Античные хроники

      Хотя кто его не любит?
      — Мест нет, — ответил одноглазый финикиец, с явной неприязнью поглядывая на запыленных путешественников.
      Агамемнон перемигнулся с Аяксом, и в следующую секунду владелец постоялого двора повис над полом, трепыхаясь в мощной руке знаменитого героя.
      — Хотя, — сдавленно прохрипел он, — я могу найти для знатных мужей одну уютную комнатку.
      — Две, — злобно прорычал Аякс.
      — Ну две, — дернулся финикиец и был отпущен. Аяксу с Агамемноном была выделена довольно приличная комната с двумя большими кроватями, умывальней и медным ночным горшком (что весьма немаловажно. — Лет.).
      Эдипа же подселили к другому постояльцу, поскольку вид юноша имел совсем уж непрезентабельный по сравнению со своими спутниками.
      Но, прежде чем улечься спать, Агамемнон с Аяксом решили немного поразвлечься, потребовав у одноглазого финикийца лучшего вина и свежей баранины. Аякс, как водится, достал кифару и спел пару свежих элегий, после чего завязалась короткая драка с двумя греками, которые очень уж не любили поэзию. Кифара несколько раз пронзительно взвизгнула, и агрессивных постояльцев вынесли восвояси с накрытыми лицами.
      — Сто сорок! — довольно сообщил Аякс, считая зарубки на корпусе инструмента, к которым только что добавились еще две свежие.
      Услышав это, одноглазый финикиец, припадочно трясясь, объявил, что за еду и выпивку прославленные герои могут не платить. За счет, мол, заведения.
      Отлично проведя время, путешественники разошлись по своим комнатам.
      Эдип, стараясь не шуметь, отправился к себе и с удивлением обнаружил, что постояльцем, к которому его подселили, является какая-то непонятная тетка, дремлющая на одной-единственной кровати.
      Естественно, будущий царь возмутился и, найдя хозяина, все ему выложил: что его постоялый двор — это жалкий клоповник, что его постояльцы — сплошная пьянь, а сам он старый извращенец и полный импотент.
      — Все так и есть, господин, — весело кивнул финикиец, — но других комнат у меня нет. Вам придется довольствоваться тем, что есть, или заночевать на улице.
      Выбирать было не из чего, и Эдип нехотя вернулся в комнату с дрыхнущей незнакомой женщиной.
      Расстелив одежду, он улегся на пол возле кровати и попытался заснуть. Но с первой попытки это ему не удалось.
      Во-первых, одолевали клопы. Во-вторых, соседка вдруг стала утробно храпеть. Да так храпеть, что в соседнем помещении вздрагивали во сне Аякс с Агамемноном, хватаясь за лежащие под подушками мечи. Снился обоим немейский лев, и кошмар этот казался бесконечным.
      Эдип решил было считать по памяти овец, но больше десяти он их в жизни никогда не видел, да и со счетом у будущего царя были серьезные проблемы: дальше девяти он цифры знал с большим трудом.
      Тогда Эдип принялся всеми доступными ему средствами бороться с храпом неизвестной эллинки.
      Сначала он кукарекал, и это вроде как на время помогло, однако Аякс принялся бить ногой в стену, изрыгая жуткие проклятия и перебудив своим ревом весь постоялый двор. Выкрикнув напоследок что-то вроде: «Проклятые петушары!» — могучий герой успокоился и, как надеялся Эдип, крепко заснул.
      Но тут снова захрапела соседка.
      Будущий царь не сдавался, принявшись трясти деревянную кровать, но и эта мера мало чем помогла. Тогда Эдип стал тихо посвистывать, что было весьма опасно, так как свист вполне мог снова разбудить могучего Аякса.
      Ну что еще можно было предпринять в этой ситуации?
      Сон не приходил, а спать Эдипу хотелось жутко. К тому же от громоподобного храпа у него сильно разболелась голова, в которую сразу принялись лезть всякие жуткие мысли.
      Будущий царь, как мог, прогонял их, но воспаленный, измученный бессонницей мозг продолжал свою жуткую работу, подхлестывая больное воображение. И тогда Эдип понял, что если он еще немного послушает этот храп, то немедленно сойдет с ума и сотворит с собой что-нибудь ужасное.
      Скиталец сразу сделался очень решительным, перейдя к немедленным действиям.
      Встав с пола, он обошел кругом кровать со спящей соседкой и нехорошо посмотрел в ее лицо. Женщина оказалась вполне привлекательной и довольно моложавой, но ничто не могло уже помешать Эдипу совершить задуманное. Любой ценой он должен был прекратить этот кошмарный храп, дабы не повредить себе рассудок.
      И он задушил ее!
      Не будем описывать детали этого чудовищного преступления. Многие исследователи этого вопроса утверждают (ссылаясь на какие-то мифические псевдоисточники), будто Эдип тронулся умом еще в храме Аполлона от издевательского смеха молоденькой пифии. (У девушки тоже, кстати, крыша поехала. До конца дней своих она не переставала смеяться. — Авт.) (А по моему мнению, крыша поехала у самого автора. — Неизвестный читатель.)
      Не стоит в подробностях рассказывать о том, как бедняжка дрыгала ногами, хрипела и пускала пузыри. Так или иначе, но через десять минут все было кончено. Бездыханное тело безымянной храпуньи нелепо раскинулось на деревянной кровати. А Эдип краешком своего замутненного сознания подумал, что только что собственными руками задушил довольно красивую женщину в расцвете лет.
      Не знал тогда будущий царь, что убил он в душной комнате убогого постоялого двора свою собственную мать Иокасту, спасавшуюся от ужасного Сфинкса, поселившегося в окрестностях Фив.
      Так сбылась первая часть проклятия Пелопса.
      Эдип умертвил свою мать!
      С той ночи и поползли по Греции жуткие слухи о кровавом маньяке по кличке Фиванский душитель.
      В комнату Эдипа с оглушительным грохотом ворвался всклокоченный, вооруженный топором Аякс. «С оглушительным грохотом», ибо могучий герой начисто снес лбом запертую на засов дверь. Достали его разнообразные вопли, доносившиеся всю ночь из-за стенки, но не ожидал Аякс увидеть того, что увидел.
      — Эдип? — неуверенно спросил могучий грек. —Это ты?
      — Да, это я, — дрожащим голосом подтвердил будущий царь.
      — А что это ты тут делаешь? И кто эта голая шлюха на кровати?
      — Н-не знаю, — пробормотал в ответ Эдип, пожимая плечами.
      Опустив топор на пол, Аякс медленно подошел к покойной красотке.
      Язык женщины вывалился, свесившись набок. Глаза были удивленно выпучены, на шее синели отпечатки сжимавших горло пальцев.
      Аякс в испуге отшатнулся, ибо на какое-то мгновение ему показалось, что на кровати лежит убитая им несколько месяцев назад Клитемнестра. Сходство покойниц было поразительным, в смысле не внешнее сходство, а похожесть смерти, их обеих настигшей.
      — Ты что это, придурок, натворил?! — зло прошептал Аякс. — Ты зачем ее задушил? Тебе что, экстаза было мало?
      Эдип не ответил, исподлобья сверля могучего героя безумным взглядом.
      — Ох, не было у нас проблем, — взявшись за шлем, прохрипел Аякс.
      По лежавшей рядом роскошной одежде было ясно, что Эдип задушил какую-то очень знатную, эллинку, возможно даже царского рода.
      Правда, непонятно, что эта эллинка делала на дешевом постоялом дворе, но выяснять это теперь не было никакого смысла.
      «Да как она вообще с этим малахольным уродом в постель-то легла?» — с досадой подумал Аякс, осматривая стройные ноги погибшей.
      Даже по ее фигуре было видно, что она не из простолюдинок.
      Вошел заспанный Агамемнон и, сделав круглые глаза, с ужасом уставился на приятелей.
      — Эй, а что это вы здесь делали? — задал он вопрос, аналогичный тому, который задавал пять минут назад Аякс.
      — У нас здесь был групповой секс, — неудачно пошутил Аякс.
      — Правда? —; Агамемнон недоверчиво покосился на мертвую женщину.
      — Конечно нет! Этот идиот, которого мы оставили без присмотра, взял и прикончил какую-то не-знакомку. — Аякс с ненавистью посмотрел на Эдипа. — Ты ее как, сначала изнасиловал, а потом задушил или наоборот?
      — Я ее не насиловал, — обиженно ответил будущий царь, — я вообще ее первый раз в жизни вижу.
      — И последний, — добавил Агамемнон. — Ладно, так или иначе, но с постоялого двора надо линять.
      — А что делать с трупом? — мрачно поинтересовался Аякс.
      Агамемнон задумался:
      — Труп прикопаем на заднем дворе. Скорее, нужно поспешить, пока все еще спят…
      Просто чудовищное кощунство.
      Но ведь необходимо быть объективным в освещении исторических событий. Выпускать отдельные детали или реально состоявшиеся диалоги не имеет никакого смысла. Нельзя перечить самой истине! («Можно подумать, ты там действительно присутствовал!» — Неизвестный читатель. — «Сам дурак!» — Авт.)
      Под покровом прохладной сентябрьской ночи вынесли герои тело мертвой матери Эдипа из роковой комнатушки дешевого постоялого двора.
      — Тяжелая, зараза, — яростно шептал Аякс, неся Иокасту за холодные ноги.
      — Голову, голову не ударьте! — причитал ковылявший сзади Эдип, который не в силах был смотреть на плоды своего кошмарного злодеяния.
      — Да на что ей теперь эта голова? — огрызался Агамемнон, волоча труп за бледные руки.
      Приложили пару раз герои Иокасту об лестницу, но той действительно все уже было, мягко говоря, по барабану.
      — Осторожней, ради Зевса, осторожней, — утробно завывал Эдип, тихо рыдая.
      — Раньше нужно было на Зевса уповать, — ответил тяжело дышащий Агамемнон, — когда ты, сатиров извращенец, женщину душил.
      Но что мог ответить ему Эдип?
      Что не хотел он ее убивать?
      Просто так, мол, вышло?
      Да в жизни никто в это не поверил бы. Ведь двигал будущим царем в его преступлении не кто иной, как всемогущий Рок. Хотя…
      Еле-еле выволокли Иокасту на задний двор. Аякс сбегал в сарай за совковой лопатой и торжественно вручил ее Эдипу.
      — Давай, придурок, копай. Мы за тебя всю грязную работу выполнять не обязаны.
      И, заливаясь горькими слезами, принялся Эдип рыть могилу собственной матери.
      Агамемнон с Аяксом сидели рядышком на траве, думая об одном и том же. А не прикопать ли им вместе с телом несчастной и проклятого извращенца? Ясно было великим героям, как дважды два, что одним убийством дело не кончится. Поняли они, что путешествуют бок о бок с самым настоящим маньяком.
      Но не тронули друзья тогда Эдипа, ибо за разворачивавшимися событиями ежечасно следило не знающее сна, всевидящее око Сауро… то есть, тьфу ты, всемогущего Рока.
      Вырыл могилку Эдип перед самым рассветом. Похоронили великие герои безымянную красавицу и под покровом еще не рассеявшейся тьмы скрылись в неизвестном направлении.
      Естественно, все, что произошло той ночью на постоялом дворе, не могло ускользнуть от внимания хитрого финикийца, который до конца жизни после той зловещей ночи заикался.
      Трое маньяков, убившие фиванскую царицу, сбежали перед самым рассветом, и наутро заикающийся владелец постоялого двора показал охранявшим царицу стражникам место, где извращенцы зарыли тело несчастной женщины.
      Стражники, сладко прохрапевшие всю ночь рядом с комнатой своей госпожи, совершили над могилой Иокасты ритуальное самоубийство, так как не выполнили они свой долг и навеки опозорили свои имена.
      А горемычный одноглазый финикиец от ужаса всего того, что произошло на его постоялом дворе, бросился бежать куда глядел его единственный подслеповатый глаз, спотыкаясь об остывающие трупы телохранителей царицы и выкрикивая какие-то нечленораздельные словосочетания.
      Горе и разрушение оставлял за собой злотворный Эдип. Воистину удивительна была его судьба. (Автор просит у читателя прощение за незапланированный всплеск черного юмора.)
      Но все-таки будем придерживаться древних мифов, хотя правды в них с нос пресловутого царя Спарты Менелая.
      Так уж волею всемогущего Рока получилось, что оказались наши скитальцы невдалеке от города Фивы.
      Решили передохнуть великие герои на широкой дороге у подножия Парнаса, где сходились в тесном ущелье сразу три пути.
      Очутившись около знаменитой горы, на которую мечтал воспарить за эдельвейсом каждый уважающий себя греческий поэт, могучий Аякс не смог удержаться от сложения высокопарных строк.
      Правда, тему поэт выбрал не очень удачно.
      От каждого произнесенного Аяксом слова Эдипа (которого с недавнего времени герои не иначе как извращенцем не называли) словно било молнией.
      В переводе с древнегреческого эта элегия звучала примерно так:
      Вот в один прекрасный день Содрогнулась Греция. Жуткого убийства тень Наползла на свет. Объявился вдруг маньяк В образе душителя. Нападал он в полутьме, Лишь придет рассвет…
      В этот момент из узкого ущелья появилась запряженная белой лошадью колесница, в которой ехал седой, величественного вида старец.
      Услышав странную песню, он остановился, дабы получше разобрать слова.
      Аякс, заприметив нового слушателя, приободрился и загорланил пуще прежнего:
      Нападал маньяк на женщин На несчастных, на бедняжек, Ночью в спальни пробирался И жгутом их всех душил. Получал он кайф от пытки, От убийства возбуждался, И в глаза несчастной жертве Он смотреть всегда любил…
      И тут почтенный старец в дорогих одеждах как захохочет, даже лошадь шарахнулась.
      Аякс, понятное дело, сразу петь перестал и очень агрессивно посмотрел на потешающегося слушателя, заподозрив в нем яростного противника высокой поэзии.
      А старец продолжал смеяться, что в его возрасте было весьма опасно для здоровья — так и надорваться можно ненароком.
      Но произошло непредвиденное, то, чего не ожидали ни Аякс, ни Агамемнон, ни сам веселый старикашка.
      Доведенный элегией до опасной точки кипения, Эдип вскочил с земли и, вырвав из рук немного растерявшегося Аякса кифару, треснул ею потешающегося старика по голове.
      Тут уж перепугался и сам бесстрашный Аякс.
      Что же за чудовище они пригрели?
      С тихим хрустом пробила смертоносная кифара блестящую плешь старикашки, который отошел в царство Аида с милой улыбкой на добродушном лице.
      Не знал в тот момент Эдип, что убил он у ущелья собственного родного дядю Эфиальта, брата своего отца Лая, спешившего на быстрой колеснице в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона, как избавить Фивы от кровожадного Сфинкса.
      Оттащив труп дяди к обочине дороги, Эдип воровато осмотрелся по сторонам, ища, кого бы еще замочить. Но тут ему на голову обрушился кулак Аякса, и будущий царь ушел в небытие (нет, к сожалению, не умер. —
      Когда Эдип очнулся, то увидел перед собой сидящих на походных сумках великих героев, хмурых и озадаченных больше обычного.
      Аякс мрачно вырезал на корпусе своей кифары сто сорок первую зарубку.
      Приподнявшись на локтях, Эдип осторожно посмотрел на обочину дороги.
      Над бездыханным телом старика уже резвилась стайка зеленых мух.
      — Так, — наконец произнес Аякс, закончив делать зарубку, — или ты, сатиров извращенец, немедленно объяснишь нам, зачем ты убил несчастного дедушку, или отправишься вслед за ним в долину Асфодели, став сто сорок второй зарубкой на моем музыкальном инструменте.
      Выбор был не ахти какой.
      — Я решил, что нам бы не помешала его колесница, — спокойно ответил Эдип, указывая на стоящий поодаль шикарный экипаж.
      Агамемнон с Аяксом переглянулись.
      — Ну что ж, — сказал Агамемнон, — вполне резонная причина преступления, но если ты еще кого-то при нас убьешь…
      — То пеняй на себя-а-а-а… — добавил Аякс, многозначительно бренча на кифаре.
      — Значит, не при вас мне убивать можно? — лукаво поинтересовался Эдип.
      Великие герои снова переглянулись, но от комментариев воздержались, ибо уже единогласно решили прикончить Эдипа в самое ближайшее время.
      Но, что ни говори, пригодилась им колесница несчастного Эфиальта.
      Погрузились в нее путешественники — оба — и покатили с ветерком через ущелье в том направлении, откуда покойный старик ехал. А Эдип в наказание за содеянное сзади побежал, пыль от колес повозки глотая, так как уже видели в нем великие герои ходячий труп.
      Вскоре на дороге им встретилась другая колесница, ведомая угрюмым молодым человеком, и обе повозки остановились.
      — А где старейшина Эфиальт? — удивился молодой человек, с изумлением рассматривая колесницу старика.
      — Я Эфиальт! — нагло заявил Аякс. — А ты кто такой?
      Молодой человек еще больше удивился, но лишних вопросов задавать не стал.
      — Я Акроней, сын Анабесиония, — ответил юноша, — спасаюсь бегством из Фив.
      — А что там у вас случилось? — поинтересовался Агамемнон, выбивая пыль из густой бороды, достигшей уже пояса.
      — Великое уныние царит в Фивах, — начал рассказывать молодой человек, — две беды поразили город Кадма. Ужасный Сфинкс, дитя порочной пьяной связи Тифона с Ехидной, поселился рядом с Фивами на горе Сфингион.
      — Знавал я одну Ехидну, — задумчиво произнес Аякс, вспоминая коварную Клитемнестру и осторожно косясь на неистово вытрясающего бороду Агамемнона.
      «Интересно, — подумал могучий герой, — знает ли он, что благоверная наставляла ему рожища с самим Тифоном!»
      — Е!… — заорал Агамемнон, и в его руке остался добрый клок черной бороды.
      Брови незнакомого юноши поползли на лоб.
      — Так чем же этот Сфинкс вам не угодил? — нарушил затянувшуюся паузу Аякс.
      — Он требует все больше и больше людских жертв, молоденьких девственниц, — ответил молодой человек, — в противном случае чудовище грозится разрушить Фивы.
      — Однако! А у него губа не дура! — усмехнулся Аякс. — Но ты, кажется, говорил, что вас поразили две беды, а не одна?
      — Именно так, — кивнул юноша. — Неизвестными извращенцами была убита наша царица Иокаста вместе с лучшими воинами из дворцовой гвардии. Горести и беды сыплются на нас как из рога изобилия.
      Услышав о преждевременной насильственной кончине фиванской царицы, Агамемнон с Аяксом быстро переглянулись.
      — А ты что же? — удивился Агамемнон. — Бежишь, значит?
      — А что, я похож на идиота? — в свою очередь удивился молодой человек.
      Агамемнон с Аяксом в ответ пожали плечами, и дерзкий юноша, натянув поводья, тронул колесницу с места.
      — Не сметь! — взревел Аякс, отпихивая ногой пытающегося снова схватить тяжелую кифару Эдипа. — Сатиров маньяк, тебе что, мало трупов?!
      В тот день спас Аякс, сын Оилея, жизнь Акронею, сыну Анабесиония.

Глава 8
В КОТОРОЙ ЭДИП РАЗГАДЫВАЕТ ЗАГАДКУ СФИНКСА

      Итак, Сфинкс.
      Сфинкс был кошмарным чудовищем, как говаривали, с головой женщины, с туловищем льва и с громадными орлиными крыльями. По какой пьянке можно было зачать такого урода, остается загадкой. Как остается загадкой и то, сколько животных и людей в этом зачатии участвовало.
      — Ну, льва я еще могу понять, — задумчиво рассуждал Аякс, управляя быстрой колесницей, — извращенки с острова Лесбос и не такое выделывали. Но орел! Как же она с орлом-то?
      — Кто она? — раздраженно спросил Агамемнон.
      — Ну, баба эта, — ответил Аякс, — которая чудище зачала. Лицо-то у него человеческое!
      — Тебе же сказано было, что Сфинкс — это дитя порочной пьяной связи Тифона с Ехидной. Какие еще могут быть вопросы?
      — Тифона с Ехидной, — ворчливо повторил Аякс, который имел по этому поводу свое мнение. — Ну-ну…
      Жил Сфинкс, как уже говорилось, на горе Сфингион и требовал ежедневно себе в шатер молоденьких девственниц, иначе звиздец Фивам.
      Что он с этими девственницами делал, никто не знал. Вернее, имелись, конечно, предположения. Но предположения — это одно, а реальность — совсем другое…
      — Может, он их жрет? — предположил Агамемнон.
      — Не-а, — покачал головой Аякс, — судя по всему, развратник этот Сфинкс тот еще.
      — Но ведь он женщина!
      — Кто тебе это сказал?
      — Да тот парень в колеснице и сказал, что чудовище с женским лицом. (Ничего подобного «тот парень в колеснице» героям не говорил! — Ред.)
      — Тогда почему оно не требует молоденьких девственников?
      И великие герои в замешательстве посмотрели на бегущего рядом с колесницей Эдипа, язык у которого свесился набок, как у мертвой Клитемнестры.
      Не знали Аякс с Агамемноном, что Сфинкс до тех пор будет бесчинствовать в Фивах, пока кто-нибудь не разгадает его загадку, которую он загадывал каждому встречному-поперечному, а затем отрывал этим встречным-поперечным головы, ибо те никак не могли дать правильный ответ.
      Едут, значит, герои в колеснице, Эдип следом бежит, и тут видят — на дереве у дороги восковая табличка прибита.
      Затормозили, присмотрелись.
      — Высочайшим постановлением царя Креонта, — басом прочел Аякс, — владыкой Фив станет тот, кто спасет их от Сфинкса.
      — А действующий царь что же, добровольно от трона отречется? — спросил Агамемнон.
      — По-видимому, так, — подтвердил Аякс, — но на дощечке по этому поводу ничего не написано, можешь сам посмотреть.
      Агамемнон посмотрел.
      — Действительно, — изумленно сказал он, — не написано. Ну что, рискнем?
      — Что рискнем? — Аякс снова разогнал колесницу.
      — Ну, головами.
      — Да я сам этому Сфинксу, если надо, башку откручу, — похвастался могучий герой.
      — Ну так открути! — вскричал Агамемнон. — И станешь царем Фив!
      — Да?
      — Конечно.
      — Тогда едем к этому Сфингиону. Сказано — сделано.
      Только где этот Сфингион найти? Горы-то все вокруг одинаковые. И спросить не у кого, на дороге ни души.
      Но зоркий Агамемнон вскоре заметил валяющиеся в траве у обочины оторванные головы встречных-поперечных фиванцев, пытавшихся (как видно, без особого успеха) разгадать загадку Сфинкса.
      Многие головы улыбались, некоторые были испуганны, но чаще всего на лицах неудачников застыла гримаса глубокой философской задумчивости. Ясно было, что до последнего размышляли они над загадкой чудовища.
      Аякс, сроду не веривший ни в каких Сфинксов и прочих Ехидн, специально сошел с колесницы и, подобрав одну из задумчивых голов, немного поиграл ею в футбол, сделав несколько пасов побледневшему Эдипу, который от оторванной головы шарахался, как от ядовитого скорпиона.
      — Нехорошо, Аякс, — укорил друга Агамемнон, — не думал я, что ты способен на такое кощунство.
      Вместо ответа Аякс поднял с земли запыленную голову и протянул ее Агамемнону. Агамемнон брезгливо поморщился.
      — Да не бойся, бери, — усмехнулся могучий герой, — она ненастоящая.
      — Как это ненастоящая?
      — А вот так.
      Агамемнон с недоверием принял голову из рук Аякса.
      Голова действительно оказалась не настоящей, а восковой, с кустарно разукрашенным яркими красками лицом.
      — Что за ерунда?
      Но Аякс уже лихо вскочил в колесницу, понукая лошадь.
      — След из фальшивых голов приведет нас к логову Сфинкса! — весело возвестил он.
      — Эй, подождите! — закричал Эдип, галопом бросаясь за резко сорвавшейся с места повозкой.
      Легко отыскали великие герои нужную гору, но нигде не было видно проклятого Сфинкса. Аякс даже специально протрубил в боевой рог, но чудовище так и не соизволило появиться.
      — Видно, дремлет после обеда, — предположил Агамемнон.
      — Или с молодыми девственницами развлекается, — хохотнул Аякс.
      Излазили греки гору Сфингион вдоль и поперек и наткнулись наконец на странный заброшенный храм, где восковые головы валялись особенно обильно.
      Заходить в этот храм храбрые герои не решились, и Аякс задумал выманить монстра заранее сочиненным оскорбительным стихотворением.
      Начиналось оно так:
      Выходи, проклятая тварюка!
      Больше воли тебе не видать.
      Сдохнешь ты сейчас, уродская зверюка,
      Жизнь пришли мы у тебя отнять.
      И в подтверждение своих серьезных намерений Аякс еще раз протрубил в рог.
      На этот раз Сфинкс их услышал.
      Из храма пахнуло мертвечиной, и в темной полуобвалившейся арке входа появилась гигантская голова чудовища.
      — Не подходите близко, — пророкотал монстр, — стойте там, где стоите.
      Странная просьба, но греки подчинились.
      — Зачем пришли ко мне, ничтожные? Великие герои присмотрелись.
      Вроде лицо какое-то в темноте белеет, но разглядеть Сфинкса как следует не удавалось.
      — Загадывай загадку, блохастый, — грозно потребовал Аякс, — после чего я собственноручно оторву тебе голову, и мы уйдем.
      Услышав угрозу, Сфинкс расхохотался. Но как-то уж слишком неубедительно это у него вышло, натянуто как-то, что, естественно, не ускользнуло от внимания героев.
      — Скажите мне, — прогудело чудовище, — кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?
      Великие герои задумались.
      — У вас десять минут на размышления, — напомнил Сфинкс.
      — А то что будет? — нагло осведомился Аякс, но Сфинкс ему не ответил.
      — Идиотская загадка, — через пять минут заявил Агамемнон и, сев на траву, принялся демонстративно натачивать меч.
      — А я знаю, а я знаю ответ!!! — закричал Эдип и заскакал перед храмом на одной ноге.
      — Ну так кто это? — пробасил Сфинкс.
      — Это алкаш! — ответил будущий царь Фив. — Утром во время похмелья он лазит по дому на четвереньках в поисках сосуда с вином. К обеду он постепенно приходит в себя и передвигается уже как все нормальные люди. А вот вечером он снова нализывается до зеленых сатиров, оказываясь на четвереньках, но при этом в его правой руке зажат кубок с вином, который он держит высоко над головою, дабы не пролить ценное содержимое!
      — Еж твою мать!!! — взревел Сфинкс. — Ты отгадал…
      В этот момент сговорившиеся за спиной Эдипа Аякс с Агамемноном, обнажив мечи, стремительно бросились ко входу в храм.
      Через несколько шагов им стало ясно, что голова Сфинкса не настоящая, а нарисованная на большом куске ткани. Агамемнон еще успел подумать, что лицо женщины, изображенной на ткани, очень живо напоминает покойную Клитемнестру.
      За квадратной рамой с рисунком находился большой медный рупор, уходивший в высокий деревянный ящик. Вся конструкция была установлена на колеса и могла легко передвигаться с места на место.
      Великие герои сразу поняли, что опоздали.
      Дверца в высоком деревянном ящике была открыта. Внутри находились сужающееся сопло рупора и маленькая скамеечка с непонятно для чего выпиленной посередине круглой дырой.
      Знакома была Агамемнону эта дыра, до боли знакома. Аякс ринулся в храм.
      Храм оказался проходным, заканчиваясь такой же аркой, как и спереди. Дальше был луг, по которому мчалась тройка чернокожих рабов, несших на золотом горшке абсолютно голого мужика.
      — Стой, Сфинкс недоделанный! — закричал Аякс, понимая, что в своих доспехах он ни за что не догонит мерзавца. — Я все равно тебя рано или поздно поймаю!
      Но эфиопы с голым мужиком на горшке уже скрылись в густых, казавшихся непроходимыми зарослях. Спустились герои с горы Сфингион, а их уже у подножия весь фиванский народ встречает вместе с царем Креонтом.
      — Эдип, Эдип! — хором скандируют они и размахивают над головами свежесорванными цветами.
      — Не понимаю, — сказал Аякс, с удивлением взирая на многотысячную толпу.
      — Что тебе непонятно? — спросил Агамемнон.
      — Во-первых, непонятно, где все они раньше сидели, а во-вторых, откуда они узнали, что именно Эдип разгадал словесный ребус Сфинкса?
      — Слава великим мужам! — хором взревела толпа, и герои помахали ей в ответ.
      Три прелестные девушки, заготовленные в этот день для ужасного Сфинкса, повесили грекам на шеи (точнее, грекам и одному фиванцу) лавровые веночки и запечатлели на раскрасневшихся щеках освободителей по невинному поцелую.
      Правда, Аякс не удержался и, сграбастав молоденькую красотку в крепкие объятия, запечатлел на ее свежих устах такой страстный поцелуй, что девушка тут же упала в обморок. Агамемнон даже испугался, что могучий грек свернул бедняжке шею. Но девушку быстро привели в чувство холодной водой.
      — Как зовут тебя, красавица? — спросил ее Аякс.
      — Идиллия, — смущенно ответила девушка, после чего была поглощена накатившей толпой благодарных фиванцев.
      — Идиллия, — мечтательно повторил Аякс, словно пробуя прекрасное имя на вкус. — Друзья, по-моему, я влюбился…
      — Что, снова? — зевнул Агамемнон.
      — Не снова, а в первый раз по-настоящему влюбился, — обиженно ответил Аякс.
      — А… бывает…
      — Стихи, стихи! — громко заскандировала толпа.
      — Интересно, а откуда они знают, что я поэт?' — изумился могучий герой.
      — Да твои элегии уже битый год портовые матросы во всех питейных заведениях Аттики распевают, — усмехнулся Агамемнон.
      — Да? Ну что ж. Слушайте… Толпа мгновенно притихла.
      Послало нас к вам провиденье Спасти от Сфинкса-изувера, Его, мерзавца, поведенье Ужасно было, помогла нам вера. Загадку Сфинкса удалось решить, Ну а затем проклятого убить. Выходим мы из храма — что за чудо! Встречает нас толпа фиванцев, блюдо С роскошными цветами девушки несут И нас великими героями зовут…
      — Что еще за блюдо? — Агамемнон больно ткнул дочитавшего поэму Аякса кулаком в бок.
      — А ты попробуй подбери приличную рифму к слову «чудо», — огрызнулся могучий грек. — Я ведь на ходу сочинял.
      Но фиванцы не растерялись. Поэма им очень понравилась, и те же три девушки, что одарили героев лавровыми венками, поднесли спасителям золотые блюда, на которых лежали замечательные цветы.
      — Ну и что теперь? — недовольно буркнул Агамемнон.
      — Надо попробовать, — пожал плечами Аякс, — нельзя разочаровывать радушный народ…
      И с этими словами могучий герой взял несколько цветочков и засунул их себе в рот. Пожевал. Призадумался.
      — Знаешь, ничего, — обращаясь к Агамемнону, задумчиво произнес он, — только сахару маловато.
      Агамемнон взялся за голову.
      — Эй, постой! — Аякс схватил одну из девушек за руку. — Идиллия, тебя ведь так зовут?
      — Да. — Опустив глаза, девушка покраснела. Смутно догадываясь, что, возможно, он больше
      ее никогда не увидит, Аякс отчаянно спросил:
      — Где тебя можно найти, красавица?
      — В царском дворце, — прошептала девушка, не поднимая глаз, и ее снова поглотила толпа восторженных фиванцев, протягивавших героям восковые дощечки для автографов.
      — Ей, наверное, еще и шестнадцати нет, — покачал головой Агамемнон, — опомнись, друг…