Её единственная страсть

На улице уже стемнело, и на веранде горел свет. Дендре вставила ключ в замок и рывком распахнула дверь. Ее встретил восхитительный аромат материнской стряпни: тушеной капусты, ростбифа, картофельных клецок. Этот запах, атмосфера уюта и любви заставили Дендре на время забыть о Гидеоне и проведенном в распутстве дне.

Никто из родных не бросился встречать блудную дочь, и Дендре сообразила, что это один из трех вечеров в неделю, когда она занималась в школе искусств на Манхэттене. Отец поцеловал ее и помог снять пальто. Он и Орландо, старший брат, до сих пор были единственными мужчинами, которые для нее что-то значили. Теперь, когда Дендре познакомилась с Гидеоном, ей было с кем их сопоставить. По сравнению с полным жизни красавцем, в которого она влюбилась, отец выглядел старым, усталым, измотанным. При этой мысли у нее защемило сердце. Она обняла отца и на несколько секунд прижалась к нему.

Возможно, Дендре впервые взглянула на отца без дочернего обыкновения видеть в отцах героев, белых рыцарей, всегда готовых прискакать и спасти их. Гершель Московиц – скорняк, тихий человек, довольный своей участью, он стремился к покою любой ценой, был счастлив в лоне своей религии и всей непритязательной жизни. Мать Дендре, Фрида, спокойно властвовала в доме. Оба они были скорее мечтательными читателями книг, созерцателями жизни, чем деятелями. Фрида с головой уходила в романы, поэтому ее дети и носили имена героев двух нашумевших книг, прочитанных во время ежегодных недельных летних отдыхов в горах на севере штата Нью-Йорк.

Смущенная новыми для нее мыслями, Дендре отошла от отца.

– Как дела в колледже? – спросил он. – И в школе искусств? Надеюсь, день прошел интересно, малышка?

К счастью, у Дендре не оказалось времени на ответ, потому что появилась мать со словами:

– Герш, ты каждый день задаешь одни и те же вопросы. Как день у Дендре может быть интересным, если она изучает в колледже бухгалтерию? Бухгалтерия есть бухгалтерия.

Это было сказано не сурово, скорее буднично, и Фрида, обожавшая мужа, при этих словах погладила его по щеке и улыбнулась.

– Ты, конечно, права, – кротко отозвался он.

– Ужин через двадцать минут, – объявила Фрида и, обняв дочь за плечи, дошла с ней до подножия лестницы, там крепко стиснула ее, повернулась и направилась на кухню.

Дендре стала подниматься, на середине лестницы остановилась и села на ступеньку. Атмосфера дома, любовь и уважение родителей окутывали ее, как мягчайшее кашемировое одеяло. Дендре обхватила себя за плечи. Мать с отцом всячески поддерживали друг друга. Способны ли она и Гидеон на такую любовь и преданность? Хватит ли у них сил, чтобы идти на жертвы ради детей? Все родственники и друзья родителей восхищались тем, как живут Московицы: просто, без ссор, в ладу и согласии. Дендре осознала, что ни разу не слышала пререканий в доме. В трудные времена (а таких дней было немало) родители никогда не жаловались, просто делали, что могли.

Родственники – дяди, тети, двоюродные братья и сестры, гораздо более обеспеченные, занимавшие более высокое положение в обществе, – утверждали, что Фрида любовью к мужу, заботой о нем и о детях создает в семье такую жизнь, какую хочется ей, что это эгоистично. Критика была бессмысленной, потому что у родственников не имелось доказательств, что муж и дети Фриды недовольны этой жизнью.

Дендре охватило беспокойство. Она и ее семья принадлежали к среднему классу и были довольны своей скучной, размеренной жизнью. Постоянство, уравновешенность, стабильность, размеренность – все это было в ее характере. Даже теперь Дендре радовалась тому, что представляет собой, гордилась своими корнями, хотя Гидеон показал ей иной образ любви и жизни; главное – иметь мечту и стремиться к ее осуществлению. Дендре чувствовала, что у нее нет возврата в родительское гнездышко, в гущу еврейской общины, бывшей до сих пор основой ее жизни. Вернуться означало бы отказаться от Гидеона, а это было немыслимо. Ей хотелось, чтобы он всегда любил ее, как сегодня, снова и снова, до конца жизни. Страсть глубоко прожгла ее, заклеймила как принадлежащую ему на всю жизнь.

Дендре услышала, как мать напевает на кухне, и поняла, что она поистине дочь Фриды; она могла любить Гидеона так же сильно, как мать любила ее отца. Что до Гидеона, то в нем не было ничего от ее отца. Гидеон будет любить ее, как сможет, и этим удовлетворится. Дендре раз и навсегда решила, что это ее устраивает. И как будто бы оживилась от этой мысли. Она побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени, но направилась не в свою комнату, а постучалась в дверь Орландо и, не дожидаясь ответа, вошла.

Ее брат поднял взгляд от книги. Каким красивым, веселым, нежным и добрым он показался Дендре. Она подошла и села на кровать рядом с ним. Орландо – гордость семьи – учился в Гарварде на последнем курсе медицинского факультета.

– Привет, – сказала Дендре.

– Привет, – ответил Орландо и широко улыбнулся. Дендре подумала, что брат всегда ей улыбается. Он обнял ее. Будучи на пять лет старше, брат относился к Дендре покровительственно с тех пор, как она была младенцем. Он называл ее малышкой, и в конце концов это стало домашним именем. Дендре восхищалась братом. Он получал в Гарварде стипендию и работал на двух работах, чтобы обеспечивать себя. У Гершеля Московица просто не было денег, чтобы обучать сына.

Теперь, впервые испытав секс и восторг оргазма, Дендре могла понять, почему женщины добивались внимания ее брата. Он обладал сексуальностью, которая была очень волнующей в сочетании с уверенностью в себе и приятной внешностью. Как странно, внезапно подумала Дендре, думать об Орландо как о мужчине. Она надеялась, что он поймет ее страсть к Гидеону и не будет шокирован ее выбором.

– Орландо, когда тебе нужно быть в Гарварде? – спросила Дендре.

– Послезавтра.

– Я познакомилась с одним человеком. И собираюсь за него замуж. Думаю, он тебе понравится.

– Малышка!

– Я хочу рассказать тебе о нем – о нас. Хочу, чтобы ты с ним познакомился. Мы приедем проводить тебя на Центральный вокзал.

– Мать с отцом знают об этом?

– Нет, думаю, пока что рано им говорить. Сначала нужно их познакомить.

– Он не еврей?

– Нет, я не знаю, кто он по национальности.

– Если ты выйдешь замуж за человека другой религии, это убьет отца, потрясет родню. Может, расскажешь мне о своей великой любви? С самого начала?

И Дендре рассказала брату о том, как познакомилась с Гидеоном и влюбилась. Хотя призналась, что легла с ним в постель, подробностей старательно избегала. Чем больше Орландо слушал, тем больше расстраивался. Он встал с кровати и принялся расхаживать по комнате. Сердце у него чуть не разрывалось от тревоги за сестру, когда та призналась, что любит Гидеона сверх всякой меры, больше жизни. Когда Дендре начала всхлипывать, он подошел и положил ей руку на плечо.

– Почему же ты плачешь, малышка?

Она прильнула к брату.

– Не от горя или отчаяния, а потому, что не представляла себе, что значит любить. Я ни разу в жизни не была так счастлива.

Малышка, ты уверена, что это не просто увлечение? Каждая женщина влюбляется в своего первого мужчину, особенно если первый сексуальный опыт был удачным. Тебе, судя по всему, повезло, и поэтому твой парень мне уже нравится. Для тебя открылся новый мир. Ты женщина, не ребенок. Нам придется обращаться с тобой соответствующим образом, может, даже не называть тебя больше малышкой.

– Правда, Орландо? – просияла Дендре. – Гидеону очень не понравится это прозвище…

– Погоди-погоди, Дендре. Ты всего раз встретилась с этим парнем, знаешь его меньше суток и уже беспокоишься о его мыслях и чувствах? Дай ему время подумать о тебе, увлечься тобой.

– Мы договорились завтра встретиться. Мы любим друг друга, Орландо, любим одинаково. Порадуйся за нас, – взмолилась Дендре, и глаза ее наполнились слезами. В голосе появилась дрожь.

Он достал из кармана платок и протянул ей.

– Малышка, какая ты наивная. Мужчины не любят женщин так, как хочется женщинам. Они любят их, как могут.

– Гидеон уже сказал мне это, и я ничего не имею против.

– А кто будет уламывать отца и мать? Я ведь завтра уеду. Не встречайся с ним хотя бы пару недель, дай себе время опомниться и не делай ничего поспешного, вот тебе мой совет.

– Не могу.

– Почему, Господи?

– Потому что я потеряю его. Ты не представляешь, Орландо, какой он замечательный. Он уже стал моей жизнью.

– Это безумие!

Разговор их прервал голос матери от подножия лестницы:

– Эй вы, оба, ужин уже на столе.

Брат и сестра встали с кровати и посмотрели друг на друга, не представляя толком, что делать. В этой семье не существовало секретов от близких. Орландо раскрыл объятия, и Дендре бросилась в них, по ее щекам катились слезы. Он поможет ей. Он так любит сестру, что не может не помочь.

Фрида Московии, была не из тех женщин, которые легко говорят об интимных вещах. Она была домохозяйкой, стряпухой для мужа и детей. Секс для нее был чем-то вроде иностранного языка, поэтому она не могла обсуждать это с дочерью. Фрида надеялась, что муж, которого она найдет для дочки, возьмет это на себя. В конце концов, сексом будут заниматься они. Тема смущала се.

За столом все четверо говорили о повседневных делах: перебирали местные сплетни, обсуждали опрометчивый поступок одного из двоюродных братьев. Когда ужин подходил к концу, Орландо поглядел на Дендре и жестом дал ей понять: пора! Прошло несколько минут, прежде чем Дендре решилась.

– Я познакомилась сегодня с одним человеком, – начала она. – Он художник, бедный и неизвестный, но со временем станет очень знаменитым.

– Очень хорошо, дорогая, – проговорила мать и поднялась, чтобы унести посуду.

За столом воцарилось молчание. Орландо приподнял бровь. Когда Фрида вернулась с формочкой апельсиново-лимонного желе с ягодами земляники сверху, Дендре только и смогла подумать, что ей не очень-то нравится желе, которое готовит мать, – какое-то резиновое, безвкусное. Гидеону такого подавать нельзя. Мысленно она пообещала себе, что будет лучшей кухаркой, чем мать.

– Я хотела бы пригласить его домой на обед, – объявила Дендре.

Все за столом уставились на нее. Отец спросил:

– Зачем? Ты никогда не приглашала к обеду людей, которых мы не знаем.

– Хочу, чтобы вы все познакомились с ним. Он необыкновенный, и ему нравится, как мама готовит. Я сегодня угостила его своим завтраком.

– Он из Бруклина? – спросила мать.

– Нет, мама, – ответил Орландо.

Московицы жили в мире, который начинался и заканчивался в Бруклине, как и многие семьи, члены которых родились и выросли здесь. Большой мир и даже другие районы Нью-Йорка воспринимались как чудесная экзотика, но чужбина, будь то Манхэттен, находящийся на другом берегу реки Ист-Ривер, Бостон или Париж. Фрида и Гершель озабоченно переглянулись.

– Так откуда же он, Дендре, и почему ты знаешь так много об этом мальчике, Орландо? – спросила Фрида.

– Из Сент-Луиса, – ответила Дендре.

– Я еще не встречал ни одного человека из Сент-Луиса, – сообщил Гершель, преследуя ускользающее по тарелке желе.

– Я тоже, папа. И он не мальчик, мама, – ответил Орландо – О, – произнесла Фрида. И перестала задавать вопросы.

Орландо хорошо знал мать. Она терялась, когда речь заходила о незнакомцах или о чем бы то ни было, вторгающемся в ее владения. Теперь она погрузится в молчание. Но Фрида понимала, когда терпит поражение, и всегда сдавалась изящно. Сигнал к отступлению подал ей тон голоса дочери. У Гершеля на лице появилось обеспокоенное выражение, но глава семьи ничего не сказал.

На другой день занятия в колледже были для Дендре пыткой. Она не могла сосредоточиться, не могла думать ни о чем, кроме Гидеона, и ненавидела каждую минуту, проведенную вдали от него. Был ли то сон? Мечта? Произошло ли это на самом деле? Часы тянулись бесконечно… Но занятия все-таки окончились, и Дендре помчалась к возлюбленному.

Ее колени ослабли, когда она нажала кнопку переговорного устройства, и дверь тут же отперлась. Дендре дрожала от предчувствия, в голове теснились вопросы. Почему он ничего не сказал в переговорное устройство? Ждал ли кого-то еще, рассердился ли на то, что она не осталась на ночь? Толкнув дверь, она вошла в вестибюль. Едва глаза ее начали привыкать к темноте, вспыхнул свет. Дендре ахнула и приложила руку к сердцу.

– Я уже начал думать, что ты не появишься, – объявил Гидеон с верха лестницы.

Мир не перевернулся. Она была по-прежнему нужна Гидеону. Как он был хорош, когда сбегал с лестницы, чтобы заключить ее в объятия. Он покрыл поцелуями все ее лицо. Дендре начала расстегивать одежду.

– Скажи, что любишь меня, – взмолилась она.

– Люблю.

– И никогда не отпустишь меня от себя? – настаивала она.

– Никогда, – ответил он. – И это не просто слова, Дендре, это намерение. Я работал всю ночь, посмотри.

Гидеон мягко опустил ее на ноги, и они, держась за руки, поднялись по лестнице в мастерскую. Дендре поразилась: к стенам были приколоты рисунки с ее изображениями, некоторые с цветными пятнами. На одном были пятна девственной крови; на другом красные губы и ногти. Некоторые были выполнены черным карандашом и сепией. Большинство портретов было сделано в натуральную величину; другие представляли собой детальные наброски разных частей ее тела. Все рисунки были исполнены жизни и эротики. В ее глазах видны были чувства: жажда секса, желания. Ее сексуальность соблазняла зрителя, захватывала, как ни одна картина. Значит, Гидеон видел ее такой? Она вдохновила его писать так мастерски? Он претворил ее в образ, который тронет даже самое холодное сердце. Какая девятнадцатилетняя девчонка не будет польщена, не отдаст жизнь за любовь такого мужчины? Дендре пришла в восторг и бросилась ему в объятия.

– Они изумительны! У меня голова идет кругом от волнения.

Гидеон запрокинул голову и засмеялся:

– Так и должно быть.

Наступила минута молчания, лишь усилившего их влечение друг к другу. Любовь вкупе со страстью, самый сильный из наркотиков, опьяняла обоих. Для Дендре этот второй опыт оказался еще более восхитительным, чем первый. Собственные портреты, глядевшие на них отовсюду, лишь усиливали ее возбуждение. Она была как в тумане и едва расслышала, как Гидеон просит сделать то, о чем Дендре никогда не слыхивала. Откуда все это взялось – желание отдаваться ему полностью, выказывать стремление подвергаться чему угодно ради еще одного экстаза, и еще одного, и еще? Ей хотелось умирать и возрождаться снова в его объятиях, в сексуальном блаженстве, и Гидеон обожал ее за это. Когда она стояла на коленях, а Гидеон сзади входил то в одно, то в другое влажное вожделеющее отверстие, Дендре казалось, что она вот-вот потеряет сознание – таким острым было блаженство чувствовать себя предельно заполненной им. Она вскрикнула от боли и удовольствия.

Ее вожделение до предела разожгло воображение Гидеона, и он, не меняя ритма телодвижений, шептал ей обо всех эротических утехах, которым они будут предаваться вместе.

Пресытившись, Они обнялись и заснули прямо на полу посреди мастерской. При пробуждении их все еще окутывал запах секса, аромат страсти. Дендре хотелось лизнуть своего любовника, разбудить, не расставаться с этим запахом, который принадлежал им обоим, глубоко вдыхать его. Куда подевались весь ее мир, семья, мораль среднего класса, согласно которой она вела себя как шлюха? Значение для нее сейчас имел только Гидеон.

Перевернувшись на бок, чтобы любоваться красотой своего мужчины, испытывая невыразимую благодарность за то, что он любит такую простую девушку, Дендре поцеловала Гидеона, разбудила его и стала одеваться. Он смотрел, как она натягивает чулок на ногу, потом взял второй из ее руки и старательно натянул на другую. Поцеловал ее в колено и улыбнулся.

В этой улыбке было нечто новое для нее – великодушие, тепло, обещание. С необычайной нежностью он поднял ее с пола и одел. Для Дендре это стало завершающим штрихом. Ее жизнь принадлежала ему.

Глава 6

Гидеон на десять лет старше ее, многое повидал, Мир его велик, просторен, опасен, это напугает мать и отца. Он не их веры… Эти мысли проносились в голове у Дендре, когда она наблюдала, как Гидеон одевается.

– Я рассказала о тебе брату, – выпалила она.

Гидеон как раз натягивал через голову свитер. Чуть поколебавшись, он сказал:

– Держу пари, без откровений о сексе?

Он увидел, как Дендре залилась краской, и понял, что смутил ее. Подойдя, Гидеон обнял ее и пояснил:

– Я не хотел тебя смущать. Просто глупо пошутил. Что ты говорила ему?

– Что мы любим друг друга и я выйду за тебя замуж, – довольно самоуверенно заявила Дендре.

Гидеона это поразило, его лицо расплылось в улыбке.

– Ты в этом не сомневаешься?

– Тебе никогда не найти лучшей жены. Ни одна женщина не будет любить тебя больше, чем я, и ты это знаешь. Вот почему ты женишься на мне. И по любви, само собой.

Эта юная, наивная женщина, столь податливая в его руках, была права. Гидеону она понравилась еще больше, потому что говорила правду. Он поднял к губам руки Дендре, поцеловал пальцы, потом сказал:

– Ты меня пока очень плохо знаешь. Жизнь в браке со мной будет для тебя нелегкой. Моя работа всегда будет важнее всего прочего, работа и свобода. Мы будем бедны, тебе придется работать, чтобы нам как-то прожить, во всяком случае, до тех пор, пока я не получу признание. Но когда-нибудь у нас будет все: успех, деньги, волнующая, яркая жизнь. Уверена ли ты, что любишь меня настолько, чтобы вести такое существование? Да, и вот что еще: я – тиран, великодушный, но все же тиран.

– А я еврейка из Бруклина, домоседка с моралью среднего класса, которая не знает ничего больше. Вот что я принесу в наш брак, сможешь ли ты с этим жить? – спросила Дендре с металлом в голосе.

И снова полная откровенность. Во многих отношениях она оставалась девственницей. Гидеон пришел в восторг от мысли всю жизнь прельщать Дендре своим миром, уютно живя в ее мире, иметь домашний очаг, быть окруженным любовью, о которой мечтал с детства. Ответ мог быть только один.

– Когда пригласишь меня домой на обед? – спросил он, поблескивая глазами и улыбаясь.

– Сегодня? – предложила Дендре, счастье звенело в ее голосе, словно колокольчик.

– Едем. Я голоден.

– Нужно позвонить матери, предупредить. Этого требует вежливость, – сказала она ему.

– Можно позвонить из бара за углом, – предложил он.

– Гидеон, в «Ангеле» нас ждет мой брат. Можно оттуда поехать домой всем вместе.

– А, понятно. Хочешь устроить мне смотрины?

Дендре слегка смутилась.

– Я хотела попросить тебя познакомиться с ним за выпивкой. Не сердись, пожалуйста, но он хочет знать, что ты собой представляешь. Брат завтра возвращается в Гарвард и беспокоится, что я, возможно, сошлась с дурным человеком. Нельзя винить его за то, что он беспокоится обо мне.

– Винить не в чем, а вот расходы ему придется взять на себя. У меня нет таких денег, чтобы платить за выпивку в «Ангеле».

Орландо читал за столиком книгу. Всякий раз, когда дверь открывалась, он поднимал глаза. Приходило и уходило так много людей, что ожидание начинало действовать ему на нервы. Он решил ждать до пяти. В половине шестого вновь поднял глаза от книги, подумав: «Последний раз. Если это не Дендре, еду домой».

Но вошла Дендре со своим кавалером, оба так сияли, выглядели такими счастливыми, что Орландо поднялся и помахал им рукой. Еще до того, как они подошли к столику и Гидеон произнес хотя бы слово, Орландо попал под обаяние этого человека. Гидеон Пейленберг излучал уверенность, выделявшую его среди других людей. Каждый его шаг, сила, сексуальность, способная вскружить голову любой женщине, умное, красивое лицо – все говорило о том, что это незаурядная личность. Орландо стало ясно, почему Дендре так сильно влюбилась, но ему стало беспокойно за сестру. Он очень любил ее, но был реалистом. Дендре пленилась величием, но способна ли она возвыситься до него? Орландо понимал: сестра нашла единственного на миллион мужчину, и правильно делает, что не хочет его упускать.

Дендре представила мужчин друг другу, они обменялись рукопожатием.

– Я хотел бы взглянуть на твои картины. – Орландо взял быка за рога.

– Нет ничего проще, пошли.

– Они могут шокировать тебя, – вмешалась Дендре.

– Портреты твоей сестры – самые лучшие мои работы. Если ты ценишь искусство, они взволнуют тебя, а не шокируют.

– Тогда идем, – кивнул Орландо.

Дендре пошла позвонить матери. Мужчины непринужденно разговаривали, дожидаясь ее. Гидеон нашел Орландо умным, чутким, разбирающимся в искусстве. С радостью узнал, что Московицы культурные люди, хотя далеко не эстеты, ходят в бруклинские музеи, концертные залы, библиотеки, тогда как большинство местных семей довольствуются телевизором.

Изображения Дендре действительно взволновали Орландо, но вместе с тем и шокировали. Кто эта женщина на портретах? Другая сторона Дендре. Определенно не та младшая сестренка, которую он любил и думал, что знал.

– Гидеон, портреты замечательные. Это великая живопись, – сказал Орландо. И мужчины заговорили об искусстве и великих художниках.

Потом все трое сели на матрасы и стали обсуждать, какую из картин хотелось бы получить Орландо.

– Гидеон, я не могу принять такой ценный подарок. Когда-нибудь он будет стоить целое состояние, – запротестовал брат Дендре.

– Знаю. Обычно я не отдаю своих работ, но все же прошу тебя выбрать подарок. Как-никак я забираю из твоей семьи нечто гораздо более драгоценное.

Дендре показалось, что сердце у нее разорвется от любви к Гидеону. Он считал ее более драгоценной, чем свои работы! Ее брат уже благоговел перед Гидеоном. Другого одобрения ей не требовалось. Раз Орландо на ее стороне, одержать верх над отцом и матерью будет не трудно.

Гидеона ужаснуло, как долго нужно ехать в Бруклин на метро, и он решил никогда больше не добираться туда под землей. Одна только эта поездка убедила его, что нечего продолжать встречаться, раз он живет в Манхэттене, а она в Бруклине. Нужно было жениться, и как можно скорее.

Орландо отпер дверь своим ключом, и все трое вошли. Гершель Московии налил всем виски, но Фрида не появлялась. Гидеон мгновенно проникся симпатией к Гершелю, угадав, что у отца Дендре была душа художника, давно умершая медленной смертью. Жизнь била его, но он остался простым, любящим человеком, живущим одним днем.

– Дочь говорила, ты художник?

– Да, а чем занимаетесь вы, мистер Московиц? – поинтересовался Гидеон.

– Скорняк.

– Мой отец в своем деле тоже художник, – добавила Дендре.

Гидеон почему-то в этом не сомневался. Гершель поднял стакан, произнес тост «l'chaim» и осушил стакан. Потом объявил Гидеону:

– На идиш это означает «за жизнь». Мы евреи. А ты?

– Я нет.

– Ничего, лишь бы человеком был, – сказал Гершель.

– Я схожу за матерью, – вмешался Орландо.

– Нет, давай я, – вызвался Гидеон. – Покажи мне только, где кухня.

Он никогда не чувствовал себя так уютно и уверенно, как в этом скромном, слегка обветшавшем доме с запахами жарившейся курицы, корицы и ванили. Никогда не встречал подобных людей, таких простых и честных. От них так и веяло добротой и бесхитростностью.

Войдя в кухню, Гидеон столкнулся лицом к лицу с Фридой, она переливала куриный суп из кастрюли в супницу. Несколько секунд они глядели друг на друга, потом хозяйка стала продолжать свое дело.

– Понимаю, гость я неожиданный, однако благодарный. Видите ли, я уже знаком с вашей стряпней, – сказал Гидеон, подойдя к Фриде и поцеловав ее в щеку.

Женщина все еще приходила в себя от появления на кухне незваного, хоть и красивого незнакомца, когда тот приложился губами к ее щеке. Она ощутила напористое обаяние, с каким еще не сталкивалась. И сразу же поняла, что перед ней единственный мужчина на миллион, тот принц, которого мечтают встретить когда-нибудь все девушки. Ей стало ясно, почему Дендре пригласила его на обед.

– Давно вы знакомы с моей дочерью? – спросила она.

– Чуть больше суток, но кажется, что целую жизнь.

– Вы зря времени не теряете, мистер…

– Меня зовут Гидеон Пейленберг. А вас?

– Пейленберг, – повторила она.

– Называйте меня Гидеоном, а как мне обращаться к вам? Не «миссис Московии» же – слишком официально, – улыбнулся он.

Она заколебалась, но в конце концов назвала свое имя:

– Меня зовут Фрида, Гидеон.

Накрыв супницу крышкой, она подошла к плите и сняла сковородку с дымящимися запеченными в тесте яблоками. Положила одно из них на блюдце и протянула Гидеону вместе с вилкой. Молодой мужчина очаровал ее, хотя исходившая от него сила была слишком неистовой и своевольной, чтобы ей это могло понравиться. Гидеон был полной противоположностью ее домочадцам, и Фрида испугалась. Зачем такому человеку ее дочь, если он может иметь почти любую женщину, какую захочет? В ее дом вторгся незнакомец, и теперь никто из членов семьи никогда не будет прежним. Это тревожило ее больше всего.

– Фрида, просто объедение, – похвалил он.

– Гидеон, тебе нравится моя стряпня, но насколько нравится моя дочь? Вот что меня беспокоит. То, что невинная девушка сошлась с таким обаятельным, красивым мужчиной, беспокоит меня еще больше. Может, я и неплохая кухарка, но не шеф-повар класса люкс, к тому же, судя по твоей внешности и манерам, это непривычная тебе национальная еда. Ты ведь не соблазнишь такую девушку, как Дендре, правда? – просительным тоном сказала женщина.

Это проявление вашей материнской заботы, Фрида. Мне не хватало этого всю жизнь. Не стану вам лгать. Раз вы так откровенны со мной, я отвечу тем же. Да, я соблазнил вашу дочь, после обеда намерен увезти ее к себе и соблазнить снова. Надеюсь, она будет соблазнять меня до конца жизни. Мы полюбили друг друга. Обменялись несколькими взглядами и поняли это. Фрида, я хочу жениться на Дендре и почту за честь состоять в родстве с вами, Гершелем и Орландо.

У Фриды закружилась голова. Она побледнела, вскинула руки, чтобы не упасть. Гидеон подошел и поддержал ее. Стал утешать.

– Гидеон, Дендре еще ребенок, – прошептала она.

– Нет-нет, Фрида. Она вполне женщина – сердечная, нежная, добрая, беззлобная. Совсем как ее мать! Мы любим друг друга, Фрида, и будем пробиваться в жизнь вместе. Порадуйтесь за нас, пойдите нам навстречу. Даю слово, что не пожалеете. Может быть, я не тот муж, какого вы пожелаете, но она выбрала меня.

Гидеон всю жизнь был способен заставлять людей питать erq эго, его либидо, его искусство. Доброта, великодушие, обаяние так же интригующи, как надменность, и все эти достоинства в конце концов покорили семью Московиц.

Он увез Дендре от них в тот единственный раз, когда приезжал в Бруклин, оставив семью оправляться от своего визита и от того, что они отдали Дендре незнакомцу. Все произошло слишком быстро, никто не успел опомниться. Гершель расплакался, когда целовал дочь на прощание.

Распаковывая немногочисленные вещи, привезенные в ее новый дом, Дендре вспомнила слова, которые Гидеон сказал ее отцу: «Гершель, я понимаю, вам тяжело, но имейте в виду, я не похищаю у вас дочь. Наши двери для вас будут открыты всегда, наши сердца и души тоже. Я породнился с вами, Фридой, Орландо, так же как с Дендре».

Гидеон не мог сказать ничего более теплого, более великодушного. Это облегчило потрясение. Семья была ему благодарна.

Когда они лежали, обнявшись, в постели, Дендре проговорила:

– Ты замечательно вел себя с моими родителями и братом.

– Это было легко, потому что они мне очень понравились. Ты рада быть в своем новом доме со мной? – спросил он, лаская ее груди и целуя живот.

– Счастлива, – засмеялась она, ложась на Гидеона и целуя его.

Дендре понимала, что не следует задавать вопросы о его семье. Однажды она попыталась, и Гидеон ясно дал понять, что не хочет говорить об этом. Он только сообщил, что его воспитала тетя.

Тетя Марта оставалась загадкой для Дендре. Гидеон говорил о ней редко. Когда попыталась его расспросить, Гидеон вежливо, но твердо отказался развивать эту тему.

На десятый день после знакомства они сочетались браком. За эти десять дней определился образ их жизни. Дендре начала узнавать Гидеона таким, как он описал ей себя. Он действительно был великодушным тираном, но определенно любил ее, а это было главным.

«а Как ни тяжела была у них жизнь, Дендре очень нравилось быть женой бедного художника. Она продолжала учиться в колледже, но в вечернюю школу искусств ходить перестала и поступила работать официанткой в одну из кофеен Гринич-Виллидж. Каждую неделю они подсчитывали деньги, откладывали необходимую сумму на хозяйство. Остальное шло на материалы для живописи.

Они были бедны, но счастливы. Их любовь друг к другу, его работа компенсировали отсутствие горячей воды и отопления в мастерской. Их жизнью управляли работа Гидеона, его либидо, его мечты, его желания – и Дендре была вполне этим довольна. Муж был всем, чего она только хотела. Гидеон вдохновенно творил, все, казалось, работало на него, и он не скупился на похвалы жене в темноте ночи, когда они занимались любовью.

Дендре избавляла его от повседневных дел: хождение по магазинам, стряпня, уборка, оплата счетов, – все это взяла на себя она, чтобы он мог писать. Питались молодые снедью, которую присылала Фрида. Дендре ездила за едой в Бруклин каждую неделю. Иногда Фрида сама привозила эти пакеты в мастерскую. Визиты были редкими, потому что бедность, в которой жили ее дочь и зять, очень ее расстраивала. Несколько вещей, которые Фрида пыталась им дать, чтобы придать уют их уголку, были вежливо отвергнуты, и она поняла, что предлагать им ничего не нужно. Они не хотели лишних вещей в своей жизни. Со временем Фрида научилась ценить эти жертвы. Дендре и Гидеон жили так, как диктовал он. Зарплата Дендре, чеки на небольшие суммы от тети Mapты и редкие доходы от продажи картин помогали им держаться.