— Да, и еще, — сказал Всеволод, с удовольствием наблюдая за веселящимися вокруг бочки дровосеками, — распорядись, чтобы к вечеру дружинники телеги подогнали для развоза супостатов.
Николашка быстро кивнул и уже было собрался исчезнуть в тереме, но князь его остановил:
— Это еще не все, пиши новый указ… — Секретарь с готовностью извлек из-за пазухи кусок бересты и маленький огрызок черного угля.
— С завтрашнего дня, — принялся диктовать Всеволод, — я, князь удела Сиверского Всеволод, повелеваю на всей принадлежащей мне земле ввести двенадцатичасовой рабочий день. Для лесных тружеников, в частности, к этим двенадцати часам добавляю еще — два.
— Но как же… — Николашка с восхищением посмотрел на Всеволода, затем перевел взгляд на веселящихся дровосеков, затем опять на Всеволода.
— Дерьмократия! — многозначительно произнес князюшка, прикладывая к сургучу на указе фамильный золотой перстень.
* * *
Совсем отчаялись княжьи племянники. Понятное дело, что без Ильи Муромца им возвращаться домой ни в коем случае не следовало.
На этот раз дубовой палицей князюшка наверняка не ограничится.
— Что же делать? — в отчаянии спросил Гришка, понуро садясь на небольшой пенек у дороги. — Порешит нас Всеволод, как пить дать порешит, седалищем чувствую.
— То-то и оно, — согласился с братом Тихон. — Бежать нам, Григорий, нужно, бежать, пока не поздно.
— Да куда ж тут убежишь?..
— Ну, к тем же грекам, в эллинские земли. Говорят, русичам там охотно кров дают.
— Кто говорит?
— Да вот…
— Хорош брехать! — разозлился Гришка. — Где это видано, чтобы русский человек на носатых работал, за кордон бежал из земли расейской?
— Ну так там же все хорошо, — попытался возразить Тихон. — Культура, цивилязация, высокий уровень жития-бытия. Нужники прямо в домах, так сказать, все удобства!
— Удобства, значит? — окончательно рассвирепел Гришка. — Да на кой ляд мне все енто надо? Мне и тут, в Расее, жить хорошо. Пусть и под кустом каждый день сажусь, пусть иногда получаю от князя по головушке крепкой палицей, но зато это все наше, родное, расейское! И князюшка, и кустик, и палица тяжелая, из славного русского дуба выструганная. А так увидит тебя какой-нибудь грек и нос. свой тут же в сторону поворотит. К емигрянтам везде отношение как к псам безродным. Нет уж, пускай лучше меня князь порешит собственноручно, чем я в эту заграницу отправлюсь!
— Ну, тогда… — задумчиво протянул Тихон, — может, к половцам податься?
— Ты что, братишка, совсем сбрендил? — Григорий вытаращился на Тихона так, словно у того шапка на голове загорелась. — Да ты знаешь, ЧТО они с русичами беглыми делают?
— Знаю, — кивнул Тихон, — кумысом с кровью поят да козьим сыром потчуют.
— А ты когда-нибудь пробовал этот их кумыс?
— Не-а, не пробовал. А что?
Гришка на время запнулся, не в силах подобрать подходящее словцо.
— Ты, братец, конскую мочу когда-нибудь пил?
— Чаво?!!
— Вкус тот же!
— А ты что же, получается, пил?
— Что пил?
— Ну, кумыс ентот.
— Ты за кого меня принимаешь? — огрызнулся Гришка. — Конечно, не пил, но от других слыхивал, что это страшная дрянь. Пить ее худшая из пыток для русского человека. Ну а козий сыр… От одного его запаха русич в обморок падает. Твои, Тихон, старые валенки по сравнению с этим сыром цветочное благовоние!
— Значит, и к половцам бежать нет смысла, — закручинился Тихон, поигрывая висящей на поясе ратной булавой.
— То-то и оно! — веско буркнул Гришка. — Ты, брат, как хочешь, а я в Расее остаюсь. Мне что грек, что половец — сучий сын… А наши… Наши роднее!
Помолчали.
Погрустили.
— Эй! Да никак княжий гонец скачет! — вдруг встрепенулся Тихон.
— Где? — резво вскочил с пенька Гришка.
— Да вон пылища какая!..
И впрямь княжий гонец Ерема! Глаза вытаращены, язык набок, нос по ветру. Впрочем, и выражение лошадиной морды мало чем отличалось от выражения физии ездока.
— И как это он только нас отыскал? — с восхищением прошептал Гришка.
О Ереме, гонце князя Всеволода, на Руси ходили целые легенды. Одни сказывали, что якобы видели его одновременно сразу в нескольких местах, другие толковали, что княжеский гонец имеет особо прирученного дятла, который и выслеживает для него разных ждущих весточку людей. Так или иначе, но обладал Ерема неким волшебным даром быстро отыскивать нужных князю дружинников аль купцов, аль какой другой необходимый люд..
— Стой, окаянная! — визгливо прокричал Ерема и, по обыкновению, пронесся мимо оторопелых княжеских племянников.
Окутанные с ног до головы клубами дорожной пыли, Гришка с Тихоном смачно чихнули и, проводив взглядом умчавшегося гонца, недоуменно переглянулись.
Через пару минут Ерема снова появился на дороге.
— Развернул! — радостно прокричал он дружинникам. — Развернул окаянную! Стой, кому говорю, сто-о-о-о-й!!! — Снова столб пыли.
Гришка с Тихоном бросились в сторону, и Ерема, грязно ругаясь, галопом промчался мимо, скрывшись в том же направлении, откуда и приехал.
— Чудны дела! — покачал головой Тихон, отряхивая пыль. — Может, и не к нам гонец спешил?
Тихон в ответ лишь пожал плечами.
Ерема снова возник на дороге где-то минут через десять. Гонец шел пешком, ведя под уздцы совершенно безумного вида взмыленную лошадь.
— Насилу остановил, — пожаловался он обомлевшим княжеским племянникам. — Раньше вот у меня скакун был — загляденье, Леденцом звали. А этот…
Ерема со злостью замахнулся на лошадь.
— Совершенно не слушается команд. Только два слова и знает: «сено» и «спать».
Остановившись рядом с дружинниками, Ерема порылся в седельной сумке и достал оттуда небольшой свернутый в трубочку кусок бересты.
— Вот это вам от князя Ясна Солнышка… — Гонец нетерпеливо протянул молодцам княжью весточку.
— Э… — смущенно замычали Гришка с Тихоном.
— Что, неграмотные? — смекнул Ерема.
— Да нет, грамоте учились, — ответил Тихон, — просто Николашкины каракули так просто с ходу не разберешь.
Гонец тяжело вздохнул и нараспев, зычно прочел:
— Повелеваю вам, двум обормотам, без малейших отлагательств исполнить мое второе указание: искать клятого летописца, что мое имя опозорил, чтоб ему пусто было!
— А как же… — начали было братья.
— Постскриптум, — зычно добавил Ерема.
— Что пост?.. — испугались дружинники.
— Енто по-заморски, — пояснил гонец. — Итак, постскриптум, дополнение то бишь. Лихо Одноглазое само из удела Сиверского сбежало, так что вам, охламонам, можно сказать, повезло. И подпись: князь Сиверский Всеволод.
— Фух, — вздохнули с облегчением дружинники. Как говорится, нет худа без добра.
* * *
Конечно, Степан понимал, что ввязались они с Муромцем в совершенно безнадежное дело: летописца сыскать. Как же, сыщешь ты его, коль ни имени не знаешь, ни места его проживания.
Но лиха беда начало. Стали Колупаев с Ильей встречный люд на дороге расспрашивать. Так, мол, и так, слыхали вы о таком, а ежели слыхали, то что? Но все сведения были обрывочные, разрозненные, противоречивые.
Кто говорил, что в Вологде этот летописец окопался, кто утверждал, что на Ижоре супостат проживает, труды лживые строчит.
Непонятно.
По одним сведениям, он монах, по другим — грек древний, по Руси на осле путешествующий.
Одним словом, темный лес и злые половцы!
— Так дело не пойдет! — решительно заявил Колупаев после того, как один крестьянин стал клясться да божиться, что сей летописец женщина.
Муромец даже за копье булатное схватился, так этот мерзавец ему надоел. Говорливый крестьянин попался на редкость.
Увидел копье и сбежал. Ну, туда ему, болезному, и дорога…
— И вправду мы так ничего не добьемся, — согласно кивнул Илья. — Совсем запутались. Нужен нам мудрый совет, не знаешь ли ты, Степан, у кого бы испросить?
Колупаев задумался.
Брехунов на Руси выше крыши княжеского терема. Никому доверия не было, особенно дровосекам. Все брешут. Даже князья, но у тех это профессиональное.
— Есть одно место, — наконец изрек кузнец, — но не знаю я, правда ли это, хотя попробовать стоит.
— Рассказывай! — решительно потребовал Муромец, и Степан рассказал…
* * *
До нужного места они добрались засветло.
На небольшом холме стояло гигантское изваяние, вернее, часть изваяния, а именно: громадная человеческая голова.
— Мне Кощей под пытками рассказывал, — шепотом сообщил Илье Колупаев, — и про место это, и про чудеса неслыханные.
— А может, соврал он?!! — усомнился Муромец.
— Под угрозой чесночной похлебки? — рассмеялся кузнец. — Я бы враз кровососа ею накормил, коль заметил бы, что врет мне все.
При ближайшем рассмотрении холм оказался песчаным, а голова…
— Ешки-матрешки!.. — прохрипел Муромец, изумленно тараща глаза. — Да она ведь живая!
— Конечно, живая! — подтвердил кузнец. — Это и есть Мудрая Голова!
Мудрая Голова, судя по всему, дремала.
Венчал ее дивной красоты боевой шлем. На лице Головы имелась буйная растительность: длинные усища и борода, полностью скрывавшая шею или то, что там у нее (Головы) от шеи осталось.
— Говорят, славный был витязь, — сообщил Степан. — Из народа велетней, проживающих на севере. Вот, забрел на Русь и головушку свою здесь сложил.
— Дык енто еще ухитриться надо! — покачал головой Муромец, дивясь диву дивному.
— Говорят, что его сам князь Змей Змеевич… того… — добавил Колупаев. — Одолел в равном бою.
— Чудно, — выдохнул Илья, рассматривая трепещущие ноздри обезглавленного великана.
Голова безмятежно дышала, ноздри с шумом засасывали в себя воздух и с таким же шумом выталкивали его наружу. Пахло от Мудрой Головы, как ни странно, медовухой.
«Хорошо, что повозку с Буцефалом мы оставили далеко отсюда, — подумал Степан, легонечко дергая Мудрую Голову за левый ус. — То-то конячка бы испужалась, удар Буцефалушку бы на месте и хватил!»
Главная причина, по которой богатыри оставили повозку в стороне, была в том, что к Мудрой Голове (как говаривал Кощей) следовало подбираться в полной тишине и не дай бог разбудить ее раньше времени. В противном случае голова начинала страшно ругаться и плевать в незваных гостей едкой слюной.
Ясное дело, не любил обезглавленный великан непрошеных гостей. От того, наверное, не любил, что те вопросов слишком много ему задавали. Вот и оборонялся, бедняга, как мог. А плевок такой громадины… страшно и подумать.
Мудрая Голова не просыпалась.
Кузнец дернул за ус сильнее.
Голова шевельнула бровями, подвигала мясистым носом и сладко зевнула.
— Если сейчас чихнет, — предупредил Колупаев, — то нам звездец.
Муромец тут же воткнул в песок длинное копье и крепко за него ухватился.
— Не поможет, — кисло усмехнулся Степан.
Но Мудрая Голова не чихнула.
Открыв правый глаз, она с неудовольствием уставилась на двух посмевших потревожить ее сон незнакомцев.
ГЛАВА 5
Мудрая Голова да Навьи колобки
— Тю! — сказал обезглавленный великан. — Опять эти полурослики, никакого спасу от вас, хоббитов, нету.
— Чего-чего? — переспросил Колупаев.
— Как ты нас, тыква тухлая, назвал?!! — грозно прорычал Илья Муромец.
Мудрая Голова тут же набрала в рот побольше слюны, но плюнуть все-таки не решилась. Уж больно близко богатыри находились. Плевок не только на них, но и на бороду наверняка попадет.
А что может быть хуже обслюнявленной бороды?
Ну, наверное, обслюнявленные усы.
— Мы к тебе за дельным советом пришли, — без обиняков объявил кузнец.
— Ну еще бы! — буркнула Мудрая Голова. — Вы за другим ко мне и не ходите. Нет чтобы просто поболтать о том о сем: о погоде, например, о делах государственных, о скором Общероссийском Вече.
— Кончай трепаться, — выкрикнул Муромец. — У нас времени мало! Будешь пустословить, правый глаз выколю!
И Илья зловеще потряс над головой булатным копьем.
— Ишь ты, — усмехнулась Голова, — не успел на холм забраться, как уже угрожает глаз выколоть. Уж не великий ли русский богатырь Илья Кретинович Муромец ко мне заявился?
— Он самый, — подтвердил Муромец, явно не обратив внимания на чудное отчество.
— А подвиги ты свои, значит, во сне совершал? — с еще большей издевкой поинтересовалась Мудрая Голова.
— Каком таком сне?
— Летархицком!
Илья сконфуженно притих.
— Значит, тебе известна наша беда? — спросил Колупаев, с недоверием поглядывая на лукавый прищур обезглавленного гиганта.
— Понятное дело, известна! — подтвердила Голова. — Мне вообще все известно, что в Руси вашей происходит. Недаром торчу на высоком холме — окрестности обозреваю, ушами слушаю, обо всем ведаю.
— А ну-ка… — ухмыльнулся Муромец, желая проверить хвастающегося великана. — Скажи-ка мне, любезный, что я ел давеча на обед?
— Чеснок с хлебом, — сразу же ответила Мудрая Голова и ехидно улыбнулась.
— Как же ты узнал-то об этом? — испугался Илья. — Наверное, по бороде, на которой крошки остались?
— Нет, — продолжал улыбаться великан, — не по бороде, носом почуял.
Кузнец с богатырем переглянулись. Однако силен их собеседник, видать, и впрямь обо всем ведает.
— Глупо нам теперь свой вопрос задавать, коль ты и так его уже заранее знаешь, — сказал Колупаев. — Спрошу лишь о том, намерен ли ты, великий витязь, нам советом помочь аль не намерен?
— Отчего же не намерен? — удивилась Мудрая Голова. — Ясен пень, что намерен! Это ведь мое основное предназначение — всяким дурням советы давать, а то бы вы тут на Руси без меня наделали дел.
— Но-но! — нахмурился Илья Муромец.
— Что ж, помогу вам, — невозмутимо продолжала Голова. — Но для начала вы должны будете меня как-нибудь развлечь. Это единственное мое условие. А то торчу тут, понимаете, один, задаром на вопросы всяким коротышкам отвечаю. Кстати, самый идиотский из всех вопросов, который мне часто задают, это «как меня зовут?». Ну, и еще один: «что я здесь, собственно, делаю?»
— И как же тебя зовут? — хором спросили богатыри.
— Ну вот. — Мудрая Голова поморщилась, словно раскусив нечто кислое. — Что ж, отвечу. Зовут меня Рюриком. Что я здесь делаю? Отдыхаю. Еще вопросы есть?
— Есть!
— Понятно, что есть, — улыбнулась Голова. — Вот развлечете меня, и я вам отвечу.
— Что?!! Может, нам тебе еще и сплясать? — удивился Муромец.
— А хоть бы и спляшите, коль смешно будет, отвечу вам на ваш вопрос.
— А в глаз копьем не хочешь?
— Не-а.
Нагл был обезглавленный великан до безобразия. Нагл и в этой своей наглости невероятно настойчив. Оттого, наверное, голову и потерял.
— А я могу спеть! — вдруг предложил Колупаев и, громко прокашлявшись, гнусаво завел: — Че-о-о-о-рный во-о-о-о-рон…
Илья Муромец в ужасе закрыл уши латными рукавицами, а Мудрая Голова, оторопело вытаращившись на кузнеца, грустно произнесла:
— Ты что, и впрямь дурак аль нарочно прикидываешься?
— Прикидываюсь, — перестав петь, честно ответил Степан.
— Я так и понял, — хмыкнул обезглавленный витязь. — Ладно, лопухи тьмутараканские, ответите на две мои загадки и разойдемся друзьями, не ответите… вам же хуже.
— А в глаз?.. — снова с готовностью предложил Илья.
Мудрая Голова щедрое предложение богатыря проигнорировала и, немного повращав глазами, задумчиво произнесла:
— Собрались в одном славном тереме добры молодцы и красны девицы праздник праздновать. Выпили славного вина, закусили заморскими сладостями, ну и… Отвечайте, что дальше-то было?
Богатыри призадумались.
— Позвали цыган с медведем и плясать начали, — предположил Колупаев.
— Неверно.
Илья Муромец поскреб под шлемом кудрявый затылок:
— Внезапно на избу напали половцы! — радостно ответил он.
— Нет.
— Ну, тогда… — Степан пощипал бороду, — в грех все коллективно впали. Хотя за такие дела у нас на Руси…
— Тепло, но не совсем верно, — грустно вздохнула Мудрая Голова. — Что ж, отвечу я. Выпили красны девицы и добры молодцы медку и стали вскоре добрыми девицами и красными молодцами.
Муромец с кузнецом басом заржали.
Однако этот безголовый, похоже, был отличным парнем.
— Давай, кочерыжка, задавай вторую загадку! — продолжая смеяться, потребовал Илья.
Мудрая Голова снова вздохнула:
— Поймал, значит, дед золотую рыбку и выпросил у нее для себя бессмертие. Затем пошел в лес и что-то там сделал. Итак, отвечайте, что сделал в лесу дед?
— По малой нужде сходил, — особо не раздумывая, ляпнул Муромец, за что получил от Колупаева мощный тычок под ребра.
— Не пошлить! — пригрозила Голова. Кузнец запустил руку в бороду:
— Старик нашел в лесу медведя и голыми руками его задушил. Он-то в отличие от косолапого бессмертен!
— Ну да, как же! Неверен твой ответ.
— Ну, тогда дед на березе повесился!
— С чего бы это?!! — оторопел обезглавленный великан.
— Так ведь расейский человек, когда у него все есть, сразу вешаться идет, — пояснил Степан. — С жиряки, значит. Вон, вспомни пиита ентого, как же там его… Свизана Ясеня! Все ведь было: бабы, слава, выпивки сколько влезет, ан нет, повесился болезный и прощальную записку на бересте собственной кровушкой написал: так, мол, и так, достало все, прощайте, други.
— Э… нет… — протянул обезглавленный витязь, — неувязочка…
— Где это неувязочка?
— Где-где, на бороде!
Колупаев испуганно ощупал свою бороду, но с бородой, слава лешему, все было в порядке. Просто мудрая кочерыжка, видно, так шутила.
— Старик-то бессмертие от золотой рыбки получил! — стала разъяснять Голова. — Как же это он повесился? Это все равно что колобку голову отрубить.
— Или тебе, — вставил Муромец, и богатыри снова расхохотались.
— Дровосеки вы, а не витязи! — разозлился великан. — Так уж и быть, за вас отвечу. Значит, выпросил старик бессмертие и в лес подался. Вышел на опушку и ехидно так спрашивает: «Кукушка, а кукушка, сколько лет мне, старому, жить осталось?!!»
Муромец с Колупаевым со смеха покатились по земле, держась за животы. Со стороны сцена выглядела на редкость забавно. Не смешно было лишь Мудрой Голове.
— Ладно, надоели! — раздраженно гаркнула она. — Дам вам совет, и проваливайте.
Богатыри, тут же успокоившись, навострили уши.
— Где летописец ентот прячется, даже я не ведаю, — продолжала Голова. — Опасная он личность, непонятная. По Руси вот шныряет, гадости обо всех пишет. Меня вот тоже обидел. М-да. Идите-ка вы, братцы, к колдуну расейскому, прославленному Емельяну Великому. Все. Пошли отсюдова! Спать буду.
И, закрыв глаза, Мудрая Голова демонстративно захрапела.
— А где же мы найдем-то его, колдуна энтого?!! — потрясая кулаками, в отчаянии возопил Колупаев.
— В граде Новгороде, — сквозь сон пробурчал обезглавленный витязь, после чего захрапел пуще прежнего.
— Значит, едем в Новгород! — твердо решил кузнец, заправляя в штанцы льняную рубаху.
— Далековато будет, — задумчиво протянул Муромец. — Опасные земли преминем, в гиблых местах побываем.
— Не впервой, — отмахнулся от богатыря Степан.
— Кому-то, может, и не впервой, — недовольно проворчал Илья. — А кое-кто дальше Мурома и земель-то русских не видал.
— Ничего, теперь увидишь, — ответил Колупаев, осторожно спускаясь с песчаного холма.
— Эх, что-то неохота мне путешествовать. — Муромец с досадой почесал древком копья широкую спину.
Но слово, как говорится, не воробей: вылетит — не воротишь. Раз пообещал кузнецу правду-матку добыть, значит, так и делай.
Данное витязем слово на Руси нерушимо.
Хотя какой с него витязь, с Муромца-то…
МАЛЫЙ ОТРЫВОК ИЗ «ПОВЕСТИ БЫЛИННЫХ ЛЕТ» НЕИЗВЕСТНОГО ЛЕТОПИСЦА
Нашествие Навьих колобков
… Колобки шли с севера, со стороны Чертовых Куличков. Гиблое то место было, Кулички эти. Сколько всякой пакости на Русь оттудова сыпалось… не счесть числа.
Колобки катились сплошной ордой. Пыль подняли… аки туман вокруг вдруг встал. Крестьянский люд по погребам попрятался, кое-кто костры разжег, но многих все же сгубила нечистая сила.
Поначалу колобки были просто круглыми кусками теста, но по мере приближения к великому граду Киеву становились они кулебяками с мясом. Хе-хе…
Зубищи у годовалого колобка о-го-го! Глазищи, как у волков во тьме, красным огнем сверкают. Жуть, да и только…
А вот мужики в Тьмутаракани не растерялись, повязали на ноги старые онучи, тем и спаслись. Колобки от них как от чумы какой шарахались.
Вот с тех пор и придумали тьмутараканчане игру забавную популярную и обозвали ее хутболом или, проще говоря, игра называлась «Гонять Лысого».
Обширная поляна, в двух ее концах молоденькие березки с натянутыми на ветви рыбачьими неводами. Игроки по дюжине остолопов с каждой стороны, ну, и сам Лысый, колобок значит, но не настоящий, понятно, а из каучука греческого, редкого. Загонишь несколько раз Лысого за березки супротивника, вот и вся игра, выиграл, значит.
Повезло Тьмутаракани. Другие же земли расейские пострадали нещадно от нашествия полчища окаянного…
Дошли Навьи колобки до самого до града Киева, праматери всех расейских городов. Правил в то время Киевом князь Дурила, что из хохлов задунайских вусатых.
Взяли в осаду град Киев колобки и стали ходы под городом копать, прорываться. Казаки Дурилы, понятное дело, растерялись. Оселедцы на пальцы накрутили и сало принялись со страху немерено лопать. Как с Навьими колобками воевать, слыхом не слыхивали.
Голову колобку не отрубишь, на дереве его не повесишь, на кол же колобка сажать… токмо кур смешить. Дивная зверюга, колдовская!
Решил схитрить Дурила, недаром хохлом был. Объявил князь, мол, град Киев отдаст тому, кто Русь-матушку от напасти окаянной избавит.
Но все великие богатыри тогда заняты были. Микула Селянинович очередного Змея Горыныча в Брянских лесах тиранил. Никита Кожемяка в запой глубокий ушел. Гол Воянский Ивана Сусанина искал, что поляков давеча погубил, в лес темный зимой завел и Избе-Оборотню скормил. Усыня с Горыней у эллинов отдыхали в гостях, у героя греческого Херакла. Дубыня женился, не до колобков ему было, так что… Один лишь богатырь на зов князя Дурилы откликнулся — Иван Тугарин купеческий сын. Был он славен своим завидным аппетитом да любовью большой к пирогам всяким да булочкам.
Вышел он один на один с колобками, в правой руке держа нож великий, а в левой бутыль с первачом на закуску. Дрогнули колобки, когда этого пузатого обжору увидали. Ясно им стало — не одолеть богатыря гурмана, и стали они назад в Чертовы Кулички откатываться… (В этом месте на рукописи имеется огромная клякса от пролитого летописцем на бересту меда).
Но Иван дураком оказался редкостным.
Взял у князя славного коня и кинулся колобков преследовать.
Больше его с тех пор и не видывали.
Одни говаривают, что он от обжорства в Чертовых Куличках помер, другие, что он Навьим колобком, внутри которого был крестьянский лапоть, подавился. Но я думаю, что богатыря того сам князь Дурила и порешил отравленным вареником, дабы Киев леший знает кому не отдавать.
Вот один раз князь Дурила отправился в поход за свежим салом и…
В этом месте кусок рукописи обрывается.
* * *
— Вот она, репа тухлая, слюнявая, — зло прошипел Тихон, тыча пальцем в невысокий песчаный холм.
Гришка осторожно раздвинул кустарник, присмотрелся и, сокрушенно покачав головой, отполз назад.
— Что, спит? — с надеждой спросил Тихон.
— Нет, не спит, — буркнул Гришка, потирая оцарапанное о сухие ветви ухо.
— А что делает?
— В ворон плюет, а они ей на шлем гадят.
— Да… енто надолго.
— Я тоже так думаю!
Подбираться к Мудрой Голове, пока она не заснула, чистое безумие. Хотя ночевать у песчаного холма тоже особо не хотелось. Знающий люд такое об этом месте сказывал! И что мертвецы после полуночи здесь из песка восстают, ефиопский кофий пьют и зловеще воют на луну. И что ведьмы шабаш иногда со стриптизом устраивают, обезглавленному витязю спать мешают. Кто его знает? Может, и врут мерзавцы.
А ежели не врут?
— У меня идея! — вдруг встрепенулся Тихон.
— Нет, не годится, — покачал головой Гришка, уныло жуя чахлую травинку.
— Но ты ведь даже не знаешь, что я придумал? — в отчаянии возразил дружинник.
— Не важно. — Гришка выплюнул травинку и сладко зевнул. — Все, что ты придумываешь, мне заранее не нравится.
— Да по какому праву?!!
— По праву старшого брата!
— Да ты старше меня всего-то на десять минут!!!
— Все одно.
Расправившись с воронами, Мудрая Голова вроде как прикорнула, хотя уверенным в этом точно было нельзя. Кто его знает, а вдруг придуривается великан? Специально придуривается, дабы плюнуть внезапно исподтишка. Коварен этот безобразник до неприличия. От безделья готов даже себя родимого оплевать, о чем неоднократно упоминалось во всяческих слухах. Вот нет ворон или кого другого живого, Голова по сторонам позыркает, носом пошевелит — никого вроде. Так наберет в рот побольше слюны и себе на шлем вверх плюнет. Какое-никакое, а развлечение. Способствует, между прочим, мыслительной деятельности и говорит в пользу того, что Мудрая Голова не лишена философского склада ума.
— Ну что, пошли? — наконец предложил Тихон, не выносивший всяческих томительных ожиданий.
— Погодь…
Гришка снова выглянул из кустов. Мудрая Голова вроде как дремала. Вроде как. Ох, и не нравилось княжескому племяннику это «вроде как». Поди разберись, спит супостат на самом деле иль голову братьям морочит.
— Надобно замаскироваться! — наконец принял решение Григорий.
— Как?
— Да вот зелеными ветками.
— Наломать, что ли?
— Угу!
Стараясь поменьше шуметь, братья наломали зеленых веток и, сделав два пучка, расправили их у себя над головами. Затем переглянулись и медленно поползли к песчаному холму…
Ползти по песку было неудобно, но ничего не поделаешь, временные трудности можно и перетерпеть.
Благополучно вползли на холм. Выражение лица Мудрой Головы не менялось. Хороший знак. Или плохой?
— Вроде как и впрямь спит, — прошептал Тихон.
— Тс-с-с-с… — зашипел Гришка и показал брату на голову.
В смысле на свою, а не на поверженного великана.
До так называемой «мертвой зоны» было всего ничего, когда Мудрая Голова проснулась. Дружинники замерли на четвереньках и, если это было возможно, закопались бы своими пустыми головами в песок.
Обезглавленный богатырь шумно вздохнул.
— Кустики, — задумчиво пробасил он. — А раньше вроде как их здесь не было. Сколько же я продремал?!!
По всему выходило, что немало. Листья на кустах за это время успели не только распуститься, но и пожухнуть, даром что не опали.
Руки у Тихона от страха задрожали, соответственно затряслись и ветви его маскировки.
— Эгэ-э-э-э… — протянула Мудрая Голова и хитро прищурилась.
— Бежи-и-и-и-м!!! — прокричал Гришка, и дружинники на полусогнутых бросились вперед.
Обезглавленный великан радостно захихикал и метко плюнул в Григория.
Княжеского племянника спасла маскировка, отважно принявшая на себя большую часть гадости. Голова приготовилась для повторного залпа, но добры молодцы уже были вне обстрела в той самой «мертвой зоне».
— А все ты! — орал частично оплеванный Гришка, пиная в зад сапогом по-прежнему стоявшего на четвереньках брата. — И так сызмальства! Ты чего-нибудь натворишь, а достается мне, старшому. У-у-у-у… Вражина!
— Никак братья ко мне пожаловали?!! — ухмыльнулась Мудрая Голова. — Злой старшой и робкий меньшой. Богат день сегодняшний на вопрошающих. Ну а вам, обалдуям княжеским, чего от меня надобно?
— Будто ты и сам не знаешь! — огрызнулся Гришка, продолжая тузить младшего братца.
— Да знаю, конечно, — хмыкнул великан. — Летописца ищете. Того, что Всеволода Буй-туром обозвал. М-да, приклеилось прозвише. Народ расейский всякие клички страсть как любит.
Прекратив пинать брата, Гришка с ненавистью посмотрел на Мудрую Голову.
— Ладно, ты, бурдюк с требухой, отвечай, где летописца ентого сыскать. Нам некогда, мы на службе. Чай уже темнеть начало.
— Ага, боитесь, значит, темноты?!!
— Ничего мы не боимся, — кичливо выкрикнул Гришка. — И тебя, пенек доисторический, в особенности.
— Ну, в таком случае, — вздохнул великан, — с ответом я могу и до утра подождать.
Дружинники переглянулись. Тихон судорожно сглотнул и снова, как и несколько минут назад, испуганно затрясся.
— Ага! — обрадовалась Мудрая Голова. — Небось слыхивали о месте этом истории чудные, зловещие. Хороши, однако, у Всеволода дружинники, даром что племянники родные. А то давно бы он из вас, лоботрясов, дровосеков сделал. Послал бы на вырубку, там бы и загнулись.
— Отвечай давай!. — грозно насупился Гришка.
— А то что будет? — ухмыльнулся витязь.
— Глаз выбью!
— И этот туда же!
— Что, не веришь, котелок плешивый?!! — зловеще спросил Гришка и достал из-за пазухи заранее припасенный булыжник.
Мудрая Голова колебалась:
— Отгадаете две загадки, отвечу.
Дружинники одновременно вздохнули. Не поймешь, не то с облегчением, не то от отчаяния.
— Задавай!
Великан призадумался.
Две свои любимые загадки он уже сегодня другим дуракам загадывал. М-да, докучливые эти полурослики, как вороны. Увидят что большое и блестящее, так и норовят сверху нагадить. О покое с такими соседями можно только мечтать.
— Поймала бабка золотую рыбку, — так начал обезглавленный витязь, сладко при этом зевая. — Рыбка ей и говорит: «Ну че тебе надобно, карга старая?» Ну, та, дура, и решила утраченную мужскую силу старику вернуть и, значит, так отвечает золотой рыбке: «Хочу, понимаешь, чтобы дед мой мог выполнять свои самые сокровенные желания каждый день!»
