Проклятие любви

Эдвин повернул коня и поехал к своему войску.

«Прощен», — вздохнул с облегчением Максен. Теперь ничто не мешает ему и Райне.

Глава 31

Пендери ехал к стану Вильгельма, и на душе у него было светло. Прекратилась вражда души и тела, не мучили угрызения совести, не терзали воспоминания. Остановившись на вершине холма, он оглядел поле, что могло бы стать кровавым морем, если бы не безумный риск, на который пошла Райна.

Противники еще занимали боевые позиции, но почти все воины положили на землю оружие и сняли тяжелые доспехи. Все закончилось, едва успев начаться. Но в стране осталось еще много недовольных. Завтра или послезавтра может вспыхнуть новое восстание, хотя и не столь опасное, поскольку такую армию, как у Эдвина, никому не удастся собрать. Угроза, короче, пока устранена или, скорее всего, исчезла совсем. Англия принадлежала Вильгельму.

Максен приказал себе не думать о грустном и повернул коня к шатрам, но тут пришлось резко натянуть поводья. Футах в десяти от входа в шатер стояла Райна. Высоко подняв голову и опустив руки по швам, она готовилась к тяжелому испытанию: на нее должен был обрушиться гнев Пендери.

Он сожалел, что гнев покинул его в тот час, когда надо бы положить непокорную на колено и хорошенько отшлепать. Ему же сейчас хотелось обнять ее и прижать к груди.

— Подойди, — он сделал ей знак рукой.

Девушка растерянно посмотрела на него, но вскоре к ней вернулось саксонское упрямство:

— Я поступила правильно.

— Так кто к кому подойдет: ты — ко мне, или я — к тебе?

Она удивилась, что Пендери так легко сдался, но все же недоверчиво прищурилась. Помедлив, Райна подобрала юбки и подошла к нему:

— Ты не сердишься?

Наклонившись, рыцарь ласково провел по ее щеке:

— Может, завтра, но не сегодня.

Улыбка осветила лицо саксонки:

— А завтра что будет?

Любя Райну всем сердцем, всей душой — каждую искорку в ее глазах, каждую морщинку, — он не смог удержаться от улыбки:

— Думаю, мне и так есть куда изливать свой гнев.

— Да, конечно, есть, — глаза ее сияли.

— Ты поедешь со мной, Райна?

Она протянула ему руки.

Упираясь коленями в бока лошади, Максен легко поднял девушку и усадил перед собой.

— Давай отыщем подходящее местечко.

— У нас же есть свой шатер.

Он покачал головой.

— Нет, нужен уголок, где никто не помешает.

Такое место было непросто найти, но Максену и Райне повезло. Они молча обнялись и безрассудно отдались телесному празднику. И только утолив голод плоти, возобновили разговор.

— Ты читаешь мою душу, точно книгу, саксонская колдунья, — бормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Его дыхание нежно ласкало ей кожу и было приятно. Девушка прижалась еще ближе к нему.

— Я хочу признаться…

Признание. Райна вздрогнула. Она запуталась в дебрях лжи, из которой как-то нужно выбираться. Но так не хотелось нарушать близость, возникшую между ними. И все-таки сказать правду нужно.

— Я тоже хочу признаться, — с гулко бьющимся сердцем прошептала она.

— Потом, — Максен приподнял ее подбородок, заглянул в глаза. — Я обманул тебя, Райна.

Девушка нахмурилась:

— Обманул?

Тень сожаления промелькнула в его глазах.

— Я подговорил Кристофа заменить прежнее снадобье другим. Оно поможет зачатию.

Райна, которая свернулась и тесно прижалась к нему, теперь стала на колени. Единственной ее одеждой были волосы, разметавшиеся по плечам.

— Что? — воскликнула она. Пендери тоже приподнялся и сел.

— Это правда. Я попросил брата дать тебе другое снадобье.

— Но зачем? Неужели ты хочешь, чтобы появился на свет незаконнорожденный ребенок?

Он ласково потрепал ее по щеке:

— Ты сама не можешь догадаться?

Райна молча смотрела на него. «Проклятие! — думал Максен. — Почему так трудно все высказать? И почему я чувствую себя мальчишкой, когда на самом деле мне под тридцать?»

— Это хороший предлог, — объяснил он, — чтобы жениться на тебе.

Казалось, она лишилась дара речи. Вскочив, Райна беззвучно ловила ртом воздух.

— О чем это тебе говорит, Райна?

Саксонка только покачала головой.

«Тогда надо по-другому», — решил Пендери. Он впился губами в ее губы. Она ответила не сразу, но, наконец, сделала это, веря и не веря, что любима.

— Этого не может быть, — прошептала она, и глаза затуманились слезами.

— Да, правда. Я люблю тебя, Райна.

Она несмело улыбнулась, но улыбка тотчас исчезла с ее лица.

— Я не надеялась услышать от тебя этих слов, хотя, видит Бог, я всем сердцем ждала их.

— А теперь, когда ты услышала их, что ты сама скажешь?

— Я люблю тебя, Максен, всем сердцем, всей душой.

С этими словами она обхватила его шею и прильнула к нему.

Пендери почувствовал, как переполняется радостью его душа. Он прижал ее белокурую голову к груди, где учащенно билось сердце.

— Я возьму тебя в жены. Ты будешь Райной Пендери.

«Как непохож он на Томаса», — думала девушка, светясь от счастья. Она любила и была любима. Хотя Томас твердил о своей любви, но это было лишь наваждение. Максен же способен по-настоящему чувствовать, любить и страдать.

Прежде она и не подозревала, что такое чувство существует. И опять вспомнила ненастный день, полный слез и горя, и вновь услышала проклятия умирающего Томаса. Они были как крест, который должно ей нести до конца дней своих. Теперь она не хотела и думать об этом, теперь, когда у нее есть Максен и ребенок, плод их любви…

Сердце заныло, и Райна с горечью подумала, что не только мертвый Томас с его наваждением и проклятиями стоит между ними, но и ложь, в пучину которой она добровольно ввергла себя.

Скоро Максен узнает правду — хочет она этого или нет. Он ненавидит ложь, особенно из ее уст. Когда он узнает правду, не осуществится ли проклятие Томаса? Ее охватила дрожь, которую она не могла унять.

— Ты замерзла? — участливо спросил рыцарь.

— Нет, я дрожу от страха.

Он отпрянул от нее.

— От страха? — переспросил он. — Я буду тебе хорошим мужем, Райна, клянусь.

— Я знаю это. Я боюсь, захочешь ли ты жениться на мне после того, что я скажу тебе.

Рыцарь сдвинул брови так, что они сомкнулись, и плотно сжал губы. Голосом, в котором явно слышалась усталость и какая-то обреченность, он спросил:

— Еще ложь?

Та кивнула.

— Да… может, ты не захочешь слушать, но я, должна сказать.

Он прикрыл глаза и вновь открыл их:

— Давай покончим с этим раз и навсегда. Говори.

Райна решила идти до конца:

— Это о Томасе.

— Что такое?

— О нет, это не то, что ты думаешь. Я не знаю, кто убил его. Это правда.

— Дальше.

— Когда он лежал у меня на руках, истекая кровью, то обвинил меня в своей смерти. Если бы я не убежала…

— Мы уже говорили об этом, — облегченно вздохнул норманн, — и хватит о Томасе. Он сам виноват, что поскакал за тобой без охраны.

— Но это еще не все. На мне лежит его проклятие.

— О какой чепухе ты говоришь!

Девушка закрыла глаза, вспомнив отчетливо умирающего на ее руках норманна и его гневные слова.

— Тысячу раз он проклял меня, на всю жизнь.

— Я не верю в такую чушь, — усмехнулся Пендери. — И мой брат, кстати, тоже.

— Почему же тогда Томас говорил это?

— Человек, который обрек себя на смерть, болтает много всякой всячины, если она долго не приходит.

Он помолчал, будто ошеломленный собственными словами, и спросил:

— Ему было очень больно?

Легко было солгать и тем облегчить страдания Максена, но Райна кивнула:

— Да.

Норманн посмотрел куда-то поверх ее головы.

— Спасибо, что сказала правду, — сдавленным голосом проговорил он.

Тронутая его болью и разделяя ее, Райна положила руку ему на плечо:

— Я сожалею, Максен, правда.

Он молчал, и молчание напоминало туго натянутую тетиву, которая вот-вот лопнет. Она и разорвалась, однако не так, как этого ожидала саксонка.

— И что это за проклятие на тебе?

— Это… я… что если я не буду принадлежать Пендери, то я не буду принадлежать никому.

«Твои ночи и дни превратятся в кошмар, ты будешь страдать от отчаяния и горя», — мысленно добавила она слова Томаса.

— И это все?

— Он сказал, что я никогда больше не буду любима.

— Говори все!

— Он воззвал к тебе.

— Ко мне?

— Томас крикнул небесам, что пусть его брат отомстит за него. Сперва я думала, что речь идет о Кристофе, но когда ты пришел ко мне в темницу, я поняла, кого мертвец имел в виду.

— Кровожадного воина.

Она кивнула.

— И ты веришь в проклятие Томаса?

— Я не должна верить, — сказала она. Предки-язычники передали ей свои предрассудки.

— Но я поверила, что у меня никогда не будет ни мужа, ни детей.

— И ты продолжаешь верить этому.

Она покачала головой:

— Если ты меня любишь, то я больше не хочу этому верить.

Максен коснулся ее руки.

— Я очень тебя люблю, Райна.

Может быть, Доре удалось снять с нее проклятие? Но она отбросила эту мысль. Один Бог держит ответ за ее любовь.

— И все же, — продолжал Пендери, — я думаю, в чем-то проклятие сбылось.

Она удивленно заморгала глазами:

— Не понимаю.

— По словам Томаса, ты должна принадлежать Пендери. Так? Но я же один из них.

Странно, эта мысль не приходила ей в голову, но он был прав — она принадлежала ему.

— Да — радостно согласилась саксонка, но радость ее быстро омрачилась — ведь ей нужно сделать еще одно признание.

— А как быть с убийцей брата?

Максен не сразу ответил, и па лице его отразилось глубокое волнение:

— Когда я узнаю об этом, тогда и отвечу, а сам искать его не буду.

— Ты смирился со смертью Томаса?

— Пожалуй.

Она не могла подумать, что подобное возможно.

— А теперь поговорим о лжи, — напомнил ей Максен, — о том, что еще гнетет душу.

Никак нельзя было смягчать суровую правду. Опустив глаза, она разглядывала живот, который скоро округлится.

— Ты кое в чем ошибаешься, — прошептала саксонка.

— В чем же?

Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле, вобрала в себя воздух:

— Я ношу твоего ребенка, Максен. Когда я отрицала это, я лгала.

Сказав правду, она, собрав все мужество, подняла глаза, готовясь испытать на себе его гнев.

Он кипел от гнева, который по силе можно было сравнить с любовью к этой женщине. И любовь оказалась сильнее.

— Выходит, отправляясь в стан Эдвина, ты подвергала риску не только себя, но и нашего ребенка.

Он почувствовал, что она раскаивается в этом.

— Да, но риск был невелик. Я знала, что Эдвин ничего мне не сделает. Если бы мне не удалось его убедить, он бы просто отправил меня назад.

— Но кто-нибудь из воинов Вильгельма мог пустить в тебя стрелу, посчитав изменницей.

Саксонка кивком признала, что такое вполне могло случиться.

— Пусть бы пролилась кровь двоих, но не тысяч людей. Пойми меня.

Он понимал это, но мысль, что он мог потерять обоих: и любимую женщину, и ребенка — не давала ему покоя. Рыцарь провел рукой по ее волосам.

— Я понимаю, Райна, но почему ты солгала мне о ребенке? Почему ты не сказала правду, когда уже была уверена в этом?

— Я… растерялась. Я не думала, что ты любишь меня, и считала, что ко мне и ребенку в Этчевери будут относиться как к твоей любовнице и ублюдку. Я даже хотела убежать, выдать себя за вдову и жить спокойно.

— И все же ты этого не сделала, — заметил Максен, мысленно благодаря Бога за то, что она осталась с ним.

— Я не смогла. Я очень тебя люблю.

Гнев Пендери растаял, словно рассветный туман под лучами солнца, и хотя ему хотелось прижать Райну к груди, он удержал себя от этого. Оставалась еще одна загадка.

— Когда ты осталась со мной, то почему же не сказала о ребенке?

— Я хотела, но не было подходящего случая. А потом прибыл Вильгельм. Я решила подождать с признанием до битвы с Эдвином.

— Почему?

— Я боялась, что гнев помешает тебе сражаться. Я бы не пережила, если бы ты погиб из-за лжи.

Он больше не мог сдерживаться и прижал ее к себе:

— Нет, ты никогда не потеряешь меня, Райна. Ты нашла меня, а я тебя…

Девушка подняла голову:

— Значит, ты простил меня?

Рыцарь коснулся ее губ.

— Если ты простишь мне мой обман, — он приложил ладонь к ее животу.

По телу ее пробежала дрожь.

— Мне нечего прощать, — пробормотала она и отдалась во власть поцелуя.

Они не замечали, как летело время. Солнце, ветер, трава и земля — все стало каким-то неземным. Прежними остались только их руки, губы и жаркие тела. Но вот сгустились сумерки, а с ними нагрянул холод и частично остудил их пыл.

— Давай больше не будем лгать друг другу, а? — предложил Пендери, набрасывая на плечи девушки плащ.

— Давай, — согласилась та.

— А теперь ты принесешь мне клятву верности, Райна Этчевери? — спросил он, держа ее лицо в своих руках.

Девушка заглянула ему в глаза:

— Да, Максен, я буду тебе верной женой.