимает на себя ответственность за судьбу Родины, поэтому и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из тяжелой ситуации.

Народ недоумевал.

В высших эшелонах власти развернулась ожесточенная борьба. Одновременно с обращением к народу ГКЧП был издан Указ Президента РСФСР. В нем говорилось следующее:

«Считать объявление комитета антиконституционным и квалифицировать действия его организаторов как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением.

Все решения, принимаемые от имени так называемого комитета по чрезвычайному положению, считать незаконными и не имеющими силы на территории РСФСР. На территории Российской Федерации действует законно избранная власть в лице Президента, Верховного Совета и Председателя Совета министров, всех государственных и местных органов власти и управления РСФСР.

Действия должностных лиц, исполняющих решения указанного комитета, подпадают под действия Уголовного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону».

Вслед за этим Президент РСФСР издал еще один Указ, в котором вице-президент СССР Янаев, Премьер-министр СССР Павлов, Председатель КГБ СССР Крючков, министр внутренних дел СССР Пуго, министр обороны СССР Язов объявлялись вне закона и квалифицировались как изменники народа, Отчизны и Конституции.

Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев позже вспоминал: «Если касаться всех деталей августовского путча, то не могу пройти мимо нескольких фактов. Они имеют ключевой характер для понимания той ситуации, которая складывалась непосредственно перед путчем и после него. Б. Ельцин накануне тревожного августовского периода был в столице Казахстана, мы вырабатывали общие подходы к формированию обновленного Союза. Результатом нашей встречи стало подписание 17 августа 1991 года совместных заявлений «О гарантиях стабильности Союза суверенных государств» и «О едином экономическом пространстве». Тогда мы выступили с инициативой, которая сводилась к следующему:

1. Обратиться к руководителям всех республик с предложением согласовать время и место проведения рабочей встречи глав пятнадцати суверенных государств с целью обсуждения всего комплекса экономических и социальных проблем, связанных с формированием единого рыночного пространства.

2. Предложить следующую повестку дня встречи:

– выработка концепции экономического соглашения всех республик;

– согласование этапов, сроков подготовки и условий подписания экономического соглашения;

– обсуждение принципов создания межреспубликанского экономического совета и его деятельности незамедлительно после подписания Договора о Союзе суверенных государств».

Переворот совершился 19 августа 1991 года. И дата – это совершенно очевидно – выбрана не случайно: последний день перед подписанием нового Союзного договора.

Через несколько дней участники ГКЧП были арестованы.

Они не смогли пойти против народа, не смогли (в отличие от Ельцина в 1993 году) стрелять в людей, когда президент РСФСР, развив бешеную активность, собрал народ перед зданием Белого дома.

В процессе следствия выяснилось, что заговорщики были убеждены в святости своего дела. Они были единодушны: если бы 20 августа состоялось подписание Союзного договора, государство под названием Советский Союз перестало бы существовать. Следовало упредить эту трагедию. На самом деле выступление ГКЧП привело к ликвидации Коммунистической партии и к быстротечному развалу Советского Союза.

Нурсултан Назарбаев позднее вспоминал: «Во всех вариантах Союзного договора Горбачев стремился любой ценой сохранить пост президента. Но его кредит доверия был полностью исчерпан. Более того, для ряда лидеров бывших республик, и прежде всего для России, он стал уже нечто вроде красной тряпки для быка. Поэтому Ельцин, Кравчук и другие руководители республик искали вариант, исключающий наличие должности союзного президента. Все это особенно ярко проявилось на расширенном заседании Госсовета 25 ноября 1991 года. Открывая его, Михаил Сергеевич заявил, что члены Госсовета собрались для парафирования Союзного договора. Но в самом начале обмена мнениями стало ясно, что это невозможно. В связи с множеством замечаний решено было послать проект о Союзе Суверенных Государств (ССГ) для обсуждения Верховными Советами суверенных государств. Обещанное Горбачевым подписание Договора ССГ в начале декабря рассеялось, как утренний туман. Но Горбачев продолжал делать хорошую мину при плохой игре. Вечером того же дня на пресс-конференции он заявил, что в середине декабря все равно договор будет подписан. И при этом добавил: «Тянуть с этим нельзя, ибо без подписания политического соглашения затормозится осуществление экономической реформы».

В поисках выхода из тупика Горбачев 9 декабря 1991 года пригласил к себе для обсуждения ситуации Ельцина, Кравчука, Шушкевича и меня».

Тогда же Назарбаеву позвонил Ельцин, сказав: «Я хочу полететь в Белоруссию подписывать соглашение. Туда же прилетит и Кравчук, мы там посоветуемся, с чем идти к Горбачеву». Об участии Назарбаева и речи не было, так как имелось в виду, что какое-то решение должны принимать сообща у Горбачева. Назарбаев далее продолжает: «Когда 8 декабря, в воскресенье вечером, я прилетел во Внуково, меня там ожидал представитель Ельцина, срочно попросил к телефону и тут же связал с ним. Ельцин, а затем Шушкевич предложили мне тотчас лететь в Беловежскую Пущу и присоединиться к ним. На мой вопрос «зачем?» Ельцин ответил: «Мы прямо здесь составляем и подпишем важные документы и хотели, чтобы Казахстан был четвертым». Я сказал, что без совета и консультаций я не готов подписывать экспромтом важные документы. И не поехал.

На другой день в 12 часов, как было намечено, я прибыл к Горбачеву. Думал, что у нас с ним будет разговор наедине. Но там оказался Ельцин, который, как потом выяснилось, не знал, что я буду у Горбачева. Общая беседа длилась больше часа. Разговор, по существу, свелся к тому, что мы с Горбачевым задавали вопросы Ельцину о Беловежской встрече, он подробно рассказал детали о существе принятых решений от имени тройки. «Более двух часов шел довольно напряженный и нервный разговор между М. Горбачевым и Б. Ельциным о сути Беловежского соглашения. Я сидел между ними и слушал. Было обидно за страну…»