Все улыбнулись Джилли, но согласились с ней.

— Прекрасная идея, — сказал Драмм, глядя на Александру. — Я тоже не против соснуть, но для этого отправлюсь домой. Приду утром, после того, как смогу убедиться, что в морге действительно покоится Фитч. Я, наверное, допускаю ошибки, но не повторяю одних и тех же.

Он попрощался со всеми, дождался, когда они пошли к дверям, и потом тихо заговорил с Александрой.

— Все будет хорошо, — сказал он, беря ее за руку. — Ты забудешь о плохом, люди всегда забывают. Поэтому мы и выживаем. А теперь спи. Увидимся утром.

Она кивнула, надеясь, что он решит, будто она слишком устала для разговоров. Он вглядывался в ее лицо. Наверное, в конце концов он решил удовлетвориться тем, что видел, и сказал:

— Выспись как следует. — Но продолжал в нерешительности стоять рядом с девушкой.

В комнату уже возвращалась Джилли, поэтому он задержал руку Александры в своей еще на мгновение, поклонился, и вышел.

— Джилли, — спросила Александра, когда все ушли, — могу я поговорить с тобой минутку?

Джилли нахмурилась. Она лучше других знала, что такое боль, а в голосе подруги и еще больше — в ее выражении лица явно угадывалась душевная мука.

— Конечно, — ответила она. — Пойдем, поднимемся наверх, уложим тебя в кроватку, и ты все расскажешь.

Но Александра заговорила, как только они вошли в спальню.

— Я ухожу домой, — заявила она, — Я бы хотела сейчас же собрать вещи. Я знаю, что твой бал предназначался для меня, но, несмотря на это, я не могу остаться. Мне пора возвращаться к обычной жизни.

— Вот зануда! — возмутилась Джилли, топнув ногой. — Не будь ты такой слабохарактерной. Это на тебя не похоже. Да, тебя напугали, ну и что теперь? Все пройдет, вот увидишь. Сбежав, ты только сделаешь еще хуже. Я поняла, что, если тебя что-то беспокоит, надо смотреть этому прямо в лицо, не отворачиваясь, и только тогда оно уйдет.

— Нет, — печально возразила Александра. — Это я должна уйти. Поверь.

Джилли долго серьезно смотрела на Александру. Та почувствовала, что краснеет, и отвернулась, не в силах больше выдерживать испытующий взгляд золотистых глаз. Джилли поразила внезапная догадка. Она прошептала:

— Я понимаю. Я не знаю, что там произошло, верно? Ты хочешь рассказать мне?.. Нет? Ты можешь мне верить, я храню секреты лучше самого глубокого колодца. И ты знаешь, я никогда не сделаю ничего, что принесло бы тебе несчастье.

Ты уверена? — Она вздохнула. — Но ты же попрощаешься с ним сначала? Я хочу сказать, что оставить записку было бы трусостью. И тоже не похоже на тебя.

Александру потрясла интуиция Джилли. Откуда она может знать правду? Она могла бы подумать, будто Драмм отверг ее. Она сообразительна и в юности вела жизнь, полную лишений, так что знала о мужчинах как самое лучшее, так и самое худшее.

— Конечно, я поговорю с ним, — сказала Александра, хотя собиралась оставить записку. — Я не трусиха. Я попрощаюсь и все ему объясню. Но на самом деле я не обязана, потому что он наверняка уже все знает.

— О, проклятие! — опечалилась Джилли. — Он хороший человек, действительно хороший. Но он слишком много думает о приличиях и слишком ценит мнение своего отца, этого накрахмаленного дурака! — гневно заключила она. — Он скорее сломается, чем согнется, и будь уверена, если он не изменится, то когда-нибудь точно сломается. И очень жаль, потому что он мог бы… Ладно, какая разница? Мы все могли бы быть лучше, чем есть на самом деле. Это тебе не поможет. Мне очень жаль, ты не представляешь, как жаль, но я тебя понимаю. Но мы-то останемся друзьями, правда? — с волнением спросила она.

— Конечно. — Александра занялась укладыванием вещей, потому что не могла выдержать проницательного взгляда Джилли. Она знала: то, что та сейчас произнесла, было не более чем вежливой ложью. Как только девушка оставит Лондон, она навсегда распрощается со всеми своими связями здесь. Она должна так поступить. Потому что она оставляет человека, которого любит, чтобы сохранить уважение к себе и пощадить его гордость.

Он был одет очень тщательно даже для такого модного господина. В самом деле, Драмм выглядел таким небрежно-элегантным и сдержанным, когда появился на следующее утро, что Александра почти возненавидела его за это. Для нее весь мир перевернулся. Он изменил ее дух и тело, она не узнавала сама себя.

А он прочно стоял на ногах и снисходительно улыбался ей, идеальный образ идеального джентльмена. Ухоженный, недоступный — он снова стал самим собой. На нем были облегающий синий сюртук и полусапожки. Темно-желтые брюки обтягивали длинные ноги, тщательно повязанный шейный платок закрывал шею, рубашка сверкала белизной. Его жилет казался художественным произведением в сине-зеленых тонах, и благодаря этому его глаза сверкали бриллиантово-синим цветом. Но только счастье могло бы придать им блеск. Когда он смотрел на Александру, они мрачнели.

Его наверняка беспокоит то, что она может проговориться. Она и сама волновалась. Надо было прощаться побыстрее и покончить с этим. Она хотела выглядеть так же прекрасно, как Драмм сейчас, потому что он ее видит в последний раз. Волосы у нее были убраны, лицо чистое, и она надела одно из своих старых платьев для предстоящего путешествия. То, которое сшила миссис Тук и которым Александра гордилась, пока временное пребывание в Лондоне не показало ей, что не такое уж оно красивое. Она надеялась, что выглядит отдохнувшей, потому что проспала всю ночь, после того как собрала вещи, хотя слова «потеряла сознание» лучше бы передали состояние, в которое она погрузилась, как только опустила голову на подушку.

Но сейчас она нервничала, трусила и малодушничала и надеялась только на то, что может достаточно хорошо скрывать свои чувства.

— Это одно из платьев, которые у тебя были до приезда в Лондон, — сказал Драмм до того, как она успела заговорить.

— Да. И оно вполне подходящее, потому что я собираюсь домой. Пора. Не вини себя, — быстро промолвила она. — Я должна скрыться с места преступления, которое чуть не удалось Фитчу. И я скучаю по мальчикам. Когда я думала, что могу умереть, то подумала и о том, что останется после меня, — добавила она и покраснела.

На самом деле она почти не думала о мальчиках, она думала только о Драмме. И это было достойно порицания. Теперь все переменится, она посвятит братьям остаток жизни.

— Из-за того, что произошло? — спросил он. — Из-за того, что я занимался с тобой любовью?

Она нервно огляделась, хотя и знала, что в зале никого больше нет.

— Да. Нет, то есть я не знаю. — Она подняла голову. — Тебе не надо чувствовать себя виноватым, ты никогда не сделал бы этого, если бы я не попросила. Я знаю это так же хорошо, как и ты. Мы были одни и нуждались в тепле. Но это было тогда. А теперь многое переменилось. Лучше, если я уеду, ты же понимаешь.

— Нет, не понимаю, — твердо ответил он. — Алли, я пришел сюда сегодня, чтобы просить тебя стать моей женой.

Все ее самообладание разлетелось вдребезги.

— Нет, нет! — воскликнула она. Он с удивлением взглянул на нее.

— Я хотела сказать — нет, спасибо. — Александра смотрела на свои руки, уже не надеясь на притворство. Она была расстроена, несчастна, но не важно, если он увидит это. Она должна освободить его.

— Я тебе нравлюсь? — тихо спросил он.

— Слишком сильно, чтобы выходить за тебя замуж, — призналась она. — Ты хочешь поступить правильно. Я тоже. Нет, милорд, я не выйду за вас, но благодарю за предложение. Не волнуйся, со мной все будет в порядке.

— А со мной — нет! — рассердился Драмм. — И я вовсе не собираюсь поступать правильно. Я никогда не делаю того, чего не хочу. Я пришел просить твоей руки, потому что люблю тебя. Ни больше, ни меньше. Я решил, что ты испытываешь ко мне то же самое. — Он нахмурился. — Я не должен был повышать голос, прости меня, — пробормотал он. — Я в этом деле новичок. Знаешь, о чем я думал, когда считал, что мы можем погибнуть? — спросил Драмм, вглядываясь в ее глаза. — О тебе, только о тебе. Ты занимала все мои мысли и чувства с тех пор, как мы встретились. Если бы вчера я был один, то мог бы освободиться быстрее. Я был превосходным агентом и заслужил награды. Теперь я понимаю, что человеку легко быть храбрым, когда ему нечего терять. Но я не мог действовать, когда там была ты. Меня трясло от мысли, что я могу тебя потерять. Я чуть не сошел с ума, представив, что может с тобой произойти. — Он взял ее руки в свои и держал, не сводя с нее глаз. Что-то в ее лице заставило его сурово выдвинуть подбородок. Его голос зазвучал резко: — Посмотри, что ты сделала! Ты вернула меня к жизни и не можешь теперь бросить. Я проснулся сегодня утром и чуть не до смерти напугал бедного Граймза. Я пел, когда умывался. Да что там пел! Я готов был пуститься в пляс. Ты мне снилась, и я проснулся с мыслями о тебе, оделся и пришел к тебе, а ты говоришь, что уезжаешь. Нет, не уезжаешь! Если мне придется связать тебя так, как, по моим рассказам, поступил с тобой Фитч, я задержу тебя здесь до тех пор, пока не поведу к алтарю.

Ее губы дрожали от печали и от смеха.

— Не позволяй своей галантности разрушить тебе жизнь, Ты не должен платить мне ничего, как в тот день, когда оставил мой дом. Это совсем необязательно, и это стоит дороже горсти золота.

Он непонимающе нахмурился.

— Золотые монеты, которые ты оставил под своей подушкой, — пояснила она и опустила голову — ей было стыдно из-за того, что она не привезла их в Лондон, чтобы вернуть ему.

— Золотые монеты? — пробормотал он. Потом понимание озарило его глаза, а лицо напряглось. — Так вот что он там делал! Мой отец оставил меня ждать в экипаже, сказав, что забыл что-то в моей комнате. Прости, это тебя огорчило? Он не имел права.

— Имел, — сказала она, обрадовавшись возможности ухватиться за что-то в их споре. — В этом-то все и дело! Подумай о реальном положении дел. Я подумала, поверь. Я подкидыш, я никто, без титула и состояния и даже без настоящего имени! Я не странствующая принцесса, у которой благородство так сияло сквозь лохмотья, что принц сразу понял, кто она. Я просто женщина, с которой ты оказался связан. Я оказала тебе услугу, ты почувствовал благодарность. Я тебе нравлюсь, и меня это радует. Ты чувствуешь ответственность за меня, в этом я не сомневаюсь. Ты испытываешь ко мне влечение, но при других обстоятельствах никогда не стал бы заниматься со мной любовью, это я тоже знаю. Ты не обязан жениться на мне. Если ты так поступишь, то однажды возненавидишь меня, а если нет, то благословишь, вот увидишь.

Он пригвоздил ее к месту немигающим взглядом синих глаз.

— Подумай о своем отце, — продолжала она, почти умоляя его. — Ты не можешь так поступить с ним. Он выбрал для тебя леди Аннабелл или какую-нибудь другую леди из прекрасных лондонских дам. Твое предложение оказывает мне честь. Я отклоняю его со всем уважением. Но я запомню это и очень тебе благодарна.

— Я люблю своего отца, но не собираюсь жениться на нем, — произнес Драмм сквозь сжатые зубы. — Я не собираюсь иметь от него детей или делить с ним постель. Я люблю его, но ему придется научиться любить меня, даже если я не всегда ему подчиняюсь. Я больше не маленький мальчик. Он заслуживает, чтобы его сын был настоящим мужчиной. Что касается Аннабелл, может, он и имеет на нее виды, а может, нет — это его дело, — мягко произнес Драмм. — Я не собираюсь жертвовать собой, — добавил он, словно уговаривая самого себя. — Я знаю, кто ты, — внимательно глядя на Александру, сказал он. — К черту странствующих принцесс! Мы говорим не о сказках. Ты мне подходишь. Даже не сомневайся в этом. Как ты думаешь, почему я не женился ни на одной из этих «прекрасных лондонских дам»? Или лиссабонских дам, или римских, вообще ни на одной даме любого класса и положения? Потому что я ждал встречи с тобой. Я собирался проплыть по жизни, не ощутив ни ветерка, но так не живут. Я признаю, что считал: мое имя и воля отца имеют первоочередное значение. Но теперь так не считаю. С тех пор как встретил тебя. Бога ради, Алли, я построил тебе этот чертов сарай!

Эти слова заставили ее улыбнуться, невзирая на все сомнения и путаницу мыслей. Он тоже невольно улыбнулся.

— Тогда я не понимал, почему, — продолжал он. — Я знал только, что хочу сделать для тебя что-нибудь прекрасное. И до сих пор хочу. Я попросил Джилли пригласить тебя сюда, потому что не мог перестать думать о тебе. И если бы не произошло то, что случилось вчера, то произошло бы что-нибудь другое, поверь мне. Вчерашний день просто ускорил события, благодарение Богу. А что касается титула и положения в обществе, сейчас у нас 1821 год, моя дорогая. Мы давно вступили в новый век. Мир меняется. И мы тоже должны измениться. И что такое имя, Алли? Только то, что мы в него вкладываем. До того, как меня выстрелом вышибли из седла, я, помнится, размышлял: почему любовь называют падением с высоты? Я тогда не понимал. Пока не упал в буквальном смысле слова. — Он усмехнулся. — Конечно, со мной произошел тяжелый случай, мне пришлось падать чаще и ушибаться сильнее, чем большинству мужчин, — сначала с лошади, на голову, потом в твою кровать и в твои руки и потом — к твоим ногам. Но теперь я понял, где мое место. Я не знаю, почему это так. Всегда старался узнать. А сейчас вижу: любовь можно чувствовать, но никогда нельзя объяснить. Ей не требуется рассудительность. И великолепно.

— Это просто потому… из-за того, что мы сделали, — сказала Александра. — Это не имеет значения.

— Нет имеет! — вскричал он. — Это было удивительно и великолепно, не отрицай. Только если… — Он замолчал с окаменевшим лицом. — Ты жалеешь об этом? Тебе было плохо?

— Мне было чудесно! — воскликнула она.

— Тогда слушай! — мрачно сказал Драмм. Он крепко схватил ее за плечи, словно хотел потрясти. Ее лицо дрогнуло. Он тотчас отпустил ее, как будто ее кожа обожгла его, глубоко вздохнул и с удивлением уставился на свои руки. — Я всегда славился самообладанием, — не веря себе, произнес он. — И вот смотри — ты снова заставила меня потерять контроль над собой. Я гордился своим умением сдерживать себя. Я был холоден и расчетлив, но на самом деле бесчувствен, как ампутированный палец. Я понял это только сейчас, благодаря тебе. — Он с нежностью посмотрел на нее. — Алли, у меня не остается ни капли самообладания, когда дело касается тебя. Я хотел только поцеловать тебя и уложить спать. Хотел обнять и пожелать спокойной ночи. Мне было так замечательно любить тебя, потому что я не мог сдержаться. Этого никогда не происходило и никогда не произойдет ни с какой другой женщиной. Выходи за меня замуж. Если, конечно, — он невольно поднял голову, и слова прозвучали почти высокомерно, — мысль о том, чтобы провести всю жизнь со мной, не вызывает у тебя отвращения.

— Ты однажды просил руки Джилли, — тихо сказала она, — когда считал, что она нуждается в тебе и что так поступить будет правильно. Ты всегда по доброте душевной помогаешь тем, кому необходимо.

— Да, — нетерпеливо ответил он. — Вот почему я женился не раз. В Англии полным-полно подкидышей, вдов и сирот. И пусть я предлагал руку Джилли, но я никогда не говорил ей, что люблю ее. Я никому не говорил этого, кроме тебя. Я даже не верю, что наконец произнес эти слова. Боже мой, а ты помнишь, что я это сказал? Если нет, я сделаю это снова. Это так приятно повторять, — добавил он, улыбаясь, как мальчишка. — Я люблю тебя, Алли.

— Но ты попросил всех, чтобы они говорили, будто мы не могли… ничего… вместе прошлой ночью, — сказала Александра, и обида, которую она ощущала, ясно прозвучала в ее голосе и отразилась в глазах.

— Ты бы хотела, чтобы я хвастался этим? — изумленно спросил он. — Я не должен был терять головы, не должен был компрометировать тебя, и я вовсе не горжусь этим. И я не хочу, чтобы о нас болтали больше, чем и так будут. Знаешь, сплетни будут. Ты их не боишься?

— А ты? — спросила она. Он улыбнулся.

— Я не дождусь, когда смогу разобраться с тем, кто посмеет судачить о нас.

Она должна была возражать. Она не имела права на такую радость. Он неправильно истолковал ее молчание.

— Алли, — в отчаянии взмолился он, — ты мне нужна.

С этим она могла бороться.

— Да, правда? — гневно спросила она. — А зачем я тебе? Посмотри, что ты имеешь. Все.

— Все, кроме сердца, — согласился он. — Когда я добровольно отправился воевать за свою страну и шпионить для нее, это было единственное время, когда я чувствовал себя живым, — до настоящего момента. Я речистый мужчина и знаю, что должен сказать тебе, будто это все из-за твой красоты. Я должен превозносить твое изящество и обаяние и так далее и тому подобное. Это все правда, но это не имеет значения. Я знаю лишь, что, как только встретил тебя, стал принадлежать тебе. Еще какие-нибудь возражения? — спросил он, видя ее колебания. — Повторяю, к черту мой титул. Я начинаю думать, что он так много значил для меня, потому что был единственной вещью, которая, как я думал, привлекала ко мне дам.

Александра усмехнулась, слыша такую откровенную ложь. Но Драмм покачал головой.

— Дело в том, что я отнюдь не красавец. Нет, не пытайся щадить мои чувства. Нос является нашей фамильной гордостью, потому что раз мы не можем отрезать его, то уж лучше говорить, что он нам нравится. Я осознаю, что он придает моему лицу привлекательность оскорбленного верблюда. Я не самый мудрый и не самый добродушный человек — почти, но все-таки не самый. — Он увидел ее неуверенную улыбку и очень серьезно добавил: — Одно я знаю наверняка — я тебе подхожу. Так каков будет твой ответ?

Но он уже знал. Выражение ее лица сказало ему все. Он улыбнулся, обнял ее и целовал до тех пор, пока она не захотела согласиться со всем, что он говорил. И все-таки, как только он отпустил ее, она, держась за его плечи, чтобы не потерять равновесия, выдохнула:

— Ой, а твой отец! Ты не можешь так поступить.

— Могу, — со сверкающими глазами сказал он. — Чего я не могу, так это спорить до бесконечности. Скажи да. Поверь мне. Нам будет так хорошо. Мальчики будут жить с нами. У нас будут дети, и мы обогатим и свою жизнь, и жизни других. Алли, мы чуть не потеряли все, давай теперь все вернем.

Она больше ничего не могла сказать. Поэтому ответила «да». А потом он долго не позволял ей ничего больше сказать.