Странно было думать о том островке, сидя в такси под нью-йоркским ливнем. Но воспоминания были такими яркими! Гидеон связал Эдер руки ее шарфиком и велел ей лечь на скалу. Внезапно подул ветер, что лишь усилило их волнение. Гидеон раздвинул ей ноги, лег на нее и стал дразнить возбужденным пенисом. Она пришла в неистовство и умоляла взять ее. Он вошел в нее, как она просила, но двигаться не стал. Она стонала от предчувствия наслаждения, просила трахать ее, и в конце концов мужчина принялся за дело. Ветер усилился, порывы стали пугающими. Эдер кончила. Он поднял ее со скалы и заключил в объятия. Ветер трепал ее волосы. Она выглядела дикой, необузданной. Гидеон обвил ее ноги вокруг своей талии, он снова хотел ее. Охваченный страстью, он велел ей взяться за дело самой. Теперь она играла активную роль, держась развязанными руками за его талию. Наслаждение было почти невыносимым, оргазмы утомили ее. И Гидеон вновь овладел собой.

Таксист вторгся в ее воспоминания, спросив, долго ли еще ждать. Эдер ответила, что несколько минут. Глянув через стекло дверцы в сторону отеля, она поняла, что Гидеон не поднялся в номер к Дендре. И мысленно вернулась к тому дню на скалах. То был один из самых значительных дней в ее жизни, потому что когда безумство миновало, он крикнул ей, перекрывая шум ветра: «Эдер, выйдешь за меня замуж в тот день, когда я получу развод?» – и она прокричала в ответ: «Да, с радостью». Десять дней Спустя они сочетались браком в американском посольстве в Афинах.

– Пожалуйста, откройте дверцу, идут ваш муж и дамы.

Швейцар раскрыл свой зонтик, и девушки забились под него. Гидеон с непокрытой головой уже шел под ливнем к ней. При виде их Эдер осенило. Вот почему она так несчастна. Она терпеть не может семейный очаг. Домашние хлопоты и любовь Гидеона к этой стороне жизни за восемь недолгих месяцев превратили ее во вторую Дендре. Эдер почувствовала тошноту. Как она позволила себе угодить в эту ловушку? Что ж, придется что-то предпринять с этим, поклялась она себе.

Гидеон и девушки не спускались так долго потому, что у него был долгий разговор с Дендре по внутреннему телефону. Положив трубку, она сказала дочерям:

– Отец ждет вас в вестибюле.

– Мам, он долго с тобой разговаривал. Думаю, он все еще любит тебя. А? Как думаешь ты? – спросила младшая, Пьета.

– Может быть.

– Его жизнь без тебя сплошной кавардак, – заметила Дейзи.

– Знаю.

– Эдер старается изо всех сил, но видно, что ей ненавистно посвящать жизнь заботам о папе. Готовить она не умеет, зато все время хочет есть.

– Послушай, мы ведь условились – ничего не выбалтывать.

– Ну, мам.

Дейзи умолкла. Когда Дендре сказала дочерям о разводе, они восприняли это спокойно, так как она обещала со временем все объяснить. Попросила их не вступать ни в какие споры и наслаждаться обществом Эдер, как всегда.

Эмбер тогда сказала сестрам: «Давайте не создавать лишних проблем. Если я только знаю маму и папу, а думаю, что знаю их хорошо, когда-нибудь мы опять будем все вместе под одной крышей».

– Не забывайте, что говорила Эмбер, – напомнила им Дендре, – и давайте жить сегодняшним днем. Ладно, девочки. Отец и Эдер ждут. – И поцеловала их на прощание.

Несмотря на всемирную славу и богатство, Гидеон Пейленберг и члены его семьи всегда держались настолько отчужденно от всех, что о них практически не публиковали сплетен в бульварных газетах и глянцевых журналах. Гидеон принадлежал к элите и даже в высшем обществе появлялся редко. О его разводе и женитьбе на Эдер говорили только в очень тесном кружке, и очень мало кто из его членов был посвящен в подробности того, что художник оставил Дендре.

Между Дендре и Хэвером установилось своего рода перемирие, потому что, как ни было ему неприятно говорить о делах с какой-то бывшей женой художника, он был вынужден. И все же, как ни хитро Сэвидж вел себя с Дендре, ему не удавалось выведать, что она делает со своей коллекцией или хотя бы где хранит картины.

Только оба ее любовника, Бен Боргнайн и Тэлбот Ли, знаменитый скульптор, знали, что она делает. Однако близился день, когда весь мир искусства заговорит о решении Дендре. Она твердо считала, что нужно сказать все Гидеону, пока не пронюхала пресса. Вот почему во время разговора по внутреннему телефону Дендре спросила, сможет ли он пригласить ее в один из ближайших дней на обед и уделить ей какое-то время потом. Они договорились встретиться на другой день.

Теперь, принимая ванну, Дендре думала о новой жизни, которую вела уже восемь месяцев, обо всем хорошем и плохом, что случилось с ней. Мучительнее всего была разлука с Гидеоном. Не проходило дня, чтобы ей не хотелось быть его женой, любовницей, подругой. Эту муку смягчало удовольствие флиртовать со многими мужчинами ее круга, которые вдруг нашли Дендре неотразимой, узнав, что она получила при разводе. Снобы, эстеты, не замечавшие ее раньше как скучную жену и кухонную рабочую лошадь, теперь ухаживали за ней, напрашивались к ней в постель. Ее развлекала игра с поклонниками, в том числе и с прожженными сердцеедами. Незамужняя мультимиллионерша, ведущая свободный образ жизни и, по слухам, легко доступная… честолюбивые кавалеры вскоре звонили ей десятками. Некоторые вели себя настолько вульгарно, что она смущалась больше за них, чем за себя. Почему она вообще появлялась где-то с ними? Ответ был прост: Эдер. Частью плана Дендре было показать сопернице, что она не такая простушка, какой Эдер привыкла ее считать. «Рыкающая мышь» назвала она Дендре прямо в лицо. Ладно же, эта мышь еще себя покажет.

Из всех мужчин, с которыми встречалась Дендре, спала она только с Беном и Тэлботом. Оба знали об этом, но не относились друг к другу как соперники в любви. Обоим было известно, что эта женщина любит Гидеона, а каждый из них – не более чем друг и временный сексуальный партнер.

Никто из них не обсуждал это ни с ней, ни друг с другом. Было что-то особенное в том, как Дендре занималась любовью. Оба мужчины считали ее в этом плане несравненной. Неистовый темперамент, склонность к экспериментам – в постели Дендре ничуть не напоминала здравомыслящую, рачительную домохозяйку. У Гидеона была репутация необычайного любовника, а его бывшую жену считали покорным существом, подстилкой, о которую он вытирает ноги. Как лживы были эти сплетни!

Юкио постучал в дверь ванной и объявил, что мистер Тэлбот ждет ее в гостиной. Дендре опаздывала, и ей это было неприятно. Она чуть не выпрыгнула из ванны. Накинув махровый халат, она прошла через спальню к двери гостиной, чуть приоткрыла ее, заглянула внутрь и увидела Тэлбота, державшего в руке стакан неразбавленного виски. Он был очень хорош собой: высокий, худощавый, белокурый, с короткой бородкой. Синие глаза были откровенными и страстными.

Скульптор был в кожаной куртке и желтовато-коричневых вельветовых брюках, эта одежда была под стать его характеру. Он разглядывал одну из картин Гидеона. Дендре сняла все прежние картины и заменила их полотнами Пейленберга. В номере теперь было много превосходных вещей, доставшихся ей при разводе. Произведения искусства превратили уютные комнаты отеля в изысканные салоны.

В Тэлботе было нечто чувственное, обаяние, которое Дендре находила неотразимым. Она открыла дверь и поманила его в спальню. Тэлбот улыбнулся.

– Ты стала бесстыдной – слава Богу, – сказал он, поднося свой стакан к ее губам.

Дендре отпила виски. Напиток согрел ее. Ей почти сразу же захотелось еще. Тэлбот сел на кровать, а она вышла взять еще стакан и принести бутылку в спальню. Когда женщина вернулась, он откинул покрывало, разделся и лег в постель. Она отдала ему бутылку со стаканом и пошла по комнате, подбирая его одежду.

– Гидеон по крайней мере собирал сам. Тэлбот с улыбкой наблюдал за ней.

– Других жалоб нет, мадам?

– Вроде бы нет, – засмеялась Дендре, сбросила халат и легла в постель рядом с ним.

Тэлбот обнял ее.

– Ну, какие новости? Чем занималась? – спросил он, лаская ее груди.

Ей нравился секс с ним еще и потому, что он только укреплял дружбу. Они всегда рассказывали друг другу, что делали со времени последней встречи. Тэлбот говорил о своей работе, она сообщала, каких успехов добилась в своих планах. Им нравилась эта беседа в постели, но постепенно они перестали болтать, когда их ласки, поцелуи и влечение друг к другу стали ошеломляющими.

В ту ночь Тэлбот предавался любви с Дендре, а не просто занимался сексом. Это было не похоже на то, что происходило между ними несколько месяцев, с тех пор как они стали встречаться. Утолив свою страсть, они вместе приняли душ и отправились в постель.

– Что это с нами сегодня? – спросила Дендре. – Только не говори, что у нас был секс, это я знаю.

– Возникла серьезная, неожиданная проблема. Мы влюбились, – отозвался он с печальной ноткой в голосе.

Дендре поняла, что Тэлбот прав. У нее никогда не бывало такого секса, кроме последнего раза с Гидеоном на Гидре. У них возникла серьезная проблема. Ей меньше всего хотелось осложнять и без того сложную жизнь любовной связью, которая могла сделать ее только несчастной.

– Ты прав, – сказала она.

Тэлбот сел и обнял ее.

– Любовь не принесет нам добра. Сама знаешь почему, давай не будем говорить об этом. Думаю, нужно сорвать этот бутон, пока он не распустился, иначе ты потеряешь свою цель и будешь страдать. Лучше оставаться друзьями, любящими друзьями, как по-твоему?

– Да. Но мне будет очень не хватать тебя.

– О, милая, глупая Дендре, друзья не покидают друг друга, даже из-за любви, которой не может быть. Нам нужно перестать спать вместе и найти партнеров, с которыми можно иметь секс и любовь одновременно.

– Тэлбот…

– Пожалуйста, давай не будем это обсуждать. Просто… упьемся нашей последней ночью вместе.

Когда Дендре проснулась утром, Тэлбота не было. Откинувшись на подушки, она задумалась о том, что произошло между ними. Они правильно сделали, что расстались как любовники, но остались преданными друзьями. Она была довольна тем, что их связь окончилась таким романтическим и благородным образом. Но этот первый роман после брака, так насыщенный страстью, дал ей понять: секс без любви не для нее. Она хотела от Гидеона того, что было у них до появления Эдер, – любви и секса, и была намерена либо вернуть все это, либо оставить попытки вернуть его.

В дверь постучал Юкио. Дендре надела халат, снова легла в постель и пригласила его войти. Слуга появился с букетом белых роз.

На карточке было написано: «Я всегда буду думать о тебе как о самой лучшей женщине. Твой Тэлбот».

Дендре поглядела на розы, поднесла их к лицу и вдохнула аромат. Потом отдала Юкио со словами:

– Достань нашу самую красивую вазу, я хочу расставить их сама. Ты завтракал? Я собираюсь приготовить яичницу с гренками. Сделать на двоих?

– Да, спасибо, – улыбнулся Юкио, поняв, что произошло нечто заставившее Дендре вернуться на кухню. За восемь месяцев, что они прожили в отеле, у нее не возникало мысли что-нибудь приготовить, хотя условия для этого были. Еду присылали из ресторана отеля либо из китайской закусочной.

Когда Дендре переодевалась, готовясь к встрече с Гидеоном, зазвонил телефон. Это был отец. Здесь не было ничего необычного; родители звонили ей из Флориды часто, как прежде. Хотя развод дочери с Гидеоном явился для них ударом, Гершель и Фрида держались превосходно. Дендре приписывала их сдержанность тому, что оба они знали: Гидеона покинула она, Дендре, покинула потому, что очень любит, и они могут вновь сойтись в более крепком браке.

Узнав о разводе, Фрида расплакалась:

– Что я скажу соседям, родным, друзьям?

Отец слушал по отводной трубке в спальне и ответил за дочь:

– Фрида, не говори ничего. Думай об этом как об осложнении в шахматной партии, которую ведет Дендре. Ты же знаешь, что наша дочь не вступает в игру, если ее шансы на выигрыш не превышают пятидесяти процентов.

– Это безумие! У нашей дочери самая большая трагедия в жизни, а ты предлагаешь думать об этом как о шахматах! Этим она вернет мужа, спрашивается?

– Да, – в один голос ответили Дендре и Гершель.

Фрида долго молчала, потом объявила:

– Пусть будет так. Я ничего не смыслю в шахматах. Так что больше не буду ни о чем спрашивать. Но дай мне знать, когда выиграешь эту игру!

Ни мать, ни отец, к их чести, не мучили ее расспросами, что происходит между ней и Гидеоном. Гершель начал разговор как всегда:

– Ну как жизнь? У тебя и девочек все в порядке?

– У девочек все замечательно. У меня все нормально, я как раз одеваюсь к обеду – идем в ресторан с Гидеоном.

– Это хорошая новость или плохая? – осторожно спросил отец.

До его вопроса Дендре не думала, хорошо это или плохо для достижения ее цели. Но тут ей пришлось задуматься, и она поняла, что очень хорошо.

– Хорошая, папа.

– Это шах или мат?

– Позвоню вечером, скажу. Игра еще не закончена.

– Жаль, я не заключаю пари.

Дендре засмеялась:

– А на кого бы ты поставил?

– Не на Эдер, разумеется!

– Папа, я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

На этом они попрощались.

Гидеон появился у Дендре в час дня. Юкио впустил его, и Гидеон сказал ему:

– Мне очень не хватает тебя и Китти. Моя домашняя жизнь – сплошной кавардак.

– Гидеон, думаю, не будет жестокостью сказать, что меня это не удивляет. Эдер обладает многими достоинствами, но не думаю, что она ценит домашний уют.

Гидеон засмеялся:

– Нет, она просто не понимает, что такое дом, очаг.

Дендре слышала это сквозь приоткрытую дверь спальни. Еще раз взглянула в зеркало и вышла к бывшему мужу.

Одежду она подобрала очень тщательно: мини-юбку из черной замши и индейские золотые украшения, купленные в свое время Гидеоном; она надеялась, что эти вещицы напомнят ему о многих чудесно прожитых вместе годах. Впервые со дня развода Дендре увидела взгляд и улыбку Гидеона, в которых были любовь и плотское желание.

– Для наивной девочки из Бруклина ты проделала большой путь. Выглядишь потрясающе элегантно! По-прежнему женщина без модных ярлыков, по-прежнему женщина, способная удивлять меня, – поддразнил он.

– Тогда почему с тобой я всегда чувствую себя бруклинкой, которая вышла замуж за Гидеона Пейленберга?

Это такое приятное чувство, Гидеон, что напоминать об этом нет необходимости, – мягко отозвалась она.

– Я скучал по тебе с того дня, как ты ушла. Мне тысячу раз хотелось сказать тебе об этом.

И он направился к ней.

Гидеон любил ее. Она всегда это знала, знал и он. Сердце Дендре наполнилось радостью. Он обнял ее и поцеловал в губы. Без вожделения, но с любовью, нежностью. Гидеон подержал Дендре в объятиях, глядя в глаза, потом отступил назад и сказал:

– Я не представлял, как сильно люблю тебя.

– Представлял, только не хотел признаваться в этом себе. Прошу тебя, Гидеон, давай не будем говорить о прошлом. Сегодня я хочу сказать тебе то, что ты должен узнать от меня, а не от других. Давай поговорим за обедом, в людном месте, где я смогу сохранять присутствие духа.

Гидеону стало не по себе от страха. Этого чувства он никогда не испытывал. Он понял, что любит Дендре, и боязнь потерять ее навсегда поразила его, будто удар. Он вышел следом за ней из номера, из отеля, ошеломленный мощью собственного чувства. Больше ждать он не мог. Когда швейцар распахнул дверцу такси, Гидеон отвел Дендре в сторону.

– Я люблю тебя больше всех женщин на свете. Ты мой мир – и я не могу жить без тебя. Давай начнем все заново. Прошу тебя, выходи снова за меня замуж. Какой-то угол моей жизни опустел, когда ты ушла, а у Эдер нет ни любви, ни желания заполнять его.

– Можно, я отвечу после обеда? – спросила Дендре, сердце ее колотилось, на глаза навернулись слезы радости.

Швейцар и таксист все слышали и были тронуты объяснением Гидеона. Дендре уселась в машину, и, прежде чем Гидеон успел за ней последовать, таксист пробурчал себе под нос:

– Нечасто увидишь такое на улицах Нью-Йорка. Надеюсь, она скажет «да».

Гидеон внезапно успокоился. После этих слов все пришло в порядок. В такси Гидеон и Дендре не перемолвились ни словом. Однако в их молчании не было напряженности. Им всегда бывало уютно и без слов.

Расплатившись с таксистом – тот получил щедрые чаевые, – Гидеон повернулся к Дендре и сказал:

– Эдер слишком много говорит, это действует мне на нервы.

Оба они рассмеялись, и Дендре ощутила полнейшее блаженство. Гидеон разлюбил Эдер! Она взяла его за руку, и они поднялись по ступеням Сигрэм-билдинга в ресторан.

Гидеон заказал шампанского и повернулся к Дендре.

– Терпеть не могу это место – слишком претенциозное. Но не для нас с тобой. Вот почему я его выбрал. Мы здесь никого не знаем, значит, нам никто не помешает.

Не успел он договорить, как возле них уже стоял архитектор Филипп Джонсон. Гидеон подскочил и, не дав ему раскрыть рта, сказал:

– Филипп, не сочти это грубостью, но мы хотим побыть одни.

Джонсон поспешно отошел.

– Он никогда не простит тебе этого, – заметила Дендре.

– Ну и что? – возразил Гидеон, потягивая вино, после того как чокнулся с ней.

– Ничего. Ты всегда был прав насчет людей, насчет мира и насчет меня, Гидеон.

Дендре заметила, как приятно ему это было услышать. Он потянулся к ее руке, она чуть-чуть отодвинулась.

– Гидеон, я попросила пригласить меня на обед, чтобы сказать, что я делала после того, как мы разошлись. Помнишь, я позвонила тебе, попросила деньги на новый дом, и ты прислал их?

– Да, – ответил он в некотором недоумении.

– Так вот, дома, чтобы жить в нем, я не купила. Но приобрела одну постройку.

– Не понимаю. Я знаю, ты не стала бы брать у меня деньги на одно, чтобы истратить на совершенно другое. Так какую же постройку ты купила?

Многоэтажный гараж! Пожалуйста, не задавай больше вопросов. Дай мне рассказать. Осознав, какое богатство я получила после развода и выслушав весьма дельную речь Хэвера о том, что с картинами нужно обращаться должным образом, я стала обдумывать варианты. Хэвер был честен со мной – даже слишком. Он дал понять, что считает меня слишком глупой, чтобы иметь дело с доставшейся мне коллекцией. Я поняла, до какой степени алчны, недобры, жестоки и хитры торговцы картинами. Он открыл мне глаза на мир искусства и на то, как богачи, снобы и эстеты будут судить бедную глупую Дендре Пейленберг. Я очень быстро поняла, кто хорошие ребята, а кто акулы. Это было интересно, но заставило меня еще больше беспокоиться о судьбе своей коллекции.

Обдумав все, я пришла к мысли, показавшейся мне удачной. С картинами я могла поступать как захочу. То, что ты доверил мне свои работы, показалось мне доказательством того, как сильно ты по-прежнему любишь меня. Признанием того, как много я для тебя значила. Мне очень хотелось этого – особенно сильно в тот вечер, когда ты получил орден из рук президента.

Я поговорила с работниками нескольких музеев, все они, разумеется, хотели получить коллекцию и сыпали обещаниями, но не очень убедительными. Потом меня осенило: частный музей, открытый для избранной публики. Сначала я собиралась предоставить Хэверу заниматься продажей картин из моей и твоей коллекции. Я ценила его деловое чутье – но он, увы, не видел во мне полноправного партнера. Потом я по секрету сказала Бену Боргнайну о своем плане, и он меня поддержал. Посоветовал отправиться в несколько европейских музеев, поговорить с владельцами, что я и сделала.

Я переманила хранителя из Музея современного искусства в свой будущий музей, наняла архитектора сделать проект. На верхнем этаже предусмотрена квартира для меня или хранителя.

А теперь, Гидеон, я отвечу на твое предложение, так любезно сделанное на улице – я, в сущности, не покидала тебя.

Помолчав, он ответил:

– Я всегда знал, что ты умна, но ты сама в это не слишком верила. Я поражен тем, что ты сделала, и очень рад за тебя. Твое решение произведет громадное впечатление на всех, кого волнует современное искусство. Но ты не ответила – выйдешь за меня замуж?

– Зачем? Вернуться на кухню, снова стать твоей тенью? Боюсь, для этого слишком поздно. Но ради того, чтобы быть рядом с тобой, чтобы ты любил меня больше, чем когда-либо любую другую женщину, – да, конечно, выйду, как только ты получишь свободу.