I

Ничего определенного Кальхаун сказать не мог, но с самого начала он чувствовал, что с состоянием здравоохранения на планете Ланке не все в порядке. На первый взгляд дела обстояли вполне благополучно, но у Кальхауна было такое ощущение, что все как-то уж слишком хорошо.

Он и тормаль Мургатройд, маленький славный зверек, прибыли на планету Ланке в своем медицинском корабле «Эскулап 20» с обычной проверкой по заданию Межзвездной медслужбы. Встретили их с подчеркнутой сердечностью. Представители Министерства здравоохранения открыли Кальхауну доступ ко всем учреждениям и документам, причем организовали все так быстро и гладко, что создавалось впечатление, будто власти были заинтересованы в том, чтобы он поскорее завершил свои дела и покинул планету. В готовности предоставить в распоряжение Кальхауна всю необходимую информацию сам министр проявлял почти навязчивую предупредительность, граничащую с заискиванием.

Судя по тем данным, которыми располагал Кальхаун, служба здравоохранения на Ланке работала весьма эффективно. Инфекционные заболевания планете не угрожали, ситуация находилась полностью под контролем врачей. Средняя продолжительность жизни на планете была, правда, чуть ниже, всего на одну десятую процента, но это можно было отнести на счет небольшого увеличения числа несчастных случаев со смертельным исходом. Кальхауну не удалось обнаружить ничего, что помогло бы объяснить, почему у него возникло такое чувство, что все это благополучие не соответствует действительности. Если это и камуфляж, то все было сделано просто прекрасно. Из-за этих навязчивых подозрений Кальхаун находился в состоянии легкого раздражения.

Тем не менее он провел всю обычную процедуру проверки в течение трех дней. По поручению Главного управления медслужбы ему предстояло познакомить местных специалистов с некоторыми новыми достижениями в области медицины, и он нашел здесь очень внимательную аудиторию. В свою очередь он очень внимательно выслушал все, что рассказывали ему, и вечером накануне своего отлета с планеты он пришел на заседание медицинского общества, объединяющего самых известных специалистов. Заседание состоялось в просторном зале в здании Министерства здравоохранения.

Министр представил Кальхауна именитой аудитории, произнеся короткую речь о значении современной медицины для бизнеса. Он отметил, что количество рабочих дней, пропущенных по болезни, в настоящее время было самым низким на Ланке, и уже один этот фактор способствовал резкому увеличению валового национального продукта. Распространение профилактических мер, таких, например, как проверка гормонального баланса, привело к сокращению числа заболеваний, требующих госпитализации больных, так что в результате за последние десять лет потребность в больничных койках сократилась на несколько тысяч.

Он привлек внимание аудитории еще к одному моменту, о котором обычно не задумывались, но который, возможно, представлял собой самое ценное достижение медицинской науки, а именно: успехи в борьбе с эпидемиями. Эпидемии сейчас стали практически невозможны, а ведь тот ущерб, который могла нанести даже одна эпидемия, трудно себе представить. Взять хотя бы межзвездную торговлю, где только угроза опасной эпидемии означала бы карантин для всей планеты, а это в свою очередь привело бы к финансовой панике и закрытию предприятий, чья продукция не находила бы сбыта, к массовой безработице, резкому снижению стоимости ценных бумаг, за чем могло бы последовать разорение банков, прекращение капитального строительства и даже сокращение производства сельскохозяйственной продукции! Значит, своим процветанием планета была в значительной степени обязана представителям благородной профессии медиков и более конкретно, врачам планеты Ланке. Но и Межзвездная медицинская служба вносит в это дело свой вклад, и он был рад представить уважаемому собранию доктора Кальхауна, сотрудника Главного управления медслужбы, с которым многие из присутствующих уже познакомились за те три дня, что он провел на планете.

Речь Кальхауна, конечно, звучала не столь вдохновенно. Он сказал то, что полагается говорить в таких случаях, то есть выразил признательность врачам Ланке за то, что они выполняют свой профессиональный долг так, как это от них требуется. Но даже в эту минуту он не мог отделаться от вполне реального ощущения, что от него что-то скрывают. И все же сказать об этом вслух Кальхаун не решился, так как никаких доказательств у него не было. Поэтому он произнес ничем не примечательную речь и сел на свое место в ожидании конца заседания.

С гораздо большим удовольствием он находился бы сейчас на борту своего медицинского корабля. Мургатройд был для него намного более приятной компанией, чем сидящий рядом с ним министр здравоохранения. Кальхаун предвкушал, как он вернется на свой корабль и как спокойно он там будет себя чувствовать, если ему удастся освободиться от мысли, что на планете происходит что-то странное.

Вдруг где-то в другой части здания послышались крики и раздался характерный шум, который сопровождает выстрел из бластера. Затем снова донеслись крики, и снова были пущены в ход бластеры. Все смолкло столь же внезапно, и наступила тишина.

В лекционном зале царило полное молчание. Все напряженно и испуганно вслушивались в эту зловещую тишину, но никто не произнес ни слова.

Вскоре в зал вошел человек в форме полицейского. Выражение нескрываемого ужаса на его лице поразило всех присутствующих. Он обратился к первому оказавшемуся рядом врачу. Лицо врача внезапно посерело, и он какой-то неуверенной походкой вышел из зала. Кто-то задал полицейскому какой-то вопрос, он ответил и вышел, тоже как будто неохотно. Все присутствующие начали переговариваться друг с другом, выясняя, что произошло и что сказал полицейский.

Новость распространилась по залу молниеносно. Каждый, кто узнавал, в чем дело, бледнел, а некоторые были близки к обмороку. Многие стали потихоньку пробираться к выходу, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Боже мой! — сказал министр здравоохранения, сидевший рядом с Кальхауном. — Что же произошло? Подождите, я сейчас все выясню.

Он отошел от Кальхауна, остановил одного из врачей и задал какой-то вопрос. Ответ, по-видимому, потряс его. Он задал еще несколько вопросов и вернулся к Кальхауну. Было видно, что он близок к панике.

— Что там такое? — спросил Кальхаун.

— Кража со взломом, — пробормотал министр. Зубы его стучали, и он никак не мог унять дрожь. — У нас за последнее время произошло несколько ограблений. Мы стараемся бороться с преступностью. С точки зрения экономики это расточительно. Но этот преступник пытался совершить кражу со взломом здесь, в этом здании. Его обнаружили, и он то ли выпрыгнул, то ли выпал из окна. — Министр вытер пот со лба. — Он мертв. Все это, конечно, неприятно, но, в общем-то, не так уж и важно. Вернее, совсем неважно. Не стоит даже и говорить об этом.

Кальхаун ему не поверил. Объяснение звучало крайне неубедительно, если принять во внимание то, что все были так явно напуганы. И конечно же, вовсе не угроза оказаться жертвами преступления наводила такой ужас на всех присутствующих. Дело было, видимо, гораздо серьезнее. Кальхаун чувствовал, что это происшествие как-то связано с его неясными подозрениями, что от него что-то скрывают. Тот полицейский, который появился в зале, тоже был сильно напуган. Почему? Кальхаун окинул взглядом зал. Все двигались к выходу, стараясь сохранять чувство собственного достоинства, но видно было, что они торопятся побыстрее уйти. Что-то здесь явно не в порядке, а министр здравоохранения ему солгал. Было ясно, что если он попытается задавать еще вопросы, то услышит в ответ только новую ложь. Кальхаун пожал плечами.

— Во всяком случае, — заметил он, — собрание, я вижу, закончено. Все расходятся. Мне, пожалуй, пора возвращаться в космопорт.

На самом деле он не собирался этого делать.

— Да, да, конечно, — сказал министр, уже почти не в силах владеть собой. Он^Гаже не пошел провожать Кальхауна к выходу.

Кальхаун присоединился к людям, выходившим из зала. Многие не захотели ждать лифта и стали спускаться вниз по лестнице. Глядя на их лица, Кальхаун отметил, что выглядят они одинаково: бледные и напуганные. Наконец он вышел на свежий воздух. На расстоянии нескольких метров от выхода на земле полукругом были расставлены горящие факелы. Они заливали землю и часть здания Министерства здравоохранения слепящим светом.

За этим огненным полукругом на земле лежал мертвый человек. По всей видимости, он упал с большой высоты. Ни один из ученых-медиков, выходящих из здания, даже не взглянул на него. Они выходили и тут же исчезали в темноте. Только один Кальхаун подошел к тому месту, где были расставлены факелы. Полицейский, который нес охрану и сам был явно напуган, предупредил его, что близко подходить нельзя. Кальхаун несколько секунд постоял и, несмотря на протесты полицейского, шагнул вперед.

Рот мертвеца был открыт, и на лице его застыла отвратительная гримаса. Пока полицейский продолжал протестовать, Кальхаун быстро осмотрел лежавшего. Поразительно было то, что у этого человека оказался кариес: несколько зубов он потерял совсем, в других поблескивали металлические пломбы, хотя такие методы лечения не применялись уже много столетий. Одежда его была пошита из какого-то странного материала, и Кальхаун не мог вспомнить, видел он такую ткань когда-либо или нет. На щеке у несчастного бугрился шрам. Наклонившись ниже, Кальхаун увидел, что кожа на его носу была в каких-то пятнах, и сам нос распух. Все в его облике было настолько странно и неожиданно, что Кальхаун просто не мог поверить своим глазам.

Он поднял кусочек ткани, который оторвался, видимо, когда этот человек падал с высоты. Рассматривая его, он услышал голос человека, задыхавшегося от возмущения:

— Кальхаун! Что вы делаете?! — Это был министр здравоохранения, которого била нервная дрожь. — Прекратите, бросьте это…

— Я осматривал этого человека, — объяснил Кальхаун. — Очень странно…

— Отойдите от него! — крикнул министр, явно близкий к истерике. — Вы не понимаете, что вы делаете… — Он замолчал и трясущимися руками стал вытирать лоб. Затем он добавил, стараясь изо всех сил говорить спокойно: — Простите меня. Наверно, вам лучше всего вернуться на свой корабль. Этот человек был преступником. Он мог быть не один, возможно, где-то рядом его сообщники. Полиция собирается прочесать все вокруг. Нам стоит держаться подальше.

— Но мне хотелось бы осмотреть его как следует! — возразил Кальхаун. — У него на лице шрам! Видите? С каких это пор врачи используют такие методы заживления ран, при которых образуется рубцовая ткань? У него нет нескольких зубов, а в одном из резцов — кариесная полость! Вам часто приходилось видеть кариес? Вы же знаете, что такие случаи сейчас просто не встречаются!

Министр судорожно сглотнул.

— Да. Да… теперь, когда вы обратили мое внимание на это, я понимаю, что вы имеете в виду. Нам придется сделать вскрытие. Да. Мы произведем аутопсию утром. Но сейчас, чтобы оказать содействие полиции…

Кальхаун вновь взглянул на безжизненное, скрюченное тело, лежавшее на земле, и отвернулся. Из здания министерства тем временем выходили уже последние из остававшихся там людей и тут же растворялись в темноте. В воздухе как бы физически чувствовалось напряжение.

Министр куда-то исчез. Кальхаун остановил летающий кеб и сел в него. По пути в космопорт он мрачно рассуждал сам с собой. Очевидно, он увидел кое-что, чего не должен был видеть. Вполне вероятно, что это происшествие было связано с теми неясными сомнениями, которые не оставляли его здесь. Кальхаун сказал министру здравоохранения, что собирается вернуться к своему кораблю, но это было не так. Он собирался найти какую-нибудь таверну, познакомиться с ее посетителями, а затем поить их за свой счет до тех пор, пока алкоголь не развяжет им языки. Новость о человеке, убитом полицейскими, бесспорно произвела бы впечатление на людей определенного сорта на любой планете. Оставалось только найти таких людей.

Но теперь он отказался от своего первоначального намерения. Все происшедшее было просто неслыханно. И этот странный человек, который привел всех в такой ужас. Судя по реакции врачей, они, казалось, знают что-то, чего не должен был знать он, Кальхаун. Теперь он был совершенно уверен, что от него скрывают что-то серьезное, и решил внимательно и в спокойной обстановке во всем разобраться. В кармане у него лежал кусочек ткани, который он подобрал возле мертвого тела и который должен был помочь ему узнать больше об этом странном событии. На этом кусочке было несколько капель крови.

Тем временем кеб достиг космопорта. Охранники впустили его на территорию. Кеб подлетел к «Эскулапу 20» и приземлился. Кальхаун расплатился с водителем и поднялся на борт, где его с восторгом встретил Мургатройд, который своим пронзительным «чи-чи» пытался объяснить Кальхауну, что ему очень не нравится, когда его оставляют одного. Кальхаун сказал:

— Подожди, Мургатройд! Не дотрагивайся до меня!

Он поместил кусочек ткани с капельками крови на ней в стерильную пробирку и плотно закрыл ее пластиковой пробкой. Мургатройд спросил: «Чи?»

— Я только что видел людей, которые были очень здорово чем-то напуганы, — сказал Кальхаун сухо, — и мне надо разобраться, были ли у них на то веские основания.

Он тщательно вымыл руки, а затем решил перестраховаться и поменял всю одежду. Тот ужас перед мертвым, который испытывали все собравшиеся в зале медики, вызывал его недоумение и не давал ему покоя.

«Чи-чи-чи!» — сказал Мургатройд с упреком.

— Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь кофе, не так ли? Сейчас сделаю. Но я очень обеспокоен!

Мургатройд радостно замахал своим хвостиком. Кальхаун имел обыкновение разговаривать с ним так, будто зверек был человеческим существом. Он упомянул слово «кофе», а Мургатройд знал, что это слово означает. Он терпеливо ждал, когда Кальхаун приготовит его любимый напиток и даст ему чашечку. Кальхаун автоматически делал все необходимое, нахмурив брови и сосредоточенно размышляя. Наконец все было готово, и он протянул Мургатройду его маленькую чашечку.

— Возьми, пожалуйста. И послушай. — Тон у Кальхауна был недовольный. — Я с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так, а сегодня кое-что произошло. Если говорить коротко, погиб какой-то человек, и это привело в ужас полицейских, целое медицинское общество и министра здравоохранения планеты. Вернее, не сама смерть этого человека, а то, что его смерть — или его жизнь — означала. Но мне никто ничего не объяснил. Более того, мне солгали! Что же они хотели от меня скрыть?

Мургатройд смаковал свой кофе. Он с глубокомысленным видом пропищал: «Чи?»

— Я тоже так думаю, — сказал Кальхаун раздраженно. — Вообще говоря, информацию обычно скрывают только от тех людей, кому положено принимать какие-то решения с учетом этой информации. В данном случае что-то скрывают от меня. Какого рода факты положено мне знать, Мургатройд?

Мургатройд, казалось, размышлял, стараясь найти ответ на поставленный вопрос. Он задумчиво сделал еще один глоток и решительно сказал: «Чи-чи!»

— Боюсь, что ты прав, — сказал Кальхаун. — Местные врачи устроили целый заговор, чтобы скрыть это… Министр здравоохранения очень ясно себе представляет, что может случиться, если хотя бы подозрение о возможной эпидемии станет достоянием гласности, какие последствия это может иметь для экономики планеты. Короче говоря, Мургатройд, это похоже на тот случай, когда нечто скрывают так тщательно, что это становится заметно. А это означает, что мне пора приниматься за работу!

Кальхаун поместил клочок ткани с пятнами крови в специальную питательную среду. Отделив несколько ниточек, он стал рассматривать их под микроскопом.

— Странно! Это не искусственная ткань, Мургатройд. Эти волокна естественного происхождения, и ясно, что на этой планете такая ткань не могла появиться. Тот мертвый человек был с другой планеты! Очень странно!

Это действительно было очень странно. Известно, что искусственные волокна лучше, чем натуральные, и поэтому натуральные волокна не использовались нигде. И никем!

Он с нетерпением стал ждать, когда в питательной среде вызреют микроорганизмы, которые содержались на помещенном туда обрывке ткани. И хотя ожидать каких-либо конкретных результатов было явно рано, он понял, что не может больше находиться в бездействии. Настроив микроскоп, с помощью которого можно было наблюдать процессы, происходящие в питательном бульоне, он поместил каплю этого бульона на предметное стекло. А когда заглянул в микроскоп, был поражен: в питательной среде кишели микробы весьма распространенных видов, встречавшихся на многих планетах. Однако не это поразило Кальхауна, а нечто неожиданное: среди них он заметил очень активные, темные микроорганизмы сферической формы. Они стремительно носились из стороны в сторону и буквально на глазах размножались в невероятных количествах. Когда Кальхаун добавил на предметное стекло реагент Дафлоса, результат был таким, какого он и ожидал. Тест патогенности по Дафлосу, хотя и не давал полной гарантии от ошибок, был вполне надежным. Можно было с большой долей уверенности сказать, что эти пляшущие, сферической формы микробы высокотоксичны. Они выделяли ядовитое вещество, присутствие которого выявлялось с помощью реагента. Скорость их размножения была поразительной. Значит, распространение этой инфекции будет очень быстрым, с очень большой вероятностью летального исхода.

Кальхаун, нахмурив брови, тяжело задумался. То, что он сейчас узнал, будет, конечно, отчаянно скрываться деловыми людьми на планете Ланке. Они не остановятся ни перед ложью, ни перед чем бы то ни было, чтобы скрыть подлинное положение дел на планете. Правительство, защищающее интересы бизнесменов, вполне могло потребовать от медиков принять меры для борьбы с этой инфекцией и разработать необходимые меры предосторожности против ее распространения, не вызывая паники у населения. Теперь-то Кальхаун понимал, почему на том заседании медики выглядели такими подавленными. Те микроорганизмы, которые находились на одежде и в крови мертвого человека, были возбудителями смертельной болезни — во всяком случае согласно тесту Дафлоса — и обладали способностью размножаться невероятно быстро. Судя по результатам даже того беглого осмотра мертвеца, который удалось провести Кальхауну, болезнь эта была завезена на Ланке с какой-то другой планеты. Конечно, все это не могло не вызывать большую тревогу на Ланке. Любой из местных медиков прекрасно понимал, что ему грозит. Если случалось так, что по вине какого-либо врача становилось известно, насколько велика опасность, угрожающая планете, и нарушался карантин, негласно установленный в масштабах всей планеты, то этот врач немедленно подвергался остракизму и безжалостному преследованию со стороны правительства. Это для него было равносильно гибели — и в профессиональном, и в материальном, и в моральном отношении. И такая же участь ожидала его семью. Поэтому тот страх, который Кальхаун видел на лицах медиков, был вполне объясним. До тех пор, пока этот мертвый человек не был обнаружен, особых оснований для беспокойства не было. Когда же все раскрылось, они сразу поняли, к чему это может привести и какие последствия для них может иметь. Положение их было весьма незавидным. Правительство определенно не позволит официально установить карантин в масштабах всей планеты. И только по одной причине — любой ценой предотвратить финансовую панику и подрыв экономики. Кальхаун начинал осознавать все это с большей ясностью.

Вдруг позади него блеснул какой-то свет. Кальхаун обернулся: на пульте управления горел сигнал, показывающий воздействие внешнего поля. Обычно он зажигался только в тех случаях, когда медицинского корабля касались силовые поля энергорешетки, чтобы посадить его или вывести в открытый космос. Почему же он включился сейчас?

Затем заговорил динамик:

— Вызываем медицинский корабль «Эскулап 20»! Диспетчер космопорта вызывает медицинский корабль «Эскулап 20»!

Кальхаун щелкнул переключателем связи.

— «Эскулап 20» слушает! — резко ответил он. — В чем дело?

— Проверка, сэр, — произнес тот же голос. — Ваши двери закрыты герметично?

Кальхаун взглянул на двери шлюзовой камеры. Обычно, находясь на поверхности, он оставлял двери открытыми. Однако на этот раз Кальхаун, вернувшись на корабль, не думая о том, почему он это делает, запер двери герметично, сначала наружную, а потом внутреннюю и поставил корабль на режим работы с включенной системой регенерации воздуха.

— Да, — сказал Кальхаун. — Корабль загерметизирован. А в чем все-таки дело?

— Для вас есть сообщение, сэр, — сказал диспетчер.

Сразу же раздался голос министра здравоохранения, раздраженный и расстроенный:

— Мы просим вас немедленно покинуть нашу планету. На вас будет подана жалоба в Главное управление медицинской службы, так как вы пытались помешать полиции бороться с преступностью. Ваш корабль сейчас же будет выведен в открытый космос. Возвращаться сюда вам запрещается.

Кальхаун сказал с возмущением:

— Черта с два! Я объявляю карантин…

В динамике щелкнуло. Министр, по-видимому, сказал все, что хотел. Снова послышался голос оператора, равнодушно-спокойный:

— Как приказано, сэр, я поднимаю вас. Внимание, начинаю подъем!

Кальхаун открыл рот, чтобы сказать что-то резкое. Внезапно он понял многое из того, что министр не намеревался сказать ему. И поняв, до боли сжал кулаки.

Затем его корабль оторвался от земли и круто пошел вверх. Кальхаун со злостью щелкнул переключателем, и изображение на экранах внешнего обзора подтвердило и его собственные ощущения, и то, что говорил оператор энергорешетки: медицинский корабль выводили в открытый космос. Под ним стремительно уходили вниз огни космопорта. Затем показались огни столицы Ланке, которые становились все меньше и тусклее и наконец исчезли совсем за темным горизонтом. Корабль шел вверх, все выше и выше.

Внизу появились крошечные, слабые огоньки другого города, потом еще одного, еще и еще, и вскоре были видны только неясные блики света.

Потом корабль вошел в густую пену облаков, и экраны визоров заволокло непроницаемой пеленой. Вскоре он поднялся еще выше, и облака, освещенные мерцанием звезд, оказались внизу, а вокруг остались только звезды: сотни, тысячи, миллионы сверкающих звезд.

Звезды стремительно летели вниз, и вскоре Ланке стала только маленьким темным пятнышком на фоне блеска звезд Галактики.

Снова послышался подчеркнуто ровный голос оператора энергорешетки:

— Вызываю медицинский корабль «Эскулап 20»!

— Слушаю, — холодно произнес Кальхаун.

— Вы сейчас на расстоянии, равном пятикратному диаметру планеты. Вы выходите за пределы действия силовых полей энергорешетки. Как поняли меня?

— Понял, — сквозь зубы проговорил Кальхаун.

Он отключил аппарат космической связи и почувствовал, что его корабль обрел свободу, что он уже не находится во власти невидимых, но мощных сил.

Он заговорил, обращаясь к Мургатройду, и в голосе его звучала горечь:

— Это впервые, Мургатройд! В первый раз представителя Медслужбы просто-напросто вышвырнули вон с планеты, потому что ему слишком много удалось узнать. — Он добавил с мрачной уверенностью: — Кстати, то, что нас таким беспардонным образом выставили, только подтверждает мои выводы и устраняет сомнения и колебания.

Его тон обеспокоил Мургатройда, который, конечно, не мог понять, что произошло. Но зверек расстроился, потому что был расстроен Кальхаун, и взволнованно сказал: «Чи-чи!»

— Мы возвращаемся домой, — объяснил Кальхаун с недовольным видом. — Мы сами доставим свои новости быстрее, чем дойдет наше сообщение. Во всяком случае, чтобы помочь Ланке в борьбе с эпидемией, нас с тобой, Мургатройд, недостаточно — особенно если дело обстоит настолько серьезно, как я предполагаю. Все это мне очень не нравится!

Он был явно рассержен. Конечно, он не утверждал, что это был беспрецедентный случай, что раньше правительства на некоторых планетах не пытались скрыть подобные вещи, чтобы избежать отрицательных последствий для экономики. Он знал немало случаев, когда пытались скрыть вспышки заболеваний. Некоторые из таких попыток, возможно, были успешными, но риск был настолько велик, что игра не стоила свеч. Небольшие эпидемии перерастали в очень серьезные, хотя своевременное обращение в Медслужбу помогло бы предотвратить такое развитие событий, и эпидемию без труда подавили бы в зародыше. Медслужба располагала огромными звездолетами, длиной почти в километр, с лабораториями, оборудованием и персоналом, способным справляться с чрезвычайными ситуациями подобного рода в масштабах крупных планет. Но правительства часто ставят на первое место интересы бизнеса, что приводит, как правило, к многочисленным жертвам. Пытаясь таким образом предотвратить кризис в экономике и финансовую панику, правительства только оттягивают катастрофу.

Кальхаун учитывал и другое обстоятельство. Если правительство какой-либо планеты скрывало такую эпидемию, то потом лишалось возможности признаться в этом. Одна из планет в созвездии Лебедя скрыла серьезную эпидемию, чтобы избежать потерь в торговле. Однако этот факт стал известен Главному управлению Медслужбы. По поручению Медслужбы была проведена тщательная проверка состояния здравоохранения на планете, в результате которой было обнаружено, что населению неминуемо грозит новая эпидемия. Первую эпидемию правительство пыталось подавить своими силами, но это не удалось сделать полностью из-за ограниченных возможностей местной службы здравоохранения.

Эпидемия эта оказалась цикличной, повторяющейся через каждые несколько лет. Поэтому Медслужба объявила на планете карантин, что было вполне оправданно. Были приняты строжайшие меры и, как оказалось, очень своевременно: новой эпидемии удалось избежать. И все же многие бизнесмены выражали свое недовольство действиями Медслужбы, утверждая, что она не имеет права так поступать, что наказание несоразмерно вине, что она подрывает экономику планеты, сурово наказывая ее ради сохранения здоровья населения всей Галактики. Они заявляли так, хотя то заболевание, которое правительство пыталось утаить, могло передаться торговым партнерам этой планеты. Бизнесмены неизменно воспринимали карантин как наказание.

Размышляя об этом, Кальхаун сделал вывод, что если раньше на Ланке случилась эпидемия, которую удалось скрыть, сейчас правительство ни при каких обстоятельствах не признает этого. И любой врач, который осмелился бы предать гласности этот факт… Теперь ему был вполне понятен заговор молчания врачей Ланке.

Но в данном случае ситуация была гораздо опаснее, чем на той планете в созвездии Лебедя, о которой вспомнил Кальхаун. Тот мертвый человек, которого Кальхаун бегло осмотрел, не был уроженцем Ланке. Однако врачи на планете знали все и о нем, и о болезни, от которой он умирал, когда вспышка бластера ускорила его неизбежный конец. Но этот человек был чужаком не только на Ланке, он был бы чужаком на любой планете. Нигде в Галактике не было цивилизации, которая находилась бы на таком низком уровне развития, И в то же время это, без сомнения, был человек. Кальхаун видел фильмы о затерянных в космосе колониях и поселениях отверженных и слышал даже еще более трагичные истории о том, как скрываются от правосудия нарушители закона. Но он считал это вымыслом.

— И все-таки откуда же он?

Он чувствовал, что вопросов возникло уже слишком много. Но ему нужно было действовать, предпринять ряд совершенно определенных шагов. Первое, что он сделал, это направил свой корабль на небольшое звездное скопление, где находилась секторная штаб-квартира Медслужбы. Нажав соответствующие кнопки, он предупредил Мургатройда:

— Начинаем суперпрыжок. Пять… четыре… три… два… один…

Как и всегда, внезапно закружилась голова, подступила знакомая тошнота и возникло ощущение падения по спирали. Затем, так же внезапно, все прошло. Медицинский корабль совершал суперпрыжок через световые годы. Окруженный коконом сверхсжатого пространства, он несся с огромной скоростью, во много раз превышающей скорость света.

Кальхаун раздраженно ходил взад-вперед по приборному отсеку.

— Тот человек, — внезапно заговорил он, — не похож на обитателя Ланке, Мургатройд. Он родился и вырос не на этой планете! Врачи там знали об этом, и они были страшно напуганы. Но откуда же он появился?

Мургатройд степенно прошел к своему месту в рубке управления, лег, свернулся клубочком, накрылся своим хвостом и уткнулся носом в пушистый мех. Для тормаля характерно стремление имитировать действия людей так же, как для попугаев — подражать человеческой речи. Когда Кальхаун разговаривал с ним для того, чтобы пообщаться, Мургатройд обожал делать вид, что он обсуждает важные предметы. Но сейчас Кальхаун действительно разговаривал сам с собой, и Мургатройд понимал это. Он сказал: «Чи!» — и приготовился слегка вздремнуть.

Кальхаун направился в отсек корабля, где находилась фильмотека микрофильмов, и стал искать нужную ему информацию. Фильмотека эта представляла собой кладезь всевозможных фактов и наиболее эффективную систему хранения информации: «Эскулап 20» нес с собой больше справочных материалов, чем многие национальные библиотеки. Система поиска и выдачи нужной информации представляла собой одно из самых значительных достижений техники за предыдущее столетие.

Но в этой уникальной фильмотеке не оказалось данных о заболевании, одним из симптомов которого являлось распухание, отвердение и пигментация тканей по обе стороны носа. Он также не нашел упоминания о микроорганизмах, описание которых совпадало бы с теми, что он обнаружил на одежде мертвого человека и в его крови.

Оставался без ответа также и самый главный вопрос: откуда появился этот в высшей степени странный человек на Ланке?

Кальхаун проверил, как идет процесс выращивания культуры того микроорганизма, который ему удалось выделить. Рост был необычайно бурным.

Потом пришел черед заняться другой проблемой. Кальхаун дал задание компьютеру найти информацию о подходящих для обитания людей планетах, находившихся поблизости от планеты Ланке, о которых известно, что они еще не освоены. В результате неудавшихся попыток заселить такую планету на ней могли остаться люди, которые оказались не в состоянии или не захотели покинуть ее. Такой подход показался ему наиболее приемлемым, хотя вопросов он мог вызвать больше, чем дать ответов.

По данным Межзвездного справочника микрофильмов таких планет поблизости от Ланке не оказалось. Он увеличил объем пространства для поиска, но ответ был тот же. Еще больший объем пространства — и снова ничего.

Тогда Кальхаун попробовал изменить подход, начав поиски планет, не вполне подходящих для заселения людьми, то есть по общепринятой классификации с коэффициентом обитаемости ниже единицы. Возможно, в таких условиях, где не могло существовать поселение людей, могли выжить отдельные индивидуумы. Он дал соответствующее задание компьютеру, который нашел несколько подобных планет: газовый гигант с колоссальным уровнем гравитации, одну планету без атмосферы, еще одну, где температура в полдень на экваторе опускалась до минус шестидесяти градусов, еще…

В конце концов одна из них показалась Кальхауну подходящей. Это была третья по счету планета в системе звезды типа Джи. Планета находилась на относительно небольшом расстоянии от Ланке и была известна под названием Дели. Неглубокие моря, единственный материк, температура в разумных пределах. Атмосфера типичная для третьих по степени удаленности от своей звезды планет, но с содержанием в составе смеси газов четырех десятых процента сложного газа, производного метана, который, судя по всему, был безвреден для живых организмов. Эти данные были получены с автоматической исследовательской станции, которая, передав эту информацию с планеты, затем пропала. На снимке, сделанном с борта станции, были видны остатки поселения людей. Классификация по коэффициенту обитаемости — ноль, так как не было данных о том, что какой-либо корабль вернулся в свой космопорт после посещения этой планеты. Предполагалось, что в атмосфере планеты присутствует какой-то вредный для здоровья человека фактор, но он остался неизвестен.

Этих данных было явно недостаточно, чтобы сделать какие-то определенные выводы. Скудная информация не могла дать ответ на те вопросы, которые мучили Кальхауна, и, в частности, откуда на Ланке мог появиться этот странный человек с плохими зубами.

Прошло семь часов с того момента, как корабль вошел в подпространство. Внезапно Кальхаун увидел, что буквы на мониторе компьютера начали раздваиваться. Читать стало невозможно. Он потряс головой, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но это не помогло. Тогда он закрыл глаза, дал им с минуту отдохнуть и снова взглянул на экран… Никакого эффекта. Кальхаун попробовал прикрыть один глаз ладонью и продолжать читать, и, хотя это требовало очень большого напряжения, он едва мог различить написанное.

Пришлось смерить температуру. Чувствовал он себя превосходно, но температура у него оказалась повышенной, а с глазами становилось все хуже. Он мрачно сказал Мургатройду:

— Я начинаю понимать врачей на Ланке. Видимо, я подхватил то, чем они боялись заразиться. Да, это действительно заразная болезнь.

Когда прошло десять часов с того момента, как они покинули Ланке, зрение его улучшилось, в глазах больше не двоилось. Он по-прежнему чувствовал себя прекрасно, но температура продолжала повышаться и стала на полградуса выше, чем три часа назад.

— Заболевание протекает нетипично, — буркнул он Мургатройду. — Мне, возможно, придется прибегнуть к твоей помощи, в медицинском смысле.

Он осмотрел себя так тщательно, как только человек может осмотреть самого себя без чьей-либо помощи. Затем исследовал под микроскопом образцы своей слюны, крови и других вырабатываемых человеческим организмом жидкостей. Везде Кальхаун обнаружил наличие крошечных пигментированных микроорганизмов строго сферической формы и в большом числе. На его глазах они разделялись на две половинки, каждая из них восстанавливала свою сферическую форму, затем они быстро увеличивались в размерах, чтобы снова разделиться. И все это время они быстро и хаотично носились во всех направлениях, видимо чувствуя себя прекрасно в жидкой среде организма Кальхауна. Реакция на реагент Дафлоса показала наличие высокотоксичного вещества, продукта их бурной жизнедеятельности.

— А ведь я принял меры предосторожности! — произнес Кальхаун таким тоном, как будто он не мог поверить своим глазам. — Я переоделся, принял душ и мог бы войти в операционную, не нарушив там стерильной атмосферы. — Он покачал головой. — Похоже, у меня есть еще немного времени. Тот человек находился на более поздней стадии болезни. Я еще могу прибегнуть к твоей помощи, Мургатройд.

Кальхаун посмотрел на себя в зеркало: по обеим сторонам его носа ткани слегка распухли. Он стал готовить необходимое оборудование и внезапно остановился, вдруг осознав то, что смутно не давало ему покоя уже давно.

— Министр здравоохранения не посадил меня на карантин. Он отправил меня, не опасаясь, что я смогу сообщить о том, что происходит на планете, в Главное управление Медслужбы. Теперь мне понятно почему. Еще до того, как корабль выйдет из подпространства, я должен умереть, а ты, Мургатройд, не сможешь довести корабль до места, и он затеряется в бесконечности космоса. Мы должны сделать все, чтобы не допустить этого!

Он взял немного крови из своей руки и ввел ее Мургатройду там, где у него на коже было место, которое с самого рождения у тормалей особым образом обрабатывается так, что они не чувствуют боли на этом участке тела. Мургатройд не возражал и, зевая, вернулся на подушку, собираясь вздремнуть. Кальхаун сказал себе, что через час ему нужно будет проверить частоту пульса и дыхание Мургатройда. Его самого начало лихорадить. Опять стало двоиться в глазах и появилось легкое головокружение. Пока Кальхаун ждал, когда организм тормаля начнет реагировать на агрессивные микробы, зверек мирно спал. Его пульс должен был участиться на четыре—пять ударов в минуту, температура тоже должна была повыситься. Кальхаун предполагал, что Мургатройд проспит часа два или три, а может быть, и четыре. Затем он проснется, и в его крови уже будут находиться антитела для защиты против внедренных в его организм микробов. Он снова будет в добром здравии и сможет поделиться своим здоровьем с Кальхауном.

Но все пошло по-другому. Когда через полчаса Кальхаун подошел к Мургатройду проверить его пульс, тот проснулся и вопросительно произнес: «Чи?» Он был полон энергии и энтузиазма, готовый активно включиться в жизнь. Пульс у него был нормальный, как и температура.

Кальхаун в недоумении уставился на него. Мургатройд выглядел абсолютно здоровым. Не было никаких признаков того, что существует какая-либо угроза его здоровью и что его организму необходимо защищаться, вырабатывая антитела.

Так оно на самом деле и было. В данном случае угрозы его здоровью действительно не существовало. Есть некоторые заболевания, опасные для животных, но бессильные перед организмом человека. И наоборот, есть болезни, заразиться которыми может только человек, но не животное. В экспериментальных медицинских исследованиях часто приходится вести длительные поиски подопытных животных, в организме которых могут существовать те или иные виды микробов.

Заболевание, которое наводило ужас на жителей планеты Ланке и от которого страдал Кальхаун, оказалось совершенно неопасным для Мургатройда. Возбудители этой болезни уничтожались в результате обычных химических процессов, происходящих в организме зверька, так что в выработке особых антител просто не было необходимости. Значит, Кальхаун был абсолютно бессилен против этой инфекции. Ему стало совершенно ясно, что через какое-то время — может, это будут дни, а может, и часы — он безусловно умрет. Медицинский корабль будет продолжать свой путь, затем он сделает прыжок из подпространства где-нибудь на расстоянии одного светового года от места назначения. Оттуда корабль должен будет сделать еще один, более короткий прыжок через пространство, чтобы приблизиться к планете, на которой находится Главное управление Медслужбы. Потом «Эскулап 20» будет на протяжении одного—двух миллионов километров двигаться с использованием силы притяжения Лаулора в пределах Солнечной системы, одна из планет которой и является местом его назначения.

Но если Кальхаун умрет, ничего этого не произойдет. Медицинский корабль выйдет из подпространства, и Мур-гатройд не сможет ничего сделать. А потом в конце концов он умрет от голода, жажды и одиночества, так и не поняв, что произошло. «Эскулап 20» затеряется в бесконечных просторах Вселенной, а Ланке…

— Мургатройд, — сказал Кальхаун, — плохи наши дела, друг. И твоя судьба решается вместе с моей. Но я понимаю, что нас ждет, а ты… Что же я могу сделать для тебя?

Мургатройд сказал с уверенностью: «Чи-чи-чи!»

— Зрение проясняется, — вдруг оживился Кальхаун. — Похоже, болезнь то наступает, то отступает. Временами мне явно становится лучше.

Он дотронулся до своего лица и ощупал распухшие, ставшие неэластичными ткани по обе стороны носа. Мургатройд с надеждой посмотрел на кофейник и сказал вопросительно: «Чи?» Если бы в эту минуту кто-то сказал Кальхауну, что случится через мгновение, он ни за что не поверил бы. Ничто не предвещало того, что произошло в следующую минуту.

Внезапно все изменилось. Корабль находился в коконе сжатого пространства, который представлял собой как бы микрокосмос в космосе. В это время даже если бы вся Вселенная взорвалась и исчезла, люди на борту корабля, который совершает суперпрыжок, не имели бы об этом ни малейшего представления и ничего не подозревали бы до того момента, когда корабль завершит свой прыжок через световые годы. Корабль в подпространстве был полностью изолирован от внешнего мира, и только в теории существовала одна ситуация, когда на него могло воздействовать что-то извне.

Но сейчас, когда до выхода из подпространства оставалось еще очень много времени, Кальхаун внезапно почувствовал знакомые симптомы — головокружение, почти нестерпимое ощущение подкатывающей к горлу тошноты и затем всю массу неприятных ощущений, сопровождающих падение вниз, в пустоту, по сужающейся спирали. Одновременно засветились экраны внешнего обзора и «Эскулап 20» вышел в обычное пространство, окруженный мириадами звезд.

На пульте управления зловеще вспыхнул маленький красный огонек.

II

Мургатройд первым отреагировал на все происшедшее. Протестующим, негодующим тоном он сказал: «Чи-чи! Чи!!»

Он привык к неприятным ощущениям, сопровождающим прыжок в подпространство и выход из него. Они ему не нравились. Они никому не нравились. Мургатройд терпел это только ради того, чтобы быть с Кальхауном, чтобы наслаждаться его заботой и вниманием, пить с ним кофе и иногда вести долгие, неторопливые беседы, в которые Мургатройд привносил свои глубокомысленные реплики и искреннее убеждение в том, что он действительно разговаривает. Но сейчас он считал нужным выразить свой протест. Обычно перед выходом из подпространства было часовое предупреждение, потом пятиминутное, потом мерное тиканье, пока не зазвучит сигнал, а потом отсчет цифр до нуля. Все это давало возможность приготовиться, собрать силы с тем, чтобы перенести дальнейшие действительно неприятные ощущения. Но совершенно без всякого предупреждения?! Это было нарушением установленного порядка вещей, это выводило Мургатройда из равновесия. Он сказал: «Чи-чи! Чи-чи-чи!» Он был возмущен.

Кальхаун пристально смотрел на экраны, заполненные звездами. Он не мог поверить своим глазам. Красный огонек на пульте управления показывал, что недалеко от медицинского корабля находится какой-то твердый объект. Но это было невозможно! «Эскулап 20» был в межзвездном пространстве, на расстоянии сотен световых лет от Ланке. А в межзвездном пространстве нет ничего более твердого, чем свет звезд. Появление здесь твердого объекта было еще более невероятным, чем даже то, что корабль вышел из подпространства раньше времени сам, без участия Кальхауна. Но когда два этих события произошли одновременно, это уже переходило все границы возможного.

Кальхаун продолжал вглядываться в изображения на экранах. Все это было просто необъяснимо, если только не произошло того самого стечения обстоятельств, вероятность которого столь ничтожно мала, что оно считалось практически невозможным. В теории допускалось, что может возникнуть такая ситуация, когда силовые поля двух кораблей, находящихся в суперпрыжке, способны воздействовать друг на друга. В любом другом случае это было бы невозможно. Но для того чтобы такое взаимодействие было хотя бы теоретически, возможно, нужно, чтобы эти два корабля проходили близко друг к другу, чтобы они были примерно одинакового размера и чтобы их силовые установки были примерно равной мощности. Тогда, в теории, силовое поле одного или обоих кораблей могло быть нарушено. Поэтому в конструкции космических кораблей было предусмотрено специальное устройство, которое называлось регулятором цепи. Вероятность возникновения такой ситуации была равна единице против десяти с большим количеством нулей. Ничего подобного прежде никогда не случалось. Теперь же это произошло.

Кальхаун сел в кресло пилота и нажал необходимые переключатели. Рычажок с надписью «Суперпрыжок» он опустил вниз. Отключено, хотя поле отключилось само. «Проверка цепи» — этот рычажок он поставил в положение «Включено». С помощью данного прибора проверялись все соединения и контакты. Раздался характерный потрескивающий звук, и зажегся сигнал, означающий, что все в порядке. Переключатель под названием «Регулятор цепи» сработал, когда было нарушено силовое поле, теперь Кальхаун снова поставил его в нужное положение. Краем уха он слышал, что включился динамик внешней связи и из него доносились потрескивание и свистящие шумы, которые получили поэтическое определение «разговор звезд». Все еще не веря собственным глазам, он вглядывался в экраны визоров.

На экране внезапно померкла и тут же вновь зажглась звезда второй величины, за ней еще одна, менее яркая. Кальхаун включил радар и с изумлением прочитал его показания. Радар регистрировал присутствие какого-то объекта на расстоянии не более семисот километров от «Эскулапа 20». В безбрежном космическом пространстве, в объеме многих тысяч кубических световых лет какой-то объект в суперпрыжке оказался на расстоянии всего семисот километров от его корабля! Сработали устройства, размыкающие цепь, — и вот результат! Согласно показаниям радара другой объект был несколько меньше медицинского корабля, и он, казалось, практически не двигался, только на несколько секунд заслонив собой две ближайшие звезды.

Мургатройд снова, с еще большим возмущением, сказал: «Чи!! Чи!!»

— Я не виноват, Мургатройд, — успокоил его Кальхаун. — Помолчи минутку!

Он включил электронный телескоп, настроил его и стал искать тот объект, который находился так близко от его корабля. Когда Кальхаун увидел его, то пришел в полное изумление.

На экране телескопа был космический корабль, совершенно непохожий на все корабли, которые когда-либо видел Кальхаун. Сначала Кальхаун подумал, что корабль вообще ни на что не похож, но затем решил, что он все-таки напоминает сооружение, сделанное человеком, который никогда не видел настоящий космический корабль.

Он нажал кнопку вызова на аппарате космической связи, но сначала отключил экран, который мог передать на другой корабль его изображение.

— Общий вызов! Всем, кто меня слышит! Что за корабль? Запрашиваю ваши данные!

Ответа не последовало. Кальхаун нахмурил брови. Несколько минут назад он узнал, что почти наверняка скоро умрет от болезни, вызываемой неизвестными ему микробами. Еще раньше его практически вышвырнули с планеты Ланке за то, что он слишком много узнал. До этого он видел мертвого человека, который появился неизвестно откуда. И вот теперь этот странный корабль, который тоже неизвестно откуда взялся!

Внезапно он услышал звуки человеческих голосов. Было похоже, что несколько человек тихо разговаривают около включенного микрофона. Они спорили друг с другом. Один из голосов звучал громче других, но слов нельзя было разобрать.

— Я слышу ваши голоса, — четко и громко сказал Кальхаун. — Кто вы, черт возьми, и что вообще происходит?

Ему показалось странным, что даже сейчас, когда он смертельно болен и близится его конец, а значит, и конец его обязанностям, он все еще говорит с позиции представителя Медслужбы, человека, облеченного властью, и гражданина Галактики, обращаясь к людям, чьи действия требуют объяснений. Твердым голосом еще раз он повторил:

— Что у вас случилось?

Этот другой корабль выглядел до крайности нелепо. Он был весь в заплатках, причем в некоторых местах одна заплатка буквально сидела на другой. У Кальхауна просто не укладывалось в голове, как вообще могло существовать нечто настолько бездарно уродливое. При слабом освещении от звезд электронный телескоп не мог различить мелких деталей, и все же было видно, что бесформенный корпус корабля покрыт ржавчиной, и было ясно, что ни в одном космопорте такой корабль не смогли бы запустить в космос. Тем не менее он здесь, в космическом пространстве!

Из динамика послышался грубый, резкий голос:

— Послушайте! Что это вы делаете, а? — Кальхаун удивленно — моргнул, а голос продолжал сварливым — тоном: — Вы что там себе думаете? Вы… понимаете, что я имею в виду?!

Кальхаун сказал холодно:

— Это медицинский корабль «Эскулап 20». Кто вы?

— Медицинский корабль? — буркнул сердитый голос. — Что?..

Он внезапно замолчал, как будто кто-то закрыл ему рот рукой. Вновь послышалось какое-то неразборчивое бормотание.

Кальхаун нахмурился, отказываясь понимать этих людей. Он отключил экран на аппарате космической связи потому, что не хотел, чтобы кто-нибудь видел его с признаками болезни на лице. Те, кто находился на заплатанном корабле, тоже не хотели, чтобы их видели. Но вот бормотание затихло, и резкий голос произнес:

— Кто мы — это неважно! Что вы сделали с нами? Мы летели себе по своим собственным делам, и вдруг что-то ударило по нашему кораблю. И теперь мы здесь, а не там, куда направлялись. Что вы сделали?

Кальхаун увидел на экране радара, что другой корабль приближается к «Эскулапу 20». Затем он почувствовал, что в глазах у него опять начинает двоиться. Зрение снова стало ухудшаться. Нет, он не собирался сообщать им, в каком состоянии находится. Сделать они для него ничего не смогут, и смерть — это было его, личное. Он был обеспокоен судьбой Мургатройда, но он все еще являлся представителем Медслужбы и должен был вести себя так, как того требовал его долг. Эти люди раздражали его своим невежеством. Они явно ничего не знали о работе Медслужбы.

Грубый голос сказал свирепо:

— Я спрашиваю, что вы сделали?!

— Мы с вами оба это сделали, — холодно ответил Кальхаун. — Мы подошли слишком близко друг к другу. Наши генераторы силового поля не выдержали перегрузки, и регуляторы цепи отключили их. Вам понятно или нужна еще информация?

— А какая еще информация у вас есть? — требовательно произнес тот же голос.

Кальхауна лихорадило. Симптомы этого заболевания, теперь это было совершенно ясно, то исчезали, то появлялись вновь. Со временем они, наверное, будут усиливаться все больше и больше, пока он не умрет, но…

— Насколько я могу судить, — сказал он холодно, — вы не знаете, что и зачем вы делаете, потому что вы не знаете, что с вами произошло. Вы представляете себе, где вы находитесь и как попасть туда, куда вам надо? Другими словами, вам нужна моя помощь?

— Какая помощь? — этот вопрос был задан с подозрительностью.

— Прежде всего, — сказал Кальхаун, — вы вышли из подпространства. Вы проверили свой регулятор цепи?

— Мы такого названия не употребляем, — ответил голос. — Что это такое?

Кальхаун чуть не выругался. Едва сдержавшись, он закрыл глаза и понял, что теряет чувство равновесия. Ему было очень неприятно сознавать, что его чувство собственного достоинства может пострадать, но пришлось начать:

— Регулятор цепи… — С закрытыми глазами он объяснил, что это такое и где он должен находиться. — Там где-то должен быть индикатор с надписью «Выключено».

Конечно, регулятор цепи должен быть обязательно, иначе их корабль был бы полон дыма от перегоревшей изоляции.

Внезапно он понял, почему другой корабль выглядит настолько нелепо. Это было кое-как отремонтированное старье. Его где-то нашли заброшенным и на скорую руку сколотили так, чтобы он мог передвигаться, не рассыпаясь на части. Ясно, что сделали это люди, которым приходилось догадываться о функциях тех частей, которые они ремонтировали. И вот на этой латаной посудине они полетели в космос, наверное, с помощью ракет. Об этом просто страшно было подумать.

Единственное, что он мог сделать для них, — это дать им кое-какие рекомендации и помочь определить курс с тем, чтобы они не перескочили во время прыжка в подпространстве дальше, чем хотели.

— Когда вы найдете регулятор цепи, опустите рычажок, который вы поднимаете, когда входите в подпространство. Только потом — а не до этого! — включите регулятор цепи. Тогда вы снова сможете войти в сжатое пространство. Как у вас с топливом? Корабль у вас только что из ремонта, да?

Последовало напряженное молчание и неохотное согласие.

Кальхаун попросил их прочитать показания приборов о количестве топлива, давлении и состоянии воздуха внутри корабля. Он снова стал обретать чувство равновесия, продолжая анализировать показания приборов, которые зачитывали ему на другом корабле.

— Топлива у вас не так много, — сказал он коротко, — но до ближайшего космопорта вы добраться сможете. И это все! Куда вы хотите попасть?

— Это наше дело!

— Вы можете добраться только до некоторых ближайших планет, — сказал Кальхаун. — Подождите!

Он запрограммировал компьютер на определение курса до ближайших обитаемых планет. Таких, до которых они могли добраться, было четыре. Кальхаун назвал их и указал, сколько времени нужно провести в подпространстве, чтобы оказаться на максимально близком от них расстоянии, — расстоянии, на котором начинает действовать притяжение Лаулора… Одной из этих четырех планет была Ланке, и Кальхаун откровенно посоветовал им не рисковать тащить свою кучу заплаток на Ланке, так как со значительной долей уверенности можно было сказать, что там началась эпидемия.

— Я подобрал данные о направлении времени в пути, — заметил он. — Запишите, я продиктую.

После того как он продиктовал им нужную информацию, снова послышалось бормотание. Очевидно, они совещались, отойдя подальше от микрофона. Грубый голос сказал:

— Эти планеты все довольно далеко, судя по времени в пути. Есть желтая звезда, которая, кажется, поближе.

— Это звезда типа Джи, — сказал Кальхаун, вспоминая. — У нее есть планета под названием Дели, на которой одно время, возможно, было поселение. Но сейчас там ничего нет. Ни один корабль после посещения Дели не вернулся в свой космопорт. С этой планетой что-то не в порядке. — И добавил ради объективности: — Вообще-то она достаточно близко. Время в сжатом пространстве будет… — Он назвал нужные цифры. — Но я советую вам все-таки лететь на одну из других ближайших планет: выйдете на орбиту и вызывайте диспетчерскую службу. Они как-нибудь вас посадят. А если вас посадят, оставайтесь там!

Зрение снова улучшилось. Он посмотрел на экраны внешнего обзора: странный, залатанный корабль был очень близко, на расстоянии не более трех или четырех десятков километров. Кальхаун решил предупредить их, что нужно держаться от него подальше, так как он обречен. Хотя сейчас у него только повышена температура, все остальное было как будто в порядке. Конечно, он знал, что если посмотрит на себя в зеркало, то увидит на своем лице следы болезни, которые заметил на лице мертвого человека на Ланке.

— А ко мне вы лучше близко не подходите, — только и сказал он.

Ответа не последовало, хотя из динамика доносилось какое-то бормотание. Кто-то возражал против чего-то. Грубый голос что-то свирепо рычал. Затем раздался щелчок и все смолкло: они отключили микрофон.

Кальхаун, зрение которого продолжало улучшаться, взглянул на изображение другого корабля на экране электронного телескопа. Корабль разворачивался к нему передней частью., и какая-то трубка на его корпусе была нацелена прямо на «Эскулап 20».

Вдруг из трубы в носовой части корабля вырвались огромные клубы пара или газа, и он исчез. Его поглотила пустота.

Медицинский корабль остался в одиночестве среди звезд. Однако нелепый корабль не исчез совсем, вместо него появилось нечто очень небольших размеров, маленькая пылинка отраженного света звезд. Вскоре на экране телескопа Кальхаун ясно различил, что это. Этот предмет был сделан из блестящего металла, впереди конусообразно заострен, как торпеда, и двигался он на большой скорости прямо на медицинский корабль.

Кальхаун наблюдал за тем, что происходит, как бы со стороны. Он, конечно, сразу догадался, что это такое, но его реакция определялась тем положением, в котором он оказался. В обычной ситуации он был бы взбешен тем, что по его кораблю выпустили ракету, чтобы его уничтожить. Сейчас же он ясно сознавал, что находится в состоянии кратковременной ремиссии смертельного заболевания и что он, несомненно, скоро умрет. Если бы ракета взорвала медицинский корабль, это сократило бы его жизнь на один, два, а может быть, на три дня.

Разве это имело такое уж большое значение? Он смотрел на приближающуюся ракету с иронической усмешкой. И вдруг почти неожиданно для самого себя щелкнул переключателем системы притяжения Лаулора, и корабль резко дернулся в сторону. Когда снаряд прошел то место, где только что находился его корабль, и полетел дальше, в пустоту, Кальхаун криво усмехнулся.

— Я сделал это ради тебя, — сказал он Мургатройду. — Если бы не ты, я не стал бы себя утруждать. Мне, конечно, не добраться до Главного управления живым, хотя, будь возможность предупредить их, они могли бы принять нас где-нибудь поблизости, устроить так, чтобы я не представлял опасности для окружающих, и облегчить мои последние часы. Сесть на какой-нибудь обитаемой планете, чтобы привезти туда болезнь и стать убийцей, я не могу. Поэтому я выбираю компромиссный вариант и высажу тебя там, где у тебя будет шанс выжить, а если ты и умрешь, то не от голода и отчаяния в наглухо запертом корабле.

Он вычислил нужный курс, определил длительность нахождения в подпространстве и нажал соответствующие кнопки на пульте управления, переведя корабль в автоматический режим полета.

— Приготовься, Мургатройд.

Головокружение, тошнота и ощущение безудержного падения по сужающейся спирали в пустоту Кальхаун перенес стоически. Он был убежден, что вскоре с глазами у него снова станет плохо и, возможно, по кораблю ему придется передвигаться ползком. Думать о том, что он может оказаться в таком положении, было более неприятно, чем думать о том, что кто-то пытался его убить. У него просто не хватало сил, чтобы возмущаться этой попыткой.

Пока он еще чувствовал себя довольно сносно, поэтому приготовил еду для Мургатройда и немного поел сам.

— Может быть, это все напрасно, — сказал он Мургатройду, пока тот со своим обычным энтузиазмом поглощал приготовленную Кальхауном еду. — Ты ведь, все равно останешься один, и я не представляю, как ты сможешь выжить, но…

Он пожал плечами. Было бы нелепо излишне драматизировать эту и без того драматичную ситуацию.

— Я высажу тебя, и тебе придется заботиться о себе самому. Ты, наверно, думаешь, что это нехорошо с моей стороны. Ты же не можешь себе представить, что я не в состоянии заботиться о тебе. Но это, к сожалению, так.

Мургатройд сказал бодро: «Чи-чи!» — и вновь энергично принялся за еду.

«Эскулап 20» продолжал свой путь. Вскоре Кальхаун почувствовал, что с глазами снова становится плохо. Затем он потерял способность ориентироваться в пространстве: не знал, где верх, а где низ. Он сидел в кресле пилота, пристегнувшись ремнями, чтобы не свалиться на пол.

Потом он, кажется, заснул. Когда он пришел в себя, то почувствовал, что очень хочет пить. Он отстегнул ремни и упал на пол. Все его органы чувств уверяли его, что корабль вращается вокруг своей оси. Даже не пытаясь подняться на ноги, Кальхаун пополз туда, где была питьевая вода, взял стакан, но не смог поднести его к губам. Тогда он опрокинул стакан, подставив рот. Но руки его дрожали, и в рот попало только несколько капель, а вся остальная вода пролилась мимо.

С огромным трудом ему удалось встать на колени. Наклонив голову к воде, он начал пить и пил, пока хватило дыхания.

Потом он рухнул на пол и заснул.

Когда Кальхаун проснулся, то не сразу смог понять, что происходит. В таком состоянии трудно было отличить симптомы своей болезни от ощущений, сопровождающих выход из подпространства. Он чувствовал и головокружение, и тошноту, но только когда началось, а потом внезапно кончилось падение вниз по сужающейся спирали, он понял, что корабль находится в открытом космосе. На экранах внешнего обзора появилось яркое желтое солнце и огромное количество звезд. Из динамика над пультом управления доносились типичные для обычного пространства звуки и шумы. Медицинский корабль находился в системе звезды типа Джи, недалеко от планеты Дели, планеты земного типа, с которой не вернулся ни один космический корабль.

Теперь ему предстояло найти эту планету, почти полностью покрытую водой, с одним материком, на котором находились остатки заброшенного поселения. Он оставит там Мургатройда, выполнив свой долг медика и друга. А сам он, по-видимому, уже очень скоро будет свободен от всех обязанностей.

Вновь добравшись до кресла пилота, он понял, насколько ослабел. Видимо, болезнь приближалась к последней стадии. Он услышал, что кто-то разговаривает, и лишь с трудом сообразив, что это говорит он сам, перестал обращать на это внимание. Он искал ту планету, которая никому не нужна, откуда никто не возвращался, и наконец нашел ее. Она оказалась очень близко. Одна часть его мозга с трудом функционировала, наблюдая и делая выводы, а другая заставляла его все время говорить какую-то чушь, и его это очень раздражало.

Дальше все совершенно смешалось. Он чувствовал, что сам он окончательно раздвоился. Мало того, вокруг все время мелькали два Мургатройда, и трудно было понять, в какой из двух электронных телескопов смотреть и с каким из двух пультов управления работать. Одна часть его мозга считала, что так не должно быть, и мысленно протестовала, но вторая радостно констатировала, что у него две правые и две левые руки, и завороженно наблюдала, как все эти руки одновременно что-то нажимали и поворачивали на двух пультах управления, а какой-то громадный предмет на экранах становился все больше и больше по мере приближения к нему «Эскулапа 20». Он удивился, когда этот предмет внезапно превратился в огромную черную дыру на фоне мириадов звезд. Медицинский корабль оказался над той стороной планеты, где сейчас была ночь. Потом Кальхаун, наверно, заснул, проснулся и опять почувствовал страшную жажду. И вдруг здоровая часть его мозга послала четкий, ясный сигнал: на планете есть поселение! Его четко было видно на экранах. Огромным волевым усилием он заставил себя сосредоточиться, насколько это было возможно.

Та часть человеческого существа, которая называется сознанием, которая использует клетки мозга для хранения информации и предоставляет необходимые данные для выводов, заключений и суждений, которая контролирует тело и помогает ориентироваться в окружающей действительности, все еще функционировала. Мозг человека может стать ненадежным инструментом под влиянием, например, высокой температуры или алкоголя, но есть нечто, так называемое внутреннее «я», которое даже в таких условиях стремится сохранять какую-то связь с действительностью, способность действовать сознательно. Были моменты, когда он вдруг осознавал, что поет и что тело его совершенно не зависит от сознания. Были и другие моменты, когда он, казалось, вновь обретал возможность действовать рационально и контролировать свое тело, которое стало удивительно слабым, и в один из таких моментов он включил реактивные двигатели.

Вновь наступило затемнение сознания. Он услышал свой собственный голос, читающий Мургатройду лекцию о медицинской этике. Пока он читал, корабль сделал сальто, как и планета на экранах визоров. Кальхаун знал, что такого не бывает, поэтому он отнесся к этому с тем равнодушным презрением, которого такое поведение заслуживало.

Потом была еще масса самых разнообразных ощущений, таких неправдоподобных, что он просто отказывался как-то на них реагировать. Вдруг весь корабль дрогнул и сильно ударился обо что-то твердое. Этот удар вернул Кальхауна к действительности. Он понял, что корабль приземлился, и отключил ракетные двигатели. Затем посмотрел на экраны внешнего обзора.

«Эскулап 20» находился на дне заболоченной долины, окруженной низкими горами. Земля была покрыта растительностью. Слабый ветерок слегка раскачивал тонкие, невысокие растения. Вдалеке он увидел какие-то сооружения, явно сделанные рукой человека. Это были стены с отверстиями, которые когда-то, судя по всему, служили окнами, а там, где должны были бы находиться крыши, виднелись верхушки деревьев. Рядом с кораблем оказалось болото, окруженное маленькими лужицами со стоячей водой, в которой что-то росло.

Мургатройд сказал: «Чи-чи?» В голосе его слышалось беспокойство. Кальхаун чувствовал себя невообразимо уставшим, но, сделав над собой усилие, сказал:

— Ну вот, Мургатройд. Я, наверно, сделал глупость и не знаю, будет ли тебе от этого лучше, но теперь надо идти до конца. Пошли.

Неимоверная усталость сделала его руки и ноги тяжелыми, как гири. С огромным трудом ему удалось встать с кресла у пульта управления. Опираясь дрожащими руками на стены, едва передвигая ноги, он прошел, вернее, проковылял половину пути к выходу, к дверям шлюзовой камеры. Потом колени его подкосились, и остальную часть пути он уже мог только ползти. У внутренней двери шлюзовой камеры он дотянулся до кнопок и чисто автоматически нажал их в нужной последовательности, чтобы открыть обе двери, и внутреннюю и внешнюю, одновременно. Они распахнулись настежь, и внутрь корабля ворвался ветер. В воздухе ощущались незнакомые запахи почвы, растительности, непривычные и странные, и еще присутствовал один специфический запах, который, наверно, был бы неприятным, если бы не был таким слабым, едва ощутимым.

— Ну вот, — сказал Кальхаун и слабо махнул рукой. — Вот мы и сели. Здесь тебе жить теперь. Тебе будет одиноко, я знаю, и ты, может быть, умрешь или станешь жертвой какого-нибудь здешнего хищника, и, может быть, я сослужил тебе плохую службу. Но мной руководят самые добрые намерения. Выходи, друг, и я закрою двери.

Мургатройд с недоумением сказал: «Чи!» Кальхаун вел себя чрезвычайно странно. Обычно он не ползал на коленках по полу и не уговаривал его выйти наружу. Он с опаской смотрел на Кальхауна, не понимая, что происходит, на душе у него было неспокойно.

«Чи! — сказал он расстроенным голосом. — Чи-чи!»

Кальхаун не ответил. Он почувствовал, что силы совершенно оставили его, что он не может стоять даже на четвереньках. И рухнул на пол. Последние остатки сознания тоже покидали его теперь, когда он завершил то, что хотел сделать. Если бы он отдохнул, то мог бы, наверно, набраться достаточно сил, чтобы закрыть двери шлюзовой камеры. Хотя теперь вряд ли это имело значение. Жаль, что ему не удалось сообщить в Главное управление о положении на Ланке. Там и раньше уже была эпидемия. Врачи это знают. Они очень напуганы, они просто в ужасе, но, может быть… может быть…

Уже мысленно прощаясь с жизнью, Кальхаун сказал себе, что сделал все от него зависящее. Но этого оказалось мало.

III

Когда Кальхаун пришел в себя, первое, что он услышал, был голос Мургатройда, который взволнованно говорил: «Чи-чи! Чи-чи!» Судя по его тону, он чувствовал себя очень несчастным маленьким зверьком и совсем не старался делать вид, что он человек. Кальхаун лежал теперь не на полу, а на своей койке. Он дышал воздухом, наполненным незнакомыми запахами, слышал звуки шагов и шум ветра. Из динамика доносились привычные, сопровождаемые характерным потрескиванием звуки коротковолновых передач с какой-то ближайшей планетной системы. Были и другие звуки, которые он не мог узнать.

Тогда он открыл глаза и еще почти неосознанно, инстинктивно попытался сесть. Но из этого ничего не вышло: он был совершенно обессилен. Единственное, что он мог сделать, — это издать какой-то хрипящий звук, и тогда кто-то подошел к двери его комнаты. Кальхаун пока еще очень плохо видел, но, собрав силы, сказал, еле двигая непослушным языком:

— Это черт знает что! Я подхватил какую-то инфекцию. Это очень опасно! Меня нужно изолировать, нужно установить карантин. Пришлите врача. Пусть он подойдет к двери шлюзовой камеры, но не входит — я ему расскажу.

Он услышал женский голос, который спокойно сказал:

— Все в порядке. Мы знаем об этом заболевании. Это Дели. Кому еще знать, как не нам, верно?

Мургатройд прыгнул на койку, на которой так непонятно безжизненно лежал Кальхаун. Он сказал с тревогой в голосе: «Чи! Чи-чи!»

Кальхаун почувствовал, что говорить ему становится легче. Он сказал:

— Конечно. Конечно. Но это черт знает что!

Он никому не смог бы рассказать, как горько у него на душе. Здесь, на этой далекой и, как он предполагал, заброшенной планете оказались люди. А он, представитель Мед-службы, космический врач, привез сюда болезнь, которая наверняка вызовет эпидемию! Видимо, в горячечном состоянии задавая курс кораблю, он ошибся. У него были данные по четырем планетам, когда он помогал людям с другого корабля сориентироваться в пространстве, и он по ошибке, автоматически, направил «Эскулап 20» к Дели…

Женский голос сказал, что эта планета — Дели. Но этого же не может быть! Ведь отсюда не вернулся ни один корабль! Она должна быть необитаемой. Здесь есть развалины, что свидетельствует о том, что планета была уже давно заброшена. И в ней было что-то зловещее. Ни один корабль ведь не вернулся.

Он не мог сейчас тратить время на все эти раздумья. Ведь он привез сюда страшную болезнь!

— Пусть врач подойдет к дверям шлюзовой камеры! — сказал он со всей властностью в голосе, которую могло позволить его слабое тело. — Быстро! Я должен рассказать ему…

Тот же женский голос ответил все так же ровно и спокойно:

— Нет у нас никаких докторов, да и не нужен он вам. Это же Дели. Зачем здесь доктора? С вами все в порядке!

Сквозь застилавшую глаза пелену он увидел, что над ним склонилась какая-то фигура. Это была девушка с темно-карими глазами. Она приподняла его голову и дала ему попить из чашки.

— Мы услышали рев ваших двигателей, Роб и я, — рассказывала она ровным тоном, не выражающим абсолютно никаких эмоций. — Мы поняли, что вы собираетесь садиться, побежали и оказались здесь раньше всех. Вы лежали, наполовину вывалившись из двери шлюзовой камеры, а рядом метался этот маленький ручной зверек и пытался привести вас в чувство. Мы внесли вас внутрь, а Роб теперь сторожит, смотрит, не услышал ли рев двигателей еще кто-нибудь. Ваше счастье, если нет.

Кальхаун решил, что у него опять жар. Он напряг все свои силы, чтобы собраться с мыслями. Мургатройд спросил с тревогой: «Чи-чи?»

— Думаю, что да, — устало сказал Кальхаун. Потом более громко добавил: — Нужен карантин! От меня можно заразиться…

Девушка не ответила. Мургатройд залопотал что-то на своем языке. Было похоже, что теперь, когда самое страшное, по его мнению, было позади, он выговаривал Кальхауну за то, что тот так долго не обращал на него внимания.

Кальхаун снова впал в забытье. А может быть, это был сон, очень глубокий сон без сновидений. Позже он пришел в себя и никак не мог сориентироваться, сколько прошло времени, день сейчас или ночь. Вокруг было тихо, слышны были только записанные на пленке звуки, создающие шумовой фон. Дверь шлюзовой камеры была, по-видимому, закрыта. Мургатройд теплым комочком лежал у него в ногах. Кальхаун заметил, что сознание его совершенно прояснилось, жар прошел. Это могло означать две вещи: или он победил болезнь, или она его победила. Во втором случае ясность мысли, которую он сейчас чувствовал, будет тем последним даром, который получает человек перед своей смертью.

Вдруг он услышал какой-то странный звук. Кто-то — наверно, девушка — плакал, стараясь делать это бесшумно. Кальхаун моргнул. И, наверно, чуть-чуть шевельнулся, потому что Мургатройд сразу проснулся и спросил: «Чи-чи? Чи-чи-чи?»

Послышалось какое-то движение, затем вошла та девушка, которая давала ему пить. Похоже было, что плакала именно она. Кальхаун сказал:

— Мне гораздо лучше. Спасибо. Вы можете мне объяснить, где я и что случилось?

Девушка попыталась улыбнуться, но нельзя сказать, что это у нее получилось. Она ответила:

— Вы прибыли на Дели и останетесь здесь. Мы закрыли двери шлюзовой камеры, и никто теперь не сможет войти. Пока они только стучат и кричат. Роб сейчас осматривает корабль и пытается выяснить, как его сломать так, чтобы нельзя было отремонтировать. Он говорит, что вы все равно не сможете взлететь. Здесь болото, нет твердой поверхности. Подпорки корабля завязли в глине, и вытащить их уже не удастся. Так что пока все в порядке.

Кальхаун уставился на нее, проигнорировав утверждение, что медицинский корабль должен будет навсегда остаться на планете.

— Дели, запертые двери, — произнес он с изумлением. — Подождите! Дели же — необитаемая планета! Здесь что-то с воздухом, — или еще что-то не в порядке! Ни один корабль отсюда не вернулся! Здесь нет людей…

— Сейчас здесь, рядом с кораблем, никак не меньше двух тысяч, — возразила девушка так же безжизненно, как и раньше. — И каждый из них скорее разорвет ваш корабль на части голыми руками, чем даст вам улететь без них. Но об этом позаботилось болото. — Затем она резко добавила: — Я принесу вам чего-нибудь поесть.

Она вышла, и Кальхаун стал сопоставлять то, что он сейчас услышал, со всеми остальными невероятными событиями, в центре которых он оказался, отправившись с обычной инспекционной поездкой на Ланке. Началось все с мертвого человека, который неизвестно откуда появился и нагнал ужас на медиков планеты. Затем — болезнь, которой Кальхаун заразился во время самого беглого и поверхностного осмотра того человека; потом уродливый корабль, целиком состоящий из одних заплаток, с которым он чуть не столкнулся в бескрайних просторах космоса. Он тоже неизвестно откуда взялся. Но самое странное во всем этом нагромождении невероятных событий было то, что та болезнь, страх перед которой просто парализовал людей на Ланке, не произвела абсолютно никакого впечатления на эту девушку. И вот теперь две тысячи людей на необитаемой планете Дели не собираются выпускать отсюда его корабль, если он не возьмет их с собой. А некто по имени, кажется, Роб, намеревается сломать «Эскулап 20», чтобы он вообще не мог улететь.

Это просто не укладывалось в сознании. Например, его болезнь. Ее больше не было! Произошло неожиданное и мгновенное выздоровление. Если эта болезнь неопасна, почему она вызывает такой ужас на Ланке? И почему эти две тысячи людей хотят покинуть Дели, а некто по имени Роб не хочет, чтобы кто-нибудь ее покидал, включая Кальхауна?

Никакому логическому объяснению это не поддавалось, хотя он и пытался все осмыслить, пока ждал возвращения девушки. Он услышал шаги: кто-то ходил по кораблю, затем шаги стали приближаться — человек поднялся в отсек управления из грузового отделения внизу корабля. Голоса послышались совсем близко. Если это Роб, то с ним надо было поговорить, и Кальхаун позвал его. В двери появился высокий широкоплечий молодой человек примерно его возраста.

— Вас зовут Роб, — вежливо сказал Кальхаун. Голос его звучал тверже, чем он ожидал. — Вы не будете так любезны сказать, почему вы хотите изуродовать мой корабль? Мне сказали, что он безнадежно завяз в болоте. Кажется, это и так большая неприятность. Зачем же еще и ломать его?

— Если собрать достаточно людей, — ответил молодой человек, — его еще можно вытащить. Тогда он сможет улететь. А этого допустить нельзя!

— Но это же медицинский корабль! — запротестовал Кальхаун. — Это совершенно уникальная вещь, и у него особые функции!

— А это Дели, — сказал Роб сурово. — Здесь есть заболевание, которое не опасно для тех, кто здесь живет. И если сюда попадет человек с этим заболеванием, он выздоравливает. Но если мы отсюда улетим, то обязательно заболеем, а если кто-нибудь отсюда попадет на другую планету, он умрет от этой болезни вместе с теми, кто от него там заразится. Поэтому никто не должен покидать планету.

Кальхаун задумался на минуту.

— Но по меньшей мере одному человеку это удалось. Я, кстати, заразился именно от него.

Он не смог бы объяснить, какая существует связь между мертвым человеком на Ланке, странным космическим кораблем и планетой Дели, но теперь ему было ясно, что такая связь непременно есть. Человек, которого звали Роб, подтвердил это, заскрипев зубами от ярости.

— Это преступление! — сказал он, и голос его задрожал от негодования. — И мы, возможно, поплатимся за это! Это еще одна причина, почему этот корабль должен быть выведен из строя. Мы здесь на карантине. И так и должно быть. Карантин нарушать нельзя!

Кальхаун вновь задумался. Здесь, на Дели, были люди, не меньше двух тысяч, которые захватили бы его корабль, если бы смогли, взяли бы на борт столько человек, сколько поместилось бы, и отправились бы отсюда на другие планеты, где, как они предполагали, это заболевание не появится. С другой стороны, эти люди знали, что умрут от этой болезни, если окажутся где-нибудь на другой планете, и от них эта болезнь перекинется на другие миры. Эти две точки зрения взаимно исключали друг друга, и Кальхаун пока не мог решить, с чем он может согласиться. Единственное, в чем он был абсолютно уверен, — это в том, что болезнь заразная. Ведь он сам заразился от того человека на Ланке. Те, кто был готов поставить на карту все, чтобы покинуть Дели, не будут прислушиваться к доводам разума и руководствоваться здравым смыслом. Это типично для определенной части населения в любом обществе. Кальхаун задумчиво потер нос.

— В Главном управлении медслужбы нет никаких данных ни об этой болезни, ни о карантине, — заметил он. — Когда это все началось и почему?

— Дели на карантине с тех пор, как здесь приземлился первый космический корабль, — сурово сказал Роб. — Прилетел какой-то корабль и спустил вниз исследовательское судно, чтобы осмотреть планету. Были обнаружены ценные минералы. Космический корабль полетел обратно на Ланке — он не садился на Дели — за оборудованием и припасами, пока исследовательский корабль продолжал изучать планету. Они ничего не знали об этой болезни.

Он остановился, вероятно выдерживая драматическую паузу. Кальхаун поторопил:

— Ну, и…

— На Ланке этот корабль так и не вернулся. Прошло много месяцев, и далеко за пределами солнечной системы Ланке был принят сигнал бедствия, который передавало автоматическое устройство какого-то звездолета. Туда был послан корабль, чтобы узнать, что произошло. Это и оказался тот самый корабль, что прилетал на Дели. Он плавал в космосе там, где вышел из подпространства. На борту не было ни одного живого человека, весь экипаж был мертв. Это, конечно, была та самая «болезнь Дели», но спасатели этого не знали и не поняли, какие могут быть последствия. Корабль отбуксировали в космопорт и разгрузили, тогда болезнь распространилась по всей планете. На Ланке пришлось стереть с лица земли целые города, чтобы избавиться от нее. С тех пор Дели на карантине, уже больше ста лет.

— Нужно было сообщить об этом в Медслужбу, — сказал Кальхаун с раздражением. — Можно было бы что-то предпринять по этому поводу.

Вдруг он услышал звон металла. Что-то тяжелое ударилось о корпус медицинского корабля снаружи, рядом с дверью шлюзовой камеры. Затем удар повторился, потом еще и еще. Роб прислушался и пожал плечами.

— Иногда, — сказал он, — кого-нибудь сбрасывают к нам с парашютом. Больного. Здесь больные выздоравливают. Они рассказывают нам о других мирах. И они, как правило, не могут примириться с тем, что им всю жизнь придется оставаться на Дели.

Удары о корпус корабля продолжались. Из отсека управления в комнату Кальхауна вошла девушка. Она сказала все тем же ровным, безжизненным голосом:

— Они колотят по обшивке корабля металлическими кувалдами. А некоторые валят деревья и обрезают ветки. — Она взглянула на Кальхауна. — Мы можем помочь вам перебраться в другую комнату, если хотите посмотреть.

Кальхаун попытался приподняться. Роб помог ему. Девушка сказала:

— Роб не прав в одном. Не все люди, которые спустились сюда с парашютом, больны.

Роб неодобрительно хмыкнул. Кальхаун встал на ноги и медленно пошел к двери своей комнаты. Он понял, что вовсе не так слаб, как ожидал. При помощи Роба, который поддерживал его с одной стороны, и стены — с другой, он добрался до отсека управления. Роб помог ему сесть в кресло пилота у пульта.

Он посмотрел на экраны внешнего обзора. «Эскулап 20» приземлился на болотистой лужайке в центре долины, окруженной со всех сторон горами. У подножия одной из гор виднелись белые стены бывшего поселения, но оно было явно заброшено. Остались только стены. Горы были покрыты лесом, деревья спускались и в долину, и там вдалеке он увидел мужчин, размахивающих топорами. Прямо на его глазах упало одно из деревьев, а несколько стволов уже было повалено. Он посмотрел на другой экран, чтобы увидеть, что происходит рядом с кораблем. Рыжеволосый человек могучего сложения, мерно размахивая мощной кувалдой, наносил удары по двери шлюзовой камеры в том месте, где находился замок. От этих ударов дрожал и гудел весь корабль. Кальхауну было также видно, что подпорки, на которых стоял корабль, крепко завязли в болотистой почве по меньшей мере метра на два.

— Я думаю, — сказал Кальхаун, — они рубят деревья, чтобы сделать таран. Сомневаюсь, что дверь можно сломать кувалдой, но если взять достаточно тяжелое бревно и хорошенько раскачать его, может быть, и получится. Там так много людей!

В долине было черно от людей. Их действительно было не меньше двух тысяч. Одни стояли, глазея на «Эскулап 20», другие ходили взад и вперед или стояли группками, оживленно обсуждая что-то. И это не считая тех, кто был занят рубкой деревьев или срезал ветки. Все это зрелище производило какое-то необъяснимое, тягостное впечатление, будто сам воздух был пропитан напряженностью и безысходностью. Кальхаун включил микрофоны, расположенные на обшивке корпуса, и корабль наполнился голосами людей. Различить слова было невозможно, было слышно только какое-то невнятное, торопливое бормотание, иногда крики. Это была не группа праздных зевак, собравшихся поглазеть на такую диковинку, как космический корабль. Это была толпа, охваченная единым порывом, действующая по единому плану.

— Разве они не знают, что здесь есть живые люди? — спросил Кальхаун.

Роб сказал неуверенно:

— Я хотел сделать так, чтобы этот корабль нельзя было использовать. Я думал, что на это может уйти довольно много времени. Поэтому, когда мы обнаружили, что они идут сюда, мы закрыли дверь и не отзывались, когда они начали кричать и стучать по обшивке. Наверно, они решили, что кто-то посадил корабль и потом умер.

Девушка сказала своим бесцветным голосом:

— Недавно они закончили ремонт того исследовательского корабля, который приземлился здесь в давние времена. Они летали на Ланке и вернулись. Но один человек не вернулся, На Ланке они спрятали свой корабль под водой. Может быть, он не смог найти его, когда сделал то, что ему было нужно на Ланке. Возможно, эти люди думают, что здесь тот самый человек, что ему удалось украсть этот корабль в космопорте и что он прилетел обратно. Такое вполне могло случиться. Он мог быть ранен, мог посадить корабль и умереть.

— Но он этого не сделал, — сказал Кальхаун довольно сухо. — До космопорта он не добрался. Вместо этого он заболел этой страшной болезнью, и я заразился от него. И тот отремонтированный корабль я тоже встретил и думаю, я оказал им большую услугу.

Он не сказал, что в знак благодарности они выпустили ракету, чтобы уничтожить медицинский корабль и его вместе с ним. С их точки зрения, как он теперь понимал, это было вполне объяснимо. Если Дели находилась в полной изоляции в течение такого долгого времени, неизбежно было сползание к дикости и первобытному состоянию. Отчаяние обитателей планеты, конечно, было беспредельным. Если они смогли каким-то образом вернуть к жизни старый и практически непригодный космический корабль, так что им удалось выйти в космос, где все близлежащие планеты были их врагами из-за болезни, переносчиками которой они являлись, то астронавты с Дели считали, что они просто обязаны уничтожить медицинский корабль, чтобы сохранить свою тайну. Они, наверно, сделали это в надежде каким-то образом добиться прекращения карантина, который держал их в невыносимых условиях изоляции и грядущего вырождения. Но болезнь делала этот карантин абсолютно необходимым.

— Там наверняка стоит ужасный запах, ведь столько народу ходит взад и вперед, — произнесла девушка.

Кальхаун повернулся к ней:

— Почему?

— Это из-за болота. Если его расшевелить, оно начинает издавать такой запах! Такое зловоние! Говорят, что на других планетах это не так. Но здесь! Когда к нам попадают новые люди, он вызывает у них просто отвращение. А мы привыкли, мы его не замечаем. Но если эту стоячую воду тронуть, тогда замечаем и мы!

Кальхаун сказал:

— А как же с водой?

— Мы ее кипятим, — сказала она. — Тогда она становится не такой противной, как некипяченая. Потом мы процеживаем ее через свежий древесный уголь. Тогда она становится лучше. У нас есть плотина и генераторы по выработке электричества, которые были установлены для обслуживания шахты. Иногда мы включаем генераторы, чтобы подвергнуть воду электролизу и разложить ее на водород и кислород, из которых мы потом опять получаем воду, смешивая и сжигая их. При горении уничтожается то вещество, которое дает этот запах, и когда мы конденсируем пар, который образуется под влиянием высокой температуры, то получаем воду без запаха. Это, конечно, самый лучший способ, но это роскошь, которую мы не часто можем себе позволить. — Она посмотрела на экран визора. — У нас есть маски с угольными фильтрами для работы, если приходится при этом ходить по болоту. Но делать древесный уголь — довольно кропотливая процедура, и к тому же он должен быть свежим, иначе теряет свою эффективность. Поэтому масок мало. Да, сейчас там находиться весьма неприятно.

Кальхаун посмотрел на нее.

— Вы не пробовали мою питьевую воду?

Девушка отрицательно покачала головой. Тогда Кальхаун жестом предложил ей попробовать. Она зачерпнула немного воды и сделала несколько глотков. Кальхаун даже удивился, как изменилось выражение ее лица.

— Вода всегда имеет такой вкус?!

Она дала стакан Робу. Он попробовал и молча вернул ей стакан.

— Одного этого, — сказала она с яростью, — достаточно, чтобы сделать все возможное и навсегда покинуть Дели. Я. наверно, больше не смогу выпить ни глотка здешней воды, не думая об этом.

Кальхаун сказал:

— Вы говорите, что время от времени здесь появляются новые люди, которые спускаются на парашютах. Зачем их сюда направляют?

— Некоторые из них больны, но таких немного. Они говорят, что иногда вдруг возникают случаи этого заболевания, латентная инфекция, оставшаяся с того времени, когда на Ланке была эпидемия… с других планет.

— С других планет? — спросил Кальхаун. — С каких же?

Она назвала три, не считая Ланке. Ими оказались те самые три планеты, координаты которых он дал людям на корабле, с которым чуть не столкнулся. Это были обитаемые планеты, самые близкие к Дели. Если они посылали людей против их воли на Дели, которую те никогда не могли покинуть, тогда довольно легко было понять, почему люди на странном корабле не хотели прислушаться к советам Кальхауна и отправиться на одну из этих планет.

— Каким образом они оказались вовлеченными в эту историю? Эпидемия ведь была на Ланке, и там ее скрыли, так?

Девушка пожала плечами.

— С других планет людей стали посылать сюда гораздо позже. Они говорят, что правительство Ланке много лет назад испугалось, что какая-нибудь близлежащая планета может попытаться захватить Дели, как это пытались сделать бизнесмены Ланке. И тогда на этой планете может разразиться эпидемия, а потом она может перекинуться снова на Ланке. Поэтому они раскрыли соседним планетам то, что хранили как государственную тайну, объяснив, почему эти планеты не должны исследовать Дели. Те решили проверить эту информацию. С одной из планет послали исследовательскую группу, чтобы определить, как можно использовать ее минеральные ресурсы. Но они не смогли ничего сделать и не смогли вернуться обратно. В течение некоторого времени для них сбрасывали на парашюте продовольствие и другие необходимые вещи. Они жили хорошо, но оставить планету не могли. Вскоре кому-то пришла в голову идея, что на Дели можно посылать преступников, осужденных на пожизненное тюремное заключение. Так и стали делать. Потом сюда стали направлять политических преступников, не афишируя этого, конечно, а теперь…

— Что теперь?

— Говорят, что уровень преступности на этих четырех планетах очень низкий, — сказала она с горечью, — потому что профессиональные преступники исчезают. Это дает большую экономию средств и, конечно, избавляет общество от того ущерба, который наносит ему преступность. Так что здесь у нас отбросы общества с этих четырех планет. Некоторых посылали сюда под предлогом, что они больны, хотя они и были здоровы. И естественно, все это держится в строжайшей тайне!

Она с вызовом посмотрела на него. Кальхаун кивнул.

— Это вполне возможно, — согласился он. — Во всяком случае так все объяснялось бы, и люди, которые это говорят, верили бы в то, что они говорят.

Девушка посмотрела на него сердитыми глазами и сжала губы.

— Некоторые из нас, — сказал Роб сурово, — принимают эти объяснения. Но ведь каждый сосредоточен только на своей личной трагедии. Есть люди, которые думают и о нашей ответственности перед человечеством в целом. Поэтому мы не будем пытаться покинуть планету, так как не хотим распространять эту страшную болезнь по всей Вселенной.

Роб упрямо нахмурил брови. Было ясно, что между ним и девушкой были разногласия. Девушка сильно, до боли сцепила пальцы. Между этими двумя людьми, которые совместными усилиями спасли Кальхауну жизнь, могла возникнуть ссора. Снаружи опять стали бить кувалдой по кораблю. Кальхаун сухо сказал:

— Наверно, это утомительно — лупить с такой силой кувалдой. И вообще все, что происходит вокруг корабля, мне не нравится. Пора это прекратить.

Он передвинул некоторые рычажки, проверил показания приборов, нажал соответствующие кнопки.

Из-под днища корабля вырвался тонкий сноп раскаленного добела пламени: заработали ракетные двигатели. Пламя, плеснувшее на землю, было таким нестерпимо ярким, что даже дневной свет померк на его фоне. Затем пламя вспыхнуло снова. Если бы корабль стоял на твердой каменной поверхности, камень был бы выжжен на глубину до двадцати пяти метров. Здесь, на залитой водой глинистой почве, под воздействием сверхвысоких температур возникли огромные облака пара и дыма. Разжиженная грязь ручьями потекла во все стороны.

Пламя погасло. Двигатели работали секунд десять или меньше, развив под контролем пилота мощность в одну восьмую максимальной. Корабль не сдвинулся с места.

— Наверно, — сказал Кальхаун, — они думают, что я попытался взлететь и у меня ничего не получилось. Но, может быть, они догадаются, что я могу сделать работу команды, которая собралась таранить мой корабль, довольно неприятной.

Он посмотрел на экраны. Вокруг «Эскулапа 20» уже не было толпы. Те, кто стоял рядом с кораблем, со всех ног бежали прочь. Рыжеволосый человек, который так усердно долбил кувалдой по двери, расталкивая всех, кто попадался под руку, пробивал себе дорогу через толпу подальше от опасного места. Рев двигателей затих, и люди стали на бегу оглядываться назад.

Затем толпа остановилась. Люди образовали круг, замкнув внутри него корабль: почти две тысячи озлобленных, гонимых отчаянием людей. Некоторые из них трясли сжатыми кулаками. Из динамика слышался низкий, но устрашающе свирепый шум разъяренной толпы.

— Они не способны рассуждать здраво, — сказал Кальхаун. — Их здесь около двух тысяч. Даже если бы они могли улететь и приземлиться где-нибудь и не умереть от болезни, не распространив ее дальше, даже если бы все это было возможно, сколько из них может поместиться на этом корабле? И сколько человек может выдержать система жизнеобеспечения? — Затем уже другим тоном обратился к девушке: — Вы сказали, что не все, кто спускался на Дели с парашютом, были заражены. По какой еще причине людей отправляют сюда?

Она сказала с яростью:

— Это способ избавляться от неугодных! Это политика! Грязные махинации политиканов! Каждого человека можно объявить больным. Иногда эти люди действительно были больны, но чаще — нет. Мой отец не был болен, а его сослали сюда. Дед Роба тоже попал сюда не из-за болезни. И многие другие!

Кальхаун кивнул и задумчиво сказал:

— Может быть, это правда, так как возможность такая существует. Но так это или нет, люди этому поверят. И я думаю, друг друга вы убеждаете в том, что болезнь исчерпала себя, потому что здесь никто не болен. Ни один человек, который оказывается здесь, не заболевает, а если появляется больной, то он немедленно выздоравливает. Так ведь произошло и со мной! Но как же тогда получается, что от этих людей могут заразиться другие?

— Да, — сказала девушка взволнованно. — Вот именно! Как это может быть? Роб говорит, что мы должны оставаться здесь! Здесь, где еда не имеет никакого вкуса, а вода… Где нас тошнит, когда мы пашем землю, чтобы получить какие-нибудь продукты, где… Роб говорит, что нам нельзя заводить семьи и иметь детей, потому что они будут с рождения обречены стать дикарями. Он говорит…

Роб сказал удрученно:

— Я думаю, это так и есть, Элна.

— Ну как это может так быть? Как болезнь, которой нет, может передаться другим людям?

Кальхаун вступил в разговор. Он сказал извиняющимся тоном:

— Я думаю, мне пора вернуться к себе в комнату. Я еще очень слаб из-за болезни. Но я должен сказать, Элна, что я действительно заразился от человека с Дели, который оказался на Ланке и сразу же заболел. Роб прав. Никто не должен покидать Дели, кроме меня. Я должен отправиться за помощью в штаб-квартиру Главного управления медслужбы. Никто не должен отсюда улетать. Никто!

Роб снова помог ему добраться до его комнаты. Он с облегчением опустился на койку. Элна вошла к нему через несколько минут с тарелкой бульона. По ее лицу Кальхаун видел, что ее обуревают противоречивые чувства — и возмущение, желание спорить, отстаивать свою точку зрения, и отчаяние, осознание безысходности своего положения, тоска. Кальхаун внезапно почувствовал, что ужасно хочет спать, так, что даже не может держать ложку. Роб поддерживал его под спину, пока Элна кормила его с ложки. Проглотив последнюю ложку, он мгновенно заснул.

Он не знал, сколько прошло времени, когда Элна разбудила его, потряся за плечо. Мургатройд громко протестовал. Проснулся Кальхаун легко и сразу почувствовал, что сил у него значительно прибавилось. Ему удалось сесть с гораздо меньшим трудом, чем раньше. Он спустил ноги с койки и решил, что в состоянии идти, хотя, может быть, и не вполне уверенно. Однако для решительной схватки он пока еще не годился.

— Роб спустился вниз, — сказала Элна с отчаянием. — Он хочет сломать что-то в двигателе, чтобы корабль нельзя было отремонтировать.

— Пойдите и объясните ему, — сказал Кальхаун, — что на этом корабле, если понадобится, можно использовать двигатели с того допотопного звездолета, который только что вернулся с Ланке. Они нарушат карантин. И если он хочет предотвратить это, сломав мой корабль, ничего из этого все равно не получится. А если люди ворвутся сюда и увидят, что корабль намеренно выведен из строя, они просто разорвут нас в клочки — включая вас и Роба. Попросите его подняться, и я скажу ему, что нужно делать.

Она пристально посмотрела ему в лицо и торопливо вышла. Он услышал ее шаги по ступенькам металлической лестницы, которая вела в нижнюю часть корабля. Мургатройд сказал: «Чи?»

— Ну конечно, нет! — строго сказал Кальхаун. — Мы же представители Межзвездной медицинской службы! Мы не можем допустить, чтобы происходили такие вещи! Но прежде всего мне нужно попробовать встать на ноги, а тогда уже начать принимать необходимые меры. Давай-ка попробуем!

Он нашел, на что можно опереться, и медленно поднялся. Ноги у него подкашивались, и на губах появилась довольно-таки кривая усмешка. С трудом, медленно переставляя ноги, он прошел в дальний угол комнаты, открыл шкаф, достал свою одежду и оделся. Так же медленно, но все же увереннее, он дошел до отсека управления. Там он открыл еще один шкафчик и достал бластер, который свободно умещался в кармане. Он проверил, как движется затвор, и спрятал его под одеждой. Затем подошел к пульту управления и включил аппарат космической связи.

— Общий вызов! — сказал он в микрофон. — Общий вызов! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает отремонтированный космический корабль или любой другой! Общий вызов!

Он стал ждать, глядя на экраны внешнего обзора. Людей вокруг корабля все еще было очень много. Большая группа по-прежнему продолжала рубить деревья и срезать ветки.

— Общий вызов! — повторял он терпеливо. — Общий вызов! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает…

Грубый голос перебил его. Кальхауну он был знаком по встрече в межзвездном пространстве. Теперь этот голос сказал нагло:

— Ну что, выследили нас, да? Зачем?

— Из профессионального интереса, — ответил Кальхаун. — Один человек из вашего экипажа не вернулся с вами на Дели. Он заболел. А я заразился именно от него. Кстати, он мертв. Почему же вы все не заболели?

Голос прорычал:

— Почему вы спрашиваете?

— Я опустился на Дели на болотистой почве, — сказал Кальхаун. — Похоже, что я не смогу подняться, так как мой корабль сильно увяз в глине. Вокруг корабля собралась толпа людей, которые пытаются проникнуть на корабль, чтобы захватить его, выкопать и вылететь куда-нибудь на другую планету. После того как они сюда ворвутся, маловероятно, что я получу существенную информацию. Информацию, например, такого рода: я знаю, что вы спрятали свой корабль под водой, пока кто-то отправился разузнать, какие есть возможности захватить и угнать какой-либо космический корабль и улететь с использованием ракетных ускорителей. Ведь планы были именно такие?

— Кто вам это наплел?

— Неважно, — сказал Кальхаун. — Но вы ведь послали не одного человека! Сколько человек вы послали?

Последовало молчание. Затем грубый голос сказал неохотно:

— Их было двое. Но один вернулся обратно, так как у него началось раздвоение зрения.

— Это доказывает, — заметил Кальхаун, — что когда люди с Дели высаживаются на другие планеты, у них появляются симптомы заболевания. Вы уже перестали в это верить, но это оказалось именно так. Поэтому пришлось отказаться от мысли неожиданно захватить какой-нибудь корабль, набрать экипаж на Дели и отправиться захватывать еще корабли и свести на нет карантин, разбившись на мелкие группы. Так?

Голос злобно прошипел:

— К чему вы клоните?

— Мне нужна ваша помощь, — сказал Кальхаун. — Вы поняли, что ваш план не годится. Вы обещали людям, что снимете карантин силой. А теперь боитесь признать, что это невозможно. Так?

— Я спрашиваю, к чему вы клоните? — Человек с грубым голосом едва владел собой.

— Я представитель Медслужбы, — сказал Кальхаун. — Расскажите мне все, что вы знаете об этой болезни, прикажите своим людям оставить мой корабль в покое и собрать информацию и биологические образцы, которые мне будут нужны. Потом мы обратимся за помощью к Медслужбе, как это и следовало сделать еще сто лет назад. И я обещаю, что скоро не будет ни болезни, ни карантина.

Ответом ему было молчание. То, что предлагал Кальхаун, было самым разумным выходом, но не для этих людей. Медслужба для людей с Дели была иллюзией, а карантин — реальностью. И самое страшное заключалось в том, что такое положение было сознательно создано соседними обитаемыми мирами. Люди на Дели были заключенными на планете, которая была непригодна для обитания, где почва издавала отвратительный запах, когда ее трогали, а воду нужно было долго кипятить прежде, чем ее можно было пить. Они не могли пользоваться достижениями современной цивилизации, им не были доступны достижения науки. Человек не в состоянии выдержать такие условия жизни, независимо от того, необходимо это или нет.

Кальхаун сказал ровным голосом:

— Я знаю, что прошу очень много. Вокруг моего корабля толпа людей, ищущих возможность забраться внутрь, захватить его, чтобы напасть на какой-нибудь космопорт, захватить еще корабли и продолжать свое восстание, повсюду неся с собой болезнь! Но вы-то знаете, что из этого ничего не выйдет. Вы можете хоть тысячу раз покинуть Дели, но если вы возьмете с собой и эту страшную болезнь… Чего же вы добьетесь?

Молчание продолжалось. Кальхаун ждал. Целое столетие люди на Дели прожили в атмосфере безнадежности, отчаяния и изоляции от внешнего мира, а прибытие других отверженных обществом только подчеркивало нетерпимость их положения. При таких обстоятельствах люди забывают то, что не хотят помнить, и начинают верить тому, чему хотят верить. Им удалось уверить себя в том, что та изоляция, в которой они живут, не нужна. Они поверили в то, что смогут избежать жалкой участи пленников. Они отремонтировали старый, разбитый космический корабль и отправили его на осуществление невыполнимой задачи.

Кальхаун теперь обращался к ним с призывом прекратить все действия, которые они предпринимали для своего освобождения, и доверить свою судьбу Медслужбе, о которой большинство из них даже никогда не слышало. Сделать этого они, конечно, не могли. Особенно в такой ситуации, когда прямо здесь, рядом стоит космический корабль и достаточно только захватить его, вытащить из болота — и осуществятся все их самые дерзкие мечты. Об этой страшной болезни они только слышали. Сами они были здоровы. Мало кто из них верил, как Роб, например, что болезнь эта реально существует.

Поэтому Кальхаун не особенно удивился, когда грубый голос выругался и отключил связь, даже не потрудившись ответить. Это и был их ответ — отказ.

Обращаясь к Мургатройду, он сказал:

— Они на грани отчаяния. Поэтому они так злы и подозрительны. Но и я тоже разочарован. Я думаю, он мог бы помочь сделать то, что теперь мне придется с большим трудом делать самому.

Какое-то движение на экранах привлекло его внимание. Поваленное дерево с обрезанными ветками перемещалось по направлению к медицинскому кораблю. Его несли не меньше пятидесяти человек, держась за короткие веревки, пропущенные под огромным стволом. У людей здесь не было даже транспорта, чтобы перевезти такой груз, но если бы и был, передвигаться по болоту он не смог бы. С трудом, обливаясь потом, они упорно тащили бревно в долину. Происходящее было похоже на легендарные подвиги древних во времена королей и фараонов. Если бы они перетаскивали камни, если бы о воздухе раздавались щелчки кнута, Кальхаун мог бы подумать, что наблюдает за строительством пирамид на Земле, которые до сих пор упоминаются в учебниках для начальной школы по всей Галактике.

Затем он услышал шаги Элны и Роба, которые поднимались наверх. Роб говорил с ледяной яростью в голосе:

— Ты женщина, и ты слушаешь его! Он убедил тебя, но, пойми ты, миллионы людей погибнут, если этот корабль взлетит и понесет болезнь дальше, на другие планеты! Поэтому я положу конец этим разговорам. Болен он или здоров, если мне придется применить силу…

— Но, Роб, — протестовала девушка. — Подумай, а если это все правда? Подумай! Если действительно существует такая Медицинская служба, и если от этой болезни можно навсегда избавиться, подумай же о нас с тобой! Тогда ты не будешь говорить, что мы не можем пожениться! Что мы не должны иметь детей, которые вырастут дикарями! Ведь мы можем быть так счастливы…

Кальхаун поднял брови. Мургатройд довольно скептическим тоном заметил «Чи!» На лестнице показались Роб и Элна. Глаза Роба блестели от ярости.

— Вы! — крикнул он гневно Кальхауну. — Этот корабль в руках тех дураков может означать конец человечества! Неужели вы не способны это понять? Никто не должен оставлять Дели! Ни один человек! А для начала…

Кулаки Роба сжимались и разжимались. Он медленно двигался к Кальхауну, не сводя с него своих горящих глаз.

— Вы очень благородный человек, Роб, — сказал Кальхаун с иронией. — И склонны к самопожертвованию. Наверно, это приносит большое удовлетворение. И я с вами согласен. Почти. Никто не должен покидать Дели. Ни один человек, кроме меня. Если вы не разделяете моего мнения, тогда мы должны решить этот вопрос прямо сейчас, безотлагательно!

Он вытащил бластер и направил его на Роба.

IV

Договоренность была достигнута, естественно, на условиях Кальхауна по одной простой причине: у него было оружие, а у Роба нет. Кальхаун был по своей природе простым человеком, склонным рассуждать объективными категориями и думать о конкретных результатах. Роб руководствовался эмоциями, благородными идеями, которые были оторваны от реальной действительности. Кальхаун считал, что ему необходимо делать свое дело, поэтому этот вопрос должен быть решен так, как он считает нужным. Оказалось, что Роб, кроме всего прочего, обладает большим запасом непечатных выражений и неистощимыми ресурсами презрения. Он щедро использовал и то, и другое, посчитав, видимо, это удобным случаем, чтобы проверить свои запасы и испытать их эффективность. Эффективность была равна нулю. Кальхаун слушал его совершенно невозмутимо.

Затем он сказал довольно сурово:

— Все. Этого вполне достаточно. Вы, надеюсь, уже облегчили душу. Что будем делать теперь? Помогать друг другу или лелеять свои обиды? Я должен как можно скорее попасть в Главное управление медслужбы, для вашей планеты это единственный шанс. Мне нужны, прямо сейчас, образцы грязи из болота по вполне понятным, я надеюсь, причинам. Вы можете мне их доставить. Вы сделаете это?

Роб стиснул зубы от ярости. Когда он вновь обрел дар речи, то отказался в весьма красноречивых выражениях. Элна сказала:

— Я принесу то, что вам надо.

Так она и сделала, пока Роб скрежетал зубами в бессильной злобе. Для этого нужно было только приоткрыть дверь шлюзовой камеры, наклониться и зачерпнуть половником с длинной ручкой немного воды с грязью. Кальхаун физически был просто не в состоянии сделать то, что сделала Элна. Он в это время наблюдал за толпой, глядя на экраны. Из толпы слышались разгневанные возгласы. Некоторые стали искать камни, чтобы бросить в девушку, но, к счастью, на"болотистой поверхности камней не оказалось. Элна принесла половник, наполненный чем-то черным и издающим смрадный запах, и молча протянула его Кальхауну. Он вылил содержимое в центрифугу, чтобы отделить твердые частицы от воды. Пока центрифуга работала, он сел на минуту отдохнуть. Роб смотрел на него глазами несчастного человека, человека страстных убеждений, который лишен возможности действовать, претворяя их в жизнь. Без сомнения, он был готов пожертвовать даже своей жизнью ради счастья абстрактного человечества.

Центрифуга отделила частицы влажной почвы от коричневатой, зловонной воды. Когда воду размешали, отвратительный запах усилился. Воздух внутри корабля был сейчас воздухом Дели, и в нем тоже чувствовался этот запах, но он не был таким сильным, чтобы к нему нельзя было привыкнуть.

Кальхаун поднялся. Он поместил каплю этой воды на предметное стекло и стал рассматривать ее под микроскопом.

Наблюдать жизнь микроскопических существ можно только с помощью электронного микроскопа. Для достижения наилучшего оптического эффекта при обычном увеличении изображения необходимо большое количество света, который при определенной интенсивности становится смертельным для микробов. Но при электронном увеличении появлялось четкое изображение микроорганизмов, жизнедеятельность которых никоим образом не нарушалась. Кальхаун увидел что-то похожее на амебу и отметил, что она как будто покрыта волосками. Затем стали различимы существа, напоминающие гидр. Они бешено крутились вокруг своей оси в течение некоторого времени, потом остановились и стали с такой же дикой скоростью вращаться в другую сторону.

И тут он увидел тех самых пигментированных микробов сферической формы, которых искал.

Но эти существа не плясали, не совершали хаотичных перемещений. Они двигались, но очень медленно. Несомненно, они размножались, но Кальхаун этого не видел. Во всех других отношениях, если не считать отсутствия активности, они были близнецами тех микробов, которые вызывали так называемую «болезнь Дели».

— Вы когда-нибудь слышали об экологии, Элна? — спросил Кальхаун. — Вот здесь можно наблюдать микроэкологическую систему в действии.

Девушка покачала головой и посмотрела на Роба, который сидел неподвижно, сложив руки. Кальхаун не обращал на него внимания. Он сказал с удовлетворением:

— Микробы приспосабливаются к окружающей среде, как и все остальные живые организмы. И так же, как с другими, более крупными живыми существами, количество их зависит от целого ряда факторов и регулируется в результате очень сложных процессов. Мелкие животные размножаются быстро, так как их поедают более крупные. Более крупные размножаются медленно, потому что, если они будут размножаться слишком быстро, они съедят всю свою пищу и умрут от голода. Иногда ограничение популяций животных для предотвращения их вымирания объясняется весьма любопытными причинами.

Девушка, казалось, не слушала его и не сводила глаз с Роба. Сознавая драматизм ситуации, он игнорировал ее, полный оскорбленной гордости. Она предала его, помогая Кальхауну.

— Здесь мы видим, — продолжал Кальхаун, — микробов, вызывающих «болезнь Дели», в их естественной среде. Они заторможены и находятся практически в коматозном состоянии. Фагоциты в человеческом организме прекрасно могут с ними справиться. Но здесь, — он дотронулся до пробирки, в которой находились микробы из крови мертвого человека, которого он осматривал на Ланке, — находятся те же самые микробы в среде планеты Ланке. Здесь они чрезвычайно активны. На Ланке они могут вызвать страшнейшую эпидемию. Теперь я хочу посмотреть, что с ними произойдет на Дели.

Он взглянул на девушку, чтобы увидеть, интересно ей или нет, но она смотрела только на Роба, и вид у нее был очень подавленный. Кальхаун нахмурился, потом пожал плечами. Он взял пипетку, такую крохотную, как будто ее делали для самой маленькой куклы, и поместил пляшущих, роящихся, безудержно размножающихся микробов с Ланке на предметное стекло в болотную воду с Дели.

Роб сказал хриплым голосом:

— Они тащат к кораблю бревно, чтобы использовать его как таран, потому что с кувалдами ничего не получилось.

Кальхаун взглянул на экран внешнего обзора. Можно было подумать, что огромное бревно само медленно движется через болото при помощи пятидесяти пар ног. Оно было похоже на гигантское ползущее насекомое.

— Они все время спотыкаются, — сказал Кальхаун, — и не смогут таранить корабль, если не в состоянии удержаться на ногах.

Он снова повернулся к микроскопу. В крошечной капле жидкости из пипетки содержались тысячи и тысячи темных микроскопических сфер. Их хорошо было видно на экране: они плясали, носились взад и вперед, роились, делились на половинки, и снова восстанавливали свою сферическую форму. И все это с отчаянной быстротой, глаза едва успевали следить за всеми этими превращениями.

Затем активность их начала снижаться. Движения замедлились. Микробы прекратили размножаться, стали вялыми и апатичными. Постепенно они, казалось, заснули, время от времени слегка шевелясь. Они не были мертвы, не превратились в споры, но сразу потеряли активность. Кальхаун разглядывал их с удовлетворением.

— Ага!

События развивались очень интересно! Этого нельзя было наблюдать на Ланке, потому что там не было образцов из окружающей среды Дели. А на Дели этого нельзя было видеть, так как здесь не было суперактивных микробов с Ланке. Такой эксперимент мог осуществить только представитель Медслужбы с помощью того оборудования, которым был оснащен медицинский корабль. Кальхаун с довольным видом огляделся. Элна продолжала грустно смотреть на Роба, а Роба по-прежнему, видимо, обуревала то ярость, то готовность к мученичеству во имя высокой цели. Во всяком случае, судя по его внешнему виду, впечатление складывалось именно такое.

— Мургатройд, — сказал Кальхаун, — наверно, тебе это будет интересно! У нас появилась надежда!

«Чи?» — спросил Мургатройд.

Он прошлепал своими мягкими лапками по полу и прыгнул на лабораторный стол, который откидывался из стены. Что именно делал Кальхаун, он, конечно, понять не мог, но Кальхаун пригласил его для разговора. Мургатройд внимательно посмотрел на экран микроскопа, как будто осознавая, что происходит, и сказал: «Чи-чи! Чи-чи-чи!»

— Вот именно! — сказал Кальхаун. — Этот микроб на Дели находится в коматозном состоянии, и здесь нет эпидемии. На Ланке же он чрезвычайно активен. А мы знаем, что эпидемия этой болезни там была, она там может быть и, вероятно, уже есть сейчас. Теперь мы вернем наших подопытных в окружающую среду Ланке.

Он продистиллировал воду и добавил немного питательного вещества, создавая для микробов среду обитания, как на Ланке. Затем он вернул вялых, практически безжизненных микробов в ту среду, в которой они процветали. В считанные минуты они восстановили свою былую активность, начали снова размножаться и несомненно возобновили выделение смертоносного яда, как делали это прежде.

— Что-то в окружающей среде Дели, — сказал Кальхаун Мургатройду, — снижает их активность и темпы воспроизводства себе подобных, так же как на других планетах какие-то факторы сдерживают рост популяций хищников, например. Значит, на Дели этот фактор присутствует, а на Ланке его нет. Что бы это могло быть, как ты думаешь, Мургатройд?

Мургатройд сказал глубокомысленно: «Чи!» Он осторожно передвигался по лабораторному столу с таким видом, как будто проверял оборудование. Он взял пробирку с водой из болота, понюхал ее и сказал: «Чи!» — очень одобрительным тоном. Пробирка выскользнула из его лапки, и болотная вода пролилась на стол. Запах был действительно мерзкий! Мургатройд чихнул и отвернулся. Он сказал: «Чи!» — и энергично потер свой нос, как бы вытирая запах, оскорбивший его обоняние.

Кальхаун пожал плечами. Он вытер пролитую воду, представляя себе, что чувствует человек, живущий в таком мире, где почва и вода издают омерзительную вонь, когда их трогают, и где даже морская вода обладает такими же свойствами. Он вспомнил, как Элна попробовала обычную воду и сказала, что всегда теперь будет вспоминать вкус чистой питьевой воды, такой, какой она должна быть.

Он посмотрел на экраны визоров. В голубом небе плыли пышные белые облака. Все планеты, в атмосфере которых есть кислород, имеют голубое небо, и те планеты, коэффициент обитаемости которых равен единице, имеют однотипные климатические системы. На всех планетах, где есть растительность, есть растения трех типов, которые можно условно назвать деревьями, кустарниками и травой. И нельзя сказать, что Дели в этом смысле намного отличается от других подобных планет, она в целом не вызывает отвращения, если смотреть на нее. Если бы только не этот запах… Этим запахом пропитано здесь все, и этого нельзя не замечать, к этому нельзя привыкнуть. Запах болотной воды — это тот же самый запах, только в очень сильной концентрации. Если все это прочувствовать, то можно понять и страстное желание людей уехать отсюда.

Одно громадное бревно тем временем уже поднесли к медицинскому кораблю. Второе было где-то на полдороге. Сюда же стягивались люди, кто с веревкой, кто с небольшими бревнами.

Кальхаун отрешенно смотрел на них. Он увидел, как один человек споткнулся и упал в грязь, поднялся и опять упал, так как ему стало плохо из-за того смрада, который исходил от воды, взбаламученной его падением.

Кальхаун вернулся к своей работе. Он брал небольшие количества болотной воды, добавлял микроскопические дозы разных реагентов, а затем еще более крохотные количества воды, содержащей сверхактивные микробы из среды Ланке. Затем он смотрел, какое вещество или комбинация веществ после нейтрализации реагентом даст возможность крошечным сферам активно существовать в болотной воде.

Наверно, можно было бы заранее предположить, что сложные процедуры исследования окажутся бесполезными и ответ будет до крайности прост. Ответ подсказала полоска фильтровальной бумаги, смоченная препаратом с активными микробами и помещенная в наглухо закупоренную пробирку с небольшим количеством жидкости из болота. Эксперимент показал, что активность микробов мгновенно прекратилась, хотя бумага не соприкасалась с болотной водой. Она подверглась только воздействию отвратительного запаха.

— Черт возьми! — сказал Кальхаун и тщательно повторил этот опыт. Он хотел поговорить об этом, послушать со стороны свои собственные объяснения, чтобы оценить, насколько это правдоподобно. — Мургатройд!

Мургатройд откликнулся с неподдельным интересом: «Чи?»

— Я нашел, — сказал Кальхаун. — В болотной воде есть что-то, что воздействует на микробы и замедляет их активность — рост, размножение и выделение токсинов, которые смертельны для людей. В экологической системе Дели есть что-то, что сдерживает рост болезнетворных микробов, и поэтому никто не заболевает. Но на планете Ланке этот фактор отсутствует.

Мургатройд сказал понимающе: «Чи!» — и продолжал слушать Кальхауна, радостно следя за ним своими блестящими глазами.

— Ставлю бочонок кофе против одной галеты, — щедро предложил Кальхаун, — что все дело здесь в запахе, в этой отвратительной вони, которая… Подожди-ка! — Он торопливо схватил галактический справочник и нашел там планету Дели. — Вот оно! В атмосфере планеты есть один газ, производное метана. Содержание его в воздухе всего четыре десятых процента, столько же. сколько и углекислого газа. Может быть, его выделяют какие-нибудь микроорганизмы в океане, но это сейчас неважно. Здесь есть микробы, на которых этот газ действует угнетающе, так что жизнь в них едва теплится, но когда этот фактор отсутствует, они начинают бурно расти и размножаться. Понимаешь, Мургатройд? Корабль отсюда, с воздухом Дели внутри, может полететь на Ланке, и никто в нем не заболеет. Но человек с Дели заболеет, когда выйдет там из корабля, так как в воздухе Ланке нет такого газа, который сдерживает рост микробов. Понимаешь?

Мургатройд сказал восхищенно: «Чи!» — и понимающе моргнул своими круглыми глазами.

Элна заметила с тревогой в голосе:

— Они там сооружают что-то из бревен.

Кальхаун взглянул на экраны. Люди установили два коротких бревна вертикально и положили большое, тяжелое бревно поперек. На земле лежало еще одно бревно, очень длинное, к которому поперек было прибито много дощечек. Около него суетились люди с веревками. Вряд ли из этого получился бы хороший таран. Кальхаун находился в таком приподнятом настроении, что был просто не в состоянии вдаваться в подробности технических свершений обитателей Дели. Он хотел проверить свои выводы, свою догадку, которая была правдоподобна, но пока совершенно бездоказательна. Вот если бы удалось обнаружить в болотной воде какое-нибудь летучее, быстро испаряющееся вещество или сконденсированный газ… Корабль был снабжен всем необходимым для этого оборудованием. Кальхаун взял немного болотной воды и стал пропускать ее через специальное устройство для химического анализа, которое, варьируя давление и температуру, разлагало жидкость на составляющие ее газы.

Он собрал достаточное количество сконцентрированного пара, чтобы можно было рассматривать эту вновь полученную жидкость под микроскопом. Оперируя сверхточным регулятором температуры, он определил температуру кипения жидкости, наблюдая, как крошечные капельки исчезают, превращаясь в пар, и снова конденсируются в жидкость, по мере того как он повышал или понижал температуру.

Элна повторила встревоженно:

— Они собираются что-то делать…

Кальхаун посмотрел на экран. Люди копошились на расстоянии метров десяти от корпуса корабля. Они держались за веревки, которые были где-то привязаны, и становились вдоль этих веревок один перед другим, образовывая длинные шеренги. Их там были сотни, и они собирались что-то делать с бревнами. В стороне на небольшом бугорке виднелся дым. Там, видимо, мудрили с огнем. Настроение за бортом было самое боевое. Некоторые агрессивно потрясали кулаками в сторону медицинского корабля, готовые к нападению.

Кальхаун одобрил:

— Здорово придумали! Лихие ребята! Они уверены, что взлететь мы не сможем, поэтому собираются захватить корабль с минимальным ущербом…

— Когда вы собираетесь начать ломать оборудование? — со злостью в голосе спросил Роб.

Но Кальхаун его разочаровал:

— Мне сейчас есть что делать, и это гораздо более важно! Во много раз!

Он включил аппарат космической связи и начал повторять:

— Общий вызов! Общий вызов! Вызываю отремонтированный корабль! Медицинский корабль «Эскулап 20» вызывает отремонтированный корабль! Чрезвычайные обстоятельства! Отзовитесь!

Повторяя свой вызов, он наблюдал за тем, что происходит снаружи. Там, видимо, приближался решающий момент. Кто-то проверял, чтобы веревки на болотистой почве лежали правильно, чтобы их удобно было брать. Другие собирались группами, чтобы потом тянуть за эти веревки, и кто-то, облеченный властью, расставлял их так, чтобы обеспечить максимальное усилие в нужных местах на нужных направлениях. Несколько человек несли какой-то предмет, за которым тянулась полоса густого белого дыма. Они отворачивались, чтобы дым не попадал им в лицо.

— Вызываю отремонтированный корабль! Срочно! Я узнал, что служит источником заболевания! Отзовитесь!

Послышался уже знакомый ему голос, с трудом, видимо, сдерживающий ярость:

— Ну, что еще?

— Болезнь, — быстро заговорил Кальхаун, — вызывают микробы, которые здесь, на Дели, в воздухе, в почве, в воде находятся в заторможенном состоянии, потому что здесь есть одно вещество, соединение, содержащее газ метан и останавливающее их рост. Это то самое вещество, которое дает этот ужасный запах и частично улетучивается, когда вы кипятите воду. Оно было в воздухе на корабле, когда вы летели на Ланке, и было в воздухе, которым вы дышали, пока ваш корабль находился под водой в то время, как двое из ваших людей пытались захватить какой-нибудь космический корабль. Понятно?

Грубый голос сказал подозрительно:

— Ну и зачем вы мне это все говорите?

— Затем, что когда те двое отправились, чтобы попытаться захватить корабль на Ланке, они дышали воздухом Ланке без запаха, который не дает размножаться микробам. Один из них, как вы сказали, вернулся, когда у него в глазах начало двоиться. Когда он снова оказался на корабле и начал опять дышать воздухом, который сдерживает рост микробов, неприятные симптомы исчезли. Но другой ваш человек испугался, когда понял, что заболел «болезнью Дели». Он пошел в Министерство здравоохранения за помощью. Он надеялся, что его вернут на Дели и он будет жить. Но они убили его.

Из динамика послышались возгласы негодования. Кальхаун продолжал:

— Эту проблему можно будет решить с помощью Медслужбы, но мне нужно попасть в Главное управление. Вокруг моего Корабля собралась толпа людей. Они готовятся захватить корабль. Нужно, чтобы кто-нибудь остановил их. Я должен добраться до Главного управления и передать им необходимые материалы. Это в ваших же интересах. Во имя здравого смысла вы должны прийти сюда и остановить их!

Молчание. Затем грубый голос неохотно сказал:

— Мы там будем.

Кальхаун усмехнулся. Мургатройд звонко зачастил: «Чи-чи-чи!»

Обычно когда Кальхаун говорил в микрофон, это означало, что медицинский корабль скоро опустится на поверхность какой-нибудь планеты и люди будут ласкать Мургатройда, кормить его сладостями и поить кофе до изнеможения. Его маленький мозг и сейчас сделал такое же заключение. Он начал приводить себя в порядок, вылизывая свои усы, чтобы стать совершенно неотразимым.

Роб презрительно спросил:

— Неужели вы настолько глупы, чтобы поверить, будто они действительно защитят вас и позволят улететь? Они никогда этого не сделают! Никогда!

— Я этого и не жду, — спокойно сказал Кальхаун. — Но им действительно не следует предпринимать таких путешествий на Ланке. Это опасно! Из-за этого там сейчас, может быть, началась эпидемия. Я думаю, что они попытаются захватить корабль для своих собственных целей.

— Но они сейчас здесь появятся!

— Да, — согласился Кальхаун по-прежнему невозмутимо.

Он повернулся к экранам внешнего обзора. Около веревок в шеренги выстроились по меньшей мере человек восемьсот. Слышались крики, приказания и ругательства. Затем веревки внезапно сильно натянулись. Люди резко навалились на концы коротких бревен, которые поднялись и встали под углом в сорок пять градусов. Раздались еще крики, еще одно последнее, огромное усилие…

Длинное бревно, самое тяжелое, то, к которому поперек были прибиты планки, зашевелилось. Приведенные в движение более короткие бревна передали импульс по веревкам к спускающемуся вниз канату так, что длинное бревно, покачиваясь, стало подниматься от земли. Люди, держащие веревки, расходясь во все стороны, натянули их и подняли бревно в вертикальное положение. Оно стояло теперь, опираясь на один конец, высотой почти в дюжину метров, с поперечными дощечками, по которым можно было забраться на самый верх.

Теперь Кальхаун хорошо видел верхушку бревна. К ней была прибита основательная перекладина, направленная в сторону медицинского корабля. Люди, которые несли что-то дымящееся, прошли уже почти половину болота. Они старательно отворачивались от белого дыма, который окружал тот предмет, который был у них в руках.

Послышались крики, видимо, последние инструкции перед решительными действиями.

Явственно донесся запах горящей серы. Кальхаун подвинул рычажок прибора, контролирующего давление внутри корабля. Если в результате повышения температуры или по какой-нибудь еще причине давление в корабле повышалось, включался специальный насос, с помощью которого лишний воздух откачивался в один из больших резервуаров, в которых содержалось количество воздуха, в четырнадцать раз превышающее его объем внутри корабля. Кальхаун и Мургатройд могли долгое время жить за счет этих запасов, если система регенерации воздуха отказала бы.

Сейчас Кальхаун повысил давление, передвинув рычажок с показателя 1, 03 на 1, 4. Значит, на каждый квадратный сантиметр будет теперь давить столб воздуха весом почти в полтора килограмма. Заработали насосы, выкачивая воздух из резервуаров, и давление пошло вверх. Пары серы, попавшие внутрь, мгновенно охладились.

— Что…

Это произнесла Элна. Роб презрительно усмехался, но явно не понимал, что сейчас должно произойти.

Высокий столб с горизонтальной перекладиной слегка закачался. Кто-то оглушительно рявкнул какую-то команду…

Половина людей у веревок — те, кто удерживал бревно, чтобы оно не упало на корабль, — отпустили свои веревки. Остальные отчаянно дернули за веревки, чтобы свалить его на корабль.

Проделано это все было очень умело. Бревно с огромной силой ударило по обшивке «Эскулапа 20», пробив ее насквозь, как это не удалось бы сделать с помощью тарана. Затем по дощечкам, прибитым к бревну, вверх один за другим полезли люди. Те, кто нес дымящийся предмет, побежали, чтобы как можно скорее добраться до корабля. Контейнер, из которого выходил удушающий белый дым, стали поднимать наверх, передавая из рук в руки.

— Неглупо! — сказал Кальхаун. Он втянул в себя воздух. Снаружи донесся победный крик. Так обитатели планеты Дели выразили торжество по поводу своего близкого освобождения. В своем восторге они так сильно нарушили покой стоячей воды в болоте, что многим стало плохо от непереносимого смрада.

Кальхаун опять принюхался и кивнул.,

— Сера, — прокомментировал он. — Они жгут серу и направляют дым в дыру, которую пробили в обшивке. Расчет на то, что нам придется открыть шлюзовую камеру, чтобы выйти наружу, а то мы задохнемся. А когда мы выйдем, они войдут. Совсем неглупо!

Люди, стоявшие на верхушке столба, сорвались с узкой площадки и полетели вниз. Послышались возгласы боли, отчаяния, ярости.

Кальхаун передвинул рычажок регулятора давления в нормальное положение. Элна зябко повела плечами. Воздух внутри корабля был холодным.

— Что… что же теперь будет? — спросила она несчастным голосом. — Если вы не сможете взлететь…

— Я жду корабль, который летал на Ланке, — объяснил Кальхаун. — Они обязательно придут сюда, чтобы захватить медицинский корабль.

Динамик на потолке заговорил грубым голосом:

— Медицинский корабль! Ты думаешь, что очень умный, да? Выходи наружу и оставь дверь открытой, а то мы убьем тебя.

— Может быть, мы лучше поговорим? Мне действительно надо добраться до штаб-квартиры Медслужбы…

— У нас есть пушка, — перебил грубый голос. — Если нам придется ею воспользоваться, мы потом сможем починить то, что она разрушит. Выходи!

Кальхаун не ответил. Вместо этого он внимательно осмотрел все датчики и переключатели на пульте управления. Роб вспылил:

— Вот их корабль! Если они выпустят в нас снаряд, мы погибнем!

— Да, и медицинский корабль тоже, — ответил Кальхаун сочувственным тоном. — Это как раз то, к чему вы стремитесь. Но они не большие специалисты в стрельбе на близком расстоянии от планеты, ведь здесь гравитация делает прямую траекторию снаряда параболической.

Кальхаун увидел их корабль, заплатка на заплатке, с вмятинами и шишками на корпусе, кое-как сляпанный и выглядевший крайне нелепо. Корабль приземлился на ровной площадке у подножия горы. Опять послышался тот же голос:

— Выходи, оставив дверь открытой, или прощайся с жизнью!

Роб мрачно сказал:

— Выпустите Элну, прежде чем они нас всех убьют.

— Не волнуйтесь за нее. Я просто ждал, когда прилетит их корабль. Этой развалине давно следовало бы отправиться на покой, а не трясти своими железками в космосе. Никто не должен улетать с Дели, кроме меня.

— Но вы же завязли! Вы теперь застряли здесь! Ваши ракеты вам не помогут!

— Я и не надеюсь на ракетные двигатели, — ответил Кальхаун. — Я собираюсь использовать пар.

Он нажал кнопку, и тотчас под кормовой частью корпуса медицинского корабля появился тонкий сноп бело-голубого пламени. Это включился аварийный ракетный двигатель, с помощью которого корабль садился. Теперь корабль прочно засел в глинистой почве. Для того чтобы преодолеть засасывающий эффект глины, потребовалось бы усилие, во много раз превосходящее массу медицинского корабля. Одни ракетные двигатели не могли бы вытащить корабль из болотистой почвы, так крепко он завяз.

Но ракетное пламя глубоко прожигало почву. Под воздействием сверхвысокой температуры вода испарялась, исчезала и почва. Пламя проникло на глубину двадцати пяти метров в пропитанную водой землю на дне долины. Огромные массы пара устремились к поверхности, разрывая землю, вспучивая ее и вырываясь на поверхность через трещины мощными гейзерами. Еще мгновение, и медицинский корабль рванулся вверх прежде, чем другой корабль, поднявшийся в воздух, успел пустить в него снаряд. «Эскулап 20» поднялся почти на тысячу метров, когда Кальхаун убавил тягу ракетных двигателей. Затем он внимательно посмотрел на экраны. Корабль накренился и вдруг рухнул вниз. Казалось, долина прыгнула вверх, навстречу ему. Залатанный корабль плеснул в него ракетным пламенем Кальхаун ринулся прямо на него, как будто хотел протаранить его в воздухе. Сделав круг, он снова устремился к залатанному кораблю, который едва успел уклониться от удара.

— Я это делаю в атмосфере, — сказал Кальхаун извиняющимся тоном, — потому что в обшивке корпуса пробоина. Я должен добить этот корабль, чтобы он не смог улететь с Дели.

Корабль-развалюха выпустил снаряд. Это был выстрел наугад, и снаряд полетел совсем в другую сторону. Кальхаун усмехнулся. Они столкнулись с профессионалом, с которым не могли соревноваться в искусстве управления звездолетом. Еще до того, как они впервые сели в свой корабль, он уже знал все трюки. Он мог бы разрезать их корабль надвое пламенем своих ракетных двигателей, но он не собирался этого делать. Он просто хотел заставить их сесть, вновь и вновь прижимая их корабль к земле, хотя мог бы уничтожить их десять раз. В конце концов они в панике приземлились, и Кальхаун увидел, как из открывшихся дверей выбежали люди и бросились врассыпную.

«Эскулап 20» завис над другим кораблем на высоте пятидесяти метров, и раскаленное добела пламя его ракетных двигателей прожгло насквозь эту развалину через все многочисленные заплатки на его ржавом корпусе.

И только когда внутри вспыхнул огонь, Кальхаун поднял свой корабль и полетел за горизонт.

Он еще раз опустился на Дели на несколько сотен километров дальше от места первой посадки. И лишь здесь Кальхаун почувствовал, как безмерно устал. Он приказал Элне и Робу выйти из корабля.

— Никто не должен покидать Дели, кроме меня, — сказал он вежливо. — Поэтому вам придется сойти. Через неделю, максимум две, сюда прилетит корабль-больница. Вы собираетесь пожениться?

Роб сказал с чувством собственного достоинства:

— Если болезнь будет побеждена и мы сможем жить там, где хотим, тогда — да, но я не хотел бы создавать семью для того, чтобы наши дети, вынужденные все время жить в изоляции, постепенно становились дикарями.

— С больничным кораблем я пришлю вам свадебный подарок, — пообещал Кальхаун. — Вы мне очень помогли! Спасибо!

Он закрыл шлюзовую камеру и посмотрел на датчики приборов. Резервуары для воздуха были пусты. Кальхаун использовал его, когда выдувал сернокислый газ через пробоину в обшивке корпуса корабля. Он снова накачал резервуары воздухом, и это был воздух Дели. Тем, кто заражался «болезнью Дели», достаточно было дышать воздухом планеты, чтобы выздороветь. Медслужбе придется принять меры, чтобы у него не произошел рецидив болезни, когда он вернется на родную планету, и чтобы от него не заразились другие. Для врачей это будет вполне выполнимая задача. Специалистам Главного управления приходилось решать гораздо более трудные проблемы.

Кальхаун заделал пробоину в обшивке корпуса быстро затвердевающим герметикой и опечатал отсек, где была пробита стена. Он вернулся в отсек управления и включил ракетные двигатели. «Эскулап 20» взмыл вверх.

Часом позже он почувствовал, что окончательно выдохся. Он задал курс кораблю, нацелив его на далекое созвездие, которое было родным домом. С удвоенным вниманием, понимая, что очень устал, он проверил все расчеты и программу. Затем сказал:

— Начинаем прыжок, Мургатройд. Пять, четыре, три, два, один.

Вновь неизбежные головокружение, тошнота и ощущение падения вниз по сужающейся спирали. Корабль вошел в гиперпространство. На корабле было тихо, только как будто издалека доносились тихие, едва различимые звуки и шумы, создающие психологический комфорт и иллюзию неслышного присутствия других людей.

Кальхаун зевнул.

— Мургатройд?

«Чи-чи! — отозвался Мургатройд звонко. — Чи?»

— Принимай команду, — сказал Кальхаун. — В случае чрезвычайных обстоятельств действуй по обстановке. Я ложусь спать!

Так он и сделал.