28
      Ты знаешь, верно, что служил
      В российском войске Измаил;
      Но, образованный, меж нами
      Родными бредил он полями,
      И все черкес в нем виден был.
      В пирах и битвах отличался
      Он перед всеми! томный взгляд
      Восточной дегой отзывался:
      Для наших женщин он был яд!
      Воспламенив их вображенье,
      Повелевал он без труда,
      И за проступок наслажденье
      Не почитал он никогда;
      Не знаю - было то презренье
      К законам стороны чужой
      Или испорченные чувства!..
      Любовью женщин, их тоской
      Он веселился как игрой;
      Но избежать его искусства
      Не удалося ни одной.
      21
      Черкес! видал я здесь прекрасных
      Свободы нежных дочерей, Но не сравню их взоров страстных С приветом северных очей. Ты не любил! - ни слов опасных,
      277
      Ни уст волшебных не знавал:
      Кудрями девы золотыми Ты в упоенье не играл, Ты клятвам страсти не внимал, И не был ты обманут ими! 1-1о я любил! Судьба меня Блестящей радугой манила, Невольно к бездне подводила... И ждал я счастливого дня! Своей невестой дорогою Я смел уж ангела назвать, Невинным ласкам отвечать И с райской девой забывать, Что рая нет уж под луною. И вдруг ударил страшный час, Причина долголетней муки;
      Призыв войны, отчизны глас, Раздался вестником разлуки. Как дым рассеялись мечты! Тот день я буду помнить вечно... Черкес! черкес! ни с кем, конечно, Ни с кем не расставался ты!
      25
      В то время Измаил случайно
      Невесту увидал мою
      И страстью запылал он тайно!
      Меж тем как в дальнем я краю
      Искал в боях конца иль славы,
      Сластолюбивый и лукавый,
      Он сердце девы молодой
      Опутал сетью роковой.
      Как он умел слезой притворной
      К себе доверенность вселять!
      Насмешкой - скромность побеждать
      И, побеждая, вид покорный
      Хранить; иль весь огонь страстей
      Мгновенно открывать пред ней!
      Он очертил волшебным кругом
      Ее желанья; ведал он,
      278
      Что быть не мог ее супругом,
      Что разделял их наш закон,
      И обольщенная упала
      На грудь убийцы своего!
      Кроме любви, она не знала,
      Она не знала ничего...
      26
      Но скоро скуку пресыщенья
      Постиг виновный Измаил!
      Таиться не было терпенья,
      Когда погас минутный пыл.
      Оставил жертву обольститель
      И удалился в край родной,
      Забыв, что есть на небе мститель,
      А на земле еще другой!
      Моя рука его отыщет
      В толпе, в лесах, в степи пустой,
      И казни грозной меч просвищет
      Над непреклонной головой;
      Пусть лик одежда изменяет:
      Не взор - душа врага узнает!
      27
      Черкес, ты понял, вижу я,
      Как справедлива месть моя!
      Уж на устах твоих проклятья!
      Ты, внемля, вздрагивал не раз...
      О, если б мог пересказать я,
      Изобразить ужасный час,
      Когда прелестное созданье
      Я в униженье увидал
      И безотчетное страданье
      В глазах увядших прочитал!
      Она рассудок потеряла;
      Рядилась, пела ^и> плясала
      Иль, сидя молча у окна,
      По целым дням, как бы не зная,
      Что изменил он ей, вздыхая,
      279
      Ждала изменника она.
      Вся жизнь погибшей девы милей
      Остановилась на былом;
      Ее безумье даже было
      Любовь к нему и мысль об нем...
      Какой душе не знал он цену!.."
      И долго русский говорил
      Про месть, про счастье, про измену:
      Его не слушал Измаил.
      Лишь знает он да бог единый,
      Что под спокойною личиной
      Тогда происходило в нем.
      Стеснив дыханье, вверх лицом
      (Хоть сердце гордое и взгляды
      Не ждали от небес отрады)
      Лежал он на земле сырой,
      Как та земля, и мрачный и немой?
      2S
      Видали ль вы, как хищные и злые
      К оставленному трупу в тихий дол
      Слетаются наследники земные
      Могильный ворон, коршун и орел?
      Так есть мгновенья, краткие мгновенья.
      Когда, столпись, все адские мученья
      Слетаются на сердце - и грызут!
      Века печали стоят тех минут.
      Лишь дунет вихрь - и сломится лился,
      Таков с душой кто слабою рожден,
      Не вынесет минут подобных он:
      Но мощный ум, крепясь и каменея,
      Их превращает в пытку Прометея!
      Не сгладит время их глубокий след:
      Все в мире есть - забвенья только нет!
      ?9
      Светает. Горы снеговые
      На небосклоне голубом
      Зубцы подъемлют золотые;
      280
      Слилися с утренним лучом
      Края волнистого тумана,
      И на верху горы Шайтана
      Огонь, стыдясь перед зарей,
      Бледнеет - тихо приподнялся,
      Как перед смертию больной,
      Угрюмый князь с земли сырой.
      Казалось, вспомнить он старался
      Рассказ ужасный и желал
      Себя уверить он, что спал;
      Желал бы счесть он все мечтою...
      И по челу провел рукою;
      Но грусть - жестокий властелин!
      С чела не сгладил он морщин.
      39
      Он встал, он хочет непременно
      Пришельцу быть проводником.
      Не зная думать что о нем,
      Согласен юноша смущенный.
      Идут они глухим путем,
      Но их тревожит все: то птица
      Из-под ноги у них вспорхнет,
      То краснобокая лисица
      В кусты цветущие нырнет.
      Они все ниже, ниже сходят
      И рук от сабель не отводят.
      Через опасный переход
      Спешат, нагнувшись, без оглядки;
      И вновь на холм крутой взошли,
      И цепью русские палатки,
      Как на ночлеге журавли,
      Белеют смутно уж вдали!
      Тогда черкес остановился,
      За руку путника схватил
      И - кто бы, кто не удивился?
      По-русски с ним заговорил.
      28!
      "Прощай! ты можешь безопасно
      Теперь идти в шатры свои;
      Но, если веришь мне, напрасно
      Ты хочешь потопить в крови
      Свою печаль! страшись, быть может,
      Раскаянье прибавишь к ней,
      Болезни этой не поможет
      Ни кровь врага, ни речь друзей!
      Напрасно здесь, в краю далеком,
      Ты губишь прелесть юных дней;
      Нет, ,не достать вражде твоей
      Главы, постигнутой уж роком!
      Он палачам судей земных
      Не уступает жертв своих!
      Твоя б рука не устрашила
      Того, кто борется с судьбой:
      Ты худо знаешь Измаила;
      Смотри ж, он здесь перед тобой!"
      И с видом гордого презренья
      Ответа князь не ожидал;
      Он скрылся меж уступов скал
      И долго русский без движенья
      Один как вкопанный стоял,
      Меж тем, перед горой Шайтаном
      Расположась военным станом,
      Толпа черкесов удалых
      Сидела вкруг огней своих;
      Они любили Измаила,
      С ним вместе слава иль могила,
      Им все равно! лишь только б с ним!
      Но не могла б судьба одним
      И нежным чувством меж собою
      Сковать людей с умом простым
      И с беспокойною душою:
      Их всех обидел Росламбек!
      (Таков повсюду человек.)
      282
      83
      Сидят наездники беспечно,
      Курят турецкий свой табак
      И князя ждут они. "Конечно,
      Когда исчезнет ночи мрак,
      Он к нам сойдет; и взор орлиный
      Смирит враждебные дружины,
      И вздрогнут перед ним они,
      Как Росламбек и уздени!"
      Так, песню воли напевая,
      Шептала шайка удалая.
      81
      Безмолвно, грустно, в стороне,
      Подняв глаза свои к луне,
      Подруге дум любви мятежной,
      Прекрасный юноша стоял,
      Цветок, для смерти слишком нежный!
      Он также Измаила ждал,
      Но не беспечно. Трепет тайный
      Порывам сердца изменял,
      И вздох тяжелый, не случайный,
      Не раз из груди вылетал;
      И он явился к Измаилу,
      Чтоб разделить с ним-хоть могилу!
      Увы! такая ли рука
      В куски изрубит казака?
      Такой ли взор, стыдливый, скромный,
      Глядит на мир, чтоб видеть кровь?
      Зачем он здесь, и ночью темной,
      Лицом прелестный, как любовь,
      Один в кругу черкесов праздных,
      Жестоких, буйных, безобразных?
      Хотя страшился он сказать,
      Нетрудно было б отгадать,
      Когда б... но сердце, чем моложе
      Тем боязливее, тем строже
      Хранит причину от людей
      Своих надежд, своих страстей.
      283
      И тайна юного Селима,
      Чуждаясь уст, ланит, очей,
      От любопытных, как от змей,
      В груди сокрылась невредима!
      Ч1СТЬ ТРЕТЬЯ
      She told nor whence, nor why she left behind Her all for one whoseem'd but little kind. Why did she love him? Curious fool!
      be still-Is human love the growth of human will?..
      "Lara". L. Hyron '.
      Какие степи, горы и моря
      Оружию славян сопротивлялись?
      И где веленью русского царя
      Измена и вражда не покорялись?
      Смирись, черкес! и запад и восток,
      Быть может, скоро твой разделят рок.
      Настанет час-и скажешь сам надменно:
      Пускай я раб, но раб царя вселенной!
      Настанет час-и новый грозный Рим
      Украсит Север Августом другим!
      Горят аулы; нет у них защиты,
      Врагом сыны отечества разбиты,
      И зарево, как вечный метеор,
      Играя в облаках, пугает взор.
      Как хищный зверь, в смиренную обитель
      Врывается штыками победитель;
      Он убивает старцев и детей,
      Она не сказала, ни откуда она, ни почему оставила
      Все ради того, кто не был, казалось, даже ласков с нею.
      За что она любила его? Пытливый глупец! Молчи:
      Разве по воле человека рождается Человеческая любовь?..
      "Лара".-Лорд Байрон {англ ).
      284
      Невинных дев и юных матерей
      Ласкает он кровавою рукою,
      Но жены гор не с женскою душою!
      За поцелуем вслед звучит кинжал,
      Отпрянул русский-захрипел-и пал!
      "Отмети, товарищ!"-и в одно мгновенье
      (Достойное за смерть убийцы мщенье!)
      Простая сакля, веселя их взор,
      Горит-черкесской вольности костер!..
      В ауле дальнем Росламбек угрюмый
      Сокрылся вновь, не ужасом объят;
      Но у него коварные есть думы,
      Им помешать теперь не может брат.
      Где ж Измаил? - безвестными горами
      Блуждает он, дерется с казаками,
      И, заманив полки их за собой,
      Пустыню усыпает их костями,
      И манит новых по дороге той.
      За ним устали русские гоняться,
      На крепости природные взбираться;
      Но отдохнуть черкесы не дают;
      То скроются, то снова нападут.
      Они, как тень, как дымное виденье,
      И далеко и близко в то ж мгновенье.
      Но в бурях битв не думал Измаил
      Сыскать самозабвенья и покоя.
      Не за отчизну, за друзей он мстил
      И не пленялся именем героя;
      Он ведал цену почестей и слов,
      Изобретенных только для глупцов!
      Недолгий жар погас! душой усталый,
      Его бы не желал он воскресить;
      И не родной аул-родные скалы
      Решился он от русских защитить!
      235
      Садится день, одетый мглою,
      Как за прозрачной пеленою...
      Ни ветра на земле, ни туч
      На бледном своде! чуть приметно
      Орла на вышине бесцветной;
      Меж скал блуждая, желтый луч
      В пещеру дикую прокрался
      И гладкий череп озарил,
      И сам на жителе могил
      Перед кончиной разыгрался,
      И по разбросанным костям,
      Травой поросшим, здесь и там
      Скользнул огнистой полосою,
      Дивясь их вечному покою.
      Но прежде встретил он двоих
      Недвижных также, но живых...
      И, как немые жертвы гроба,
      Они беспечны были оба!
      Один... так точно! - Измаил!
      Безвестной думой угнетаем,
      Он солнце тусклое следил,
      Как мы нередко провождаем
      Гостей докучливых; на нем
      Черкесский панцирь и шелом,
      И пятна крови омрачали
      Местами блеск военной стали.
      Младую голову Селим
      Вождю склоняет на колени;
      Он всюду следует за ним,
      Хранительной подобно тени;
      Никто ни ропота, ни пени
      Не слышал на его устах...
      Боится он или устанет,
      На Измаила только взглянет
      И весел труд ему и страх!
      286
      Он спит - и длинные ресницы
      Закрыли очи под собой;
      В ланитах кровь, как у девицы,
      Играет розовой струей;
      И на кольчуге боевой
      Ему не жестко. С сожаленьем
      На эти нежные черты
      Взирает витязь, и мечты
      Его исполнены мученьем:
      "Так светлой каплею роса,
      Оставя край свой, небеса,
      На лист увядший упадает;
      Блистая райским жемчугом,
      Она покоится на нем,
      И, беззаботная, не знает,
      Что скоро лист увядший тот
      Пожнет коса иль конь сомнет!"
      С полуоткрытыми устами,
      Прохладой вечера дыша,
      Он спит; но мирная душа
      Взволнована! полусловами
      Он с кем-то говорит во сне!
      Услышал князь и удивился;
      К устам Селима в тишине
      Прилежным ухом он склонился:
      Быть может, через этот сон
      Его судьбу узнает он...
      "Ты мог забыть? - любви не нужно
      Одной лишь нежности наружной...
      Оставь же!" - сонный говорил.
      "Кого оставить?"-князь спросил.
      Селим умолк, но на мгновенье;
      Он продолжал: "К чему сомненье?
      На всем лежит его презренье...
      Увы! что значат перед ним
      Простая дева иль Селим?
      287
      Так будет вечно между нами...
      Зачем бесценными устами
      Он это имя освятил?"
      "Не я ль?" - подумал Измаил.
      И, погодя, он слышит снова:
      "Ужасно, боже! для детей
      Проклятие отца родного,
      Когда на склоне поздних дней
      Оставлен ими... но страшней
      Его слеза!.." Еще два слова
      Селим сказал, и слабый стон
      Вдруг поднял грудь, как стон прощанья,
      И улетел. Из состраданья
      Князь прерывает тяжкий сон.
      И вздрогнув, юноша проснулся,
      Взглянул вокруг и улыбнулся,
      Когда он ясно увидал,
      Что на коленях друга спал.
      Но, покрасневши, сновиденье
      Пересказать стыдился он,
      Как будто бы лукавый сон
      Имел с судьбой его сношенье.
      Не отвечая на вопрос
      (Примета явная печали),
      Щипал он листья диких роз,
      И, наконец, две капли слез
      В очах склоненных заблистали;
      И, с быстротой отворотясь,
      Он слезы осушил рукою...
      Все примечал, все видел князь;
      Но не смутился он душою,
      И приписал он простоте,
      Затеям детским слезы те.
      Конечно, сам давно не знал он
      Печалей сладостных любви?
      И сам давно не предавал он
      Слезам страдания свои?
      288
      10
      Не знаю!.. по в других он чувства
      Судить отвык уж по своим.
      Не раз личиною искусства,
      Слезой и сердцем ледяным,
      Когда обманов сам чуждался,
      Обманут был он; и боялся
      Он верить, только потому,
      Что верил некогда всему!
      И презирал он этот мир ничтожный,
      Где жизнь - измен взаимных вечный ряд,
      Где радость и печаль-все призрак ложный
      Где память о добре и зле-все яд!
      Где льстит нам зло, но более тревожит;
      Где сердца утешать добро не может;
      И где они, покорствуя страстям,
      Раскаянье одно приносят нам...
      и
      Селим встает, на гору всходит.
      Сребристый стелется ковыль
      Вокруг пещеры; сумрак бродит
      Вдали... вот топот! вот и пыль,
      Желтея, поднялась в лощине!
      И крик черкесов по заре
      Гудит, теряяся в пустыне!
      Селим все слышал на горе;
      Стремглав в пещеру он вбегает:
      "Они! они!" - он восклицает,
      И князя нежною рукой
      Влечет он быстро за собой.
      Вот первый всадник показался,
      Он, мнилось, из земли рождался,
      Когда въезжал на холм крутой;
      За ним другой, еще другой,
      И вереницею тянулись
      Они по узкому пути:
      289
      Там, если б два коня столкнулись,
      Назад бы оба не вернулись
      И не могли б вперед идти.
      12
      Толпа джигитов ' удалая,
      Перед горой остановись,
      С коней измученных слезая,
      Шумит. Но к ним подходит князь,
      И все утихло! уваженье
      В их выразительных чертах;
      Но уважение - не страх;
      Не власть его основа - мненье!
      "Какие вести?" - "Русский стан
      Пришел к Оссаевскому полю,
      Им льстит и бедность наших стран!
      Их много!" - "Кто не любит волю?"
      Молчат. "Так дайте ж отдохнуть
      Своим коням; с зарею в путь.
      В бою мы ради лечь костями;
      Чего же> лучшего нам ждать?
      Но в цвете жизни умирать...
      Селим, ты не поедешь с нами!.."
      13
      Бледнеет юноша, и взор
      Понятно выразил укор.
      "Нет, - говорит он, - я повсюду,
      В изгнанье, в битве спутник твой;
      Нет, клятвы я не позабуду
      Угаснуть или жить с тобой!
      Нe робок я под свистом пули,
      Ты видел это, Измаил;
      Меня враги не ужаснули,
      Когда ты, князь, со мною был! И с твоего чела не я ли
      *наездники, (Прим, Лермонтова.) 290
      Смывал так часто пыль и кровь?
      Когда друзья твои бежали,
      Чьи речи, ласки прогоняли
      Суровый мрак твоей печали?
      Мои слова! моя любовь!
      Возьми, возьми меня с собою!
      Ты знаешь, я владеть стрелою
      Могу... И что мне смерть?-о нет!
      Красой и счастьем юных лет
      Моя душа не дорожила;
      Все, все оставлю, жизнь и свет,
      Но не оставлю Измаила!"
      и
      Взглянул на небо молча князь,
      И наконец, отворотясь,
      Он протянул Селиму руку;
      И крепко тот ее пожал
      За то, что смерть, а не разлуку
      Печальный знак сей обещал!
      И долго витязь так стоял;
      И под нависшими бровями
      Блеснуло что-то; и слезами
      Я мог бы этот блеск назвать,
      Когда б не скрылся он опять!..
      15
      По косогору ходят кони;
      Колчаны, ружья, седла, брони
      В пещеру на ночь снесены;
      Огни у входа зажжены;
      На князе яркая кольчуга
      Блестит, краснея; погружен
      В мечтанье горестное он;
      И от страстей, как от недуга,
      Бежит спокойствие и сон.
      И говорит Селим: "Наверно,
      Тебя терзает дух пещерный!
      291
      Дан песню я тебе спою;
      Нередко дева молодая
      Ее поет в моем краю,
      На битву друга отпуская!
      Она печальна; но другой
      Я не слыхал в стране родной.
      Ее певала мать родная
      Над колыбелию моей,
      Ты, слушая, забудешь муки,
      И на глаза навеют звуки
      Все сновиденья детских дней!"
      Селим запел, п ночь кругом внимает,
      И песню ей пустыня повторяет.
      <<
      ПЕСНЯ СЕЛИМА .
      Месяц плывет
      И тих и спокоен:
      А юноша-воин
      На битву идет.
      Ружье заряжает джигит,
      И дева ему говорит.
      "Мой милый, смелее
      Вверяйся ты року,
      Молися востоку,
      Будь верен пророку,
      Любви будь вернее!
      Всегда награжден,
      Кто любит до гроба,
      Ни зависть, ни злоба
      Ему не закон;
      Пускай его смерть и погубит;
      Один не погибнет, кто любиг!
      Любви изменивший
      Изменой кровавой.
      Врага не сразивши,
      292
      Погибнет без славы;
      Дожди его ран не обмоют,
      И звери костей нс зароют!"
      Месяц плывет И тих и спокоен;
      А юноша-воин На битву идет!
      "Прочь эту песню! - как безумный
      Воскликнул князь, - зачем упрек?..
      Тебя ль послушает пророк?..
      Там, облит кровью, в битве шумной
      Твои слова я заглушу
      И разорву ее оковы...
      И память в сердце удушу!..
      Вставайте! - как? - вы не готовы!' .
      Прочь песни! - крови мне!.. пора'..
      Друзья! коней!.. вы не слыхали...
      Удары, топот, визг ядра,
      И крик, и треск разбитой стали? .
      Я слышал!.. О, не пой, не пой!
      Тронь сердце, как дрожит, и что же?
      Ты недовольна?.. боже! боже!..
      Зачем казнить ее рукой?.."
      Так речь его оторвалася
      От бледных уст и пронеслася
      Невнятно, как далекий гром.
      Неровным, трепетным огнем
      До половины освещенный,
      Ужасен, с шашкой обнаженной
      Стоял недвижим Измаил,
      Как призрак злой, от сна могил
      Волшебным словом пробужденный;
      Он взор всей силой устремил
      В пустую степь, грозил рукою,
      Чему-то страшному грозил:
      Иначе, как бы Измаил
      Смутиться твердой мог душою?
      И понял, наконец, Селим,
      Что витязь говорил не с ним!
      293
      Неосторожный! он коснулся
      Душевных струн, - и звук проснулся,
      Расторгнув хладную тюрьму...
      И сам искусству своему
      Селим невольно ужаснулся!
      Толпа садится на коней;
      При свете гаснущих огней
      Мелькают сумрачные лица.
      Так опоздавшая станица
      Пустынных белых журавлей
      Вдруг поднимается с полей...
      Смех, клики, ропот, стук и ржанье!
      Все дышит буйством и войной!
      Во всем приличия незнанье,
      Отвага дерзости слепой.
      17
      Светлеет небо полосами;
      Заря меж синими рядами
      Ревнивых туч уж занялась.
      Вдоль по лощине едет князь,
      За ним черкесы цепью длинной.
      Признаться: конь по седоку!
      Бежит, и будто ветр пустынный,
      Скользящий шумно по песку,
      Крутится, вьется на скаку;
      Он бел, как снег: во мраке ночи
      Его заметить могут очи.
      С колчаном звонким за спиной,
      Отягощен своим нарядом,
      Селим проворный едет рядом
      На кобылице вороной.
      Так белый облак, в полдень знойный,
      Плывет отважно и спокойно,
      И вдруг по тверди голубой
      Отрывок тучи громовой,
      Грозы дыханием гонимый,
      294
      Как черный лоскут мчится мимо;
      Но как ни бейся, в вышине
      Он с тем не станет наравне!
      18
      Уж близко роковое поле.
      Кому-то пасть решит судьба?
      Вдруг им послышалась стрельба;
      И каждый миг все боле, боле,
      И пушки голос громовой
      Раздался скоро за горой.
      И вспыхнул князь, махнул рукою.
      "Вперед! - воскликнул он, - за мною!"
      Сказал и бросил повода.
      Нет! так прекрасен никогда
      Он не казался! Повелитель,
      Герой по взорам и речам,
      Летел к опасным он врагам,
      Летел, как ангел-истребитель;"
      И в этот миг, скажи, Селим,
      Кто б не последовал за ним?
      19
      Меж тем с беспечною отвагой
      Отряд могучих казаков
      Гнался за малою ватагой
      Неустрашимых удальцов;
      Всю эту ночь они блуждали
      Вкруг неприязненных шатров;
      Их часовые увидали,
      И пушка грянула по ним,
      И казаки спешат навстречу!
      Едва с отчаяньем немым
      Они поддерживали сечу,
      Стыдясь и в бегстве показать,
      Что смерть их может испугать.
      Их круг тесней уж становился;
      Один под саблею свалился,
      Другой, пробитый в грудь свинцом,
      Был в поле унесен конем,
      295
      И, мертвый, на седле все. бился!..
      Оружье брось, надежды нет.
      Черкес! читай свои молитвы!
      В крови твой шелковый бешмет,
      Тебе другой не видеть битвы!
      Вдруг пыль! и крик! -он им знаком:
      То крик родной, не бесполезный!
      Глядят и видят: над холмом
      Стоит их князь в броне железной!..
      20
      Недолго Измаил стоял:
      Вздохнуть коню он только дал,
      Взглянул, и ринулся, и смял
      Врагов, и путь за ним кровавый
      Меж их рядами виден стал!
      Везде, налево и направо,
      Чертя по воздуху круги,
      Удары шашки упадают;
      Не видят блеск ее враги
      И беззащитно умирают!
      Как юный лев, разгорячась,
      В средину их врубился князь;
      Кругом свистят и реют пули;
      Но что ж? его хранит пророк!
      Шелом удары не согнули,
      И худо метится стрелок.
      За ним, погибель рассыпая,
      Вломилась шайка удалая,
      И чрез минуту шумный бои
      Рассыпался в долине той...
      Далеко от сраженья, меж кустов,
      Питомец смелый трамских табунов,
      Расседланный, хладея постепенно,
      Лежал издохший конь; и перед ним,
      Участием исполненный живым,
      Стоял черкес, соратника лишенный;
      296
      Крестом сжав руки и кидая взгляд
      Завистливый туда, на поле боя,
      Он проклинать судьбу свою был рад,
      Его печаль была печаль героя!
      И весь в поту, усталостью томим,
      К нему в испуге подскакал Селим
      (Он лук не напрягал еще, и стрелы
      Все до одной в колчане были целы).
      22
      "Беда!-сказал он,-кпязя не видать!
      Куда он скрылся?" - "Если хочешь знать.
      Взгляни туда, где бранный дым краснее,
      Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
      Где кровью облит мертвый и живой,
      Где в бегстве нет надежды никакой:
      Он там!-смотри: летит как с неба пламя;
      Его шишак и конь-вот наше знамя!
      Он там! - как дух, разит и невредим,
      И все бежит иль падает пред ним!"
      Так отвечал Селиму сын природы
      А лесть была чужда степей свободы!..
      Кто этот русский? с саблею в руке,
      В фуражке белой? страха он не знает!
      Он между всех отличен вдалеке,
      И казаков примером ободряет;
      Он ищет Измаила - и нашел,
      И вынул пистолет свой, и навел,
      И выстрелил! - напрасно! - обманулся
      Его свинец! - но выстрел роковой
      Услышал князь, и мигом обернулся,
      И задрожал. "Ты вновь передо мной!
      Свидетель бог: не я тому виной!.."
      Воскликнул он, и шашка зазвенела,
      И, отделясь от трепетного тела,
      Как зрелый плод от ветки молодой,
      Скатилась голова; и конь ретивый,
      297
      Встав на дыбы, заржал, мотая гриве'!'
      И скоро обезглавленный седок
      Свалился на растоптанный песок.
      Не долго это сердце увядало,
      И мир ему! - в единый миг оно
      Любить и ненавидеть перестало:
      Не всем такое счастье суждено1.
      24
      Все жарче бой; главы валятся
      Под взмахом княжеской руки;
      Спасая дни свои, теснятся,
      Бегут в расстройстве казаки!
      Как злые духи, горцы мчатся
      С победным воем им вослед,
      И никому пощады нет!
      Но что ж! победа изменила!
      Раздался вдруг нежданный гром,
      Все в дыме скрылося густом,
      И пред глазами Измаила
      На землю с бешеных коней
      Кровавой грудою костей
      Свалился ряд его друзей.
      Как град посыпалась картеча;
      Пальбу услышав издалеча,
      Направя синие штыки,
      Спешат ширванские полки.
      Навстречу гибельному строю
      Один, с отчаянной душою,
      Хотел пуститься Измаил;
      Но за повод коня схватил
      Черкес и в горы за собою,
      Как ни противился седок,
      Коня могучего увлек.
      И ни малейшего движенья
      Среди всеобщего смятенья
      Не упустил младой Селим;
      Он бегство князя примечает!
      Удар судьбы благословляет
      И быстро следует за ним.
      298
      Не стыд - но горькая досада
      Героя медленно грызет:
      Жизнь побежденным не награда!
      Он на друзей не кинул взгляда
      И, мнится, их не узнает.
      ?5
      Чем реже нас балует счастье
      Тем слаще предаваться нам
      Предположеньям и мечтам.
      Родится ль тайное пристрастье
      К другому миру, хоть и там
      Судьбы приметно самовластье
      Мы все свободнее дарим
      Ему надежды и желанья;
      И украшаем, как хотим,
      Свои воздушные созданья!
      Когда забота и печаль
      Покой душевный возмущают,
      Мы забываем свет, и вдаль
      Душа и мысли улетают,
      И ловят сны, в которых нет
      Следов и теней прежних лет.
      Но ум, сомненьем охлажденный
      И спорить с роком приученный,
      Не усладить, не позабыть
      Свои страдания желает;
      И если иногда мечтает,
      То он мечтает победить!
      И, зная собственную силу,
      Пока не сбросит прах в могилу,
      Он не оставит гордых дум...
      Такой непобедимый ум
      Природой дан был Измаилу!
      26
      Он ранен, кровь его течет;
      А он не чувствует, не слышит;
      В опасный путь его несет
      299
      Ретивый конь, храпит и пышет!
      Один Селим не отстает.
      За гриву ухватясь руками,
      Едва сидит он на седле;
      Боязни бледность на челе;
      Он очи, полные слезами,
      Порой кидает на того,
      Кто все на свете для него,
      Кому надежду жизни милой
      Готов он в жертву принести,
      И чье последнее "прости"
      Его бы с жизнью разлучило!
      Будь перед миром он злодей,
      Что для любви слова людей?
      Что ей небес определенье?
      Нет! охладить любовь гоненье
      Еще ни разу не. могло;
      Она сама свое добро и зло!
      Умолк докучный крик погони;
      Дымясь и в пене скачут кони
      Между провалом и горой,
      Кремнистой, тесною тропой;
      Они дорогу знают сами
      И презирают седока,