Си-серия (№5) - Гордое сердце

Я все время чувствую себя слабым, как котенок. Отдыхать целый день утомительно, так же как ездить целый день верхом, а если это повторяется день за днем, то становится просто невыносимо. Я никогда не понимал, что человек должен напрягать мышцы, или он их лишится. Весь мир считает, что богачам повезло, потому что им не приходится трудиться, как простому люду. Но богачи, ведущие праздный образ жизни, чаще страдают от подагры, апоплексии и расстройств печени.

— Ну ладно, — заметив удивленное выражение лица Эрика, сказал Драмм, — я не могу доказать это. Но знаю, что без движения схожу с ума. Я не могу спать по ночам, ничего не делать, только крутиться и стонать целый день. Я сознаю, что еще не здоров. И конечно, не хочу потерять ногу из-за собственной глупости, а если кости сдвинутся до того, как срослись, такое может случиться. Но никто не говорил, что мне нельзя пользоваться мозгами. Я их напряг и придумал, как можно тренироваться, не задевая ногу. Граймз слишком слаб, чтобы выдержать мой вес во время ходьбы. Конечно, я могу прыгать, но это не слишком эффективное упражнение. Я обнаружил, что физические занятия успокаивают нервы. Посмотри на потолок над кроватью.

Эрик посмотрел вверх и увидел две веревки, свисающие с выступающей потолочной балки.

— Когда я только начал тренироваться, то добивался, чтобы руки стали достаточно сильными, — с гордостью произнес Драмм. — Я поднимался и опускался, пока не понял, что способен на большее.

— Но ты хочешь скрыть это от графа. Что, если он увидит?

— Надеюсь, нет. Он редко заходит в мою спальню. Ну а если увидит? Мне не шесть лет, я его не боюсь. Я просто не хотел, чтобы он беспокоился обо мне. Ему это прекрасно удается. Но теперь я уверен, что буду в состоянии пользоваться костылями, когда мне разрешат. А если я смогу по-настоящему ходить, то сразу побегу!

— Я слышал, тебе хорошо удается передвигаться в инвалидной коляске, — заметил Эрик, подходя к окну и выглядывая в него, чтобы избежать пронизывающего взгляда друга.

— Выезжать к чаю? — горько произнес Драмм. — Посетить Тауэр, где меня покатают и покажут зверей? Или Риджентс-Парк, чтобы мою коляску поставили рядом с колясками старичков и мы могли бы посплетничать, греясь на солнышке? Или в Эстли, сидеть на стуле в проходе, смотря на выступления лошадей? Да, я передвигался, но меня тошнит от того, как я это делал.

— И с кем же ты прогуливался? — Драмм оценивающе посмотрел на друга.

— Ты хочешь, чтобы я отступил, Эрик? — наконец произнес он. — Тогда только скажи. С ней чудесно гулять. Но если у тебя есть намерение всерьез поухаживать, я отступлю. Хотя мне не кажется, что ты преследуешь такую цель.

— Правильно, — ответил Эрик. — Думаю, ей нравится моя компания, так же как мне — ее. Но она меня не замечает. В смысле как мужчину. Если ты находишься с ней в одной комнате, или в одном городе, или даже в одном мире. Просто я удивлен. Это не похоже на тебя. Я считал, что она — последняя из женщин, чьи надежды ты станешь поддерживать. Она из того типа женщин, которых ты всегда избегал, которых ты можешь желать, но не будешь относиться к ним легкомысленно. Если, конечно, ты не имеешь в виду более серьезные планы, а это удивило бы меня еще больше.

— Разве? — усмехнулся Драмм. — Что касается причин, по которым я составляю ей компанию, — забудь о страсти, я достаточно взрослый, чтобы контролировать себя. И можешь отбросить любовь: я ее не испытываю, никогда не испытывал, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу. Но настоящая привязанность? Да. Для меня это тоже удивительно. Я ее не обижу. Обещаю тебе, что скорее отрежу себе вторую ногу, чем сделаю такое. Считаю, я должен тебе обещать, верно? И не только потому, что ты настоящий джентльмен.

Лицо Эрика приняло сдержанное выражение.

— Я не единственный мужчина, которого видели на днях гуляющим с ней по городу, не правда ли? — мягко спросил Драмм. — Есть места, куда я не могу попасть даже в инвалидной коляске, например, покататься на лодке или поездить верхом в парке. Ты это можешь и, как я понимаю, делаешь. И я снова спрашиваю, потому что поступлю так, как ты желаешь. Ты хочешь, чтобы я отступил?

— Нет, — тяжело произнес Эрик. — Я снова отвечаю — в этом нет необходимости.

— Значит, — сказал Драмм, разглядывая свои руки, словно он впервые увидел мозоли на ладонях, — это ни к чему не приведет? Позволь, я скажу тебе кое-что, в чем есть необходимость. Я составил список имен.

Взгляд Эрика стал острым. Драмм покивал головой.

— Я еще не растерял старых связей. Четверо мужчин живут в сельской местности, двое из них — относительно недалеко от дома Гаскойнов. И гораздо больше проживают в Лондоне. Это английские бонапартисты, о которых известно, что они оплакивали смерть своего идола. За всеми людьми из этого списка велось наблюдение во время войны. Стоит ли продолжать наблюдение — вот в чем вопрос.

— Ты бы хотел, чтобы я нашел ответ?

— Если будешь настолько любезен. Я сам пока не могу. Скоро надеюсь уже стоять на собственных ногах. Но знаешь, это может оказаться пустой тратой времени. Вдруг мы вскоре получим письмо от мальчиков, в котором они напишут, что нашли стрелявшего беднягу и выбили из него признание?

— Сомневаюсь, — ответил Эрик. — Давай список. — Он недовольно поморщился, когда Драмм снова положил руку на спинку диванчика, приготовившись возвращаться через комнату к письменному столу. — Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься… то есть тренируешься. Клади руку мне на плечо и перенеси на меня весь свой вес, когда будешь прыгать на одной ноге. Я высокий, как дерево, и такой же крепкий.

Драмм усмехнулся, а затем расплылся в улыбке, когда Эрик почти перенес его к столу. Драмм прикоснулся к боковой панели, и из стола выдвинулся маленький ящичек. Оттуда он вынул свернутую бумагу и отдал ее Эрику. Тот положил лист в карман.

— Хорошо. Я могу, приступить к работе прямо сейчас. Все равно мне больше нечем заняться.

Драмм замялся;

— Мне очень жаль. У женщин ум такой же изощренный и недоступный для понимания, как и у мужчин. Она всегда может передумать… — Он замолчал. — Эрик, — вдруг расхохотался Драмм, — мы столько говорили, а я не уверен, какую из дам мы обсуждали! Я, конечно, выходил вместе с Алли, но и с Аннабелл тоже. Поскольку я устроил так, чтобы Алли пригласили в гости, то несу за нее ответственность, а если бы нас видели только с ней вдвоем, это вызвало бы пересуды, которые ей вовсе не нужны. А что касается Аннабелл — я встречаюсь с ней по ряду причин. Так которая из двух? Или есть еще кто-то? Я развлекаю целую толпу сплетниц тем, что вижусь то с Алли, то с Аннабелл, чтобы люди не заостряли внимание на одной из них. И чтобы ни одна из женщин не увлекалась только мной одним. Так кто же это?

Теперь усмехнулся Эрик.

— Ты не знаешь? Ну и хорошо. Просто прекрасно. — Он посмотрел на ряд диванчиков, потом намеренно перевел взгляд на веревки, свисающие с потолка. — Ты хороший друг, Драмм. Но ты должен знать, что нельзя задевать мужскую гордость. Скоро увидимся, и надеюсь, у тебя будут ответы.

Драмм улыбнулся, когда Эрик отдал ему честь и вышел пружинящим шагом. Потом его улыбка исчезла.

Друг был прав. Он играет с женскими чувствами, а это опасно. Но он не собирается останавливаться, пока не поймет, почему его так очаровывает Алли. Здесь, в Лондоне, Драмм понял, что это не привязанность больного к своей сиделке и не желание заключенного угодить своему тюремщику. Она значила для него гораздо больше. Насколько больше, ему еще предстоит выяснить.

Он вдыхает запах жимолости, и сердце тотчас начинает биться быстрее. Когда Драмм смотрит на нее, то ощущает волнение и нежность одновременно. Боже, он хочет заняться с ней любовью! Непонятно почему. Александра мила, но в Лондоне дюжины красивых женщин. Он мог бы выбрать себе жену или купить любовь чужих жен. Он мог бы послать за искусной куртизанкой. И раньше ему часто это требовалось. Они были рады услужить ему, несмотря на громоздкое приспособление на ноге. Но теперь ему никто не нужен.

Он знал так же хорошо, как она, что для них нет будущего. Есть только настоящее. Драмм понимал, как это важно. Он встречался со смертью и понимал, что настоящее — то единственное, за что должен бороться человек, даже если оно ему не дается. Потому что всему приходит конец.

И все же нет смысла отказываться от встреч с Александрой. Для умного человека всегда найдется способ преодолеть запреты. Например, доктора говорили, что он не может ходить. А он научился ходить при помощи рук. Драмм понимал, что не может на ней жениться, а она предназначена для замужества. Но он цивилизованный человек с великолепным самообладанием. Почему бы не встречаться с ней? Александра все равно через пару недель уедет из города. Почему бы не сдержать слова и не устроить для нее самый лучший отдых? Он обязан ей гораздо большим.

Он мог бы даже подыскать ей богатого мужа. Это бы успокоило его совесть и пошло ей во благо. Как жаль, что ей не понравился Эрик, подумал Драмм, но без всякого сожаления. Если бы она выбрала Эрика, то ему пришлось бы видеть их вдвоем до конца своей жизни. Было бы неприятно наблюдать эту любящую пару, которая постоянно напоминала бы ему, что сам он не способен испытывать Любовь.

Все равно, существуют и другие мужчины. Он позаботится, чтобы она познакомилась с ними.

Драмм снова занялся упражнениями. Это чудесный способ вернуть телу здоровье. И перестать думать.

Глава 18

— Прочь! — кричала Джилли Райдер. — Сию же минуту оставь мой дом, или я позову слуг, чтобы они тебя вывели! Как ты можешь? Я пригласила тебя в гости отдыхать, а ты вот что делаешь! За моей спиной? Намеренно меня обманываешь? Мне стыдно за тебя, Александра Гаскойн. Я думала, ты всегда держишь слово.

Александра в последний раз обняла маленькую Аннализу и нехотя вернула ее сияющей няне.

— Я не смогла удержаться. Я помню, ты говорила, что я не должна чувствовать себя обязанной заниматься ребенком. Просто я спускалась вниз на завтрак и проходила мимо детской, девчушка меня совершенно очаровала, Джилли, честное слово.

— Забавно, как это, спускаясь к завтраку, ты оказалась наверху, — сказала Джилли, беря дочку из рук няни и целуя детскую шейку. — Но ты права. Разве она не очарование? Боже! Даже не знаю, как у меня хватает силы воли каждый день уходить от нее.

Нежная улыбка померкла на лице Александры, а его выражение стало суровым.

— Вот именно это я и говорила, если ты помнишь, — отрывисто произнесла она. — Ты слишком много времени проводишь со мной. Я чудесно отдыхаю, ты самая гостеприимная хозяйка, я осмотрела все достопримечательности, которые мне советовали, и ты всюду сопровождала меня. Мне давным-давно пора домой. Я могу собраться через час.

— Ах, оставь, — возразила Джилли. Она в последний раз чмокнула малютку и передала ее няне. — Пойдем, — обратилась она к Александре. — Я очень голодна, и нам надо кое о чем поговорить. Нехорошо ссориться в присутствии слуг, — добавила она, когда они вышли из детской и стали спускаться по винтовой лестнице. — Хотя бы потому, что они не знают, куда прятать глаза. Предполагается, что они не должны ничего замечать, а мы не должны замечать их присутствия. Я уже давно живу среди аристократии, но так и не научилась понимать этого. Люди — это же не мебель, даже если им платят, чтобы они ею притворялись. — Она остановилась на ступеньках. — Говоришь, тебе пора возвращаться домой? Тебе здесь плохо? — спросила Джилли, пристально смотря на Александру, словно бросая ей вызов.

Потом спустилась по лестнице дальше, не дав гостье возможности ответить. Александра не в первый раз видела, как хозяйка дома быстро превращалась из утонченной леди в бешеную кошку и обратно. Она удивлялась, что маленькой изящной даме с очевидной легкостью удается это проделать. Но за несколько пролетевших недель, что Александра гостила здесь, она узнала: какой бы хрупкой ни выглядела Джилли, не многие женщины могли бы сравниться с ней по силе характера. Или по честности и доброте.

— Нет, конечно, мне здесь хорошо, — возразила Александра.

— Так я и думала, иначе я бы заметила. Послушай, — сказала Джилли, — через месяц мы с Аннализой будем в деревне и станем проводить все время вместе. Твое пребывание здесь доставляет мне столько же удовольствия, сколько и тебе. Я знаю, что тебя нельзя назвать несчастной. Но дело в том, что… Ой, мне не удаются намеки, — пробормотала она, — никогда не получались, хотя мой благодетель, виконт Синклер, и Драмм, особенно Драмм, оба мастера намека. Я лучше скажу прямо, — мрачно заявила она. — Дело в том, что я думаю — не из-за Драмма ли ты хочешь ехать домой, — золотистые глаза Джилли потеплели, она посмотрела на Александру с огромным сочувствием.

— Когда видишь того, кого любишь и хочешь, но не можешь назвать своим, одновременно испытываешь два желания — и сбежать, и остаться. Я знаю. Если ты не видишь его, то мечтаешь о нем. Если видишь, то хочешь уйти подальше, чтобы не мучиться. Я это знаю. Когда я была девчонкой, то вообразила, что влюблена в Драмма, — призналась Джилли. — Да так и было, я буквально молилась на него, — продолжала она, увидев, как удивлена Александра. — Когда я это поняла, все сразу стало на свои места. Потому что осознала, что больше всего люблю его на расстоянии. Он был моим идеалом, первым другом с тех пор, как Синклеры приняли меня в свою семью, и моим наставником. Все, что я хотела сделать, — это угодить ему. Но чтобы он угождал мне? Ну нет, ни в коем случае. Когда я поняла это, то освободилась и смогла полюбить другого человека. — Она хихикнула, как девчонка. — Я обожаю своего мужа, Алли. Самое лучшее, что сделал для меня Драмм, — это то, что он сыграл роль идеала, чтобы я испытала к нему телячью любовь, а потом выросла и встретила другого мужчину, которого смогла полюбить, как и положено женщине, — как равного себе.

Щеки Александры зарделись. Не отдавая себе отчета, она надменно вздернула подбородок.

— Я хорошо понимаю, что такое равенство. Не беспокойся. Тебе не стоит читать мораль, у меня нет никаких намерений в отношении графа. Жаль, что ты считаешь меня способной на это.

— Какая досада! — сказала Джилли, топая ногой. — С тобой невозможно разговаривать! Столько гордости — точно как у него. Но ты ничего не поняла. Это его ужасный недостаток. Не делайся такой же. Пошли, а то получится глупо, мы можем более свободно поговорить внизу.

Зайдя в комнату, Джилли закрыла дверь, устроилась в кресле и стала смотреть на Александру, которая с встревоженным видом села напротив. Джилли не замечала ее беспокойства, потому что видела перед собой совсем другую женщину, отличающуюся от той, которую когда-то встретила в деревне.

Александра если и не преобразилась, то словно вышла из тени на свет благодаря переменам, которые принесли ей несколько недель в Лондоне. Новая одежда, хорошее французское мыло и хороший французский парикмахер придали ей блеска. А самыми лучшими румянами оказались комплименты, которые она получала от друзей Эрика и Деймона и от других мужчин, собиравшихся вокруг нее, как только она появлялась в обществе. В деревне Александра была красивой женщиной, невзирая на одежду и сложившуюся ситуацию. Сейчас она излучала сияние. Может, она не так прекрасна, как Аннабелл и другие дамы из высшего света, но привлекает внимание. И дело не только в фигуре, подумала Джилли. Лицо Александры притягивало к себе взоры, у нее такой профиль, какой часто видишь на камеях, — чистый и аристократический.

Но она не аристократка, к сожалению. Джилли вспомнила, о чем они с мужем говорили предыдущей ночью, и нахмурилась.

— Драммом так легко восхищаться, — без всякого вступления сказала она, приступая к вопросу, который она обещала Деймону разъяснить в разговоре с Александрой. — Им можно увлечься. Мы видели, как это обычно происходит. Он очарователен, но держится так отстраненно, что отпугивает слабовольных дам. Другие принимают вызов. А некоторые начинают испытывать материнские чувства и хотят превратить Драмма в нечто вроде комнатной собачки. Как будто это возможно! Он не красавец, но его лицо нельзя забыть, а эти глаза! Если он не женится и не родит детей, его надо за это повесить. Мы с Деймоном считаем его одним из лучших наших друзей, и если он дружит с кем-то, то можешь быть уверена — это порядочный человек. Но, Алли, он, кажется, не способен любить, как Ромео. Я никогда не замечала за ним ничего такого, а я его давно знаю. И это не из-за разбитого сердца и не из-за несчастной любви, — продолжала Джилли, переходя на простонародную речь, что случалось, когда она была взволнована. — Юэн Синклер — его кузен, и он бы знал, если бы дело было в этом. Видишь ли, мы обсуждаем все между собой. Похоже, сердцу Драмма чего-то не хватает. Он дружит с женщинами и развлекается с ними больше, чем необходимо. Я говорю это, потому что, хотя и предполагается, что мы не должны знать о его любовницах, мы, конечно, знаем. Он выбирает самых лучших и дорогих. Драмм находит их, берет, а потом оставляет и никогда не оглядывается. Не думаю, что он хоть когда-то испытывал настоящую любовь! Он по уши влюблен в свое имя и в своих чудесных предков. В точности как его замороженный отец. Не может забыть о них. Правда, однажды он сделал мне предложение.

Александра удивленно посмотрела на подругу. Джилли небрежно махнула рукой.

— Не от любви. Это случилось, когда я сама не знала, чего хочу. Он сделал это, чтобы спасти меня, и потому, что я его забавляю, кроме того, мы старые друзья. Ну и попал бы он в переделку, если бы я согласилась! По правде говоря, как бы я ни любила его, у Драмма есть ужасный недостаток. Он не может полюбить женщину так же сильно, как свой высокий титул и древний род. Ты ему действительно нравишься. Любой, кто не ослеп, может это заметить. Ему нравится разговаривать с тобой, это тоже все слышат. Кому бы не понравилось? С тобой интересно, и мы так сдружились, что я бы хотела, чтобы ты осталась здесь навсегда! — Джилли выглядела печальной. — Но, Алли, ты не обладаешь титулом, и, значит, Драмм никогда не будет относиться к тебе серьезно. Он женится для престижа, чтобы порадовать отца, и сделает это скоро. Вот почему он не сводит глаз с этой ужасной Аннабелл, хотя она ему не нравится. Кто может его обвинить? У нее подходящие предки, и его отец настаивает на их женитьбе. Это будет холодный союз! Они оба заслуживают этого, хотя мне его жаль. Во всяком случае, он не может сделать для тебя ничего, только заставить страдать еще больше, а это отвратительно с его стороны. Пожалуйста, пойми, я сделала бы все, чтобы помочь тебе, если бы только смогла. Наверное, поэтому я сейчас так бесцеремонна, — со вздохом закончила она.

Александра слушала проповедь Джилли и чувствовала, как ее лицо горит все больше с каждой секундой. У нее болело внутри, и слезы жгли глаза. Но она не плакала. Она была слишком унижена, чтобы плакать. Потому что Джилли старалась не обидеть ее, а от этого становилось еще горше.

— Ты не бесцеремонна, — сказала Александра. — Жаль, что у меня все написано на лице. Я бы хотела избавиться от этого. Не думала, что все так заметно.

— У тебя есть сердце. Люди, которые глубоко чувствуют, не могут прятать свои эмоции, вот и все.

— Как ты думаешь, он тоже знает? — с тревогой спросила Александра, думая, не казалась ли она полной дурочкой.

— Может быть, он из тех, кто все понимает. Какая разница? Все женщины когда-нибудь влюбляются в него, каждая по-своему.

— Значит, — с дрожащей улыбкой произнесла Александра, стараясь, чтобы голос не прерывался, — я была права.

Даже если он не догадывается, мне все равно стыдно из-за того, что другие люди все видят. Лучше я поеду домой. Я нужна мальчикам, а они — мне. — Она поднялась со стула.

— Нет, подожди, — вскрикнула Джилли. — Не сбегай. Ты еще не можешь возвращаться. Я устраиваю бал для тебя. Очень важно, чтобы ты на него пошла и увидела, как все к тебе привязались. Кроме того, может, ты найдешь кого-нибудь другого.

— Джилли, — твердо сказала Александра, — послушай теперь меня. Я немного влюблена в графа, и мне очень жаль, что вы заметили, но, клянусь, я никогда не относилась к этому всерьез. Никогда! Как я могу? — Она подумала о том, как убеждала себя по ночам. Сейчас надо произнести эти слова вслух. Это больно, но необходимо. — У меня нет ни положения, ни состояния, ни места в этом мире, кроме собственного дома, а это всего лишь домик в глуши. Я мало что могу предложить любому мужчине, и ничего такому, как он, я знаю это.

— Но ты хорошенькая, — начала Джилли. Александра перебила ее.

— О да, — с горечью произнесла она. — Лондонский хлыщ, который приставал ко мне тогда у дома, назвал меня здоровой деревенской девкой, и знаешь, я ударила его не из-за этого. Потому что это правда. Я не говорю, что страшна, но и не такая уж красавица.

Она проглотила комок в горле, вспоминая, как ударила бесцеремонного незнакомца, не из-за того, что тот пытался поцеловать ее, а поскольку затронул тему, которой она стыдилась. Она знала свои плюсы, они появились с возрастом. Раньше она была всего лишь некрасивой девочкой, крупной для своих лет, работящей и серьезной, вот почему мистер Гаскойн выбрал ее, чтобы заботиться о мальчиках. И воспитатели не задали ему никаких вопросов, поскольку было ясно, что она не столкнется с опасностями, какие могли бы поджидать хорошенькую маленькую девочку.

— Я ширококостная крестьянка, — мрачно продолжала Александра. — Самое лучшее, что обо мне можно сказать, — что у меня приятное лицо и широкие бедра, подходящие для вынашивания детей. — Джилли попыталась было возразить, но Александра не остановилась. — Подумай, так оно и есть. Граф Драммонд привык к утонченным дамам света или к изысканным ночным подружкам, как ты говорила. Мы с ним встретились совершенно случайно. Если бы он увидел меня на улице, то прошел бы мимо. Если бы его лошадь потеряла подкову, а не седока, Драмм мог бы остановиться у нашего дома и спросить, как проехать к кузнецу, и задержался бы поговорить, поскольку он вежлив. А потом бы уехал, не оглянувшись, и ты это знаешь. Но я даже тогда ни за что не забыла бы его. Он только потому привязался ко мне, что я заботилась о нем, больном и беспомощном.

Джилли тоскливо смотрела на нее.

— Жизнь — не сказка, — произнесла Александра, пока Джилли подыскивала слова. Александра кивнула с грустным удовлетворением, понимая, что ее подруга не может с этим поспорить. — Ты — сама доброта, Джилли, но сказочных фей не существует. Я приехала в Лондон, чтобы только посмотреть на графа. — Она опустила глаза. — Признаюсь, что мысли о Драмме не дают мне думать о других мужчинах. Но это все, на что я надеялась в Лондоне. А нашла гораздо больше — тебя и твоего мужа, те интересные места, которые я посетила, и добрых людей, с которыми познакомилась. Я никогда вас не забуду, но я не принадлежу к вашему кругу, и никакие приглашения на бал не могут изменить этого. Мое время здесь закончилось, тем более что теперь я знаю: меня будут жалеть или бранить, если я останусь.

— Ни то и ни другое! — запротестовала Джилли. — Я имела еще меньше, когда повстречала Синклеров, и посмотри на меня сейчас!

Александра улыбнулась.

— Да, стоит посмотреть на тебя. Я думаю, ты самая красивая женщина из всех, кого я встречала, и самая жизнелюбивая и веселая. А я всего-навсего женщина, которая спасла аристократа после несчастного случая. У меня есть достоинства. Но ничего особенного. Я даже не ожидала награды, которую получила. И я довольна.

— А вот и нет!

— В некотором смысле да. И я бы предпочла отправиться домой с незадетой гордостью, чем идти на бал и чувствовать, что все жалеют меня.

— Мне надо было вырвать язык! — воскликнула Джилли. — Но я только хотела дать тебе хороший совет.

— Это ты и сделала.

— Пожалуйста, останься на бал, — взмолилась Джилли, — или я никогда не прощу себя. Не волнуйся о том, что подумают люди. Ты права, когда говоришь, что не принадлежишь к их кругу. Счастливая. Эти люди стали бы обсуждать и святого, они ради этого живут. Пусть даже кто-то решит, будто ты неравнодушна к Драмму. Какой ничтожный повод для сплетни! Половина женщин, познакомившись с ним, испытывает то же самое. Такое заинтересует их не больше чем на час. — Джилли увидела, что Александра колеблется, и решила нажать: — А вот гадать, почему в последнее время Аннабелл и Драмм проводят так много времени вместе, им гораздо интереснее. Эта сплетня волнует лондонский свет, как когда-то слухи о готовящемся вторжении французов на воздушном шаре. Деймон говорит, что во всех клубах джентльмены спорят на деньги, когда Драмм собирается сделать ей предложение. Алли, бал — это мой подарок тебе. Пожалуйста, останься и на следующий день можешь ехать домой, я обещаю! Самое лучшее, что произошло в результате падения Драмма, — это то, что мы с тобой познакомились. Я хочу, чтобы мы остались подругами. Ты не из знатных, и я тоже, ты умница, честная, мудрая, в общем, очень хорошая. И красивая — я не лгу! Я бы хотела, чтобы Драмм снова треснулся головой и из него вылетела бы вся дурь и он смог бы полюбить тебя так, как следует, — яростно произнесла она, — потому что ты бы так ему подошла! Но если он не может, я хочу, чтобы у тебя были другие возможности стать счастливой. Ты не обычная, не такая, как все. И ты действительно заслуживаешь большего.

Александра не хотела разочаровывать Джилли, потому что тоже ценила их дружбу. Но она знала, что уже получила все, что заслужила, — эту поездку в Лондон и многое другое. Произошло то, что предсказывал мистер Гаскойн. Она почувствовала себя несчастной. Надо было помнить о своем месте. Он научил ее многому, но, как он и говорил, свинья, умеющая считать, — это не более чем образованная свинья. Александра сидела молча, отвернувшись. Джилли боялась заговорить, чтобы не сбить ее с толку. Подумав, Александра произнесла:

— Хорошо, ради тебя. Но потом я поеду домой. — Она подняла голову и посмотрела на Джилли. — Значит, говорят, что он всерьез ухаживает за Аннабелл? Как ты думаешь, это правда?

Маленький старичок носился по кабинету, и голос его становился громче с каждым шагом.

— Я здесь, чтобы сказать вам — это грязная ложь, — рычал он, грозя пальцем графу Драммонду, который молча сидел за письменным столом. — А тот, кто распространяет ее, — мой враг, потому что я такой же лояльный гражданин, как вы, милорд, и я буду драться с каждым, кто станет с этим спорить! Я прибыл сюда из Сассекса, чтобы найти негодяя, который чернит мою репутацию, и след привел прямо к вам! Говорят, вы недееспособны, так я подожду, но если для спасения моего доброго имени требуется дуэль на пистолетах на рассвете, так тому и быть!

У Драмма звенело в голове. Этот тип кричал уже долгое время, и он не мог вставить ни слова. Наконец, старик замолчал.

— Я не говорил, что вы враг, — спокойно сказал Драмм. Это снова завело его посетителя. Его лицо стало еще краснее.

— А если нет, то почему ваш дружок расспрашивал обо мне во всех переулках вокруг моего дома, а? — Он ткнул пальцем в Эрика, молча стоявшего у окна.

— Я тоже не говорил, что вы враг, мистер Макдоналд, — ответил Эрик.

— Нет, но вы расспрашивали обо мне, — ядовито произнес Макдоналд. — Вы расспрашивали всех подряд, а это наводит людей на определенные мысли, верно? Теперь мои соседи смотрят на меня, словно у меня выросла вторая голова, а я такой же лояльный гражданин, как…

— Мистер Макдоналд, — с силой сказал Драмм, — правда заключается в том факте, о котором знают всего лишь несколько людей, и я бы не стал с вами разговаривать, если бы не считал это справедливым. — Он понизил голос, и старик затих, внимательно прислушиваясь. — На мою жизнь покушался кто-то из врагов правительства. Ваше имя всплыло при расследовании, — добавил он, подняв руку, чтобы предотвратить новый взрыв негодования. — Джеймс Макдоналд, из Айви-Клоуз в Сассексе. Это вы? Вот, сэр, единственная причина, по которой мой друг всех расспрашивал.

— Это из-за мерзавца Макдугала! — в ярости вскричал старик. — Я знал! Он так и не простил меня с того самого дня, как Джеймс-младший попросил у него лучший серп, бросил его в траве и забыл, пока тот не проржавел, и сколько бы мы его ни скребли…

— Дело в том, что вы поддерживали почтовую переписку с Луисом Гаскойном, известным сторонником Наполеона, — сказал Эрик.

Макдоналда словно громом поразило.

— Я? Я никому не пишу писем!

Внезапно он замолчал. Мужчины увидели, как гнев на его лице исчез, уступив место ужасу. Он прижал руку ко лбу.

— Мой болван сын, — тихо произнес старик. — Ох, Джейми, каким же ты был дураком. — Он, казалось, сразу одряхлел и стал меньше ростом. — Похоже, мой сын Джеймс — тот, кого вы ищете, — с усталым вздохом признал старик. — Но если бы его можно было найти, я бы давно вернул его домой. Он познакомился с вашим мистером Гаскойном в школе. Там он сошелся со многими горячими головами, и это неудивительно. Он поддерживал Наполеона? — Еще один тяжелый вздох. — Наверное, он из-за этого уехал за границу. Сбежал, не оглянувшись, и вот уже три года мы ничего о нем не слышим. Я заработал немного денег, и мы послали его в хорошую школу, чтобы он познакомился там с джентльменами, но он сдружился только с отбросами. Это так похоже на нашего Джеймса.

Он разговаривал словно сам с собой, и никто не мог ему ничего ответить.

— С тех пор вы ничего не слышали о нем? — тихо спросил Драмм.

— Ни слова, — качая головой, ответил Макдоналд. — Нет, позвольте! Кто-то говорил, будто после войны он отправился в Америку, в Новый Орлеан, где живут лягушатники. Думаю, если он так их любит, все может быть. С этим ничего не поделаешь.

— Мне очень жаль, — сказал Драмм.

— Нет, — ответил старик, — я вас не виню. Во всем виноват Джеймс. Простите меня за все, что я наговорил. Если о нем будут какие-то сведения, вы их получите — Он поклонился и вышел из комнаты.

Прошла минута, прежде чем Драмм снова заговорил.

— Это уже третий из тех, кто явился сюда, угрожая оторвать мне голову. Вот он, результат нашего расследования, — вежливо заметил он. — Двое извинились, а один, боюсь, все еще обдумывает, как отомстить мне. Я не виню их, во всяком случае, не больше, чем Макдоналд обвиняет своего глупого сына. Двое действительно переписывались с Гаскойном, но по поводу другой его страсти, бабочек. А один оказался однофамильцем человека, который отправился вслед за своим кумиром Наполеоном.