Она закрыла рукопись. Сняла очки, посмотрела на люстру. Сказала:

– Пойду на кухню, выпью кофе.

Сидела и смотрела на светильник.

Опустила глаза, посмотрела на рукопись. Зазвонил телефон. Взглянула на часы: 4.22.

Положила очки на столик, рукопись на полочку внизу. Третий звонок... Щелчок... Сработал автоответчик на письменном столе.

– Слушаю вас! – раздался ее голос. – Подойти не могу, занята. После гудка говорите. Позвоню, как только освобожусь. Спасибо.

Автоответчик пискнул.

– Это я, – раздался его голос.

Взяла трубку.

– Кофе могу выпить?

– Подожди, пока отключится автоответчик. Вздохнула. Сидела и переводила взгляд со штор на письменный стол, со стола на люстру. На крошечную фигурку, с трубой около уха в центре светильника. Б-и-и-п!..

– Можешь выпить кофе. Не клади трубку на аппарат. Пусть лежит на кровати. Кухню я не вижу, но зато холл на двадцатом – в поле зрения. Если позвонишь по внутреннему – увижу, как Терри возьмет трубку. Как только он скажет: "Да, мисс Норрис", Фелис получит то, что обещал. Если он...

– Успокойся! – сказала она. – Я наберу воды в ванне. Полагаю, это мне разрешается.

– Хочешь кофе, иди и пей, только внутренний телефон не трогай. Вот и все.

– И не собиралась, – заметила она.

– Ну давай! Приятного аппетита.

Она положила трубку на кровать, поднялась.

Пошла на кухню. Включила свет. Стояла и смотрела, как накаляются флюоресцентные лампы, на кошачьи миски в углу, на пробковую пластину на стене.

Вот он, внутренний телефон... Только руку протянуть.

Налила в чайник воды, поставила на плиту. Пламя до упора – пусть закидает быстрей!.. Взяла чашку. Большая чашка, скорее кружка... "К" на самой середине – коричневая буква на белом фоне. Зачерпнула из банки растворимый кофе.

Стояла и смотрела на струйку пара из носика чайника.

Взглянула на поднос с ножами. Каких только нет у нее ножей!..

Вернулась в спальню, решила пить кофе там. Взяла трубку, села на край кровати, поднесла трубку к уху.

– Я тоже решил выпить кофе.

– Какая прелесть! – ответила она. – Как в лучших домах! Легкая беседа за чашечкой кофе. – Сделала глоток.

– Киса, ты уж извини! Требуется время, чтобы принять решение. Черт знает что!.. Не знаю, что и предпринять.

Она переменила позу, подогнула под себя ногу. Посмотрела на люстру. Покачала головой. Вздохнула.

– Господи, Пит... – сказала она. – За что ты Шира? Боялся, что раскопает про видеокамеры? – Взглянула на люстру. – Поэтому? Пит-и-и-и, да?

Вдох-выдох, потом ответил:

– Да... Он собирался навестить "Такай". У них, в демонстрационном, безусловно, увидел бы наши камеры и уж тогда смикитил бы, что к чему. Естественно, сделал бы свои "умные" выводы... и пошло-поехало...

Она сказала:

– И тогда, думаешь, раскрутили бы те случаи?

Сидела, смотрела на люстру – в одной руке кружка с кофе, в другой – трубка.

– Не вижу необходимости в продолжении этой темы. У тебя будет возможность высказаться на суде.

Отпила из кружки. Бросила взгляд на светильник.

– Пити, – сказала она, – ты же сам знаешь, что закончились твои забавы. Рано или поздно все бы открылось, и чем позже, тем было бы хуже...

– Уговариваешь меня пойти с повинной...

– Да, думаю, в этом есть смысл, – сказала она. – Это тебе зачтется. Чистосердечное признание, сам знаешь, всегда учитывается. Наймешь самых искушенных адвокатов"… Они-то уж выложатся!.. И вообще умеют схватить прессу за горло...

– Ну да, ну да! Паблисити будет в порядке! И как тебе это все представляется?

Она вздохнула, пожала плечами.

– Все равно – это самое разумное в твоем положении, – сказала Кей. – Единственно приемлемый вариант. – Она отпила кофе, поглядывая на люстру.

– А может, сигануть из окна?

– Не смей! Не говори так, мой маленький, – сказала она, подавшись вперед и покачав головой. – Ты все это натворил из-за этих видеокамер, правда? Ну скажи, правда? – Она не отводила взгляда от люстры.

– Да...

Она сказала:

– Мой маленький, я уверена, что, принимая во внимание, кто была твоя мама и все остальное, хороший адвокат... сумеет аргументировать – убедит суд... в твоей... что у тебя не в порядке нервная система.

– В психушку хочешь меня упрятать? На всю оставшуюся жизнь, да?

– Почему на всю жизнь? Если явишься с повинной – пару, тройку лет. Ты молод – вся жизнь впереди. И останешься жив. Не выдумывай там... Выбрось из головы, слышишь? Это просто глупо.

– Может, ты и права! Надо обдумать. Нелегко принимать такое решение.

– Конечно! Я все понимаю, – сказала она. – Подумай. Я вовсе не имею в виду, что это нужно сделать сегодня же. – Она улыбнулась. – Может, принесешь Фелис? Наверное, голодает у тебя.

– Нет, пусть побудет у меня. Ты там не очень напрягайся – я привык сам принимать решения.

– Очень хорошо, – сказала она. – Я и это понимаю.

– У меня еды для твоей кошки навалом. Мячик есть. Играет... Обнюхивает все углы. В душе бумажные салфетки положил...

– Как бы в кладовке не поранилась!

– Дверь закрыта, Кэй, не беспокойся. Хорошо? Ничего с ней не случится, если будешь умница. Поняла?

– О'кей! – сказала она люстре. Кивнула.

– Тебе вовсе не обязательно сидеть на кровати. Не подходи к телефонам, к окнам, к дверям, – вот и все пока. Позже позвоню еще. Трубочку снимай только когда убедишься, что звоню я.

Щелчок. Зуммер...

Она обернулась, положила трубку.

Сидела и смотрела в кружку.

Начался снегопад. В вестибюле все отряхивают снег. На плечах целые сугробы.

Сэм напяливает пальто на рыбьем меху. Кэй на своем абрикосовом диванчике облокотилась на правый подлокотник, забравшись с ногами и выставив джинсовые колени. Босые ступни прикрыты диванной подушкой. Покусывает дужку очков. Рукопись читала-читала – теперь вот в сторону отложила.

Сварганил какую-то еду – и к экранам. "Путь к сердцу мужчины лежит через желудок..."

Все верно!

Сидел, жевал, не сводил взгляда с экранов.

Сэм... Появился в вестибюле. Пешком спускался. Прикрыв дверь на черную лестницу, потопал по ковровой дорожке на выход. Уолт у парадных дверей... Что-то сказал ему, уходя.

Кэй дотянулась до журнального столика, положила очки. Посмотрела на него. Острые у нее колени... Вздохнула.

– Позвони мне, – сказала она. – Надеюсь, не забыл мой номер?

Сидит глаз с него не сводит... Снял трубку, нажал кнопку повтора и "1".

Бип, бип, бип! Кто-то на линии... У нее раздался звонок. Потянулась, поднесла руку к аппарату, взглянула на него...

Задержал дыхание. Включил прослушивающее устройство... Она резко выпрямилась, когда зазвонил телефон. Стала теребить пуговку. Всегда бы так!.. Все чувства на лице, а то уткнется в сторону...

– Слушаю вас, подойти не могу, занята... И т. д...

Освещенность тоже в порядке. Бип!..

– Привет. Это Рокси. Где ты там?

Она откинулась на спинку дивана, повернула голову в сторону прихожей.

– Катание на катке откладывается. Флетчер отбывает в Атланту. А вы как, намерены? Позвони. Бай-бай. Целую. – Автоответчик пикнул.

Она посмотрела на него.

– Пит, ну где ты?

Он поднял трубку, нажал кнопку повтора.

Она наклонила голову и застыла.

Телефон зазвонил.

Выпрямилась, оперлась на подлокотник. Вытянула ноги, скрестив в щиколотках. Опять принялась терзать пуговицу. "Слушаю вас" и все остальное... Джинсы на ней вкрутую. Бедра, ляжки, мыс между...

Стоп!..

– Это я!

Потянулась к аппарату, подняла трубку, откинулась...

Оба молчали. Она все теребила пуговицу, вытянувшись на викторианском диванчике, скрестив ноги в щиколотках, держа телефонную трубку в руках.

Бип!..

– Привет, – сказала она, глядя на него.

– Привет, – сказал он, глядя на экран. Вздохнула.

– Я все думаю, как будет дальше. Газеты, телевидение... Оборзевшие корреспонденты. Не день, не два, может, несколько месяцев. Потом суд и вся длинная, как жизнь, процедура разбирательства. И ухмылочки, и смешки за моей спиной... Нашим в издательстве такой сюжетец – самое оно! Из твоей жизни вычеркнуты лучшие годы... – Она вздохнула. – Чем больше думаю, тем ужаснее картина... – Взглянула на него.

Он внимательно наблюдал за ней.

– Мой маленький, – сказала она, – у меня есть идея, которая может облегчить ситуацию.

– Интересно! Ну и в чем ее смысл?

– Смотри, не свались с кресла, – сказала она. – Ты, конечно, удивишься, но, думаю, нам нужно это обсудить.

– Крепко сижу. Давай...

– А если мы поженимся? – сказала она. Взглянул на нее. Ну и ну!.. Смотрит на него.

– Удивила! Вот уж сюрприз, так сюрприз...

– Мне это дает кое-что, – сказала она. – Избавит хотя бы от противного чувства, что должна свидетельствовать на суде. Правда ведь? А потом – ты же не тот убийца, который убивает ради убийства. Делал это, потому что боялся, что будешь раскрыт, то есть защищался. Есть в наличии побудительный мотив, так сказать. По крайней мере я все понимаю. Если в чем-то не права, опровергни...

Глядя на нее, сказал:

– Да нет, возразить нечего. Продолжай...

– Само собой, – сказала она, – оговариваю два условия. Первое – ты немедленно демонтируешь всю систему, и никаких сеансов. Согласись, нет ничего тайного, что не стало бы явным.

– Так! А второе?

– Я еще не сформулировала, но, Пит, разве мы не подходим друг другу? Господи, ведь это такая редкость, когда двое находят друг друга!.. Нам было хорошо вдвоем... и днем, и ночью... Ты – это ты! Не могу я так просто отказаться от тебя. Заглянула в свою душу и говорю тебе с полной ответственностью. Не думай, пожалуйста, что я за рай с милым в шалаше. Деньги, конечно, кое-то значат. Давай купим огромную квартиру с видом на парк, пусть у нас будет прислуга из трех человек. Вот, в принципе, мое второе условие. – Она улыбнулась. – Ну, что скажешь?

Он сказал:

– Потрясающе звучит! Остается убедить меня, что не вешаешь лапшу на уши. Допустим, мы выходим из дома, а ты – в крик. Полиция! Караул! И все такое!

Она вздохнула, по-прежнему теребя пуговицу.

– Ну ты, конечно, этот вариант исключить не можешь, – заметила она. – Первая моя реакция была почти такая. Придумать что-нибудь, как угодно сообщить обо всем в полицию... Ах, Пит, чем больше думаю об этом, тем больший ужас ощущаю в связи с предстоящим судом, всей этой возней в прессе. И твои лучшие годы потеряны... Ради чего? Что сделано, то сделано... Вспять события не повернешь. Я должна была сказать тебе это. – Она вздохнула, покачала головой. – Нет, дорогой, я тебя не обманываю. Не все женщины актрисы. Подумай о том, что я сказала, ладно? Ну и еще – возможно, вместо детей, разведем кошек.

– Ну, это только плюс, – сказал он.

Она переменила позу, согнув ногу в колене. Посмотрела на него, прижав трубку к щеке.

– А что ты хотел приобрести? – спросила она. – Этюд?

– Картину, – сказал он, наблюдая за ней. – Две оставили, чтобы я выбрал.

Она вздохнула, покачав головой.

– Я тоже хотела купить картину. Для тебя, – сказала она, не переставая крутить пуговицу. – Или какую-нибудь особенную фотоработу...

Он наблюдал за ней.

– У тебя есть еда? – спросил он.

– Я на диете, – ответила она.

– Фелис доела креветки с раковым соусом.

– С ума сойти! Ты ее испортишь.

– Дрыхнет под консолью, – сказал он. – В обнимку с пуфиком.

Она улыбнулась. Потерла шею. Прищурилась.

– Ой-ой-ой! – сказала. – Как я устала от всего этого. Будто воз везла.

Он сказал:

– Прими ванну, расслабься...

Она взглянула на люстру, улыбнулась:

– Пожалуй, так и сделаю.

– А позже опять побеседуем.

– О'кей, – сказала она.

Он не сводил глаз с экрана. Одновременно положили трубки.

Пока она суетилась в ванне, он успел многое.

Перечитав записку, заменил "любовник" на "жеребец". Сложив листок, положил в боковой карман. Ванна наполнялась... Пена пузырилась, вспучивалась.

Он выдвинул ящик слева, достал коробку с пластиковыми перчатками. Вытащил пару. Положил в левый карман. Достал ключи из правого, положил обратно.

Она поставила кассету с Сеговией. Из приемника в спальне послышался гитарный перебор.

Он видел, как она раздевалась.

На него не смотрела. Ни единого взгляда.

Вела себя так, будто никто ее не видит, будто вовсе некому смотреть на нее в уютной спаленке.

Как в первые дни. Только тогда она не подозревала, а теперь наверняка... знает...

Такая уверенная в нем...

И в себе тоже?..

А может она действительно не врет? Или все же пудрит ему мозги? Вместе со своими довольно недурственными титьками?

Газетенки зададут ей перцу за связь с "малолеткой"... А почему нет? Будут напрягаться, подсчитывая его денежки. Любая, мол, клюнет...

Ну ладно, хватит всей этой мути. Пора!..

Он взял новую кассету, содрал упаковку, вставил в видеоплейер, включил на запись. Она вошла в ванну, запахивая полы атласного халата. Стояла, смотрела на него, рука на выключателе. Светильник погас.

Ну и что теперь, улыбается? Подошла к ванне. Завернула краны. Подошла к раковине, заколола волосы. Халат распахнулся. В зеркале она – нагая...

Он взглянул на мониторы ЗБ, ЗА. Придурочная Сусанна в гостиной – поднос с едой на коленях. Все внимание ящику.

Прошелся взглядом по мониторам – ничего важного!..

Ну, а она что? Скинула халат, подняла ногу, погрузила ступню в пену...

Опять он за старое?..

Сколько там натикало? Взглянул на часы на запястье, и на те, что на консоли. 7.50. Повернулся, пошел в прихожую. Посмотрел в глазок, открыл дверь, вышел из квартиры. Захлопнул дверь.

Толкнул дверь на лестницу. На площадке сумеречно. На флюоресцирующем индикаторе – черным – 13.

Стоял – рука на перилах, – посматривая в лестничный пролет.

Ну, киса! Какова? Какую залепуху сочинила... Думает, он полный кретин... Ошибаешься, милая.

Торопиться надо! Темп... Вихрь... Вниз, по лестнице.

Он распахнул все три пары створок двери типа "аккордеон". Отошел в сторону, стоял и обозревал одежду в шкафу. Обувь на полу, чемоданы... На верхних полках – коробки, сумки, пачки бумаги.

"У меня есть кое-что в шкафу, – сказал как-то Сэм в минуту откровенности, спустя несколько недель после своего переезда. – Ревнивый муж как-то раз задумал меня сдать мафии. В общем-то ничего страшного не получилось! Ревнивый вдовец... Ее и в живых-то уж не было. Актриса одна... Юморили мы с ней на сцене. Тем не менее я за то, чтобы запретить эти штуковины".

Он все время помнил об этих словах.

И нашел "штуковину" после второй попытки – в сумке на молнии. Завернута в белое полотенце, из мотеля. Пахнет машинным маслом. "Беретта"... сверкающая, стальная, автоматическая, "Made in USA" – на рукоятке. Две обоймы с патронами. Одна полная. Во второй – двух пуль не хватает.

Взвесил "беретту" на ладони, обтянутой пластиковой перчаткой. Ничего, посмертный привет от старика в своем роде... Сунул пистолет за пояс джинсов, натянул свитер поверх, прихлопнул ладонью. Полную обойму положил в левый карман. Закрыл сумку с полотенцем и неполной обоймой, поставил обратно в шкаф, на полку. Когда вернется с письмом, положит его рядом с пишущей машинкой, молнию расстегнет...

Закрыл двери-аккордеон, ближнюю к прихожей створку оставил приоткрытой, как и было.

Сидя в гостиной за столом, взглянул на часы – 7.57. Проглядывал последние страницы в пухлой стопке напечатанной рукописи. Не читал, нет. Изучал шрифт. Среди словесного месива несколько раз наткнулся на "Теа". Ладно! Он это потом заберет... Никто не хватится.

Некоторые буквы темнее других. Бьет в основном по "б", "н", "ш"... Текст уже готов. Вставил листок пишущей бумаги в допотопный "Ремингтон".

Пальцами, в пластике, бил по черным, круглым клавишам. Даже сгорбился, как тот. С четвертой попытки неплохо получилось:

"Тому, кого касается.

Кэй Норрис кое-что мне обещала, но обещания не сдержала. Дал шанс, еще один, чтобы бросила своего жеребца. Если вы сейчас читаете это, значит, она отказалась. То, что обещал ей я, выполняю.

С. Э."

С этим листком пошел к книжным полкам, наклонился, вытащил одну из толстых книг, положил на самую нижнюю полку. "Классики немого экрана"... Вложил письмо между страницами, на правой – Паулина – или кто-там – привязана к железнодорожным рельсам. Положил книгу на место.

Потирая руки, взглянул на часы – 8.06. Прошло всего шестнадцать минут, как ушел из дома. Сделал здесь все. Она там со своим Сеговией, с пеной – около получаса.