— А ну-ка прочти мне, Аякс, какое-нибудь свое стихотворение, — попросил Агамемнон, хлопая героя по могучему плечу.
      — Что? Неужели ты действительно хочешь послушать мою новую элегию? — не поверил своим ушам Аякс.
      — Правда.
      — Без дураков?
      — Без дураков.
      — Ну тогда слушай… гм… это новое…
      Домой мы к Агамемнону вернулись, Но что такое — шум, мы оглянулись, На нас летела колесница, Мелькали боевые спицы. Неужто совпаденье, вдруг подумал я. А где встречающие, где Агамемнона семья? На мрачного Таната был похож возница. О боги, может, он убийца, Подосланный коварной Клитемнестрой, Проклятою случайною невестой, Царицей ставшей лишь по пьянке? Стирающей солдатам Понтея портянки…
      А еще кто-то смел называть Аякса идиотом!
      И вот наконец добрались великие герои до царского дворца.
      Народа было у дворца немерено. Все с интересом наблюдали, как три могучих чернокожих эфиопа вносили во дворец сидяшего на золотом горшке голого мужика. (!!! — Авт.)
      — Эй, гляди, а вон и колесница, — сказал Аякс, толкая Агамемнона локтем в бок.
      Но даже после поэмы-подсказки царь не смекнул, что его совсем недавно элементарно пытались убить.
      Все-таки временами Агамемнон тормозил по-страшному.
      Народ, к сожалению, царя не признал. (Что бы там ни писал многоуважаемый Н. А. Кун. — Авт.)
      Все таращились на голого мужика, которого слуги Уже занесли во дворец.
      Грубо расталкивая праздных соотечественников, Агамемнон с Аяксом подошли к дворцовым воротам, охраняемым двумя бесстрашными гвардейцами, которые и не подумали развести перекрещенные копья, когда пред их взором возник Агамемнон.
      — А ну пропустите! — громогласно потребовал царь.
      — И меня, и меня, — донеслись из-за его спины голоса желающих попасть во дворец попрошаек, убогих калек и прочих шарлатанов.
      Ни один мускул не дрогнул на каменных лицах стражи.
      — Вы что?! — взревел Агамемнон. — Не видите, КТО перед вами стоит?
      Нулевая реакция.
      В довольно неприятную ситуацию, к счастью, вовремя вмешался Аякс, сын Оилея, который страх как не любил пустые разговоры.
      От ударов двух мощных кулаков стражники мгновенно оказались на земле. Из-под смявшихся в гармошку шлемов едва виднелись перекошенные подбородки.
      — Теперь шлемы с них снимешь только при помощи пилы, — знающим тоном прокомментировал кто-то из толпы зевак.
      Аякс открыл перед царем ворота, и Агамемнон гордо прошествовал — во внутренний дворик своих законных владений.
      Первое, что сразу бросилось ему в глаза, так это чей-то скелет на крыше, сидящий у флюгера в задумчивой позе.
      — Что бы это значило? — удивился царь, указывая на крышу дворца.
      — Может, это Икар? — предположил Аякс, ибо иного сравнения ему в тот момент в голову не пришло. — Зацепился за флюгер и помер.
      — В позе мыслителя?
      — Ну мало ли? Задумался о бренности бытия и не заметил, как отошел к праотцам. Я тоже иногда как задумаюсь… а потом — БАЦ, смотрю, вроде как утро было, а теперь вечер…
      Ну, во дворце, понятное дело, Агамемнона признали сразу.
      Засуетились слуги, забегали придворные. Сводный оркестр из тридцати одноногих арфистов заиграл что-то торжественное.
      Несколько эфиопов в панике унесли в глубь дворца голого мужика на золотом горшке. (!!! — Авт.)
      — Э-э-э… — только и успел произнести Агамемнон, но чернокожих уже и след простыл.
      Выбежала навстречу мужу притворно счастливая Клитемнестра. Только Агамемнон жене совсем не обрадовался и лишь отечески похлопал ее по плоскому заду. Клитемнестра тут же смекнула, что муж вернулся домой не в настроении. Еще она поняла, что первая попытка умерщвления супруга — так называемый «несчастный случай» — не удалась. (Ну да, это было вполне очевидно. — Авт.)
      И начался во дворце пир по случаю счастливого возвращения на родину любимого царя.
      Правда, праздник был немного омрачен маленьким неприятным инцидентом.
      Толпившиеся у дворца граждане, пользуясь временным бездействием стражи, беспрепятственно проникли в царские помещения и потырили с кухни фамильное серебро Клитемнестры.
      Но на это мало кто из пирующих обратил внимание.
      — Послушай, Агамемнон, — прошептал на ухо царю Аякс, возлежавший на нескольких почетных атласных подушечках рядом с троном.
      Агамемнон нервно заерзал на позолоченном кресле, ибо какой-то недоумок в его отсутствие проделал в троне большое круглое отверстие, куда зад царя норовил каждую минуту провалиться.
      — Ну что еще у тебя там?
      — Агамемнон, пожалуйста, ничего на пиру не пей, — прохрипел Аякс, тяжело дыша царю в ухо.
      — Это еще почему?
      — Не пей, и все тут.
      — Ладно, не буду, хотя…
      — Вот и договорились. — И Аякс очень нехорошо посмотрел на сидевшую неподалеку Клитемнестру. — Кифару! — внезапно закричал могучий герой, оглушив дернувшегося на дырявом троне царя.
      — Кифару, кифару, — весело подхватила толпа придворных, и в руках Аякса как по волшебству возник знаменитый греческий музыкальный инструмент.
      Певец взял первый аккорд. Присутствующие притихли. Кто-то сразу тихо зарыдал, ибо аккорд был минорным.
      — Исполню я вам песню, братья, — лукаво объявил Аякс, — о великом коварстве и предательстве подлом.
      Клитемнестра вздрогнула.
      Придворные зааплодировали.
      Рыдающего дородного юношу двое слуг осторожно вывели под руки из зала на свежий воздух.
      Выждав эффектную паузу, могучий герой слегка фальшиво запел:
      Жил на свете знатный царь, Агамамнон его звали,
      Все его так уважали,
      Но случилась вдруг беда.
      Был женат наш царь случайно
      На коварной жуткой бабе,
      Ее звали Клизманестра
      Тра-та-та, та-та, та-та…
      Вот задумала змеюка
      Извести коварно мужа,
      Отравить, зарезать, хлопнуть
      Или просто утопить.
      Наняла она убийцу,
      Голозадого придурка,
      Плоскомордого урода, чтобы муженька убить.
      Просчиталась тут гадюка,
      Ибо был дружок Аякс
      У царя, у бедолаги, хитроумный прохиндей
      Понял сразу он, что хочет
      Клизманестра — сумасбродка
      Муженька Агамамнона поскорее умертвить.
      Рассекретил он все планы
      И повесил Клизманестру
      На осине утром в парке,
      Чтобы знала, как хитрить…
      В повисшей после исполнения трагической элегии тишине был слышен лишь шорох роскошной одежды придворных.
      Аякс обвел присутствующих высокомерным взглядом непризнанного гения.
      — Хорошая песня, душевная, — благосклонно кивнул Агамемнон, — только я ни хрена не понял…
      И тут придворные оглушительно зааплодировали, повскакивав со своих плюшевых подушечек.
      Взглянув на Клитемнестру, Аякс довольно осклабился.
      Царица лежала посредине пиршественного зала в глубоком обмороке.
      Все-таки расслабился Агамемнон, усыпил пир его бдительность.
      Решил царь ближе к вечеру искупаться в большом дворцовом бассейне. Приказал напустить воды и служанок позвал шестерых, из тех, что помоложе да покрасивее.
      Аякс, возложивший на себя тяжелую ношу телохранителя царя, вызвался все-таки проводить Агамемнона до бассейна.
      — Опостылело мне все, друг мой, — жаловался царь могучему герою. — От этих придворных рож меня просто тошнит, дворец этот холодный, жена плоскожопая, дела государственные… да пропади Оно все пропадом!
      — Зря ты так, — покачал головой Аякс, — раз выпало тебе судьбою царем быть, значит, должен ты править своим народом до конца дней (судя по сложившимся неблагоприятным обстоятельствам, правильней было бы сказать до конца дня. — Авт.).
      — А может, я не хочу царем быть! — закричал Агамемнон. — Почему меня не спросили? Я, может, странствующим философом мечтал стать.
      — Ну как знаешь, — хмуро буркнул Аякс. И тут вдруг какое-то шестое чувство подсказало ему, что одна из колонн на пути царя к залу с бассейном сейчас упадет.
      — Агамемнон, СТОЙ!!! — взревел могучий герой, хватая царя за шиворот.
      Мраморная колонна треснула и с грохотом обрушилась на то место, где проходил бы сейчас Агамемнон, не останови его приятель вовремя.
      Аякс стремительно ринулся в соседний коридор и успел увидеть трех рабов, уносящих вдаль голого мужика на золотом горшке.
      — Опять он! — злобно прошептал Аякс. — Проклятый недоносок…
      Но уговорить Агамемнона отказаться от запланированного купания не удалось. Ну мало ли, колонна упала, дворец-то старый. Давно ремонта требует, тут того и гляди потолок обрушится, не то что колонна.
      Все же Аякс настоял на том, чтобы царь разрешил ему исследовать дно бассейна на наличие крокодилов, тигровых акул и прочих милых представителей греческой фауны. Поэтому Аякс первым прыгнул в бассейн и здорово там поплескался, с удовольствием сморкаясь в пенистую воду. Затем могучий герой выбрался из воды, решив «обследовать» молоденьких служанок Агамемнона, и ловко размотал свою набедренную повязку.
      Но тут уж царь прогнал наглеца, сказав рабам, чтобы те как можно скорее сменили в бассейне воду. После чего приказал служанкам раздеться и исполнить ему знаменитый эротический греческий танец сиртаки, который некогда царя неслыханно возбуждал.
      В общем, именно за этим занятием и застала Клитемнестра своего благоверного.
      Агамемнон, который тоже успел раздеться, довольно неуклюже вытанцовывал (с какими-то идиотскими прыжками) среди молоденьких девушек. И, надо сказать, царь здорово разволновался, потому что танец не произвел на его маленького друга никакого впечатления (эх возраст, возраст! — Авт.).
      — А-а-а-а… — завизжала Клитемнестра, и, резко оглянувшись, Агамемнон узрел в руках у своей жены громадную секиру с двухсторонним серпообразным лезвием.
      Увиденная Клитемнестрой картина показалось ей настолько чудовищной, что она за секунду лишилась разума, превратившись в холодную расчетливую машину для убийства. Это было действительно невыносимо — муж изменял ей сразу с шестью служанками!!! (Немного поправимся: муж собирался изменить ей с шестью служанками. — Авт.)
      То, что сама Клитемнестра была далеко не ангелом (или амуром?), ее особо не беспокоило.
      Вот вам прекрасный пример знаменитой женской логики.
      — Аякс! — истошно завопил Агамемнон, увидев, как благоверная снесла голову ближайшей служанке.
      Голова девушки стремительно отлетела в бассейн, но тело продолжало танцевать, и это напугало царя еще больше, чем зловещая секира в руках жены.
      Аякс снова был на высоте, верно дежуря у дверей купальной комнаты (подглядывал в щель в стене. — Авт.).
      Оттолкнув обезумевшую, крошащую в капусту голых служанок Клитемнестру, он быстро выпихнул Агамемнона из комнаты. Затем могучий герой ловким движением руки извлек из набедренной повязки заранее приготовленную длинную струну от кифары.
      — Аякс всегда исполняет свои обещания! — громогласно раздалось в зале с бассейном, и тонкая струна со свистом обернулась вокруг шеи Клитемнестры.
      Могучий герой просчитал все, вплоть до мельчайших деталей.
      За распахнутым окном купальной комнаты находился дворцовый парк, и как раз под этим самым окном одиноко росла высокая осина.
      С силой дернул Аякс обвившуюся вокруг шеи Клитемнестры струну, благоверная Агамемнона с предсмертным хрипом вылетела в распахнутое окно и нелепо повисла на накренившейся ветке осины.
      Вытерев о доспехи немного вспотевшие ладони, Аякс не спеша подошел к узкому окошку и увидел прелюбопытнейшую картину.
      Трое эфиопов быстро несли к черному выходу из дворца уже не раз виденного голого мужика на золотом горшке.
      Под мышкой голый мужик держал небольшой ларец с фамильными драгоценностями царицы.
      — Ну что ж, — с сожалением произнес Аякс, — так мы никогда и не узнаем, кто это был…
 
 
       Интерлюдия II
       «А ВОТ ХРЕН ВАМ СОБАЧИЙ!»
 
      Углубившиеся в красную пустыню греки обернулись.
      С этого расстояния Олимп был виден как на ладони, и, надо сказать, с земли Летающий остров смотрелся довольно необычно.
      — Какой же он огромный, — прошептал Алкидий, вытряхивая из сандалий красный песок.
      — Да, — согласился с приятелем Фемистоклюс, — в небе над Грецией он казался не таким большим.
      Летающий остров опустился прямо на середину странной площадки из белых каменных плит совершенно непонятного назначения.
      «А что, если она предусмотрена именно для такого случая, — внезапно сделал гениальную догадку Фемистоклюс, — что-то вроде специальной площади для вынужденной посадки Летающего острова».
      — Но ведь тогда получается… — уже вслух произнес рыжебородый.
      — Что получается? — перебил друга Алкидий. — А?
      — Я спрашиваю, что получается? Фемистоклюс тряхнул головой:
      — Да не важно, это я так, высказал некоторые мысли вслух. Давай, до этих диковинных дворцов совсем уже немного осталось.
      Чем ближе греки приближались к волшебным строениям, тем отчетливее понимали, что строения эти абсолютно необитаемы. И как это они до сих пор не оказались погребены под толстым слоем вездесущей красной пыли?
      Фемистоклюс первым заметил странное движение песка, но благоразумно не стал говорить об этом паникеру Алкидию. Какое-то время непонятное существо сопровождало греков, двигаясь параллельно им под песком. Перемещающийся вслед за смертными красный холмик сильно обеспокоил Фемистоклюса, но, как только друзья приблизились к полупрозрачным строениям, невидимый преследователь исчез.
      Все-таки при ближайшем осмотре стало ясно, что никакие это не волшебные дворцы. Величественные произведения странного искусства были отлиты из единого куска удивительной прозрачной массы. Неведомый скульптор придал камню сходство с мерцающим льдом, но греки конечно же не знали, что это такое, ибо лед в Аттике отродясь не водился.
      — А ты говорил, царь Мавр тут живет, — разочарованно проговорил Алкидий. — А как он, интересно, сюда заходит, тут ведь сплошной монолит?
      — Да тихо ты, — не очень дружелюбно рявкнул Фемистоклюс, к чему-то прислушиваясь.
      Так и есть. Прозрачные глыбы застывшего камня слегка звенели в ватной тишине красной пустыни. Мелодия была до жути однообразная, на единственной тонкой ноте. Фемистоклюс кое-что однажды слышал про поющие дворцы невиданных царей, живущих за краем земли, но здесь они столкнулись с чем-то настолько необычным, что строить какие-либо предположения было глупо. Кто знает, может, и сами олимпийцы не смогли бы ответить на вопрос, почему звенят эти непонятные прозрачные глыбы. (Вот-вот! — Авт.)
      Греки не спеша обошли поющую глыбу кругом.
      Поразительно, но с другой стороны прозрачной горы мелодия ее пения изменилась. Фемистоклюс не мог объяснить как, но тонкая, непрерывно звучащая нота сместилась на полтона ниже.
      Что бы это могло означать?
      — А тебе не кажется, что долго — бродить здесь опасно? — начал потихоньку доставать приятеля беспокойный Алкидий.
      — Да заткнись ты…
      — А что, если Олимп без нас улетит? — Чего?
      — Ну, возьмет и покинет это место, а мы с тобой здесь останемся.
      Да, вот как раз об этом Фемистоклюс и не подумал.
      Посмотрев вдаль, он убедился, что Олимп по-прежнему стоит на месте, однако это не значило, что Летающий остров не может в любой момент взлететь. Вот, скажем, прямо сейчас возьмет и взлетит — и что они с Алкидием тогда будут делать?
      — Фемистоклюс, — странным голосом позвал Алкидий.
      Фемистоклюс вздрогнул и резко обернулся:
      — Ну чего тебе?
      — Фемистоклюс, тут чьи-то следы.
      — Наши?
      — Не думаю.
      Рыжебородый подбежал к бледному приятелю и тут же увидел на песке огромные следы. Судя по глубине, их оставил невиданный великан. Но это было еще не самым страшным. Самое ужасное заключалось в другом: великан ходил по кругу, следом за гуляющими у поющей глыбы греками.
      Смертные испуганно огляделись.
      Синие скалы вдалеке выглядели вполне мирно. Местность просматривалась великолепно. Еще несколько прозрачных глыб тихо тянули свою унылую мелодию, лишь иногда нарушаемую шепотом пересыпающегося песка, когда на барханы налетали порывы сухого ветра.
      Фемистоклюс зябко поежился, очень некстати вспомнив о необъяснимом преследователе, сопровождавшем их под песком вплоть до этого странного места. (А ну-ка, товарищи читатели, кто из вас смотрел фильм «Крикуны»? — Авт.)
      Но пугать и так порядком перепуганного Алкидия раньше времени не стоило. Слепая паника — ярый враг рассудка.
      — Что будем делать? — Алкидий нервно кутался в местами разорванную накидку, хотя вокруг было довольно тепло.
      Фемистоклюс, по обыкновению, быстро оценил обстановку. Вывод напрашивался неутешительный.
      — Придется вернуться к Олимпу.
      — А как же Зевс?
      — От Зевса, по крайней мере, мы знаем чего ожидать.
      Внезапно Фемистоклюс замер, так как ему послышались чьи-то приглушенные песком шаги, но очередной беглый осмотр местности никакой опасности не выявил. Проклятые барханы мешали звуки, не давая понять, откуда приближается опасность. Кто-то их выслеживал, это было для опытного Фе-мистоклюса яснее ясного. Кто-то или что-то охотилось на них, и рыжебородый грек уже пожалел о своем легкомысленном решении покинуть Олимп.
      Что и говорить, очень опрометчивый поступок.
      — Алкидий, — Фемистоклюс ободряюще похлопал дернувшегося приятеля по плечу, — попробуем обойти прозрачную глыбу справа.
      Бледный Алкидий коротко кивнул.
 
      — Значит, вы хотите, чтобы я написал положительный отзыв об итогах экспедиции. Я правильно вас понял?
      — Верно, Зевс, — кивнул Гефест, — ты схватываешь на лету, но это еще не все.
      — Да?
      — Ты не просто напишешь положительный отзыв как руководитель всей экспедиции, ты в этом самом отзыве похвалишь разработчиков программы «Демиург».
      — То есть вас? — непонятно чему обрадовался Громовержец.
      — Именно, — подтвердили заговорщики.
      — А по ха не хо?
      Сообщники недоуменно переглянулись.
      — Что? — выдавил Аполлон.
      — Я спрашиваю, больше вам ничего не надо?
      — Нет, ничего, — улыбнулся Гефест. — Как только ты сделаешь то, что от тебя требуется, мы сразу же стартуем.
      — А можно один вопрос? — ехидно спросил Громовержец.
      — Валяй, батя, — благосклонно кивнул Гефест.
      — А как это вам, трем законченным придуркам, удалось перепрограммировать бортовой компьютер?
      — Что ж, отвечу. — Гефест привычным жестом огладил бороду. — Это было довольно просто. Я перепрограммировал бортовой комп при помощи простого плазменного паяльника.
      — Это как? — Зевс ошарашенно тряхнул головой, незаметно пододвигаясь поближе к несколько рассеянному Аполлону.
      — Мало знаешь, — философски изрек божественный кузнец, — дольше живешь…
      И в этот момент Зевс прыгнул.
      М-да, недооценили Тучегонителя заговорщики, серьезно недооценили.
      С легкостью вырвав ржавую трубу из рук не ожидавшего вероломного нападения Аполлона, Зевс, издав залихватское «эй-ех», врезал этой самой трубой прекрасному богу по морде.
      Истошно взвизгнув, Аполлон упал на пол. (Экий каламбур вышел! — Авт.) Действовал Громовержец на удивление прытко, второй удар железной фиговины достался Гефесту. Гефест успел отбить трубу сварочным аппаратом, но не удержался на ногах и свалился рядом с Аполлоном, подпалив тому своим импровизированным огнеметом накидку на заднице.
      На высоте оказался один лишь Геракл.
      Зевс и великий герой Греции сошлись в равном бою в ярко освещенном коридоре Олимпа.
      — А-а-а-а… — визжал Аполлон, припадочно катаясь по полу в надежде потушить пылающий зад.
      Учуяв запах дыма, включилась корабельная система противопожарной безопасности, и в каюте Зевса прямо с потолка хлынул проливной дождь. Аполлон с удовольствием подставил задницу спасительным водяным струям.
      «А в коридоре шла битва не на жизнь, а на смерть. Геракл стойко отбивал своей дубиной яростные выпады Зевса, весьма ловко управлявшегося со ржавой железякой.
      «Знали бы заговорщики, что в бытность свою молодым Громовержец являлся самым заядлым хулиганом среди студентов Межзвездного института истории. Его даже пару раз собирались выгнать за расовую дискриминацию по отношению к другим студентам, но Зевсу все сходило с рук, так как учился он просто феноменально, еще на первом курсе написав знаменитую курсовую (пролог будущей диссертации) под броским названием „Инопланетные античные цивилизации: расцвет, упадок, торжество идиотизма“.
      — Ребята, — жалобно позвал Геракл, получив разок ржавой трубой в челюсть, — вы там побыстрее, что ли.
      Первым на помощь великому герою пришел Гефест и общими усилиями они оттеснили Зевса в тупой конец коридора.
      — Сдавайся! — закричал божественный кузнец, безуспешно пытаясь включить намокший сварочный аппарат, годившийся теперь разве что на роль дубины.
      — А вот хрен вам собачий, — огрызнулся Зевс, заехав сандалией Гераклу в пах.
      Великий герой тут же выбыл из поединка, с тихим стоном рухнув под ноги Громовержца. Зевс споткнулся, не удержав равновесия… тут-то его кулак Гефеста и настиг, вырубив несгибаемого владыку Олимпа на ближайшие несколько часов.
      — Фух… — Божественный изобретатель с облегчением вытер лоб.
      — И-у-у-у… — стенал на полу коридора Геракл.
      — Сволочи, вы поджарили мне задницу, — ревел не своим голосом Аполлон, бегая кругами по каюте Зевса и вертя дымящимся мягким местом.
      — Зевс обезврежен, — довольно заявил Гефест. — Потери в наших рядах незначительные.
      — Незначительные?! — провыл с пола Геракл. — Да у меня теперь детей не будет!
      — Ну и хорошо, что не будет. — Кузнец крепко связал Зевса своим кожаным поясом. — Меньше хлопот, да и сбережения сэкономишь…
      Геракл шутки не понял, мысленно назвав Гефеста очень нехорошим и крайне нецензурным словом (вот это слово:… — Авт.).
      — Тяжелый, гад. — Гефест с трудом оттащил Громовержца от стены. — Ты бы помог мне, дружище!
      По-прежнему постанывая, Геракл медленно поднялся с пола. Мутным взглядом посмотрел на бегающего по мокрой каюте Аполлона.
      — Бар-р-р-дак, — тихо подвел итог своему осмотру великий герой Греции.
      — Да помоги же мне эту тушу в помещение занести, — прошипел Гефест, пиная бесчувственного владыку Олимпа ногой.
      Геракл помог.
      Вместе они занесли Зевса в его же каюту и уложили на промокшую кровать лицом вниз. Матеря-
      щийся Аполлон еще сделал пару кругов почета по каюте, после чего помчался в медотсек звездолета.
      — Вот же как себя любит, — усмехнулся Гефест (имея в виду Аполлона), с интересом изучая синюю наколку над предплечьем Громовержца.
      «Не забуду Геру», — было криво вытатуировано на загорелой коже владыки Олимпа.
      — И что теперь нам делать? — устало спросил Геракл, проковыляв к винному бару в стене, где в маленьком ведерке хранился лед.
      — Все сами организуем, — ответил Гефест, — и без участия Зевса. Я ведь знал, что он откажется сотрудничать.
      Геракл тяжело вздохнул и высыпал все содержимое золотого ведерка прямо себе в набедренную повязку.

* * *

      … То, что решение обойти прозрачную глыбу справа ошибочно, Фемистоклюс понял слишком поздно, когда уже ничего нельзя было изменить.
      Греки повернули направо и… уперлись в две ужасные белые ноги.
      — Ой! — сказал Алкидий, прячась за широкую спину рыжебородого приятеля.
      Фемистоклюс озадаченно потрогал одну из ног, определив материал как мрамор.
      — Интересно, — вслух сказал он, — раньше, когда мы тут проходили, никаких статуй поблизости не было…
      Страшная догадка завладевала сознанием грека медленно, как в бесконечном ночном кошмаре.
      Фемистоклюс высоко задрал голову и тут же столкнулся с холодным взглядом каменных бельм Ареса.
      — Ой! — снова заскулил Алкидий, до которого тоже наконец ДОШЛО, с КЕМ они только что повстречались.
      Охотившаяся на них в недрах Олимпа живая статуя все-таки настигла своих осквернителей. Единственно разумное, что оставалось в этой ситуации обомлевшим от страха смертным, так это бежать. И Алкидий с Фемистоклюсом побежали. Но не в сторону Олимпа, как можно было подумать, а в сторону диковинных синих скал. Статуя Ареса, нелепо расставив руки, неуклюже погналась за греками. Все-таки с ее весом было довольно трудно бегать по песку.
      Фемистоклюс на ходу обернулся.
      У них были хорошие шансы убежать.
      Мраморный преследователь от них явно отставал. Спасительные (спасительные ли?) скалы были уже совсем рядом и… О удача, прямо по пути беглецов виднелась великолепная расщелина, куда можно было спокойно спрятаться. Лучшего варианта и не придумаешь. Греки с трудом протиснулись в кривой пролом, с удивлением отметив, что синий камень страшно пачкается.
      С измазанными, но довольными физиономиями приятели затаились, осторожно выглядывая наружу. Разъяренная статуя с глухим топотом промчалась мимо расщелины где-то минут через десять.
      — Слава Крону, — прошептал вспотевший Фемистоклюс, — пронесло.
      — Это в каком, интересно, смысле пронесло? — с подозрением поинтересовался Алкидий, на всякий случай отодвигаясь от приятеля.
      — В переносном, — буркнул Фемистоклюс, оглядывая их надежное убежище.
      Пожалуй, это была никакая и не расщелина, а самая настоящая пещера, вернее грот с растущими
      из потолка синими клыками сталактитов. Узкий круглый лаз, начинавшийся от кривого разлома входа, уводил куда-то вглубь, откуда струился мутный синеватый свет.
      — Любопытно, — вдруг ни с того ни с сего произнес Фемистоклюс, и Алкидий с ужасом понял, что приятель решил изучить недра неведомой пещеры, наверняка таящей в себе опасность.
      — Э, нет, братец, — категорически заявил Алкидий, — ты как хочешь, но лично я туда ни за что не пойду. Пусть лучше мне статуя Ареса голову оторвет, тем более что это именно я ее… мм… осквернил.
      — Не хочешь, ну и не надо, — Фемистоклюс решительно поднялся на ноги, — я и сам могу туда сходить.
      — Сам?
      — Да, сам.
      — А как же я?
      — Но ведь ты собираешься сдаться статуе Ареса? В пещере повисло напряженное молчание.
      — Ну и пошел ты к сатиру в задницу, — с неожиданной злостью буркнул Алкидий, что было несколько не в его обыкновении, — а я здесь останусь. Надоело по твоей милости во всякие передряги влипать. В конце концов, если бы не ты, сидели бы мы сейчас в родной Греции в каком-нибудь питейном заведении и забот никаких не ведали.
      — Как знаешь, — обиженно ответил Фемистоклюс и демонстративно двинулся в глубь пещеры.
      Рыжебородый был уверен, что Алкидий все-таки последует за ним, ведь вдвоем всегда не так страшно, как одному. Однако, вопреки ожиданиям, этого не произошло. Похоже, Алкидий дошел до ручки, решив окончательно разругаться с приятелем. «Что ж, дело твое, дружище, — с горечью подумал Фемистоклюс, — теперь мы каждый за себя».
      Все дальше и дальше уходил отважный грек от узкого входа в пещеру, у которого так и остался сидеть его верный спутник. А все это проклятое врожденное любопытство, свойственное практически каждому жителю древней Аттики.
      Любопытно было Парису, что случится, если похитить прекрасную Елену. Случилась Троянская война. (Точнее, чуть не случилась. — Авт.) Любопытно было аргонавтам, почему это в Колхиде от всех спрятано золотое руно. Не знал покоя и хитроумный царь Итаки Одиссей, ставший жертвой своей феноменальной непоседливости.
      Вот и сейчас брел Фемистоклюс по удивительному гроту, брел куда глаза глядят, движимый этим самым любопытством. Может, и на свою голову брел, кто его знает.
      Но пока что ничего интересного на пути рыжебородого не попадалось. Заблудиться в пещере казалось невозможным, так как туннель в ней был всего один: никаких тебе тупиков, поворотов, развилок…
      Синий свет становился все ярче, и вскоре стало ясно, что его источают многочисленные сталактиты не то природного, не то искусственного происхождения. Фемистоклюс упрямо шел вперед, немного разочарованный отсутствием чудес. Пусть они будут опасными, не страшно, главное, что они позволят утолить его так некстати проснувшееся маниакальное любопытство.
      Сотня шагов — и пещера закончилась круглым мерцающим белым проходом.
      «Как на Олимпе», — непроизвольно подумалось греку.
      Круглый проход был затянут светящейся зеркальной, беспрерывно меняющейся массой, схожей с блестящим пузырем на воде во время проливного дождя.
      Наверное, Фемистоклюса в тот момент поразило временное сумасшествие, иначе как объяснить последующий его безрассудный поступок?
      Грек усмехнулся и вошел прямо в переливающуюся мембрану невиданного входа…
      То, что затем случилось с его телом, не поддавалось никакому описанию.
      Тело Фемистоклюса увеличилось до невероятных размеров. За какие-то доли секунды грек превратился в некое подобие гигантского морского ската. Только этот скат плыл отнюдь не в море — он парил, растекшись по небу, над дивной разноцветной равниной.
      Грек присмотрелся, и картинка тут же дернулась, увеличиваясь вдвое. Теперь он понял, что видит все тот же ландшафт, по которому они с Алкидием недавно гуляли, но только с высоты птичьего полета. Синие скалы, стоящий на земле Олимп, красная пустыня…
      Сверху особенно было заметно, что Летающий остров приземлился на ровной поверхности из белых отполированных плит прямо по центру. Пустыня странным образом осторожно обтекала эту искусственную площадку, словно боясь засыпать ее своей красной пылью.
      Фемистоклюс вдруг подумал об Алкидии, представив друга грустно сидящим у входа в грот. Панорамная картинка сменилась мгновенно, и грек ДЕЙСТВИТЕЛЬНО увидел Алкидия, сидящего у кривого разлома пешеры. Парень вовсе не скучал. Закусив кончик языка, Алкидий старательно вырисовывал острым камешком на одном из сталактитов голую фемину. Рядом с феминой была начертана корявая греческая надпись.
      Фемистоклюс присмотрелся — изображение тут же послушно увеличилось, и рыжебородый с неудовольствием прочел каракули друга.
      «Фемистоклюс дурак!» — вот что написал на синем камне Алкидий.
      Греку страшно захотелось отпустить приятелю хороший подзатыльник, но это в его новом удивительном состоянии, к сожалению, было невозможно. Рыжебородый не имел ни рук, ни ног, ни головы (последнее, к счастью для нашего героя, было не смертельно. — Авт.). Он состоял из одних сплошных глаз, способных проникнуть своим взором куда угодно.