Фафхрд и Серый Мышелов (№7) - Валет мечей

Пшаури поднимался, держась за якорный трос и не сводя глаз с веретенообразного силуэта лодки наверху. Ему казалось, что он карабкается вверх по отвесному утесу. Кровь стучала у него в ушах, легкие едва не лопались от боли. Однако веретено лодки над ним все-таки увеличивалось в размерах, и тогда он решил оглянуться по сторонам.

Держась одной рукой за трос, он медленно вращался вокруг него, но, не успев завершить еще и половину дуги, увидел черную тень, несущуюся из глубины прямо на него.

К счастью, выдержка не изменила Пшаури, и, прежде чем повернуться лицом к акуле, он завершил вращение и убедился, что ему не грозит нападение с другой стороны, ибо остальные акулы еще не подобрались достаточно близко.

Он продолжал двигаться наверх, по-лягушачьи толкаясь ногами, и одновременно вытащил из-за пояса кинжал. Ему только-только хватило времени, чтобы высвободить его из ременной петли, удерживавшей его на поясе.

Огромная акула заслонила свет. Чуть согнув руку, ударил прямо в нацеленное на него черное рыло, отдаленно напоминающее морду громадного борова.

Сила удара была такова, что ему показалось, будто его плечевая кость вылетела из сустава, и длиннющая черная тень пронеслась мимо, обдирая ему бок и бедро своими колючками. Но он упрямо продолжал подъем, мощными взмахами рук толкая себя вперед, к спасительной корме «Крингла», казавшейся теперь огромной. По-прежнему было странно темно.

Вырвавшись на поверхность и схватившись за планшир лодки, он почувствовал невероятное облегчение. В ту же секунду сильные руки схватили его за подмышки и подняли в воздух, так что его ноги оказались над водой, и он услышал лязг сомкнувшихся в пустоте челюстей.

Скаллик, его спаситель, увидел красную полосу, проступившую на молотообразном рыле твари, когда та, выскочив из воды, бессильно клацнула челюстями в воздухе и рухнула обратно. Такие же красные капли выступили и на боку его приятеля, когда он опустил его на палубу.

Колени Пшаури тряслись от пережитого напряжения, но он все же удержался на ногах. Он увидел, что первое из похожих на корабли пяти облаков закрыло солнце. Оно двигалось на север, словно желая заглянуть в Мальстрем и узнать, что там происходит; остальные четыре покорно плыли за ним. В этом был повинен неизвестно откуда взявшийся сильный юго-западный ветер, от которого мокрого Пшаури начала бить крупная дрожь; однако Скаллик и тут выручил его, протянув приготовленное заранее большое жесткое полотенце.

– Здорово ты ей в нос заехал, парень, – поздравил он отважного ныряльщика. – Твой бок наверняка заживет раньше, чем она перестанет пускать кровавые сопли. Но, клянусь Косом, Пшаури, как они на тебя кинулись! Не успел ты замутить воду, как они повыскакивали откуда ни возьмись. Как сторожевые псы! – И недоверчиво добавил:

– Как ты думаешь, они через песок почувствовали, как ты бросил камень? Кос подери, так оно, должно быть, и было!

– Разве акула была не одна? – были первые слова Пшаури.

– Не одна? Да я насчитал пять черных, да еще две полосатые. Я ведь говорил, что твоя затея опаснее, чем кажется, и оказался семижды прав. Тебе повезло, что ты остался в живых, повезло, что ты не нашел сокровище, иначе тебе пришлось бы просидеть под водой еще дольше. А задержись ты хоть на мгновение, и тебе пришлось бы иметь дело уже не с одной, а с тремя или четырьмя акулами!

Пшаури как раз собрался продемонстрировать свою золотую находку Скаллику, когда слова последнего вновь пробудили в нем необъяснимое чувство вины и стыда, которые он испытал внизу.

Торопливо натягивая одежду – холодный ветер и скрывшееся за облаками солнце ускорили этот процесс, – он умудрился незаметно для Скаллика, разглядывавшего в этот момент облака, переложить свою облепленную песком и илом добычу из сетки, болтавшейся у него на поясе, в поясную сумку из кротовых шкурок.

– Смотри, как быстро меняется погода, – произнес его напарник. – Какая это ведьма высвистала такой холодный ветер? Холод с юга, ну пусть даже с юго-запада, – противоестественно. Погляди, как резво подтягиваются сюда вон те облака, за которыми скрылось солнце. Хорошо, что ты не нашел затычку от водоворота, а то пришлось бы еще с ним иметь дело. Мне кажется, Мальстрему наше присутствие не по нраву. Выбирай якорь, дружище, ставь парус – и вперед! Найдем твоему капитану подарок как-нибудь в другой раз!

Пшаури был рад, что есть чем занять руки. Работа оставляла меньше времени для угрызений совести и дурацких размышлений об облаках.

Глава 3

В перенаселенной Земле Богов, которая занимает опоясанную горами возвышенность на южном полюсе невонского мира, в павильоне для иноземных гостей случилось странное: красивый молодой бог, на протяжении последних семнадцати месяцев погруженный в беспробудный сон, вдруг вышел из оцепенения. Вопль, который он издал в момент пробуждения, был так громок, что мог бы, наверное, достичь Царства Теней на противоположном полюсе Невона; любопытные боги и полубоги, толпившиеся вокруг спящего, кинулись врассыпную, напуганные его криком.

Среди них были и трое уже знакомых нам божков – неотесанный Кос, расслабленный Иссек и похожий на паука Мог. Их привело туда не только желание взглянуть на побившего все рекорды по части спячки чужеземца, но и сознание того, что сие небывалое явление как-то связано с похождениями двух самых известных (хотя и чаще других впадающих в ересь) их последователей. Все трое по-разному реагировали на рвущий барабанные перепонки вопль:

Иссек закрыл оба уха ладонями, в то время как Кос лишь сунул мизинец в одно, точно желая его прочистить.

И тут стало очевидно, что пронзительный крик Локи и впрямь достиг Царства Теней, ибо у ложа, на котором скорчился молодой бог, возникла высокая худощавая фигура. Молочно-белая кожа и худоба придавали ей до странности моложавый вид. Это был Смерть или его тень.

Оглушенные боги увидели, как двое вступили в оживленную беседу. Разгневанный Локи чего-то требовал, а Смерть возражал, уговаривал, выдвигал доводы, не переставая, однако, кивать головой и улыбаться.

И все же, несмотря на кажущееся дружелюбие последнего, многие в пестрой толпе богов подались назад, ибо и в Земле Богов Смерть – фигура малопопулярная и большого доверия не вызывающая.

Странная компания, которую составляли столь непохожие друг на друга божки Мышелова и Фафхрда, успела протиснуться поближе к задрапированному алыми занавесями ложу, на котором возлежал чужеземец еще до пробуждения, и теперь, когда к ним наконец вернулся слух, они различили его последние нетерпеливые слова:

– Будь по-твоему! Как только все необходимые формальности вашего паршивого мирка будут соблюдены и все мелочные условия выполнены, так сразу – и ни секундой позже! – наглый смертный, посмевший заточить мой дух в подводном царстве, должен быть отправлен в царство подземное. Я сказал!

Отвесив прощальный поклон, невонская Смерть (или его тень) тихо произнес:

– Слушаюсь и повинуюсь! – и со смиренным видом исчез.

– Мне это нравится! – ироническим полушепотом обратился к двум своим приятелям сообразительный Мог. – Мышелов искупал бродягу Локи, а тот, разозлившись, требует в отместку лишить нас одного из главных почитателей.

Смерть удалился слишком быстро, оборвав эффектную концовку, и Локи, дабы сохранить лицо, окинул собравшихся высокомерным взглядом, а затем соскользнул с ложа и принялся громко втолковывать что-то другому чужеземному богу, благообразному и белобородому, но настолько старому, что казалось, он вот-вот рассыплется на части. Его единственным вкладом в беседу были довольно бессмысленные кивки и пожатия плечами.

– Да, – прошипел Иссек в ответ. – А теперь он и своего приятеля Одина пытается уговорить потребовать того же самого для Фафхрда.

– Да нет, вряд ли, – запротестовал Кос. – Старый маразматик достаточно посчитался с Фафхрдом, лишив его руки. А с тех пор никто его не оскорблял, так что гневаться ему не на что. Он торчал здесь все время, пока его друг спал, потому что ему податься некуда.

– Я бы не стал на это рассчитывать, – заметил Мог угрюмо. – Однако что же нам делать с Мышеловом? Заявить Смерти протест в связи с покушением иноземного бога на нашу и без того редеющую паству?

– Надо дважды подумать, прежде чем решиться на такое, – с сомнением ответил Иссек. – Те, кто отваживается обращаться с просьбами к Смерти, частенько сами попадают в переплет.

– Я не хочу иметь с ним дела, и все тут, – присоединился к нему Кос. – У меня от него мороз по коже. По правде говоря, Силам следует доверять не больше, чем чужеземным богам!

– Однако высокомерие Локи, похоже, пришлось ему не по нраву, – проговорил Иссек с надеждой. – Может быть, все как-нибудь само уладится и без нас. – Он криво ухмыльнулся.

Мог нахмурился, но ничего не сказал.

А тем временем в одном из многочисленных коридоров своего окутанного таинственной дымкой замка, раскинувшегося под низким, не знающим солнца небом Царства Теней, Смерть холодно размышлял о том, какой нахал этот иноземный выскочка Локи и как было бы славно, наплевав на Силы, унести его в свое царство в обход всех правил, до того, как умрет последний верящий в него человек. (Этим размышлениям предавалась лишь часть его сознания, в то время как другая его часть вершила свой повседневный труд в мире Невона.) Но воспитание и чувство долга, как обычно, взяли верх.

Сила должна повиноваться любому капризу, даже самому неразумному, если он исходит от бога, пусть и самого незначительного. Задача Силы – совместить противоречивые указания различных богов, соблюдая все возможные приличия: именно в этом заключено одно из условий действия необходимости.

И потому, хотя Мышелов был хорошим орудием, срок действия которого Смерть предпочел бы определить по собственному усмотрению, он принялся одной половиной сознания планировать его гибель. На все приготовления, совещания и предупреждения полутора дней должно хватить. И раз уж дошло до этого, то почему бы не придать Серому силы, чтобы подготовить его к грядущему испытанию? Никаким правилам это не противоречило. Стань он потяжелее, помощнее и телом, и умом, это пошло бы ему на пользу. Откуда взять мощь? Ну конечно же, от того, кто рядом, – от Фафхрда. Правда, донору придется на время похудеть и поглупеть, но с этим уж ничего не поделаешь. А еще нужно продумать подходящую случаю систему предупреждений…

Пока Смерть сидел, обдумывая все детали одной половиной мозга, к нему, неслышно ступая босыми ногами, подкралась его сестра Боль. Жадные красные глаза последней не мигая смотрели в холодные светло-серые глаза брата. Оба были худыми и бледными, но сквозь молочную белизну кожи последнего проступали голубые пятна. К тому же, к вящему негодованию старшего брата, Боль, по своему обыкновению, щеголяла голой и босой – нет чтобы надеть приличное платье и сандалии.

Смерть приготовился прошествовать мимо родственницы не говоря ни слова.

Но та понимающе улыбнулась и, наслаждаясь каждым звуком, прошипела:

– У тебя ведь ес-с-сть для меня вкус-с-сненький кус-с-сочек, не так ли?

Глава 4

Пока столь важные события вершились в мире людей и богов, те, к кому они имели самое непосредственное отношение – а именно Фафхрд и Серый Мышелов, – ничего не подозревая, потягивали темный бренди при холодном белом свете ламп, заправленных жиром левиафана – жители Льдистого называют его бисторием. Уютно устроившись в винном погребе дома Сиф, они поджидали своих подруг, которые отлучились в храм Луны, расположенный на той окраине Соленой Гавани, что повернута внутрь острова. Сиф и Афрейт были жрицами Богини Луны в этом заполярном порту, а их племянницы – прислужницами ее Храма.

С тех пор как героям удалось отправить на тот свет подосланных правителями Ланкмара убийц и избавиться от проклятия старости, они наслаждались комфортом и относительным покоем, преимущественно в домах своих возлюбленных. Командование своими людьми они полностью возложили на лейтенантов и навещали казармы не чаще раза в день (да и то по очереди; а в последнее время раз или два и вовсе ограничивались устными донесениями своих помощников). Вместе со своими дамами они развлекались, устраивая спортивные состязания и пикники, – можно было подумать, что они пытаются наверстать удовольствия, упущенные из-за наложенного на них заклятия. Теплая ясная погода Луны Гроз и Луны Сатиров содействовала всем их начинаниям.

Однако сегодня погода показалась им чрезмерно жаркой, и потому они спустились в просторный, выложенный гладкими прохладными плитами погреб и сидели там, разгоняя тоску, которая имеет обыкновение наваливаться на слишком долго предававшихся радостям жизни героев, в виде баек про призраков и других фантастических персонажей.

– А доводилось ли тебе слышать, – пробасил здоровенный Северянин, – про вурдалаков, что обитают в тропиках Клеша? Ручищи у них – что твои лопаты, и они прорывают подземные ходы под кладбищами и их окрестностями быстрее, чем кроты. Не успеет человек опомниться, как у него за спиной вырастает из-под земли серо-зеленого цвета тварь, хватает его своими жилистыми граблями, утаскивает под землю – и поминай как звали. Рассказывали, что одного человека вурдалак преследовал под землей до самого его дома – а жил он рядом с кладбищем – и утащил-таки под землю прямо из собственного погреба. Надо полагать, погреб у него был похож на этот. – С этими словами он указал на расположенный прямо рядом с их скамьей квадрат пола, не закрытый каменной плитой. Проем был достаточно широк, и, если бы не илистая почва, заполнявшая отверстие до самого верха, в него легко мог бы пройти широкоплечий мужчина. – Афрейт говорит, – объяснил он, – что его специально так оставили, чтобы погреб «дышал» – в здешнем климате это необходимо.

Мышелов, подняв брови и наморщив нос, уставился на дыру в полу с нескрываемым неудовольствием, затем взял со стола кружку и сделал глоток, от которого другой на его месте захлебнулся бы. Потом, пожав плечами, заметил:

– Ну, вряд ли в полярном климате водятся тропические вурдалаки. Но твой рассказ напомнил мне другую историю – может быть, ты слышал? – про принца из Уул-Хруспа, который так боялся смерти, что даже взгляд на землю, в которой ему когда-нибудь придется лежать, приводил его в содрогание. Так вот, всю свою жизнь (а она была не такой уж и долгой) он провел в верхнем покое высоченной башни, которая была в два раза выше самого могучего дерева в уул-хруспских лесах.

– И что же с ним приключилось? – спросил заинтересованный Фафхрд.

– Хотя между башней принца и ближайшей пустыней лежали все леса Уул-Хруспа и воды Внутреннего моря, мощный тайфун принес на своих крыльях песчаную бурю, от которой почернели зеленые леса страны трусливого принца, а жилище его оказалось засыпанным песком до самой крыши, и владелец его задохнулся, погребенный заживо.

Вдруг сверху донесся приглушенный вопль.

– Моя история затянулась, – заметил Мышелов. – Женщины, кажется, вернулись.

Тут он и Фафхрд уставились друг на друга, вытаращив глаза.

– Мы обещали следить за жарким, – произнес Северянин.

– А когда мы спустились сюда, то решили немного погодя сходить наверх, перевернуть его и полить маслом, чтобы не сгорело, – продолжал другой.

Затем, все так же глядя друг на друга, в унисон произнесли:

– Но ты забыл.

По ступенькам ведущей в погреб лестницы весело затопотали чьи-то ноги – больше одной пары. Пятеро девчонок умудрились скатиться в едва рассеиваемый холодным светом бистория полумрак погреба, не пересчитав задами ступеньки и не расквасив носы. Четверо из них были одеты в сандалии из шкуры белого медведя, короткие, до колен, туники тончайшего белого льна и чадры из того же материала, скрывавшие волосы и большую часть их лиц. На виду были лишь глаза, которые в данную минуту озорно сверкали, выдавая скрытые под покрывалами улыбки.

Пятая девушка, самая высокая и стройная из всех, носила короткую тунику из более грубого полотна, подпоясанную белым ремнем, и чадру из вывернутой наизнанку шкурки белого ягненка и, несмотря на жару, перчатки из того же материала. Ноги ее были босы. Глаза не улыбались.

Все, кроме нее, стянули чадры, и взорам наших героев предстали льняные головки племянниц Афрейт – Мэй, Мары и Гейл и черные, как вороново крыло, пряди Клут, племянницы Сиф.

Но Фафхрд и Мышелов и так знали, кто это, и уже поднялись им навстречу.

Мэй так и приплясывала на месте от нетерпения.

– Дядюшка Фафхрд! У нас было приключение!

– Нас чуть не украли торговцы из Илтхмара! Они тайно воруют людей и продают их в рабство! – перебила ее Мара.

– С нами могло случиться что угодно! – ликовала Гейл, – Представляешь, они говорили, что восточные принцы платят за двенадцатилетних девственниц-блондинок золотом!

– Но наша новая подруга сбежала от работорговцев и предупредила тетушек Сиф и Афрейт! – победоносно закончила черноволосая Клут, оглядываясь на пятую девушку, которая по-прежнему держалась в отдалении, не снимая чадры. – Ее похитили в Товилийсе и продержали пленницей на «Ласке» всю Луну Сатиров.

Гейл снова перехватила нить повествования:

– Но она тоже послушница Скамы, как и мы. Ее мать была жрицей в Товилийсе.

– А еще она принцесса! – перекричала сестер Мэй. – Самая настоящая принцесса из Южного Ланкмара!

– Да по ней же видно, что она принцесса, – прямо-таки завизжала в упоении Мара, – потому что она все время перчатки носит!

– Не визжи, как поросенок, Мара, – одернула ее Мэй, обрадовавшись возможности вновь привлечь к себе внимание, и надолго. – Девочки, мы забыли представить нашу новую подругу и спасительницу. – И Мэй, подойдя к потупившейся девушке, взяла ее за руку и буквально заставила сделать шаг вперед.

– Дядюшка Фафхрд, – начала она серьезно, – позволь представить тебе мою новую подругу и нашу общую спасительницу, принцессу Пальчики из Товилийса. Дорогая принцесса, моя подруга, позволь мне также представить тебе нашего почетного гостя капитана Фафхрда, великого героя Льдистого острова, возлюбленного моей тетушки Афрейт и моего дражайшего дядюшку.

Странная девушка в чадре опустила глаза еще ниже и даже вздрогнула, но все же позволила Мэй вложить сбою руку в широкую ладонь Фафхрда.

Тот пожал протянутую ладонь и, изогнувшись в церемонном поклоне, позволившем ему заглянуть прямо в полускрытое чадрой лицо девушки, произнес:

– Любой друг Мэй – мой друг, почтенная принцесса Пальчики, а как спасительница ее и всех здесь присутствующих юных особ, ты можешь рассчитывать на мою вечную благодарность. Мой меч всегда готов служить тебе. – И губы его на три удара сердца приникли к шкурке барашка. Голова девушки слегка запрокинулась, веки затрепетали.

Остальные девчонки принялись охать и ахать, и только Клут оставалась серьезной, а взгляд Мышелова приобрел сардонический оттенок.

Мэй снова завладела рукой в перчатке и повернула ее к Мышелову.

– Дорогой дядюшка Мышелов, – начала она во второй раз. Было видно, что девочка пытается внести разнообразие в затверженную формулу, но, вопреки ее воле, слова срывались с ее губ чуть ли не скороговоркой. – Позволь представить тебе мою подругу и благодетельницу, принцессу Пальчики из южных ланкмарских земель. Дражайшая принцесса, моя подруга, могу ли я предложить твою драгоценную руку нашему почетному гостю капитану Мышелову, возлюбленному Сиф, тетушки Клут, и моему доброму, любимому, почитаемому дядюшке – герою Льдистого острова, уступающему лишь Фафхрду?

Мышелов угрожающе поднял брови.

– Ее левую руку? Нет, убери ее от меня, – оборвал он Мэй, уперев руки в бока и выпрямившись во весь свой невеликий рост, для чего ему пришлось даже слегка откинуться назад. Затем, глядя сверху вниз на съежившуюся перед ним хрупкую фигурку, он сделал страшное лицо и рявкнул:

– Как ты себя ведешь, девчонка! Да, да, девчонка, невоспитанная и тщеславная девчонка, как бы ты там себя ни величала!

Девочки оцепенели от ужаса, Фафхрд неодобрительно покосился на друга, но та, к кому обращался Мышелов, стянула чадру и перчатки, открыв взглядам пикантное личико, покрасневшее от смущения почти до того же оттенка, что и коротко стриженные рыжие волосы. Подняв на Мышелова глаза, она произнесла тихим чистым голосом:

– Я заслужила твое неодобрение, господин. Нижайше прошу прощения. – Она говорила (хотя и странно шепелявя) на том же южноланкмарском, что и остальные, – именно этим языком пользовалось большинство торговцев по всему миру. Затем протянула, ладонью вниз, хрупкую правую руку.

Он принял ее руку, не заключив ее, однако, в свою для рукопожатия, но просто подставив под ее ладонь свои разведенные пальцы, и начал глубокомысленно ее разглядывать.

– Пальчики, – произнес он неторопливо, словно смакуя это слово. – Странное имя для принцессы.

– Я не принцесса, господин, – тут же ответила она, – так я представилась жрицам, спустившись с борта «Ласки», чтобы они выслушали меня и поверили моему предупреждению.

Другие девочки уставились на нее с таким выражением, как будто она только что, на их глазах, совершила предательство; но Мышелов только задумчиво кивнул, продолжая держать ее руку на ладони, точно оценивая.

– Это соответствует тому, что я вижу, – сказал он, – кроме того, все, что я слышу, больше похоже на Илтхмар, чем на Товилийс. Взгляните, – продолжал он тоном лектора, – хотя и узкая, эта рука сильная и ловкая, она привыкла сжимать и тискать, шлепать и хлопать, щипать и покалывать, щекотать и поглаживать и так далее, и тому подобное. – Затем он повернул ее ладонью вверх и слегка потер большим пальцем, словно испытывая. – И все-таки, несмотря на такое обилие работы, она мягкая и нежная на ощупь. Это от масла, которым пропитаны перчатки. Не сомневаюсь, что и необычная чадра подобным же образом увлажняет щеки, губы и подбородок прелестницы. – Он вздохнул и умолк, однако через мгновение продолжал:

– Мэй, поди сюда! Дай твою руку.

Светловолосая девочка повиновалась, не скрывая, однако, изумления. Он переложил покоившуюся на его пальцах ладошку в протянутую ладонь Мэй и повернулся к Клут, на лице которой играла ехидная усмешка:

– Как поживает моя любимая племянница? Никто из присутствующих не знал, что сказать. Фафхрд всем корпусом развернулся к Мышелову, Пальчики сохраняла невозмутимость, как вдруг сверху донесся голос Афрейт:

– Эй, вы там, в погребе, а ну кончай отлынивать! Марш на кухню отрабатывать обед!

Клут и Мышелов возглавили шествие: поднимаясь по лестнице, они весело болтали; Мышелов не переставал хвалить племянницу за осторожность и сообразительность. За ними в угрюмом молчании следовали Мара и Гейл. Фафхрд, подхватив под руки Мэй и другую девушку, ошеломленно стоявших там, где их оставил Мышелов, замкнул шествие.

– Мой приятель странный тип, – объяснял он добродушно. – Он бы и у царицы небес потребовал удостоверение личности, случись той на минуту привлечь к себе всеобщее внимание. А оскорбления он просто коллекционирует.

Глава 5

Кухня в доме Сиф представляла собой просторное помещение с низким потолком, которое проветривалось – а в данный момент еще и охлаждалось после жаркого солнечного дня – сквозняком, циркулировавшим, когда в двух противоположных концах помещения открывали двери.

Высокая блондинка Афрейт и гибкая зеленоглазая Сиф были еще в длинных белых туниках, хотя чадры уже сняли. Обняв Мышелова, хозяйка дома откомандировала его и Фафхрда перенести столы и скамьи на улицу, в тенек. Девочки окружили Афрейт; Мэй и Гейл что-то взволнованно объясняли, то и дело оглядываясь через плечо.

Когда мужчины, справившись со своей задачей, вернулись на кухню, то обнаружили, что жрицы Луны уже поменяли свои торжественные облачения на более веселые повседневные платья из фиолетовой в желтую полоску и зеленой в коричневую крапинку материй. Девочки, получив, видимо, соответствующие распоряжения, принялись накрывать столы, вынося на улицу скатерти, подносы с яствами и посудой.

– Я так понимаю, что с нашей гостьей вы уже познакомились? – обратилась к ним Сиф.

– И о том, какую услугу она оказала нашим племянницам и жителям всего острова, сообщив о намерениях илтхмарцев, вы тоже слышали? – добавила Афрейт.

– Нам обо всем рассказали, – подтвердил Фафхрд. – А я в свою очередь полагаю, что вы уже приняли меры относительно мерзавцев с «Ласки»?

– Разумеется, – заверила его Афрейт. – Совет был собран в мгновение ока, и дело решили согласно нашим обычаям – корабль оштрафовали (не за намерение похитить людей, конечно же: нашлись и другие поводы; например, деревянный корпус «Ласки» весь в подозрительных дырах, наводящих на мысль о червях-бурильщиках, а они, как известно, быстро проникают и на другие суда) и отправили восвояси.

– Мы пригласили начальника порта Гронигера отобедать с нами, – добавила Сиф, – но он остался проследить, чтобы зловещее судно поставило паруса и покинуло гавань, как и было сказано.

– Так почему же ты, дражайший Серый Мышелов, дразнишь бедняжку, хотя она и является послушницей Богини, и даже, как я слышала, отказался пожать ей руку? – приступила с расспросами Афрейт.

Выпрямившись во весь рост и даже слегка откинувшись назад, как он делал это в погребе, Мышелов скрестил на груди руки и, глядя высокой женщине прямо в глаза, отпарировал:

– Бедняжка, как же! Никакая она не принцесса – она и сама это признала, – да и, коли уж на то пошло, к храму Луны в Товилийсе отношения не имеет. В какую игру она играет, я не знаю, хотя и догадываюсь; а правда вот в чем: она обыкновенная корабельная проститутка из Илтхмара, где поклоняются Крысе, отверженная из отверженных, на которую никто и никогда не взглянет дважды; таких, как она, капитаны идущих в дальние рейсы кораблей нанимают для развлечения всей команды, и потому, госпожа Афрейт, она не может быть подходящей компанией ни для твоих племянниц, ни для племянницы Сиф и не достойна находиться с ними под одной крышей. Все указывает на это! Одно ее имя служит тому достаточным доказательством. И Фафхрд подтвердил бы мои слова, если бы не был так увлечен игрой в рыцаря и принцессу, к вящему удовольствию девчоночьей аудитории. Идеализм – его главный недостаток, я всегда это говорил!

Остальные пытались заставить его замолчать или как-нибудь возразить ему; девчонки, позабыв о своих обязанностях, слушали широко раскрыв глаза; но он довел свою гневную тираду до конца; когда он умолк, Афрейт, чьи голубые глаза давно уже метали молнии, выпалила:

– В одном ты несомненно ошибаешься, недоверчивый: она настоящая послушница Богини, ибо ей известны тайные слова и знаки.

Сиф торопливо добавила:

– Ей известен и цвет. Она носит платье и чадру.

– И перчатки? – вкрадчиво спросил Мышелов. – Что-то я никогда не замечал, чтобы вы с Афрейт надевали летом перчатки, какого бы цвета они ни были. Даже зимой ничего, кроме митенок. То же самое относится к послушницам, разумеется.

– Но ведь мы на Льдистом острове – лишь малая толика огромного сообщества женщин, поклоняющихся Луне. Без сомнения, в Товилийсе могут быть свои обычаи, связанные с культом, – возразила Сиф.

Мышелов улыбнулся:

– Дорогая моя госпожа, ты слишком наивна, твои представления о мире ограничены жизнью на острове. В перчатках может таиться больше зла, чем ты в состоянии помыслить; также и чадра может служить не только признаком чистоты или подчинения мужчине или простой маскировкой. Наиболее опытные илтхмарские проститутки (а наша гостья в этом деле далеко не новичок, могу поклясться!) носят перчатки и чадру, чтобы сохранить руки и лицо нежными и мягкими. Что же касается более интимных мест, то и их, предварительно бесстыдно оголив с помощью пинцета, укутывают в промасленную шерсть. Ибо, да будет вам известно, проститутки на илтхмарских судах ублажают простых матросов лишь при помощи рук – в противном случае риск, что девка забеременеет и окажется непригодной к употреблению, многократно возрастает, а в открытом море новую девочку для удовольствий взять неоткуда. Кстати, именно поэтому я и сказал, что ее имя только подтверждает род ее занятий. Корабельные офицеры имеют доступ к лицу и грудям – короче, ко всему, что выше талии, – тогда как то, что ниже, достается лишь одному капитану. Только он, мудрейший на судне, знает, как получить свое таким образом, чтобы она не понесла. Так что, как видите, все устроено разумно и мудро – помогает поддерживать и дисциплину, и престиж капитана.

Девочки начисто забыли о порученных им делах и окружили их, вытаращив глаза от любопытства. Пальчики сохраняла приличествующий случаю вид покорного внимания.

– Неужели он говорит правду? – не скрывая возмущения, потребовала у Фафхрда ответа Афрейт. – Неужели столь отвратительные обычаи и впрямь существуют?

– Хотелось бы мне сказать, что он лжет, чтобы позлить его, – отвечал Северянин, – но я вынужден подтвердить, что подобные обычаи существуют, и не только на илтхмарских судах. Чаще всего корабельными проститутками становятся девочки из бедных семей, которых продают их же родители. Некоторые из них и сами становятся потом заправскими морячками, есть и такие, что выходят замуж за пассажиров, но это редкость.

– Все мужчины – самцы, – мрачно изрекла Сиф. – Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.

– А женщины – самки, – добавил Мышелов вполголоса. Афрейт покачала головой и перевела взгляд на Пальчики, которая, увы, выслушала все вышесказанное не моргнув и глазом, как будто ей все это было не в новинку.

– Что ты на это скажешь, дитя? – спросила светловолосая жрица.

– Все, что сказал капитан Мышелов, в основном правда, – просто ответила девочка, изобразив гримаску, очень шедшую к ее пикантной мордашке. – Хотя что касается ремесла девочки для развлечений, то мне о нем известно только то, чему меня научили на «Ласке». Против моей воли. В самом начале нашего пути была еще одна девочка, на два года старше, – в Уул-Плерне она сбежала с корабля, – она меня многому научила. И моя мать не продавала меня на корабль. Меня у нее похитили – это правда. Но когда я сбежала с корабля и выбрала из всей толпы вас двоих – потому что на вас были белые туники и чадры, – чтобы предупредить об опасности, я не поведала вам подробности моего пребывания на корабле, так как не считала их жизненно важными.