Фафхрд и Серый Мышелов (№7) - Валет мечей

Она взяла стрелу, по-прежнему улыбаясь и не выказывая никакого смущения, и протянула ему, словно взамен, золотой браслет в форме бублика, достаточно большой, чтобы он мог надеть его на свое широкое запястье. Он был целиком металлический и достаточно тяжелый, чтобы удержать его на палубе и не дать ему снова взмыть над кораблем.

– Спасибо тебе, лучница, – сказал он. Девушка кивнула и принялась сворачивать веревку аккуратными кольцами.

После того как он узнал Флой, вспомнить имена остальных гвардейцев в разноцветных шапочках (интересно, это что, цвета Фрикс?) не составляло труда. Следующих двоих – в зеленой и желтой шапочках – он поприветствовал непринужденным «Здравствуйте, дорогая Бри, сладчайшая Элоуи».

Они напряженно улыбнулись в ответ, но не осмелились произнести ни слова. Бри лишь кивнула головой и наморщила лоб, а тихая Элоуи указала глазами в конец шеренги, где стояла Фрикс, и скорчила гримаску, точно говоря: «Она не в духе. Будь осторожен».

Фафхрду вспомнилось, как они с Фрикс, натешившись любовными ласками до изнеможения, наполнили кубки вином и пошли подглядывать за подчиненными королевы воздуха для возбуждения собственного сексуального аппетита. Тогда-то он и повстречал этих двоих впервые. Войдя в темный покой, королева Арилии подвела его к окну в полу, вокруг которого были разбросаны черные шелковые подушки. Через окно видна была небольшая комнатка, освещенная множеством свечей. Сквозь разрисованный тюль они могли наблюдать за тем, как две длинноногие худощавые девицы оказывали друг другу услуги определенного свойства. Бри была возбуждена и настойчива, время от времени давая указания вслух. Застенчивая Элоуи протестовала, сердилась, ей было душно и жарко (эти свечи кругом!). Опустившись друг подле друга на колени, девушки целовались, ласкали друг другу маленькие грудки, пока соски на них не стали большими и твердыми, и то и дело ладонь то одной, то другой из них ныряла в промежность подружки, дабы доставить той более острое удовольствие. Немного погодя Фрикс принялась расписывать ему, как изменились бы движения девушек, если бы их партнером был он. Он боялся, что ничего не подозревающие любовницы могут их услышать, но она ответила, что их уши заткнуты специальным составом, уменьшающим звук. И лишь много времени спустя он узнал, что люк на потолке вовсе не был секретом, а девушки не настолько неосведомленными, как ему казалось.

(«В той комнатенке было жарко, как в аду, – призналась ему Бри во время одной из последующих оргий. – Это Фрикс настояла на таком сумасшедшем количестве свечей, чтобы тебе было хорошо видно сквозь тюль. Она всегда продумывает все до мелочей. Чего только нам не пришлось вытерпеть, чтобы подогреть твою похоть и удовлетворить капризную хозяйку, – бедняжка Элоуи была вся в воске. Удивительно, что мы вообще дворец не спалили».) Однако теперь предупреждения Бри и Элоуи насчет Фрикс заставили Фафхрда подумать о своей внешности и о впечатлении, которое он производит. Ему показалось, что немного сдержанности и чувства собственного достоинства улучшат его положение. Поэтому он выпрямился, замедлил шаг и придал своей руке такое положение, чтобы свисающий с запястья золотой бублик выполнил роль фигового листка.

Ему стоило большого труда сохранить показную серьезность и не рассмеяться, когда он проходил мимо трех других подчиненных Фрикс: рыжеволосой энергичной Чимо, быстроглазой черноволосой Никси и ангелоподобной Биби, которая с большим искусством обычно разыгрывала простушку и наивную дурочку. Все они были его старинными коллегами по эротическим забавам.

В его сознании всплыло воспоминание об одном идиллическом дне его арилийских каникул. Он лежал на спине, его голова покоилась на внутренней поверхности бедра Чимо, которая сидела широко раздвинув ноги, в то время как Никси стояла на коленях по одну сторону от нее, а Биби скорчилась в треугольнике, образованным его раскинутыми ногами. Время от времени он поворачивал голову и приникал губами к нижним губам Чимо в долгом глубоком поцелуе, потом перекатывал голову на другую сторону и ласкал губами и языком соски обычно торчащих, но в тот момент висевших над ним маленьких грудей Никси, пока Чимо ласкала их одной рукой. Биби развлекалась с его собственной эротической машиной, а Чимо ласкала ее промежность другой рукой. Все это длилось до тех пор, пока волна экстатического удовольствия не сплавила воедино их переплетенные тела и им не показалось, будто время остановилось.

И судя по всему, его ожидает еще не одна минута неземного блаженства, если, конечно, он сам не испортит все каким-нибудь не к месту сказанным словом или неуклюжим поступком.

Да, поспешно уверил он сам себя, похоже, что наступает момент воздаяния и в его драматической жизни героя вновь зажжется огонек девичьих милостей – то, чем живут и на что надеются все без исключения герои, как бы редко это ни случалось.

Поздоровавшись со всеми шестью гвардейцами Фрикс, он наконец приблизился и к самой обольстительной королеве воздуха, стоявшей у гостеприимно распахнутой двери в свою каюту, откуда изливалась волна изысканных ароматов. К нему уже вернулось нормальное ощущение собственного веса, он почувствовал жажду и пробуждающийся аппетит, и только собственная волосатая и неприбранная наружность немного смущала его.

Фрикс подняла затянутую в кружевную перчатку руку.

– Привет тебе, старый друг, – заговорила она. – Добро пожаловать на борт «Нежного Ветерка».

– Благодарю тебя, моя госпожа, – ответил он в соответствии с правилами хорошего тона. – Я нуждаюсь в гостеприимстве.

– Тогда спустись вместе с нами туда, где у нас будет больше возможностей оказать его тебе как дорогому гостю, – отвечала она. – Мои дамы освежат и оденут тебя, а ты расскажешь нам о своих последних приключениях, подвигах и грабежах, если на то будет желание.

Фафхрд склонил голову. Перед ним была самая большая компания, которая когда-либо ублажала его у Фрикс. Прямо как в поговорке «Восемь девок, один я». Или, точнее, девять, считая трубачку.

Безмятежно улыбаясь, Фрикс возглавила процессию. Нахальная девчонка-горнистка строила у нее за спиной уморительные гримасы.

Фафхрд следовал за ней, думая, что возможности услаждения плоти, которыми располагает воздушный кораблик, превосходят даже возможности дворца удовольствий.

Когда длинноногие создания окружили его веселой пестрой толпой, он увидел, что предметы, принятые им за кинжал, кисет и фляжку, на самом деле были кружкой для бритья, кистью и бритвой.

Глава 24

Когда Пальчики и Гейл, одевшись, сбежали вниз, Афрейт внимательно читала (а может, и перечитывала) что-то написанное выцветшими фиолетовыми чернилами на изрядно потертом на сгибах листке бумаги, еще сохранившем остатки зеленой восковой печати.

Гейл с упреком в голосе воскликнула:

– Тетя Афрейт, это же письмо, которое дал тебе Пшаури!

Афрейт подняла глаза.

– Ты наблюдательна, – заметила она. – Знай, дитя, что правом – нет, обязанностью! – каждого взрослого человека, и особенно женщины, является прочтение доверенного им письма, чтобы в случае его пропажи или насильственного изъятия быть в состоянии засвидетельствовать его содержание под присягой.

Она еще раз сложила бумагу и спрятала ее за пазуху. Гейл продолжала следить за ней. Лицо другой девочки было лишено всякого выражения. Афрейт встала на ноги.

– А теперь надевайте плащи и теплые вещи, – распорядилась она. – На раскопках нас заждались.

Была уже ночь. Луна, таращась, точно старый желтый череп, с черного небосклона, заливала окрестности мертвым белым светом. Не успели они выйти за порог, как ветер вонзил сотни ледяных иголок им в лицо. С другого конца Соленой Гавани до них долетел унылый звук воздушного колокола, вторившего порывам ветра. Быстрым шагом Афрейт зашагала в сторону казарм. На улице никого больше не было. Время от времени колокол вновь отзывался на призыв ветра глубоким густым басом, точно какой-то бог разговаривал во сне.

У казармы горели костры, работали люди, готовя к отправке очередную собачью упряжку. Афрейт немедленно экспроприировала ее для себя и для девочек. Маннимарк, который должен был отправиться на ней в лагерь, безоговорочно подчинился, чем заслужил презрительный взгляд Гейл, выразившей таким образом свое полное разочарование во взрослых. Пальчики, подражая статной и уверенной в себе Афрейт, отнеслась к происшедшему как к чему-то само собой разумеющемуся.

– На раскопках что-нибудь передать? – спросила женщина усатого мужчину, усаживаясь и беря в руки хлыст. – Я скажу, что ты приедешь позже, сержант. Думаю, что скоро вернется другая упряжка.

– Ничего страшного, госпожа, – прогудел он в ответ. – Мы пойдем пешком.

– Отлично, сержант.

Хлыст щелкнул, собаки сорвались с места, зазвенели бубенцы, и повозка выехала из-за казармы, подставив их лица порывам ледяного северного ветра. Луна осталась у них за спиной. Девочки поплотнее закутались в капюшоны, но Афрейт по-прежнему высоко держала голову. По мере того как они приближались к Храму Луны, звуки колокола становились все более отчетливыми и частыми.

– Ветер усиливается, – прокомментировала Афрейт. – На Лугу будет здорово холодно.

Вскоре впереди, точно маяк, обещающий уют и тепло, возник одинокий огонек горевшего перед палаткой костра. Хлыст в руках Афрейт заработал чаще.

– Где госпожа Сиф? – был ее первый вопрос, когда упряжка со звоном и свистом подкатила к костру.

– В туннеле, госпожа, – ответил Скаллик.

– Разгружайте. – И, спешившись, повернула к яме, из которой поднимался бледный столб света. Девочки следовали за ней по пятам.

Земляная насыпь рядом с ямой теперь размером стала почти с холм. Френ, точно какой-то странный часовой, непрерывно расхаживал вниз и вверх по этому холму, повторяя одни и те же движения. Подойдя ближе, они увидели, что у ямы лежат большие кузнечные мехи и что Френ делает три шага прямо по ним, отчего они опадают, потом делает шаг в сторону, наклоняется, дергает ручку мехов вверх, отчего они вновь расправляются и наполняются воздухом, возвращается к устью ямы и повторяет все с начала.

Встав у противоположного края, Афрейт и девочки увидели, что мехи соединяются с лохматой шкурой снежной змеи, свисающей прямо в яму. Там пасть первой змеи заглатывала хвост второй и так далее. Пятая по счету змея изгибалась и заворачивала в поперечный туннель на дне шахты. У входа в него висели две ярко горевшие лампы.

Когда мехи в очередной раз опадали, было видно, как порция воздуха спускается вниз по импровизированной трубе, точно все змеи одна за другой делали выдох.

Афрейт объяснила девочкам:

– Каждой змее подстригли хвост и всунули в пасть предыдущей, приклеив специальным воздухонепроницаемым клеем. Потом его можно будет легко удалить при помощи спирта, шкуры почистить, хвосты пришить и восстановить шкуры так, что они не потеряют первоначальной стоимости. В противном случае мы понесли бы огромные убытки. – Тут она сделала знак работавшему на вентиляции и, бросив девочкам:

– Вы следом, – забралась в пустое ведро и съехала вниз.

Туннель представлял собой плохо освещенный низкий прямоугольник с каменным полом и обшитыми досками стенами и потолком; Афрейт пришлось пригнуться, чтобы пройти по нему, хотя девочки могли идти выпрямившись в полный рост.

– Я думала, что под землей будет теплее, – заметила Гейл.

– Это из-за вентиляции здесь такой сквозняк. К тому же воздух, который подается сверху, холодный, – напомнила ей старшая женщина. – Смотрите, здесь дерева на целое состояние, – обратила она внимание девочек.

– Жизнь героя стоит любых расходов, – возвышенным тоном отозвалась Пальчики.

– Так что тем, кто берется за их спасение, только и остается что выкладывать деньги на бочку, – подытожила Афрейт. – К счастью, лес еще можно будет потом продать, также как и шкуры.

Впереди показалась каменная стена, и тут же, как им почудилось, прямо из нее, хотя на самом деле из-за нее, показался коротенький человечек, тащивший два ведра с землей, одно впереди, а другое позади себя. Это был Миккиду. Они протиснулись мимо него, оказались в узкой части туннеля, левая стена которого по-прежнему была покрыта деревянной обшивкой, а правая представляла собой сплошной камень. Когда, миновав узкое место, они вышли в относительно свободное пространство, впереди замаячил свет, указывавший на то, что конец путешествия близок.

С последней потолочной балки свисала зажженная лампа, а в необшитом досками пространстве работала Сиф. Совком и одетой в перчатку левой рукой она соскабливала со стены туннеля тонкие пласты сухой крошащейся почвы, которая здесь представляла собой что-то среднее между известняком и песчаником. Из раскрытой пасти последней змеи, поддерживаемой в горизонтальном положении вбитым в обшивку колышком, то и дело вырывалась струя холодного воздуха, в которой плясали песчинки и всякий мелкий мусор.

Маленькая женщина так сосредоточилась на своем занятии, что не замечала их присутствия до тех пор, пока ее более рослая подруга не тронула ее за плечо.

Обернувшись, она устремила на них невидящий взгляд. Тут ее глаза закатились, и она начала падать прямо на протянутые руки подруги.

– Да ты же просто заморила себя работой, – возмутилась Афрейт. – Тебя должны были сменить здесь несколько часов тому назад! На-ка глотни. – С этими словами она, не переставая поддерживать подругу одной рукой, другой извлекла из сумки плоскую серебряную фляжку, зубами вытащила пробку и поднесла ко рту изнемогшей от работы женщины.

Та сделала большой глоток основательно разбавленного водой бренди.

– Да ты вообще хоть сколько-нибудь отдыхала с тех пор, как приходила домой сегодня днем? – требовательно спросила Афрейт.

– Полежала немного в палатке, но только разнервничалась еще больше.

– Поедешь со мной. Нам с тобой нужно кое-что обсудить наедине. Гейл! Заменишь Сиф. Пальчики будет тебе помогать – ее ловкие руки как раз сгодятся для такой работы.

– О, здорово! – ответила Гейл.

– Я польщена, – ответила Пальчики.

Сиф без всяких возражений приняла помощь, спросив только:

– Что мы должны обсудить?

– Всему свое время.

В туннеле они повстречали Миккиду, возвращавшегося с пустыми ведрами. Афрейт обратилась к нему:

– Я увожу госпожу Сиф домой. Ей давно пора отдохнуть. Ты остаешься за старшего. Гейл и Пальчики заменят ее в туннеле. Смотри, чтобы они не перерабатывали, и к полуночи отошли их в дом Сиф.

Он вопросительно посмотрел на Сиф. Она кивнула и только потом вспомнила о кольце Фафхрда, сняла его со своей руки и передала Миккиду.

Наверху тем временем разгрузили тележку, и Скаллик уже беседовал с Маннимарком и Гортом, тоже человеком Фафхрда, которые дошли до лагеря пешком.

Афрейт налила Сиф чашку горячего супа и приказала:

– Впрягите новых собак. Я везу госпожу Сиф домой. Ей нужен отдых. Другой поклажи не возьму. Кольцо у Миккиду.

– С этой повозкой должны были уехать Мара и Мэй, – сказал Скаллик. Две светловолосые девчонки помахали из палатки, где они прятались от ветра.

– Их я, конечно, возьму, – ответила Афрейт. – Девочки, забирайтесь! И возьмите с собой одеяло. И еще одно – для госпожи Сиф.

На пути в Соленую Гавань ветер дул им в спину, что было значительно лучше. Разговаривать никому не хотелось. На полдороге Сиф подозрительно спросила:

– В том бренди, что ты дала мне, маковой воды, случайно, не было? Привкус у него какой-то странный, сладковато-тошнотворный.

– Ровно столько, чтобы помочь тебе расслабиться и заснуть.

Афрейт направилась прямо к дому Сиф и поручила девочкам вернуть повозку в казарму, прежде чем они разойдутся по домам. Она разогрела для Сиф хороший обед, проследила за тем, чтобы она все до крошки съела, налила обеим бренди и протянула Сиф письмо Пшаури со словами:

– Я, конечно, прочитала его. И тебе тоже стоит. Это важно для тебя.

Развернув письмо, Сиф прежде всего внимательно изучила адрес.

– Это письмо было в доставленном капитану мешке с почтой, – подтвердила она.

Затем она умолкла, погрузившись в чтение. Письмо гласило:

Дорогой сын Пшаури!

Надеюсь, ты жив и здоров в твоем северном приключении под командованием этого отъявленного мошенника Серого Мышелова.

Должна сказать, что у него больше причин сделать тебя своим лейтенантом, чем он думает.

Когда ты был еще совсем юным, я, помнится, указала тебе на него как на одного из наиболее замечательных жителей Ланкмара. Но тогда я не считала нужным сообщать тебе (или ему), что ты – его сын. Как показывает мой жизненный опыт, такая тактика редко срабатывает, и я не из тех, кто добивается милостей таким путем.

Это случилось, когда я была еще совсем зеленой, задолго до того, как я стала профессионалкой. Тогда я была в услужении у танцовщицы Ивлис, и мы с ней попали в переделку, связанную с какими-то мудреными драгоценностями, с Гильдией Воров и неотесанным дружком Мышелова – Северянином Фафхрдом.

Эти двое сговорились соблазнить меня. Фафхрду я нравилась больше, но Мышелов был хитрее и ловчее наливал вино – и мне, и себе. Всему, что я знаю о лжи и притворстве, я научилась у этого дьявола.

Но теперь, когда волею случая ты оказался под его началом, то можешь извлечь какую-нибудь выгоду из этих сведений. Воспользуйся ими как сочтешь нужным. К счастью, существует неоспоримое доказательство вашего родства. В его семье из поколения в поколение передаются родинки, расположенные в виде равностороннего треугольника.

Спасибо за серебряное кольцо и семь рильков.

Желаю тебе процветания,

Твоя любящая мать Фрег.

Сиф взглянула на Афрейт.

– Очень похоже на правду, – сказала она, кивая.

– Тебе тоже так показалось? – переспросила другая.

– Клянусь весами Скамы, что в этом удивительного! Мужчине свойственно бросать семя там, где почва выглядит привлекательной.

– А уж тем более герою… – добавила Афрейт. – Откуда же иначе взяться подвигам? Сиф продолжала задумчиво:

– Помнится, когда мы рассказывали Мышелову с Фафхрдом о том, как нам удалось завлечь на службу к островитянам иноземных богов Локи и Одина, соблазнив их любовными ловушками и посулами, они тоже намекали на свои победы среди богинь – невидимая принцесса Стардока, морские русалки, королева крыс Хисвет и какая-то воздушная принцесса, бывшая одно время у нее в услужении.

Афрейт возразила:

– У этой женщины, которая заявляет, что Пшаури – ее сын, в жилах не течет даже просто благородная, не то что божественная кровь. А что если он начнет претендовать на права сына Мышелова? Как ты к этому отнесешься?

Сиф строго посмотрела на нее:

– Пшаури верно служил Мышелову до сих пор, а в качестве его сына может сделать еще больше. Я одобряю его стремление обратить на себя внимание отца. Между ними и в самом деле есть глубинное сходство. К тому же на бедре у Мышелова действительно есть треугольник из родинок.

– Другой вопрос, – продолжала Афрейт. – Твой серый любовник проявлял когда-нибудь какие-нибудь странные пристрастия в любви?

– А твой рыжеволосый варвар? – ответила Сиф вопросом на вопрос.

– Не знаю, можно ли назвать это странностью, – с натянутым смешком отвечала та, – но однажды, когда мы с ним развлеклись в постели, он вдруг предложил позвать к нам Рилл. Я сказала, что лучше задушу его своими руками, и попыталась привести угрозу в исполнение. Возникла небольшая потасовка, вскоре перешедшая в любовную игру, и тут уж мы забыли обо всем, включая и предложение, которое к этому привело. Поэтому серьезно он это говорил или только в шутку, чтобы завести меня как следует, я так никогда и не узнаю.

Сиф рассмеялась, потом впала в задумчивость.

– Одно время Мышелов все приставал ко мне с расспросами, не чувствовала ли я когда-нибудь влечения к женщинам. Я, разумеется, поставила его на место, сказав, что никогда не имела отношения ни к чему подобному, но с тех пор вопрос, почему это его так интересовало, нет-нет да и приходит мне в голову.

Афрейт бросила на нее лукавый взгляд:

– Так, значит, ты не рассказала ему о нашем с тобой… – Она не закончила предложение.

– Но мы же были всего лишь девчонками, когда это случилось, – возмутилась Сиф.

– Правда твоя, – ответила Афрейт. – Лет по четырнадцать нам было, как я помню. Но ты засыпаешь. Да и я, по правде сказать, тоже.

Глава 25

Когда Серый Мышелов в очередной раз пришел в сознание, он позабыл не только кто, но и что он такое.

Поначалу он никак не мог понять, почему подземная тварь, состоящая из складки плоти, заполненной твердыми гладкими полукружьями с заостренными вершинами, плотно смыкающимися вокруг чего-то наподобие улитки, бесконечно обшаривающей свою темницу и облегчающей доступ тоненькой воздушной струйки откуда-то из окружающего сухого и пыльного пространства, обладает мозгом, достаточно мощным для того, чтобы вобрать миры пространства и опыта.

Моллюск, окруженный скорлупой пересохшей плоти, знал о существовании мозга, так как от него исходили бессвязные обрывки мыслей, пронзавшие окружающую темноту с быстротой молний. Они грозили вот-вот взорваться яркой вспышкой образов и воспоминаний, которая перевернет окружающий мир.

Мысли, еще слепые и немые, уже принялись, точно щупальца, обшаривать тесное окружающее пространство, наполненное желтоватой мглой, не заслуживавшей наименования света.

Неожиданно без всякого предупреждения темнота расступилась, и заточенному в темницу мозгу открылась картина ярко освещенной комнаты, заставленной книжными шкафами. На одной из стен висела огромная карта Невона. Подле нее сидело двуногое животное почтенного и представительного вида, беззвучно беседовавшее со своей копией, которая, стоя напротив, внимала родителю.

Услужливая память подсказала складке плоти, что животное перед ним именуется человеком, и тут наступила минута прозрения, и он понял, что толстые красные губы, беспрестанно движущиеся на лице человека, называются ртом, что за ними обыкновенно бывает расположен такой же влажный карман, каким ощущал себя в данную минуту и он сам, что карман заполняли ровные белые полукружья, известные как зубы, позади которых обитал моллюск-язык, и, следовательно, к нему должно прилагаться такое же тело, как и у этого двуногого, и что сам он тоже человек, хотя и немилосердно стиснутый и сжатый со всех сторон пластами земли.

И тут же тело наводнило мозг лавиной импульсов, давших ему понять, что он лежит скорчившись в позе нерожденного младенца, обеими руками прикрывая свой член, бессильно обмякший после оргазма-пытки, который он испытал в объятиях голубокожей сестрицы Боли.

Воспоминание об этой чудовищной муке навело его на мысль о последней виденной им сцене в покоях Хисвет, и тут же он подумал, что, должно быть, видит заклинательный покой ее отца, куда вот-вот ворвется голая Четверка, чтобы сообщить о грозящей опасности, а скелетоподобная красотка еще раз подкрадется к нему сзади и подвергнет очередной пытке, пока он лежит здесь, беспомощный и беззащитный.

Но нет! Он чувствовал, что и запах, и сам состав окружающей его почвы изменились. Здешние глубинные породы были явно вулканического, а не осадочного происхождения. И пропитывавшая их влага не отдавала затхлостью Соленой Топи или нижнего течения реки Хлал, но имела резкий, железистый привкус минеральных источников, сбегавших с Голодных Гор, что вздымали свои ледяные пики к небу в доброй тысяче миль к югу от Ланкмара. Эта вода не походила по вкусу ни на один из тех напитков, что были в ходу в разноязыкой метрополии, но наводили на мысли о гораздо более замкнутой и уединенной общине. Поганковое вино!

Второй, более внимательный взгляд, брошенный им на подземную комнату и ее обитателей, прояснил его местонахождение. Если бы не причиненная пыткой временная амнезия, он никогда не перепутал бы с раздражительным, похожим на злого школьного учителя Хисвином исполненную силы и сознания собственной власти фигуру человека, сидевшего перед ним и беседовавшего с мальчиком. Крючковатый нос, впалые щеки, гордый ястребиный профиль и, конечно же, кроваво красные глаза, угольно-черные зрачки которых окружала белоснежная радужка, – одна эта деталь должна была подсказать, что перед ним их с Фафхрдом заклятый враг, Квармаль, владыка Квармалла.

Как только он это понял, его сознание тут же отметило массу других деталей, подтверждавших правильность его догадки. Так, в дальнем конце покоя он заметил вспучившийся от ветра занавес из множества висячих шнуров, а за ним виднелся короткорукий человекообразный монстр с толстыми ляжками, безостановочно шагавший на одном месте. Властитель Квармалла во множестве создавал таких рабов для работы на ступальных колесах, которые приводили в действие вентиляторы, нагнетавшие воздух в скрытые под землей пещеры Квармалла. Преимущество этих созданий перед рабочей силой другого рода было в том, что они обладали лишь крохотной толикой разума, необходимой для исполнения их обязанностей.

Без всяких сомнений, расстояние между ним и Льдистым островом увеличилось вполовину против того момента, когда сестрица Боль застигла его у покоев Хисвет в Нижнем Ланкмаре, где он подглядывал, как та коротает досужий полдень. Он не переставал удивляться, каким чудом ему удавалось одолевать такие расстояния под землей. Чем дальше, тем больше утверждался он в мысли, что все это ему лишь снится, пока он лежит неглубоко в земле под вершиной Виселичного Холма и ждет, когда его вытащат оттуда – если, конечно, вытащат.

Выйдя из владевшей им задумчивости, Мышелов убедился, что его техника частого неглубокого дыхания по-прежнему действует, и принялся в подробностях разглядывать открывшуюся его магическому взору комнату, наполненную книгами, картами и хитроумными приспособлениями. Положение, в котором он оказался, может служить моделью всей его жизни, подумалось вдруг ему. Вечно он вынужден заглядывать в окна уютных комнат, где культурные и воспитанные люди ведут занимательные беседы в приятной компании, а он в это время мокнет под проливным дождем, мерзнет от ледяного ветра или страдает от чего-нибудь похуже, как сейчас. Ну как тут не сделаться вором?

«Однако вернемся к делу», – напомнил он себе и принялся изучать комнату и двух с половиной ее обитателей (половиной он считал безмозглого раба, беспрестанно вращавшего колесо в дальнем конце помещения).

И повелитель Квармалла, примостившийся на высоком табурете подле узкого стола и беззвучно произносивший свои поучения, и мальчик, к которому он обращался, в равной степени производили впечатление набросков, сделанных художником, решившим попрактиковаться в изображении очень худых и очень измученных людей. Несомненное семейное сходство между двумя было очень заметно, хотя глаза мальчика нисколько не походили на налитые кровью буркалы его родителя; в свою очередь жидкая растительность, покрывавшая череп последнего между плешивой макушкой и сморщенными ушами, не имела того зеленого оттенка, которым отличались коротко стриженные завитушки на голове его отпрыска.

«О чем же они там треплются?» – задал себе вопрос Мышелов. Черт побери, где звук? Вспомнив, что поначалу ему также не был слышен разговор Хисвет и ее компаньонок, он сконцентрировал все внимание на слухе, стараясь сделать так, чтобы он проникал сквозь толщу земли так же легко, как и зрение.

Сначала у него ничего не вышло, и он подумал, что, должно быть, слишком торопится. Он расслабился и стал думать о другом. Тут Квармаль как раз взмахнул длинным тонким жезлом, который был у него в руке, и тем самым привлек внимание Мышелова к карте Невона на стене. Это было настоящее произведение искусства, и он решил рассмотреть ее получше, просто для удовольствия. Цветовая гамма карты соответствовала природным краскам: моря и озера были голубыми и синими, пустыни – желтыми, снег и лед – белыми и так далее. На западе, вблизи ярко-синего Крайнего моря, четко вырисовывались пурпурные очертания Квармалла: даже если бы картограф написал на нем: «Ты здесь», это и то не было бы более очевидно.

К северу от него карта была покрыта сыпью небольших белых овалов – Голодные горы. За ними простирался обширный коричневый участок, пересеченный синей ниточкой, – хлебные поля и река Хлал. Там, где Хлал впадал в более светлое Срединное море, на восточном берегу великой реки, виднелся Ланкмар.

В верхней части карты темно-зеленые просторы Земли Восьми Городов упирались в покрытые снегом горы Пляшущих Троллей, к северу от которых тянулась однообразная белизна Стылых Пустошей. За ними, в левом верхнем углу карты, среди яркой синевы Крайнего моря Мышелов увидел то, чего никогда в жизни не видел ни на одной карте, – Льдистый остров. Он выглядел крохотным. Мышелов содрогнулся, воочию увидев расстояние, отделявшее сто от родной гавани. Хоть бы это оказался кошмарный сон, взмолился он про себя.

Его взгляд вновь пустился в странствие по карте, теперь в другую сторону. За Стылыми Пустошами, за Морем Монстров он увидел еще кое-что новое для себя: овальное черное пятно с яркой сапфировой искрой посредине – Царство Теней, обитель Смерти. В Восточной Империи любой картограф, осмелившийся хотя бы намеком указать на ее местоположение, немедленно был бы казнен.

По всей карте были разбросаны загадочно мерцавшие фиолетовые искры – особенно много их скопилось возле больших городов, а кое-где горели ярко-красные пятнышки, – можно было подумать, что владелец щедро утыкал карту булавками с аметистовыми головками, а на рубиновые поскупился. Что бы это значило? Мышелов с неудовольствием отметил, что одна из редких красных точек находилась на Льдистом острове, прямо возле Соленой Гавани.

И тут до Серого дошло, что на протяжении нескольких последних минут какой-то тихий, но явственный звук достигает его слуха. Он напоминал шелест, который могли бы издавать тысячи и тысячи собранных в одном месте морских раковин. Это были вентиляторы, приводимые в действие рабами при помощи ступального колеса. Десять лет минуло с тех пор, как он, Мышелов, служил в этих пещерах телохранителем Принца Гваая, но раз услышав этот звук, его никогда не забудешь.