— Ладно, — немного успокоился Агамемнон, перестав пятиться. — Ну а что значит это… как его… про то, как ты на скалу взбежал?
      — Тоже поэтическая аллегория, — довольно пояснил Аякс, обожавший это словосочетание. — Между строфами тут сокрыт потаенный смысл. Мол, я, пребывая на острове, вдохновился его мрачным пейзажем и воспарил на крыльях поэзии на самый Парнас.
      — Мама моя родная, — прошептал Агамемнон, — неужели Асклепий тоже покинул Грецию с остальными олимпийцами?
      Случай с Аяксом являлся абсолютно клиническим, что было видно даже невооруженным глазом. Психов в Древней Греции (впрочем, как и во все времена) хватало. Каждый третий герой, можно сказать, был ненормальным (вспомните того же Геракла. — Авт.). Но Аякс, пожалуй, переплюнул их всех вместе взятых.
      «Еще немного, — нервно подумал Агамемнон, — и он начнет бросаться на людей».
      Под «людьми» царь конечно же подразумевал себя обожаемого. Уж очень ему не хотелось быть задушенным среди ночи полоумным героем. А тот наутро проснется у бездыханного тела Агамемнона, сладко зевнет и радостно так заявит: «Наконец-то морские волны выбросили на сушу труп Одиссея. Похоронить, что ли, беднягу?»
      Кошмарная картинка, представшая перед мысленным взором Агамемнона, была настолько реальной, что с ним чуть не случился очередной удар (сердечный приступ. — Авт.).
      В первый раз древнегреческий кондратиус хватил царя, когда тот, хорошо протрезвев после первой брачной ночи, взглянул затуманенным, но уже достаточно верно воспринимающим окружающую действительность взглядом на молодую жену свою Клитемнестру, храпевшую на подушке рядом.
      Шок был такой, что царя еле-еле откачали (пришлось даже вмешаться самому Асклепию. — Авт.).
      Вычухавшись после удара, Агамемнон приказал своей благоверной сбрить к сатировой матери проклятые бакенбарды.
      Клитемнестра согласилась, и в семье Агамемнона воцарился мир и покой, именуемый в простонародье супружеской идиллией.
      Но эта идиллия длилась не долго…
      — Двигаемся строго на север, — заявил Агамемнон, справившись с волной накативших на него гнусных семейных воспоминаний.
      Пошли строго на север.
      Правда, где север, ни тот, ни другой великий герой не знал. Ну да какая, в принципе, разница? Так или иначе, но наткнулись они вскоре на колодец, у которого стояла с коромыслом…
      (Древнегреческий вариант коромысла, в отличие от древнерусского, напоминал современную швабру. — Лет.)
      — Вот это мой размерчик! — хрипло прошептал Аякс, с открытым ртом уставившись на чудовищную великаншу, набиравшую в кожаные бурдюки колодезную воду.
      Великанша стояла к героям спиной, и мужчины смогли по достоинству оценить впечатляющие габариты ее округлых прелестей.
      Куда там пресловутой Навсикае.
      Агамемнон на глаз прикинул размер зада великанши, и ему сразу же сделалось плохо.
      — Твою мать, — отчаянно простонал он, — мы попали в страну лестригонов.
      Случилось худшее из того, что вообще могло с ними произойти.
      То, что перед ними не циклопша, Агамемнон понял сразу.
      Все-таки циклопы были намного больше лестригонов —как-никак, божественные дети. Хотя в какой-то момент царь и засомневался. От глупых циклопов еще была призрачная возможность сбежать.
      Но все же чудовищная девка оказалась лестригоншей, и это стало понятно, когда впавший в состояние полной невменяемости Аякс ее окликнул.
      — О прекрасное видение, — гаркнул могучий герой, да так, что Агамемнон на всякий случай проверил свою набедренную повязку, — назови свое имя!
      Великанша с недоумением обернулась. То, что Агамемнон поначалу принял за бурдюки с ключевой водой, оказалось ее грудями. Глаза у суперфемины было два, левый, правда, немного косил, но это уже не имело никакого значения.
      «Значит, все-таки лестригоны», — как-то безразлично констатировал царь.
      — Блин, — сказала великанша, раздвинув толстые губы в подобии улыбки. — Мужики! А почему вы такие маленькие, особенно этот коротконогий?
      Девичий перст бестактно указал на Агамемнона.
      — А мы много болели, — нашелся Аякс, — и давно ничего не кушали.
      — Бе-э-э-эдненькие, — протянула великанша, — идемте же во дворец моего отца Антифата, там вас накормят, напоют, помоют. Мой отец любит незваных гостей. Ну что вы стоите?
      Великие герои переглянулись. Агамемнон молча позволил решать Аяксу. А Аякс все уже решил, как только увидел фемину своей мечты.
      — Конечно, о цветок в обители безжизненного камня, — нежно ответил могучий (но не по сравнению с великаншей) герой.
      — Странные вы какие-то, — задумчиво проговорила лестригонша, — ну да ладно, не мое это дело, пусть отец решает, что с вами, недомерками, делать.
      Что ж, весьма многообещающее начало.
      Да, в тот день действительно произошло нечто из ряда вон выходящее, а именно: Аякс, сын Оилея, ВЛЮБИЛСЯ.
      Ну, делалось это с ним, конечно, не в первый раз (особенно когда посещал какой-нибудь древнегреческий бордель), но признаем, что… мм… обстоятельства для всплеска нежных чувств были совсем неподходящие. Пока они шли следом за великаншей широкой горной тропой, Агамемнон попытался это Аяксу доходчиво втолковать, но куда там — Аякс даже взгляда не в силах был оторвать от соблазнительно (с точки зрения Аякса) перекатывающихся… или как в таких случаях говорится… соблазнительно виляющих бедер лестригонши.
      Груда роскошного (опять же, по мнению Аякса) женского тела завораживала. Плавные изгибы заставляли замирать дыхание, а груди… О эти груди, в них хотелось утопиться, покончив жизнь самоубийством (в буквальном смысле. — Авт.).
      — Аякс, вспомни Навсикаю! — яростно шептал на ухо другу Агамемнон. — Одиссей тогда был на волосок от смерти…
      Но Аякс его, понятное дело, не слушал. Агамемнон бросил свои изначально провальные попытки вразумить могучего героя и принялся вспоминать, что ему известно о стране лестригонов. А известно ему было не так уж и много. Вроде какой-то знаменитый путешественник тут погиб. Земли-то эти у греков считались чуть ли не проклятыми. Интересно, по какой причине?
      Царь лестригонов Антифат был хорошо известен за пределами своей земли, но, как ни старался Агамемнон что-либо вспомнить об этом царе, ничего у него не выходило. Что-то там болтали нехорошее об этом Антифате в питейных заведениях Греции, но вот что именно болтали — Агамемнон не помнил. Тем временем великанша подвела путешественников к великолепному мраморному дворцу, и, ободренный этим, Аякс решил снова попытаться выяснить имя иноземной красавицы.
      — О, как тебя зовут, средоточие соблазна? — спросил могучий герой и на этот раз получил вразумительный ответ.
      — Тифата, — представилась великанша, и они вошли во дворец.
      «Ну естественно, — подумал Агамемнон, — если ее отец Антифат, то дочь зовут Тифатой, старый лестригонский обычай».
      Откуда ему была известна сия ценная информация, Агамемнон не знал. Сейчас его беспокоило совсем другое. Дело в том, что по пути во дворец, да и в самом дворце герои не встретили ни одного сородича здоровой девы. Это было странно, если не сказать подозрительно.
      Агамемнон забеспокоился больше прежнего. А вот Аяксу все было по фигу. Он уже мысленно сочинял стихотворение, посвященное габаритной любимой.
      — Подождите здесь. Мой отец еще не вернулся с собрания старейшин, — сообщила Тифата, проводив путешественников в абсолютно пустой тронный зал.
      — Куда же ты, красавица, останься, — взмолился Аякс, когда понял, что великанша собирается их покинуть.
      — Не волнуйся, коротышка, — успокоила его лестригонша, — мы еще увидимся…
      И Тифата величественно удалилась.
      Агамемнон, всегда подмечавший всякие детали, с ужасом уставился на громадный трон царя лест-ригонов, сложенный из обожженных человеческих черепов.
      — У местного царя отличное чувство юмора. — прошептал Агамемнон, безуспешно борясь с нехорошими предчувствиями.
      Шаги Антифата путешественники услышали задолго до того, как увидели самого повелителя лестригонов.
      — Идет. — Агамемнон положил руку на верный меч, который вполне мог бы послужить для какого-нибудь лестригона прекрасной зубочисткой.
      — Я попрошу у него ее руки, — мечтательно заявилАякс.
      — Чьей руки? — испуганно переспросил Агамемнон.
      — Тифаты… о эти груди!
      — Даже и не думай говорить с царем о его дочери, — вспылил Агамемнон. — Ты нас своей глупостью погубишь.
      — Любовь сильнее смерти…
      — О пустоты Тартара!!!
      Шаги приближались, и через пару минут в тронный зал вошел Антифат, толстый великан в одной набедренной повязке и с лавровым венком на плешивой голове.
      «Вылитый Зевс, — внезапно подумал Агамемнон, — вот только седая борода сходство портит».
      Дойдя до своего трона, царь лестригонов резко остановился и удивленно вытаращился на великих героев.
      — Опа! А вы кто?
      — Мы? — Греки переглянулись. — А разве ваша дочь Тифата ничего о нас не говорила?
      — Ага! — обрадовался царь. — Значит, вы и есть те самые странствующие недомерки. Ну и чего вам у нас надо?
      — Нам бы поесть, — осторожно попросил Агамемнон, — да передохнуть с дороги…
      — И жениться, — добавил Аякс.
      — Ого! — Антифат с удовольствием плюхнулся на свой кошмарный трон. — Однако я вижу, у вас серьезные намерения.
      И царь лестригонов вдруг облизнулся. Ох и не понравилось это Агамемнону, сильно не понравилось.
      — Тифата, — позвал царь, — доченька…
      Из-за мраморных колонн появилась габаритная дочурка рыхлого папаши.
      — Да, отец.
      — Проведи наших маленьких друзей в гостевые комнаты и позаботься о том, чтобы они ни в чем не нуждались. Распорядись, чтобы их накормили, напоили, помыли, а вот этот, что побольше, вроде как еще и жениться хочет… короче, организуй им все это.
      — Конечно, отец, — кивнула великанша, — все будет сделано так, как ты хочешь… Идите за мной, — добавила Тифата, обращаясь уже к гостям.
      Переглянувшись, герои неуверенно последовали за могучей феминой.
      — Ты слышал, что он сказал? — горячо прошептал на ухо приятелю Аякс.
      — Ну и что он сказал? — мрачно поинтересовался Агамемнон, который мало что стал понимать в происходящем.
      — Он разрешил мне жениться! — торжественно сообщил Аякс.
      — Да? — Агамемнон даже особо не удивился. — Ну что ж, поздравляю.
      — Любимая, — обратился Аякс к шагавшей впереди Тифате, — я написал тебе стихотворение.
      — Чего? — не поняла великанша, остановившись и посмотрев на героя так, словно с ней заговорила мраморная статуя сатира.
      — Вот послушай…
      Агамемнон зажмурился.
      Аякс набрал побольше воздуха:
      О твои груди, Тифата, они подобны ударам грома,
      А бедра твои — что утесы на скалах у твоего дома,
      Ноги высоки и крепки, как сосны,
      Шея тонка, как упругие весла.
      «Утесы на скалах, — мысленно усмехнулся Агамемнон, — это нужно на всякий случай запомнить. Софоклюс непременно должен записать сей перл для потомков».
      — Так что же ты сразу не сказал, что хочешь сделать со мной слу-слу? — удивилась великанша и, сграбастав Аякса, скрылась в недрах гигантского дворца.
      — Что за молодежь пошла, — сокрушенно покачал головой Агамемнон, — никакой романтики…
      Издалека послышался полный отчаяния вопль несчастного Аякса.

* * *

      — Агамемнон, по-моему, я ее убил, — горестно прошептал могучий герой, обхватив руками медный шлем.
      Агамемнон обнаружил приятеля сидящим на полу широкого коридора рядом с комнатой, из которой торчали голые пятки дочери Антифата.
      — Аякс, да ты что? — испугался Агамемнон, не в силах отвести взор от чудовищных ног великанши. — Да как же ты?
      — Не знаю. — Аякс затравленно посмотрел на царя. — Все нормально вроде было. Она разделась, на кровать влезла, ну, я, как обычно, доспехи приподнял, чтобы… ну ты понимаешь. Она это как увидела, так в обморок и грохнулась…
      — Мать моя Гея, — прохрипел Агамемнон, которого поразила страшная догадка. — Сиди здесь, дефективный, и никуда не уходи…
      Осторожно обойдя ноги великанши, Агамемнон прошел в комнату, которая оказалась спальней для веселых утех. На стенах были изображены женские груди с крылышками и прочие не менее неприличные картинки. Даже повидавший и перепробовавший многое на своем веку Агамемнон слегка покраснел.
      Тифата лежала на полу спальни, бесстыже разбросав ноги.
      Агамемнон угрюмо почесал бородку, затем повнимательней всмотрелся в порнографические фрески. Что-то в них было не-так. Чего-то на картинках явно не хватало. Озадаченный грек принялся осматривать обнаженное тело лестригонши. Осмотр тела поверг его в легкое недоумение. Вернувшись кАяксу, Агамемнон нервно произнес:
      — Не знаю, как размножаются лестригоны, но тебе, идиоту, следовало это выяснить, прежде чем на царскую дочку залазить.
      — А что я, что сразу я? — захныкал Аякс. — Я, может быть, тоже чуть от разрыва сердца не умер, когда увидел у нее… (В этом месте часть текста была подвергнута жестокой цензуре. — Ред.)
      — Странно все это, — произнес Агамемнон, помогая приятелю встать на ноги. — Внешне вроде как женщина… влипли мы с тобой, дружище, по самое не хочу…
      Бежать из дворца лестригонов было бессмысленно, ибо герои могли запросто в нем заблудиться. Однако им без труда удалось найти гостевую комнату, на дверях которой висела греческая табличка: «Для недомерков».
      Комната была на редкость просторная, на длинном аккуратном столике голодных греков уже поджидала экзотическая пища.
      И чего там только не было: жареные котлеты по-финикийски, разного вида паштеты, утка с яблоками Гесперид, редкие фрукты.
      Зная, что есть много после двух дней голодовки опасно, эллины старались насыщаться как можно медленнее. Все равно им некуда было бежать, а так хоть поедят, голод утолят. Ведь их наверняка ждет расплата за коварное убийство царской дочери.
      — Гм… очень странно, — сказал Агамемнон, выковыривая из паштета маленькую пластинку от медных доспехов. — Слушай, Аякс, это не твое?
      — Нет, — ответил могучий герой, с аппетитом лопавший котлеты по-финикийски.
      Отодвинув от себя паштет, Агамемнон благоразумно решил отказаться от употребления местных мясных продуктов.
      На удивленный взгляд Аякса царь лаконично ответил:
      — Мясо — источник мужской агрессии… После обильного обеда великие герои решили немного вздремнуть. Но кровать в гостевой комнате была почему-то одна.
      — Все-таки удивительный народ эти лестригоны! — не удержался от восклицания Агамемнон, увидев эту самую кровать.
      Кровать была довольно низка и полностью сделана из полированного мрамора: ни перины, ни подушки, ни одеяла. Спартанские условия.
      Еще немного поудивлявшись, герои свернулись на неудобном ложе калачиками и сладко задремали без сновидений.
      Проснулся Агамемнон от того, что почувствовал во сне до боли знакомый запах. Затем великий герой услышал мирно беседующие незнакомые голоса.
      — А попробуйте-ка эту ветчинку, — говорил чей-то милый женский голос. — Правда, она восхитительна?
      — О да, ты права, моя прелесть, — подтвердил мужской голос. — Но вон тот бифштекс с кровью… Как? Ты еще его не отведала?
      — Вино, вино, несите сюда вино, — закричал кто-то прямо на ухо Агамемнону, и царь понял, что сейчас самое время открыть глаза, хотя делать ему это страшно не хотелось.
      Агамемнон сделал над собой усилие, и глаза все-таки открыл.
      Ох, лучше бы он продолжал спать…
      Они вместе с Аяксом лежали посредине гигантского пиршественного стола, за которым мило обедало около трех десятков знатных лестригонов. Во главе стола сидел собственной персоной царь Ан-тифат, сжимая в могучей руке здоровый кубок вина.
      — Вина, — ревел царь великанов, — еще вина… И кто-нибудь — позовите к столу мою дочь Тифату, что-то она к обеду задерживается…
      Дальше было хуже.
      Агамемнон понял, что он лежит на блюде, вернее на все той же неудобной кровати. Только теперь ему стало ясно, что никакая это не кровать, а пиршественное блюдо. Вокруг храпевшего рядом Аякса возвышались россыпи свежего укропа. А еще Агамемнон наконец узнал разбудивший его запах. Вся его одежда была засыпана молотым перцем.
      — Мамочка! — прошептал несчастный царь. — Аякс, проснись, нас сейчас с тобой сожрут.
      Аякс проснулся, но смысл происходящего доходил до него с большой задержкой.
      Агамемнон покосился на соседнее блюдо и столкнулся с полным ненависти взглядом какого-то диковинного лестригонского деликатеса. Сначала Агамемнон решил, что на него смотрит запеченная в ' тесте форель, но царь глубоко ошибался. Излучая в пространство волны ярости, на него глядел Конан Киммериец, плавающий в луже дымящегося соуса.
      О, если бы взглядом можно было убивать!
      «Ага! — злорадно подумал Агамемнон. — Допрыгался».
      Хотя жизнь самих греков тоже висела на волоске.
      Над головой со свистом пронеслась вилка. Агамемнон зажмурился, но вилка понеслась куда-то дальше, к блюду с мочеными фигами.
      — Носатые!!! — проревел из лужи соуса Конан варвар. — Я еще отомщу вам…
      — Встретимся в ночном горшке Антифата, — весело прокричал киммерийцу Аякс, у которого от пережитого ужаса проснулось чувство инфернального юмора.
      Рядом с блюдом, на котором возлежали греки, внезапно раздался мощный хлопок, и из туманного марева возник бог ветра Эвр (очень вовремя, сатир его побери. — Лет.).
      — Наконец-то, — обрадовался Агамемнон, словно увидел родного отца. — А мы уж совсем отчаялись.
      — Хватайтесь за края моей туники, — строго приказал восточный ветер, швыряя в ближайшего великана моченой фигой.
      Герои послушно вцепились в туманные одеяния бога ветра, оказавшиеся на ощупь весьма плотными.
      Последнее, что успели услышать греки перед тем, как исчезнуть в сгустившемся воздухе, был дикий, душераздирающий вой Антифата, в правый глаз которого метнул вилку зловеще хохочущий Конан.

Глава 5
КОВАРНАЯ КЛИТЕМНЕСТРА