— Ага! — обрадовался Аякс. — Значит, не все олимпийцы пропали.
— Значит, не все, — грустно согласился Софоклюс, — но большинство.
— Это что ж теперь будет? — ужаснулся Агамемнон.
— Да ничего не будет. — Историк беззаботно зевнул. — Новые боги появятся.
— Это как?
— А вот поживем — увидим. Помолчали.
Легкий приморский ветерок разносил над берегом тяжелый смрад горящих папоротников.
— У вас в костре кто-то умер? — задал Софоклюс мучивший его последние полчаса вопрос.
Собственно, он и пришел-то к костру героев, чтобы это у них выяснить.
— Да, — гордо кивнул Аякс, — там умер поэт. Но вскоре он снова возродится из пепла, и его дух воспарит к далеким вершинам Парнаса.
— Эка тебя, приятель, занесло. — Историк хитро ухмыльнулся. — Записать твой словесный перл, что ли? Эх, было бы у меня время, рассказал бы я вам, как я с Гераклом по Греции путешествовал, подвиги его знаменитые на дощечки записывал. Вот была героическая эпоха, не то что сейчас… Но вижу, вы уплывать от нас собрались?
Софоклюс осторожно покосился на болтающийся на морских волнах плот, для надежности привязанный веревкой к правой ноге Аякса.
— Так и есть, — кивнул Агамемнон. — Если великий Рок того захочет, уплывем завтра вечером к сатировой матери, как можно дальше от этого проклятого нарыва на теле Аттики.
— Так уж и нарыва? — противно рассмеялся историк. — Видеть во всем зло ошибочно. Кто знает, может, слава об острове Лесбос дойдет до самых дальних наших потомков и через тысячу лет, а имена таких греческих героев, как царь Агамемнон и Аякс, сын Оилея, сотрутся, погребенные под пылью веков.
Аякс с Агамемноном снова переглянулись.
— Эй, вы чего? — испуганно прохрипел историк, но было поздно.
Аякс мгновенно сграбастал худого старикашку своими могучими ручищами, секунда — и Софоклюс, получив под зад громадной сандалией, улетел в соседние кусты, как раз туда, где прятались сумасшедшие фемины. Раздался женский визг и приглушенный отборный (древнегреческий) мат историка.
Агамемнон с Аяксом, схватившись за животы, издевательски заржали.
Густые кусты затрепетали, и из них показалась всклокоченная козлиная бороденка Софоклюса. Бороденка стояла дыбом и при этом гневно тряслась от обиды вместе с хозяином.
— Ну вы у меня еще получите! — противно завизжал историк. — А я еще, дурак старый, думал вам в своей «Великой истории» по главе уделить. У-у-у-у… сатирово племя. Теперь в моей книге вашими именами будут называться греческие отхожие места. Учтите, потомки будут учить историю по моим книгам, да, именно по моим…
Аякс невозмутимо подобрал с земли увесистый камень, и всклокоченная бороденка Софоклюса мгновенно исчезла.
— Фальсификатор проклятый, — сжав кулаки, зло прошептал Агамемнон.
— Да не принимай ты это все так близко к сердцу, — добродушно пробасил Аякс, щедро подкла-дывая в дымящий костер сухого папоротника. — Завтра в это же время мы будем далеко отсюда.
— Знаешь, я очень на это надеюсь, — проворчал Агамемнон, с тревогой вглядываясь в фаллосообразную тень над горизонтом.
Слава Зевсу, ночь прошла спокойно.
Воинственные фемины так и не решились напасть на отщепенцев. Ободренные этим, Агамемнон и Аякс с первыми лучами солнца принялись прилаживать к своему плоту парус.
Парус был сшит лично Агамемноном из набедренных повязок одичавших героев. Свой срам они
прикрывали теперь преимущественно фиговыми листочками, которые были намного удобней набедренных повязок. Пока догонишь понравившуюся даму, пока завалишь ее куда-нибудь в кусты, пока размотаешь эту сатирову повязку… так и всякое желание может пропасть. А тут сорвал легким движением руки фиговый листочек — и в бой…
В обломках корабля отщепенцам посчастливилось отыскать практически целое, не сгнившее весло, которое и стало удобным рулем для их ненадежного плавательного средства.
— Ох, чует мое сердце, перевернемся мы, — скептически заявил Агамемнон, недовольно рассматривая готовый плот.
— Не бойся, дружище, — весело рассмеялся Аякс, — я сочиню небольшую элегию и посвящу ее Посейдону. Море будет спокойным, а ветер попутным.
— Ну-ну… — Агамемнон в замешательстве поскреб бороду. — Как бы Посейдон после твоей элегии нас не потопил прямо у берега.
— Да нет никакого Посейдона, — нагло прокричал появившийся из густых зарослей Софоклюс. — Можешь, Аякс, не стараться, твоя элегия будет богам до фени.
— Ты, кажется, собирался назвать нашими именами отхожие места? — недружелюбно напомнил историку Агамемнон.
— Я передумал, — улыбнулся Софоклюс, подойдя к уже спущенному на воду плоту, — решил вот вас проводить, а то на острове ни одной сволочи это в голову не придет. Благодарите судьбу, что я незлопамятен. Кстати, я решил оказать вам небольшую услугу.
— Чего?!! — удивился Аякс, уже измысливши первую строчку своего нового стихотворения.
— Я поговорил с восточным ветром Эвром, он быстро домчит ваш плот куда надо. Вот такой я, Софоклюс, загадочный человек.
Герои недоверчиво посмотрели на историка, поступки которого были столь же противоречивы, как и его сочинения.
— Ну что ж, спасибо тебе, если правду говоришь, — пробасил Аякс, куском угля выводя на парусе какие-то кошмарные каракули. — Вот послушайте…
Герой прокашлялся:
Владыка моря Посейдон,
Могучий повелитель он.
На дне морском его чертоги,
Кому угодно обломает Колебатель роги…
— О великий Тартар, снова началось, — тихо простонал Агамемнон.
— Да, — обрадованно заявил Аякс, — ко мне наконец-то вернулся поэтический дар. Поэт было умер, но тут же воскрес.
— Да он в тебе даже не рождался, — противно захихикал Софоклюс. — Подобной бездарщины я отродясь не слышал, и именно поэтому, мой друг, тебя ждет бешеная популярность. Уверен, твои элегии уже распевают моряки во всех питейных заведениях Аттики.
Первая часть тирады историка Аяксу очень не понравилась, и он уже примерился открутить наглецу голову, но вот слова по поводу популярности могучему герою пришлись по душе, и он решил отложить убийство Софоклюса на потом.
— Ты бы лучше что-нибудь этакое про Эвра сочинил, — посоветовал историк, — из четырех строк, не больше…
Аякс призадумался.
В последнее время он стал это делать уж слишком часто, и голова порою не выдерживала и сопротивлялась, отвечая мыслителю тупой болью в затылке.
— А сатир ее побери, — Аякс скривился, тряхнув черепушкой, — снова эта проклятая мигрень.
— Ты бы шлем свой медный снял, — посоветовал Софоклюс, — глядишь и боль пройдет.
— А он не может, — басом заржал Агамемнон.
— Как это не может? — опешил историк.
— А вот так. После того как ему под стенами Трои кто-то копьем по башке дал, шлем не снимается.
— Да не копьем, не копьем, не надо врать, — сразу же обиделся Аякс. — Это случилось, когда я головой с разбега стену пробил. Ну, когда стало известно, что Зевс Илион изничтожит.
— Да, дела, — кивнул Софоклюс, — наверное, котелок теперь у тебя с трудом варит, то-то я смотрю, ты стихи стал сочинять.
— А что такое?! — взвился Аякс. — Чем тебе не нравятся мои стихи? Сам-то небось и рифму придумать не можешь. А ну-ка подбери мне рифму к слову «историк».
— Ну… э… э… — Софоклюс замялся.
— Алкоголик, — быстро выпалил Агамемнон. — Чудесная рифма и по форме, и по содержанию.
Но Софоклюс совсем не обиделся, он лишь записал что-то на своей верной вощаной дощечке.
«Наверное, снова решил назвать нашими именами отхожие места», — подумал Агамемнон.
А Аякс достал из-за пазухи чудом сохранившийся у него в целости и сохранности бараний рог (??? — Авт.).
Умудренный горьким опытом, Агамемнон поспешно заткнул пальцами уши.
Набрав в могучую грудь как можно больше воздуха, Аякс торжественно затрубил. У не ожидавшего подобной звуковой атаки Софоклюса глаза чуть не вылезли из орбит. Оттрубив, могучий герой прочитал первые две строчки только что сочиненного стихотворения, посвященного восточному ветру Эвру.
Звучало все приблизительно так:
Он Эвр, могучий ветер!
Сильнее всех на свете…
Справившись с гулом в ушах, Софоклюс поспешно записал гениальные строчки на свою вощаную дощечку.
— Что ты делаешь? — удивился Агамемнон. — Зачем тебе этот бре… то есть стихи?
— Я вставлю их в одну из глав своей книги! — гордо ответил историк. — Называться эта глава будет «Патологический идиотизм».
— Как? — переспросил Аякс. — Патологический империзм?
— Именно, — подтвердил Софоклюс, осторожно отодвигаясь от могучего героя.
Железная птица Дедала медленно везла солнце к краю горизонта. Близился вечер. (Что-то уж больно подозрительно быстро близился. — Авт.)
— Ну что ж, — вздохнул Агамемнон, — все вышло так, как мы и планировали. Плот построен, на воду спущен. Пока что всемогущий Рок на нашей стороне.
— Ох и беспокоит же меня этот фаллос летающий, — вдруг ни с того ни с сего заявил Софоклюс.
И греки дружно посмотрели на парящий далеко в небе Олимп.
— Где же эти новые бессмертные боги? Отчего с Летающего острова носа никто не кажет? Не к добру это, ох и не к добру…
Но что еще оставалось нашим героям, кроме как недоуменно пожать плечами?
Софоклюс был историком, человеком с масштабным полетом мысли, человеком космоса, гражданином Вселенной. Его не интересовали мелочи ничтожного смертного бытия. Его взгляд был всегда устремлен в будущее, к далеким потомкам, к которым уже летело каждое слово, выведенное им на податливом воске острой палочкой. Его всегда интересовали события общемирового масштаба. Куда там до него Агамемнону с Аяксом…
Ну висит в небе другой Летающий остров, ну и что с того?
Какая разница, как верховного бога зовут, Зевс там или Псевс? Главное, чтобы он был и за деяниями смертных сверху следил, а все остальное ерунда.
Вот если бы Олимп насовсем в небе исчез, то тогда да, полный звездец Греции бы и настал. Ведь в постоянном страхе держали бессмертные боги народ греческий, а как не станет этого страха, так знаменитой народной демократии и день после этого не просуществовать. (Ну и бред! — Редактор.)
Эх, мыслишки, мыслишки…
— Нарекаю сие судно «Клитемнестрой»! — торжественно пропел Аякс, разбивая о край плота пустую амфору из-под вина.
Софоклюс дурашливо зааплодировал. — Теперь мы точно перевернемся, — горестно прошептал Агамемнон.
Глава 2
В ПУТЬ
В дальний путь отплыли наши герои, не подозревая о тех опасных приключениях, которые ждали их впереди. Да даже если б и знали, какие капканы расставил им всемогущий Рок, думается, свое решение покинуть остров Лесбос они вряд ли изменили бы.
Оставив историка Софоклюса на берегу махать вслед отплывающему плоту белым платочком, великие греческие герои без труда поймали восточный ветер. Однако, куда точно нужно плыть, Агамемнон не знал.
— М-да, — задумчиво протянул Аякс, стоявший у руля, — не подумали мы об этом, когда остров покидали. В какую же сторону плыть?
— Я морскому делу не обучался, — растерянно отвечал Агамемнон, стараясь держаться как можно ближе к мачте их ненадежного судна. — Сатир его знает, в какой стороне моя родина.
— Может, Эвр ведает, — тихо предположил Аякс, глядя на вздувшийся пузырем парус.
— Что?
— Говорю, может, Эвр ведает, в какой стороне твоя земля лежит. Все-таки он бог ветра, а ветер, он где только не гуляет.
— Да как же мы с ним поговорим, он ведь везде и нигде одновременно!
— Э… приятель, плохо ты знаешь ветер, — усмехнулся Аякс. — Сейчас я прочту небольшое стихотворение в его честь, и он непременно объявится, чтобы поблагодарить меня.
— Весьма сомнительно, — скептически отозвался Агамемнон, — но ты попробуй.
Аякс прокашлялся и нараспев прочитал:
Эвр, могучий ветер, Сильней он всех на свете! Не даст соврать великий Крон, На Зевса трон все метит он! Эффект был просто потрясающий. Парус плота мгновенно обвис, а из воздуха возник мощный кулак, который, не теряя драгоценного времени, заехал Аяксу прямо в правое ухо.
Могучий герой охнул и грузно осел на край плота. Медный шлем на его голове стал выглядеть слегка скособоченным, и Агамемнон подумал, что снять его теперь можно только вместе с головой Аякса.
Затем воздух рядом с мачтой сгустился, и на плоту возник здоровый белобородый мужик в струящихся туманных одеяниях.
— Вы что, совсем обалдели, придурки? — яростно взревел бог ветра.
— Эт-т-т-то в-в-вы н-н-нам? — слегка заикаясь, спросил Агамемнон.
— Нет, — рявкнул Эвр, — не вам, а летучим рыбам… И восточный ветер зловеще рассмеялся.
— Тебе не понравилось мое стихотворение? — удивился приходящий в себя Аякс.
— Не понравилось? — прорычал бог ветра. — Да оно меня просто взбесило!
— Что ж так?
— Вижу, я разговариваю с полными кретинами, — тяжело вздохнул Эвр. — Ладно, сейчас объясню… Твое стихотворение, дружок, носит оскорбительно заговорщицкий характер…
— Но…
— Не перебивай старших.,. Как в твою баранью башку вообще могла прийти мысль, что я мечу на трон самого Зевса?
— Но это вышло случайно, — возразил Аякс, — во всем виновата рифма. Ведь имя «Крон» очень здорово рифмуется со словом «он»..
— Дурень, ты пишешь политически опасные стихи, — прошептал восточный ветер, — и, главное, когда? В эпоху великих политических перемен!
— Что это ты имеешь в виду? — встрепенулся Агамемнон. — Нам уже плел нечто подобное Софоклюс.
— А… Софоклюс… — Бог ветра нахмурился. — Он, кстати, просил меня за вас, балбесов. Помоги, мол, дуракам суши достичь. Ну а вы чем занимаетесь, вместо того чтобы спокойно следить за звездным небом? Политической сатирой увлеклись, да?
— Ну я же сказал, это вышло случайно, — набычился Аякс.
— Случайно, — передразнил его Эвр. — А вы знаете, что прежних богов на Олимпе больше нет, что их место заняли другие бессмертные?
— Как это нет? — хором переспросили Аякс с Агамемноном.
— А вот так. — Восточный ветер многозначительно пошевелил кустистыми бровями, которые у него почему-то были рыжего цвета, и это при совершенно белой бороде. — Нет больше ни Зевса, ни Посейдона, ни прочих олимпийцев. Сменилась команда, вот так-то!
— А куда же они все делись?
— Не вашего ума дело, — довольно резко ответил бог ветра. — Теперь на Олимпе новые боги. Правда, я их еще не видел, да и особого желания общаться с ними у меня нет, но ваши идиотские стишки в данной ситуации абсолютно неуместны. Вы что, хотите замарать мое честное имя?
Великие герои быстро замотали головами. Нет, мол, не хотим.
— Тогда какого сатира?
— Мы не знали, как тебя вызвать, — начал оправдываться Агамемнон, — дабы поговорить.
— О чем?
— Дело в том, что я не знаю, в какой стороне лежит моя родина.
— Ну и? — Эвр явно терял терпение.
— Ты не мог бы нас туда… э… э… доставить. Восточный ветер снова громоподобно рассмеялся:
— Это как, интересно? Может быть, по воздуху?
— Почему же по воздуху? — возразил Аякс. — Наполни наши паруса ветром и доставь, куда просим. Или ты не знаешь, где родина Агамемнона?
— Знать-то я знаю, — ответил Эвр, — но за каким таким сатиром я обязан вам помогать?
— За таким сатиром, — ласково произнес Агамемнон, — что в противном случае Аякс наваяет о тебе такую поэму, что новые боги, даже не выясняя подробностей, низвергнут тебя в Тартар. Правда, Аякс?
— Угу, — серьезно кивнул могучий герой, — я даже уже придумал начало этой поэмы… сейчас… как же там…
Был Эвр великий подлый заговорщик, Решил однажды ветер Зевса погубить…
— ДОСТАТОЧНО!!! — заорал бог ветра. — Немедленно ЗАТКНИСЬ!
И он с опаской посмотрел на темнеющий далеко в небе силуэт Олимпа.
Аякс послушно замолчал, ибо добавить к только что сочиненным строчкам ему было решительно нечего. Слово «погубить» рифмовалось со словом «грубить», а иное сравнение в голову могучего героя никак не приходило.
— Ладно, — наконец согласился Эвр, хотя было видно, что не по душе ему согласие это, — домчу вас с ветерком… ха-ха… как я здорово сострил!
— А можно вопрос? — подал голос Агамемнон. — Про новых богов?
— Валяй.
— А почему они с Олимпа носа не кажут, к грекам не являются?
— Ну… — Похоже, восточный ветер и сам не раз задавал себе этот вопрос. — По-видимому, готовят они, как сказал бы Софоклюс, новый исторический виток в Аттике.
— Демографический взрыв? — предположил любвеобильный Аякс.
— Да нет, кое-чего похуже. Я и сам не пойму. Думаю, новая империя на месте Греции возникнет или где-то рядом. Так сказать, преемница вашей культуры… М-да… больше мне сообщить по этому поводу нечего.
— Спасибо и на том, — поблагодарили герои, и восточный ветер исчез.
— А здорово он тебе в ухо заехал, — усмехнулся Агамемнон.
Это был просто-таки уникальный случай, достойный подробной записи в «Великой истории» Софоклюса.
Чтобы кто-то врезал Аяксу и остался безнаказанным?
Невероятно!
Могучий герой ничего не ответил приятелю, однако по глазам его было видно, что затаил он злобу на Эвра, сильно затаил.
«Ну да ладно, — подумал Агамемнон, — все равно, расскажи я кому об этом, в жизни мне не поверят».
Все-таки сдержал свое слово восточный ветер (что само по себе довольно странно. —Авт.). Быстро побежал легкий плот по морским волнам в сторону, как надеялся Агамемнон, его родины. Но не очень-то и горел желанием великий царь возвращаться домой.
Клитемнестра, конечно, не Пенелопа, замуж вряд ли в отсутствие мужа повторно выйдет, но пакость какую-нибудь отмочить она ой как способна. Агамемнон даже не знал, что и предположить. То, что его женушка давно любовников себе завела, ему было известно еще до Троянской войны.
Агамемнон особо по этому поводу не возникал, мечтая застать «голубков» за делом и прирезать обоих на месте. (Все в соответствии с древнегреческими законами. — Авт.) Но осторожная женушка ни разу не предоставила ему такого удобного шанса избавиться от нее. Знала, образина поганая, что в этом случае Агамемнону за содеянное преступление ничего грозить не будет. Общеизвестно, что олимпийцы обманутых мужей очень любят. Ведь на Олимпе каждый второй (включая Зевса) рогоносец.
Агамемнон примерно догадывался, на какие ухищрения шла его благоверная, чтоб ее не застукали на горячем. До него все доходило с большим опозданием, когда хитроумная женушка уже меняла несколько поднадоевший способ адюльтера.
Так, однажды к ним во дворец приехала погостить племянница Клитемнестры и целый месяц жила рядом с покоями супругов в самой ближней гостевой комнате. Агамемнон тогда все недоумевал, почему у этой племянницы такие широкие плечи и кривые волосатые ноги. Да и звали девушку как-то странно — Эгисф.
Ну да ладно, всякие имена бывают. Лишь через два месяца, когда волосатая племянница отбыла восвояси, до туго думающего Агамемнона наконец дошло, что это был самый настоящий мужик. Сколько раз царь замечал, что «девушка» постоянно держит поднятой плюшевую сидушку на горшке в туалете (интересно, а что Агамемнон в ее туалете делал? — Авт.), однако тогда он не придал этой странности особого значения.
А удивительный слуга, который одно время прислуживал Клитемнестре в ванной комнате?
Царица представила его мужу как бедного двенадцатилетнего сиротку с острова Крит, который «будет тереть мне пемзой спинку. Правда он очень мил, любимый?». Двенадцатилетний сиротка действительно был очень мил. Особенно Агамемнона впечатлила густая борода и глубокий шрам от меча на правой щеке обездоленного ребенка.
Когда ровно через неделю дитятко сбежало из дворца, прихватив с собой часть царской казны, Агамемнон не очень удивился. Беспризорник есть беспризорник. Но когда царские гвардейцы изловили трудного подростка, то оказалось, что это пятидесятидвухлетний пират из Беотии, которого солдаты, особо не задумываясь, и повесили на финиковой пальме прямо напротив окон Клитемнестры.
Агамемнон с горечью тогда констатировал, что упустил очередной великолепный случай поквитаться с супругой и стать наконец вдовцом. О Зевс, ведь ему нужно было всего ничего — застукать любовничков в постели… или в ванной, или на колонне, да где угодно, но они должны были непременно быть вместе и заниматься при этом любовью. М-да.
С такими мыслями возвращаться домой было, мягко выражаясь, глупо. Но ничего не поделаешь. Как говорится: назвался Одиссеем — полезай в пещеру Циклопа.
Неудобно как-то будет, хотя бы перед тем же Аяксом, если Агамемнон ни с того ни с сего заявит, что домой ему возвращаться расхотелось. Да и с Эвром этим снова ссориться не стоило, провокацион-ными стихами его дразнить. Да и куда плыть, если не домой? Обратно на Лесбос? Нет уж, увольте, любовь и вино хороши лишь в меру. Да и возраст у Агамемнона был далеко уже не младенческий — сильно за сорок.
Тогда куда же плыть, как не домой? То-то.
Но не знал бедняга Агамемнон, какую подлянку готовила ему по возвращении на родину коварная Клитемнестра.
Наконец настало утро.
Яркое солнышко (влекомое по небу механической птицей Дедала) посеребрило морскую гладь, рассекаемую несущимся по волнам утлым плотом.
Стоя у руля, могучий Аякс декламировал свой новый поэтический шедевр:
Поэт во мне умер, но тут же воскрес! Скорее, друзья, отправимся в лес! Реки и горы — столпы вдохновенья. Там сочиню я произведенья!
— Какие еще «произведенья»? — недовольно спросил Агамемнон, протирая заспанные глаза.
Спал в эту ночь великий царь, привязавшись к мачте. А Аякс, похоже, вообще глаз не смыкал, пораженный поэтической лихорадкой. Корявые строчки так и лезли из него, словно перебродившее тесто из глиняного чана.
— Великие произведения, — ответил могучий герой. — Я докажу этому Софоклюсу, что и мое имя дойдет до наших потомков.
— Только проверить это никто из вас не сможет, — усмехнулся Агамемнон, однако тонкого сарказма слов царя Аякс, к сожалению, не понял.
Ближе к полудню герои обратили внимание на странную точку на горизонте, постепенно их нагонявшую.
— Что это? — удивился Агамемнон, ставя ладонь козырьком и всматриваясь вдаль.
— Может, чей-нибудь корабль? — предположил Аякс.
— Да нет, слишком уж он мал, — покачал головой Агамемнон. — Думаю, через пару часов мы сможем его рассмотреть получше.
И действительно, ближе к вечеру герои с удивлением констатировали, что их преследует другой плот, только без паруса.
— Вот это да! — хрипло прошептал Аякс, не веря своим глазам.
Преследующий их плот шел на сумасшедшей ско: рости, притом что никакого паруса, как уже было сказано, у него не наблюдалось.
— Думаешь, пираты? — озадаченно хмыкнул Агамемнон.
— Чего?
— Ну пираты.
— На плоту?
— Ну мало ли. Может, это особый вид морских пиратов, которые плавают на плоту, нападая преимущественно на другие плоты.
Аякс посмотрел на приятеля словно на сумасшедшего. Даже ему при его… гм… скромных умственных способностях было ясно, что Агамемнон несет полную околесицу.
А преследовавший их плот тем временем приближался. Теперь в том, что он гонится именно за греками, никаких сомнений не оставалось. Еще через час герои смогли рассмотреть единственного пассажира этого сколоченного наспех плавательного средства.
— Еж твою мать! — прошептал Аякс, и челюсть у него при этом находилась в отвисшем состоянии. (Как же он в таком случае смог говорить? Ну да ладно, ведь все-таки это фантастика. — Авт.)
Ловко орудуя самодельным веслом, на плоту греб здоровый волосатый мужик в кожаных штанах, за спиной у него болтался чудовищной длины меч.
— Конан Киммериец! — узнал косматого преследователя Агамемнон.
— Вонючка варвар, — кивнул Аякс. — Все-таки выжил, сволочь. Нюх у него, как у охотничьей собаки, безошибочно по следу идет. И как это ему собственный запах не мешает?!!
— Носатые! — донес издалека ветер. — Я иду за вами…
— Немытый ублюдок! — прокричал в ответ Аякс, но варвар его, похоже, не услышал.
А может, и услышал, какая разница. — В любом случае, он не успокоится, пока не поквитается с оскорбившими его сомнительное достоинство греками. (Напоминаю, что оскорбили его греки в первой книге античной трилогии. — Леш.) Странный вообще народ эти киммерийцы, мстительный, злобный. Не моются вот годами, оттого, наверное, и злые такие. Однако, как видно, силы варвара были на исходе. Ведь «судно» греков по морю гнал Эвр, усталость которому не была знакома. Быстро выдохся Конан и стал понемногу от своих обидчиков отставать.
— Патлатый бомжара! — прокричал Аякс варвару, видя, что тот отложил в сторону весло.
— О-о-о-о, у-у-у-у… — раздалось над морем, и было в этом вое столько злобы, столько ненависти, что восточный ветер снова спустился на плот к грекам, приняв людское обличье.
— Это еще что за обезьяна лохматая? — спросил Эвр, указывая на скачущего на плоту в безумном злобном танце варвара.
— Это Конан Киммериец, — ответил Аякс, показывая кровному врагу полруки. — Некогда я здорово отделал его своей любимой дубиной. Хорошее было оружие, но, к сожалению, сломалось об его пустую голову.
— Выходец с края земли, — догадался бог ветра. — Хотите, я его потоплю?
Великие герои переглянулись.
— Ну а смысл? — удивился Аякс. — Да он и вплавь до нас доберется. Зачем оттягивать неминуемую встречу? Пусть себе гребет. Если хочет человек лишний раз в репу схлопотать, так зачем же ему в этом благородном желании мешать?
— Весьма резонно, — согласился Эвр, — но его дикие вопли меня раздражают. Ладно, пусть будет по-вашему. — Восточный ветер недовольно почесал затылок. — Я, в общем-то, не только из-за этого варвара к вам спустился. У меня возникли неотложные дела в Спарте, поэтому мне придется вас на время покинуть. Парус ваш я ветром, так сказать, зарядил, по этому поводу не беспокойтесь, с нужного курса вы не собьетесь.
Герои в ответ пожали плечами, и Эвр медленно растворился в воздухе.
— Дела у него, видите ли, — проворчал Агамемнон, крепко привязывая себя на ночлег к мачте.
Аякс громко прокашлялся и возопил:
Стихия моря, вот уже вторые сутки, Плывем мы в неизвестные края. Изголодалися, нам снятся жареные утки, Но не видна пока вдали проклятая земля…
— М-да, жареную уточку съесть сейчас было бы весьма недурственно, — мечтательно произнес Агамемнон, — только вот от твоих элегий мне не утка жареная приснится, а кошмар какой-нибудь. Сволочь ты, Аякс, неблагодарная! О провианте ты, конечно, когда мы отплывали, не подумал.
— А что я? — тут же огрызнулся стоящий у руля могучий герой. — Почему именно я должен был думать о провианте? Я поэт, творческий человек, я живу духовной пищей, мне некогда думать о еде.
— Видно, сильно ты тогда об стену башкой саданулся, — сокрушенно покачал головой Агамемнон, — ума нет, считай, калека.
— Что ты сказал? — изумленно переспросил Аякс.
— Говорю, спать я буду, — пояснил Агамемнон. — Попрошу тебя до утра вслух стихи не читать…
Но нормально поспать в ту ночь Агамемнону так и не удалось.
* * *
Мощнейший удар швырнул задремавшего царя вперед. Веревки лопнули, и Агамемнон со всего размаху ударился головой о доски плота. Перед глазами тут же заплясали разноцветные искры. Было ясно, что они с чем-то столкнулись, плот треснул пополам.
К счастью, сознание Агамемнон как-то ухитрился не потерять. Из расквашенного носа капала кровь, голова гудела, но он все-таки нашел в себе силы встать на ноги.
Аякс лежал рядом и, судя по идиотской улыбке, был без сознания. В руках могучий герой по-прежнему сжимал сломанное рулевое весло.
Агамемнон огляделся.
Плот тонул.
Рядом темнело нечто бесформенное, на что они в полной темноте и напоролись. На первый взгляд темное нечто напоминало обыкновенный риф, но Агамемнон не стал особо задумываться над этим. У него просто не было времени.
— Аякс, очнись! — Царь отпустил приятелю звонкую пошечину.
— На острове Лесбос я жил, — промямлил в ответ Аякс. — Прекрасную Леду любил.
— Очнись же, мы тонем!!!
— Что? Как это?
— Да скорее же, вставай!
Быстро придя в себя, Аякс увидел, что их плот расколот пополам, мачта сломана, а руль у него в руках.
— Капитан уходит последним, — взревел могучий герой, спихивая Агамемнона в воду.
Мощными гребками Агамемнон поплыл к темнеющему невдалеке рифу.
Став во весь рост на остатках погружающегося в воду плота, Аякс отчаянно затрубил в рог.
— Плыви сюда, идиот! — закричал Агамемнон, видя, что приятель погрузился в море уже по пояс. Но Аякс продолжал трубить.
— Да что же это такое? — обращаясь к небу, простонал Агамемнон.
Громко и смачно выматерившись, царь поплыл обратно к тонущему плоту.
Трубящий в рог Аякс уже полностью ушел под воду, на поверхности моря вздувались и с шумом лопались большие воздушные пузыри.
Продолжая изрыгать страшные проклятия, Агамемнон нырнул. Разобрать в темной воде можно было мало что, но он все же ухитрился схватить идущего ко дну сумасшедшего приятеля за руку. Однако даже под водой Аякс весил, как золотая парадная колесница. Агамемнону стоило немалых трудов вытащить его на поверхность.
— Снимай свои доспехи немедленно, — заорал I Агамемнон, неистово отплевываясь, — иначе утонешь.
— Чего? Бросить доспехи? Да ни за что.
— Ты утонешь, придурок!!!
— Пусть так, но фамильные доспехи я никогда не брошу. Они достались мне от моего отца, а отцу — от моего дедушки, а моему дедушке…
— Заткнись, — не выдержал Агамемнон, — береги дыхание, остолоп…
К счастью, до спасительного островка суши было недалеко. Натужно пыхтя и продолжая тихо материться, Агамемнон кое-как дотащил Аякса до погубившего их плот рифа.
— Почему ты не предупредил меня, что не умеешь плавать? — злобно спросил Агамемнон, до которого