И чувства и память осознаются мышлением, более высоким уровнем мозговой работы. А чем осознается мышление? Тоже мышлением. Это уже подозрительно. «Я мыслю, следовательно, я существую». Осознать сам факт наличия (или отсутствия) мысли как будто легко.

He столь уж сложно подобрать и доводы, обосновывающие ту или иную мысль, и докопаться до исходных аксиоматических предпосылок. А вот дальше...

Дальше и начинается «это так, потому что это именно так» и «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Тупик самоочевидного, преодолеть который не легче, чем увидеть свои уши без зеркала. Сейчас я думаю... А сейчас я думаю, что я думаю... А сейчас я думаю, что я думаю, что я думаю... Такая охота за мыслью обычна и безнадежна, ибо всякая мысль в самый миг своего присутствия в сознании может быть только собою, и на этот миг, пусть даже ускользающе-краткий, ничего другого не допускает и сама себя не видит.

Одного критика упрекнули, будто он занимается критикой, поскольку не может творить, на что он ответил: «Да, я не умею готовить яичницу, но это не мешает мне разбираться в ее вкусе». Действительно, нельзя одновременно жарить яичницу и есть ее: результатом может быть только пустая сковорода. Это можно было бы, вероятно, назвать законом одномерности мышления. Можно быть и творцом, и собственным критиком, быстро и сложно чередуя эти процессы, как и происходит на высших уровнях творчества (вспомним черновики Пушкина), но нельзя делать и то и другое одновременно.

Критичность и служит средством преодоления одномерности мышления.

Есть только один способ осознать свое мышление: мыслить по-другому. Исходить из других предпосылок, из другой системы мыслительных координат, перейти в какое-то другое измерение. Иными словами, стать внутренне посторонним по отношению к самому себе. А чтобы осознать объективно-критически это другое мышление, надо, в свою очередь, стать посторонним по отношению к нему. И так далее, бесконечно...

Так, в сущности, и происходит. «Какой я был дурак», — говорим мы, разумея, что теперь-то уж поумнели. Пройдет время, и мы снова, из другой системы координат объявим себя дураками. В данный же момент осознать степень своего невежества, предубежденности, непоследовательности, несправедливости, равно как и занудства, — дело обыкновенно непосильное. Ибо в игре обычно участвует и Двуликий Янус эмоций.

Иногда система мыслительных координат может меняться мгновенно, в некоторых случаях, патологических, а иногда и нормальных, возникает ощущение, что в нас одновременно мыслит не один, а двое или больше людей, каждый из которых видит другого насквозь. (Достоевский сразу же приходит на ум.) Однако практически система мыслительных координат — вещь в высшей степени стойкая. Это прочнейший сплав аксиом, питающихся и стойкими вероятностными прогнозами, и воспринятыми стереотипами, за которыми всегда стоят явно или скрыто подразумеваемые ценности по шкале Рая — Ада. Это очень хорошо: именно это и делает личность личностью, а не «бесформенным комком текущей информации». И это очень плохо, потому что легче запустить десяток космических ракет, чем переубедить одного... Чуть было не сказал «дурака». Нет, дело не в уровне интеллекта.

«Больной возбужденно протестует против насильственного стационирования в больницу, куда он привезен после того, как пытался перевести стрелку, чтобы пустить поезд под откос. Свой поступок он мотивирует желанием проверить законы движения. В отделении он то корректен, то агрессивен (всегда под влиянием каких-либо поводов, им своеобразно мотивируемых), циничен, прилипчив: с узелком, наполненным обрывками старых журналов и прочим хламом; почти всегда с заумно-саркастическими иносказательными словечками или высказываниями.

С детства с некоторыми причудами и необычайными иногда суждениями, упрямый, настойчивый. Много раз лежал в психиатрических больницах, всегда в связи с какими-либо эксцессами. В больницах находился от нескольких месяцев до одного-двух лет... Прекрасный математик и шахматист, незаурядный педагог. Через год после поступления выписался и приступил к работе.

Когда этот больной умер в пожилом возрасте от инфаркта, врачи увидели на вскрытии нормальный, большой мозг. Никаких поражений, никаких дефектов мозгового вещества не было заметно. У этого больного, несомненно, время от времени происходили какие-то сдвиги в механизмах мышления, оно становилось гротескно, ужасающе одномерным. В промежутках мышление тоже отличалось своеобразием: больной был «инакомыслящим» с детства.

Но как объяснить то, что он оставался прекрасным математиком и даже незаурядным педагогом?

Что же изменилось в мозгу?

По относительному весу мозга человек не стоит на первом месте среди животных, но лишь на одном из первых (нас в этом превосходят муравьи и дельфины). Однако у нас самая большая относительно всего мозга кора и самая богатая сеть связей между нейронами. А в коре у нас есть уникальный аппарат. Лобные доли.

Это то, что делает нас людьми в самом 'высоком смысле слова. Они организуют нашу гигантски сложную и гибкую оперативную память. Они обеспечивают колоссальный объем, глубину и целенаправленность внимания. Они позволяют нашим расчетам идти на много порядков дальше, чем у любого другого существа на земле.

И вместе с тем (и главное!) лобные доли являются органом социального мышления. Они же — орган самосознания, орган критичности и орган творчества (Слово «орган» я употребляю здесь фигурально — на самом деле органом всего вышеназванного служит целый мозг и только он, речь идет лишь об относительное значении) . Для того чтобы творить и чтобы критиковать, надо прежде всего быть достаточно свободным. Чтобы осознавать себя, тоже надо останавливаться среди текучки... В отличие от всей прочей коры лобные доли свободны от непрестанного наплыва чувствительных импульсов с периферии, от органов чувств. На них не лежат и двигательные обязанности, этим занимается теменная доля. Но они могут гибко подключаться и к тому и к другому. Они устроены так, что могут дублировать в своих нейронных сетях любые импульсные схемы, возникающие в мозгу в любых сочетаниях, на любой срок. Более того, они способны сами создавать новые схемы из сочетаний и дроблений уже имеющихся. По существу, это мозг над мозгом. В лобных долях и сосредоточено то, что Корсаков в свое время назвал «направляющей силой ума».

Наиболее же тесную связь лобные доли обнаруживают с эмоциональными центрами и глобальными эхо-обобщающими системами памяти гиппокампова круга. Возможно даже, что они являются эволюционным продолжением, специально человеческим «переизданием» этих систем.

...Теперь нам становится понятнее, почему частичные рассечения связей между лобными долями и подкоркой иногда помогают при упорном бреде с агрессивным поведением, при затяжных тяжелейших депрессиях, при навязчивостях. Отсекается стойкая «дублирующая модель» состояния, разрывается порочный круг непроизвольного внимания. Есть основания думать, что лобный механизм интимнее связан с Адом, нежели с Раем: при болезненном или хирургическом отделении лобных долей от подкорки часто возникает устойчивое настроение с преобладанием Рая — эйфория, и никогда не бывает тоскливого настроения. Даже сильнейшие боли после такого отсечения переносятся на удивление легко: боль есть, она продолжается, но уже не волнует больного.

Учтем еще, что через Ад — или его абстрагированный «дубликат» — должны производиться все социальные задержки, все поправки нашего поведения, учитывающие реакции других людей, ближайшие и отдаленные. Такую работу мозг производит постоянно, даже во сне, она тр"ебует одновременного учета многих обстоятельств и выбора из многих вариантов поведения. Что может быть для этого более подходящим аппаратом, чем лобные доли? Очевидно, они и производят проекцию Ада в будущее.

Очень возможно, что болезненная застенчивость, часто возникающая где-то между подростковым и юношеским возрастом, имеет физиологической подоплекой избыточную, еще не отрегулированную тонкой избирательностью «адопроецирующую» деятельность лобных долей. То, что у подростка бурно «включаются» в работу лобные доли, не вызывает сомнения: именно в это время детская отвлекаемость и непоседливость сменяется усидчивостью и появляется способность надолго удерживать внимание на одном предмете (это, конечно, подготавливалось и всем предыдущим воспитанием). Возникает новый круг удержания эха, более четко связанный с сознательной волей, но все-таки еще в большей мере непроизвольный. Одновременно резко усиливается значимость своего образа в глазах других, повышенная заинтересованность в мнениях и оценках, проявляющаяся в частичной утрате детской непосредственности.

Это нельзя не поставить в связь с половым созреванием — мощным физиологическим стимулом зрелости социальной. Проблема внешности... В душу непрошено вторгается «обобщенны. Другой», «обобщенный Он или Она» и подкарауливает на каждом шагу Адом неодобрения... Раньше, в детстве, был лишь зачаток этого: для стойкого пребывания в мозгу Другого не было еще достаточно созревших нейронных цепочек. Другой внутри нас — это и есть оценка.

Определенно, некоторая доля застенчивости нужна; когда ее нет, дело скверно. Мне не приходилось встречать ни одного нормального подростка или юношу, самооценка которого при всех наслоениях внешней бравады не была бы заниженной. Правда, «сверху» на это накладывается еще и диссонанс между проснувшимся стремлением к самостоятельности и фактически полной зависимостью — но кто отделит одно от другого?..

Видимо, и при некоторых патологических состояниях лобные доли работают слишком сильно, неуправляемо сильно... Человек не «сходит с ума», а, наоборот, слишком «входит» в ум, и, быть может, расковывающее действие рюмки вина связано с химической блокадой лоб-но-подкорковых связей: маленькая кратковременная модель отсечения «лишних» лобных долей...

Понятнее теперь и то, почему высокий творческий потенциал столь часто сочетается с явной избыточностью отрицательных эмоций, а самая легкая степень лобной недостаточности (при болезнях или после операций) проявляется в утрате творческого компонента способностей. Человек может прекрасно справляться с прежней работой, сохранять все профессиональные навыки и даже повышать свою производительность — и, однако, с принципиально новой задачей он уже не совладает; специальность, требующую новых подходов, не освоит и ничего никогда не изобретет.

В сущности, так же, но более тонко проявляется легкая лобная недостаточность у так называемых «салонных дебилов». Эти люди, не столь уж малочисленные, могут иметь великолепную память, быть весьма образованными, практичными и хитрыми, проявлять недюжинные частные способности, например ораторские, шахматные или музыкальные, однако обнаруживать блистательную неспособность во всем том, что требует принципиально новых, не встречавшихся им ранее типов решений. Все типы решений они заимствуют у других, иногда очень ловко. В компании такой человек может быть интересным и очаровательным собеседником, покуда не выясняется, что это человек — пластинка. А иной раз весь дефект проявляется лишь в недостатке чувства юмора.

Возможно, именно небольшие различия в эффективности лобных механизмов определяют, выглядит ли человек как «вообще умный» или «вообще неумный», «творческий» или «нетворческий», независимо от степени образования и направления интересов. Но чем выше поднимается шкала измерения, чем дальше от грубой нехватки, тем осторожнее приходится говорить о врожденном компоненте: вероятно, очень часто встречается и то, что можно назвать «лобной нетренированностыо»: не принципиальная неспособность к творчеству, а нетворческая установка, укрепившаяся и ставшая второй натурой. Есть, видимо, и люди, умственная недостаточность которых возникает как результат тяжкого бремени воспитания. Их потенциальное творческое «я» с самого детства жестоко забивается. В таких случаях остается возможность наверстать упущенное. Ведь несомненно, например, что и способность воспринимать юмор поддается развитию. Нет, не в том дело, что человек выучивает, когда надо и когда не надо смеяться, в определенный момент он может почти нечаянно открыть для себя юмор. Я знаю такие случаи, иногда это оказывается прекрасным средством лечения. Правда, в несравненно меньшей степени поддается развитию остроумие — способность продуцировать юмор...

Когда лобная патология выражена отчетливее, возникают расстройства высших форм социального поведения. Все может идти нормально, покуда человек не оказывается в ситуации, когда ему надо быстро соотнести свое поведение с восприятием других людей — только не по привычному автоматическому шаблону, а наново, применительно именно к данному моменту. Так может совершиться аморальный поступок и преступление. Отличием таких поступков от «здравых» преступлений будет направленный элемент нелепости, явный недоучет последствий. Иногда в этом разобраться не просто, таких людей осуждают и наказывают...

Очень похоже, что существуют «лобные» шизофрении, при которых работа лобных долей извращается: видимо, одним из ее вариантов и страдал математик, собиравшийся пустить под откос поезд. При высоком развитии формального мышления у него было глубоко расстроено мышление социальное, в котором всегда должны учитываться эмоции других людей...

При еще более выраженной лобной патологии возникают резкие эмоционально-волевые нарушения: то стойкая апатия с полной безынициативностью и безучастностью (и главное, с отсутствием осознания этого состояния), то блаженная дурашливость и неуправляемые импульсные поступки. Далее расстройства последовательных, целенаправленных действий, имеющих хоть малейший элемент нестереотипности, грубое расторможение низших влечений.

Вряд ли, конечно, прав тот журналист, который после легкого знакомства с лобной клиникой заявил, что гений — это всего-навсего тот, у кого лучше всех работают лобные доли. Уж слишком просто. Но элемент истины есть. В Англии интеллектуалов зовут «высоколобыми», в Америке — «яйцеголовыми»...

Хотя, конечно, встречаются весьма выдающиеся люди с небольшим черепом и легким мозгом, все же статистически среди гениев преобладают люди церебрального типа, с весом мозга выше среднего. Чтобы вмещать большие лобные доли, нужна большая голова...

Крайние пределы объема черепа младенцев определяются размерами женского таза. Правда, этого ограничения не будет у людей, выращенных в пробирке. Итальянский профессор Петруччи не так давно начал эти опыты, и пробирочные человечки живут пока не более нескольких недель от момента искусственного оплодотворения.

Приверженцы эстетики морщат нос, когда фантасты рисуют им будущего человека с непомерным рахитичным черепом, укороченным позвоночником и разболтанными конечностями. Это уже слишком, хотя нельзя сбросить со счетов и возможность соответственной эволюции эстетических норм. Прекрасные лбы большинства гениев достаточно красноречиво свидетельствуют, к чему клонит природа.

Биологическая основа мышления — нейронная избыточность нашего мозга, дающая несравненный и неведомый остальному живому простор для связи всего со всем и отделения всего от всего, — строительный материал для неограниченного множества моделей реального мира и, сверх того, совершенно абстрактных «моделей моделей» — заготовок познания, которые могут пригодиться через тысячи лет или никогда...

Связь всего со всем. Внезапно открывшийся хаос множества равновероятных возможностей. Да, с этого началось. Зародыши этого — в предмысли животных, уже в условных рефлексах. Так начинают мыслить дети. Так открывались ворота мышления для наших предков, такие они и сейчас у некоторых затерянных дикарских племен: магическое, дологическое мышление. Здесь истоки эмоциональной мысли искусства. Обратно в этот хаос низвергается мысль бредового душевнобольного, из него же, чтобы уйти на вершины, черпает раскованность гений.

«В сродстве с. безумством гений пребывает, и тонкая стена их разделяет...»

Тонкая, но стена... Сумасшедшие гипотезы боролись и борются за звание здравого смысла. Отбор моделей, безжалостное отсечение опытом достоверности, подгонка к потребностям всех уровней. Здравый смысл — общий предок косных стереотипов и строгой свободы научного мышления.

Мысль питал Двуликий Янус эмоций: он зарядил ее силой избыточности. Он не шел дальше своей эгоистической ограниченности. Но ему же понадобилась и саморазвивающаяся независимость мысли. Все дальше от очевидного, от непосредственных удовлетворений, от «здесь и сейчас»...

Психиатр видит, что гамма постепенных переходов связывает крайние проявления расстройств мышления душевнобольных с проявлениями тонкими, едва уловимыми, с легкой расплывчатостью, с едва заметными логическими соскальзываниями. Иногда такие соскальзывания обнаруживаются лишь в каких-то отдельных направлениях, чаще всего в тех, которые сплетаются с сильными чувствами...

А дальше? Строгая логичность? Нет, наивно думать, что обыденное мышление самых цивилизованных народов уже достигло предела строгости. То там, то здесь мы сталкиваемся с недисциплинированностью мышления вполне здоровых людей, с нарушениями логики, которые не выходят за рамки нормальных для современности и подчас трудноуловимы.

Человеку с неясным мышлением никогда не приходит в голову, что он мыслит неясно, но всегда кажется, что мыслит неясно другой. Эйнштейн заметил — и, к сожалению, справедливо, — что людей, мыслящих ясно и обладающих хорошим стилем, рождается в каждом столетии очень немного. Все еще сравнительно просто, если перед нами человек с совершенно дремучей головой. Но бывает ясная мысль, теряющаяся в дремучем стиле, и хороший стиль, привлекательно расцвечивающий дремучую мысль.

На недостаточной четкости обыденного мышления веками спекулируют разного рода софисты и демагоги. Но если бы логика одержала окончательную победу, пришлось бы волноваться за судьбы искусства. Наука наводит порядок, но искусству небезразлична логика беспорядка, ему делается не по себе, когда все становится слишком понятным. Сплошь и рядом мы-не придерживаемся четкой логики не потому, что не можем, а потому, что не хотим...

Трудное дело — подняться над собственной организацией. Рассудку и сердцу еще, видимо, долго придется выяснять отношения, запутанные историей. Мысль человека, по первоначальному проекту природы призванная быть лишь служанкой чувств, сумела уйти от хозяев, но разве не для того, чтобы лучше служить им? Ведь все теряет свой смысл вне конечного человеческого «хорошо», за которым — извечное природное бегство от Ада к Раю.

Охота за мыслью, в которой совпадает дичь и оружие,— этот общий труд лучших умов человечества в масштабах эволюции и истории начат совсем недавно

ТЕХНИКА ОПТИМИЗМА

О НЕДОВОЛЬСТВЕ СОБОЙ

О ЙОГЕ И ЙОГАХ

МЕХАНИКА САМОВНУШЕНИЯ

САМОГИПНОЗ, ОН ЖЕ АУТОТРЕНИНГ

СЕБЯ ОПЕРЕДИТЬ

СЕБЯ УГОВОРИТЬ

ПОДРАЖАТЬ САМОМУ СЕБЕ

А ЕСЛИ НЕТ ВОЛИ? ЕЩЕ РАЗ О ГЕНИЯХ „ЕСТЬ — ЕСТЬ, НЕТ — НЕТ-'

КАК ОБМАНУТЬ ЗУБРЕЖКУ (АУТОТРЕНИНГ ПАМЯТИ) СКОЛЬКО НЕОБХОДИМО ПРАВИЛ

О НЕДОВОЛЬСТВЕ СОБОЙ

Одно время, наполовину шутки ради, я распространял среди своих знакомых анкету: К какой группе вы отнесете себя?

1) Доволен собой, доволен другими.

2) Доволен собой, недоволен другими.

3) Недоволен собой, недоволен другими.

4) Недоволен собой, доволен другими. Большинство, как и следовало ожидать, отнесло себя

к третьей группе (в том числе и сам автор). Следом за ней по количеству «голосов» следовала четвертая, затем первая и на последнем месте — вторая. Таким образом, судя по этой анкете, большинство людей недовольно собой, и притом прежде всего собой. (Можно, конечно, ставить под сомнение искренность ответов.)

Итак, нет ли способов изменить свою психику самому, без врачей, без таблеток? Можно ли переделать себя, не дожидаясь рецептов неторопливой науки?

Не надо обладать догадливостью, чтобы сообразить, что это вопрос наиболее интересный для большинства читателей и самый трудный для автора. Однако от него не уйти. Все шло к этому, и читатель уже вправе предъявить счет.

Совершенный, гармоничный психический механизм достается человеку едва ли не реже, чем идеальная красота тела. Для психики труднее, чем для чего-либо, подыскать эталон совершенства, здесь больше, чем где бы то ни было, относительности. И однако стремление к психическому самосовершенствованию существует, хотя еще и далеко не стало всеобщим.

«Вышло так, что я оказался вне коллектива... Виноват отчасти я сам. Есть у меня один недостаток — вспыльчивость. На малейшую критику, иронический смех реагирую крайне болезненно, начинаю так яростно контратаковать насмешника, что дело подчас доходит до драки... Товарищи, подметив эту мою слабость, стали нарочно меня поддевать... В конце концов я ушел из общежития... Посоветуйте, что теперь делать...»

(Рабочий, учащийся вечернего техникума, 17 лет.)

«...С самого детства чувствую себя в обществе людей скованно. Ничего я не могу с собой сделать... Всегда сторонилась людей, не могла с ними нормально общаться... Ощущение одиночества бывает невыносимо... Друзей почти нет, потому что общество любого нового человека действует подавляюще... Поддерживает только работа. Работу люблю и только во время работы чувствую себя человеком... Завидую людям, которые могут свободно разговаривать и смеяться с другими...»

(Служащая, 28 лет.)

«...День проскакивает незаметно. Пока войдешь в ритм — день уже кончился. Времени всегда не хватает».

(Рабочий, учащийся вечернего института, 25 лет.)

«...Прошу вас ответить на мой вопрос: какими способами можно улучшить свою память?»

(Школьник, 16 лет.)

«Не могу заставить себя заниматься. Засыпаю над книгой через 15 минут».

(Медсестра, 22 года.)

«Очень мешает жить чувство неуверенности в себе. Оно постоянно, особенно в общении с людьми. Легко соглашаюсь с тем, что говорят другие, хотя в глубине сознаю, что прав я».

(Студент, 23 года.)

У меня накопилась гора читательских писем. Вопросы: «Что мне делать с собой?», «Как мне исправить в себе то-то и то-то» — исходят по большей части от молодых людей, но не только от них.

Да, излишне говорить, сколь многие не удовлетворены тем, что досталось им от природы, от обстоятельств, от воспитания, сколь многие хотят «сделать себя», но не знают, как к этому подступиться. И совершенно ясно, что людям, искренне недовольным собой, нужны не абстрактные призывы к самосовершенствованию, а конкретные средства.

В самом деле, если облик спортсмена-культуриста показывает, что при желании, начиная почти с любого исходного уровня, можно сделать тело красивым и здоровым, то не так ли обстоит дело и с психикой?

Если возможен физический культуризм, то нельзя ли подумать и о психическом? Ведь чувства, воля, память, мышление — все это принадлежит нам, как и тело, все лепится из того же природного материала, только еще более изменчивого и пластичного.

«Природу нельзя улучшить никакими средствами, но природа создает эти средства».

Большинство людей обладает непреодолимой потребностью следовать «учениям» и «системам», то есть тому, что предлагают им редкие одиночки, рискующие думать самостоятельно. Мало кто допускает, что ни одно «учение» не совершенно, что за пределами всех «учений» остается громадная и самая существенная часть реальности. Наука о человеке еще только начинается, а «систем» и «учений» уже хоть отбавляй. Увы, категоричность, столь противная науке, которой всегда мило сомнение, по-прежнему остается самым сильным средством воздействия на массу человеческих голов. Как хорошо было бы уже сейчас предложить систему всеобщей психофизической гигиены, основанную на глубоком знании человека и способную учесть все многообразие индивидуальностей!

Наука еще не может предложить такой цельной системы. Она не делает хорошей мины при плохой игре. Науку как раз и отличает отсутствие претензий на всезнание, максимально четкое разграничение между «знаю» и «не знаю». Там, где слишком много «не знаю», она открыто признает, что давать рекомендации еще рано, и «лучше ничего не сказать, чем сказать ничего». Такая честность — единственное условие будущего успеха и основа уже достигнутых.

Но в этой честности и слабость науки — слабость публичная и с точки зрения потребителя непростительная. У потребности нет терпения. Какое мне дело до высоких научных сомнений? Я хочу лучше себя чувствовать и продлить свою жизнь. Мне некогда ждать.

Там, где есть спрос, будет и предложение. Среди систем, претендующих на универсальное постижение тела и духа, существует одна, популярность которой растет год от года. Таинственное искусство самоовладения, неслыханные возможности организма, чудеса волевого влияния, эликсир бодрости, спокойствия и долголетия...

Это йога — многосложный сгусток медицины и знахарства, религии, философии и факирства — экзотический цветок Древней Индии. Не относясь в строгом смысле к тому, что мы сегодня называем наукой, йога тем не менее ни в практической, ни в теоретической своей части не может быть наукой отброшена. Она сама предмет науки.

В прикладной своей части это развернутая, пожалуй, самая широкая в мире система психофизической гигиены. В части философско-этической — стройное мировоззрение и строгая религиозная нравственность. То и другое сращено, но в последнее время разделение усиливается.

Сознаюсь, одно время увлекался йогой и я. Очень было любопытно испробовать на себе. Достал описания поз и упражнений дыхания (хатха-йога) и занимался всем этим довольно усердно. Дышал через одну ноздрю, втягивал в нос холодную воду, жевал пищу ужасающе медленно, стоял на голове — все как положено.

Результаты поделились на плюсовые и минусовые. Несомненный плюсовой результат был от поз. Но он оказался не так уж велик, не более, чем от обыкновенных акробатических упражнений. Позы йогов — это особая статическая акробатика. Они и полезны, на моя взгляд, в той мере, в какой полезна акробатика.

Поз очень много, и вряд ли можно вынести общий приговор для всех. Длительное стояние на голове мне, например, впрок не шло. Оно вызывало довольно скверное самочувствие, а позднее я узнал, что у некоторых больных гипертонией с повышенной ломкостью сосудов оно приводило к кровоизлияниям в мозг.

Дыхательные упражнения принесли некоторую пользу в регуляции эмоционального тонуса. Что же касается дыхания через одну ноздрю, то оно не привилось. Втягиванием в нос холодной воды я так усилил свой хронический насморк, что до сих пор никак не могу с ним разделаться.

Верная и глубокая интуиция естественного вперемежку с надуманным, полезное рядом с сомнительным... Что можно возразить против общегигиенических правил йогов: неукоснительная умеренность, строжайший режим, воздержание от курения и спиртного, культ чистой воды и чистого воздуха, идеал спокойствия и доброжелательности. Удивительно чистое, наивно-мудрое, благоговейное отношение ко всем отправлениям тела, какая-то влюбленность в человеческий организм. Это прекрасно. Но тут же рискованные манипуляции с различными органами, удерживание на животе автомобиля, сон на осколках стекла, погребение заживо — эксцессы, поражающие воображение, ценные, быть может, для науки, но вряд ли для здоровья. Правда наиболее просвещенные йоги от этого отмежевываются: дешевым фокусничеством и факирством, говорят они, занимаются псевдойоги.

В рассказах о йогах правда перемешивается с фантазиями и преувеличениями. В этом есть доля вины самих йогов. Некоторые из них, например, нешуточно утверждают, что летают на другие планеты. А как отнестись к их уверениям насчет обладания телепатией? Совсем перестать верить?

Уверяют, что йоги живут по 300 лет и более, и к этому тоже приходится отнестись сдержанно. Йоги, как я убедился, действительно выглядят на удивление моложаво. Но как, по-вашему, должны выглядеть люди, предельно умеренные в еде, живущие на свежем воздухе, занимающиеся регулярными и интенсивными физическими упражнениями и не подвергающиеся бытовым и производственным вредностям? Один 50-летний йог, выглядевший 20-летним юношей, объяснил доктору Мирче Элиаде, почему выглядит так молодо:

— Я живу только днем, — сказал он. — Ночью я уменьшаю число своих вдохов в 10 раз и живу, таким образом, 1 час вместо 10.

Спать таким сном ночью может только человек, которому некуда спешить днем.

Давным-давно группа людей, объединившись вокруг сильного лидера, стала заниматься «Очищением духа и тела». Представления о том и другом были более чем смутные, но конечной целью были вполне реальные, хоть и труднодостижимые состояния психики: абсолютное спокойствие (подобное нирване буддистов), экстатическая отрешенность (то, чего добивались и христианские аскеты) и так далее. Эти состояния и трактовались как «очищение» и слияние с божеством.

Начались всевозможные манипуляции. Как чувствует себя дух в такой позе? Как в этой?

Что будет, если дыхание задержать? А если проглотить тряпку и вытащить обратно за кончик? Наивному, научно девственному, но цепкому и наблюдательному духу стали открываться все новые возможности взаимодействия с телом. Где-то он брал на заметку реальные изменения самочувствия, где-то следовал заблуждениям вопреки явно плохим результатам. Первоначальная секта энтузиастов-самоэкспериментаторов выработала преемственный догмат, передаваемый из поколения в поколение. Предписано все: диета, режим, всевозможные процедуры, правила поведения. Разработана иерархия — на высших и низших.

И вот наконец встреча с западной культурой и всем человечеством. Попытки адаптации к современному миру.

К нам в клинику для беседы с врачами явился громадного роста красавец, закутанный лишь в топкое белое покрывало, с черными ниспадающими кудрями и бородой, с изумительными миндалевидными глазами. Это был один из современных великих йогов, Джерандер Брахмачария, председатель правления Делийского института йогизма. Он отвечал на вопросы очень живо, смеялся по-детски, в его облике чувствовалась просветленность, но видно было, что он не чужд никаких земных эмоций. Он приехал с миссионерской целью — распространять йогизм. Привез альбомы, кинофильмы, сам показывал позы. Тело у него стройное, без выдающейся мускулатуры, покрыто ровным, мягким загаром.