Главой поникнув, с быстротою
      Гарун свой продолжает путь,
      И крупная слеза порою
      С ресницы падает на грудь...
      47
      Но вот от бури наклоненный
      Пред ним родной белеет дом;
      Надеждой снова ободренный,
      Гарун стучится под окном.
      Там, верно, теплые молитвы
      Восходят к небу за него,
      Старуха мать ждет сына с битвы,
      Но ждет его не одного!..
      "Мать, отвори! я странник бедн
      Я твой Гарун! твой младший сын;
      Сквозь пули русские безвредно
      Пришел к тебе!" "Один?" "Один!.."
      "А где отец и братья?" "Пали!
      Пророк их смерть благословил,
      И ангелы их души взяли".
      "Ты отомстил?" "Не отомстил...
      Но я стрелой пустился в горы, .
      Оставил меч в чужом краю,
      Чтобы твои утешить взоры
      И утереть слезу твою..."
      "Молчи, молчи! гяур лукавой,
      Ты умереть не мог со славой,
      Так удались, живи один.
      Твоим стыдом, беглец свободы,
      Не омрачу я стары годы,
      Ты раб и трус-и мне не сын!.."
      Умолкло слово отверженья,
      И все кругом объято сном.
      Проклятья, стоны и моленья
      Звучали долго под окном;
      И наконец удар кинжала
      Пресек несчастного позор...
      И мать поутру увидала...
      И хладно отвернула взор.
      И труп, от праведных изгнанный,
      Никто к кладбищу не отнес,
      4S
      И кровь с его глубокой раны
      Лизал, рыча, домашний пес;
      Ребята малые ругались
      Над хладным телом мертвеца,
      В преданьях вольности остались
      Позор и гибель беглеца.
      Душа его от глаз пророка
      Со страхом удалилась прочь;
      И тень его в горах востока
      Поныне бродит в темну ночь,
      И под окном поутру рано
      Он в сакли просится, стуча,
      Но, внемля громкий стих корана,
      Лежит опять под сень тумана,
      Как прежде бегал от меча.
      СКАЗКА ДЛЯ ДЕТЕЙ
      Умчался век эпических поэм,
      И повести в стихах пришли в упадок;
      Поэты в том виновны не совсем
      (Хотя у многих стих не вовсе гладок)
      И публика не права между тем;
      Кто виноват, кто прав - уж я не знаю,
      А сам стихов давно я не читаю
      Не потому, чтоб не любил стихов,
      А так: смешно ж терять для звучных
      строф Златое время... в нашем веке зрелом,
      Известно вам, все заняты мы делом.
      Стихов я не читаю - но люблю
      Марать шутя бумаги лист летучий;
      Свой стих за хвост отважно я ловлю;
      Я без ума от тройственных созвучий
      И влажных рифм - как, например, на ю.
      Вот почему пишу я эту сказку.
      Ее волшебно темную завязку
      Не стану я подробно объяснять,
      71
      Чтоб кой-каких допросов избежать;
      Зато конец не будет без морали,
      Чтобы ее хоть дети прочитали.
      Герой известен, и не .нов предмет;
      Тем лучше: устарело все, что ново!
      Кипя огнем и силой юных лет,
      Я прежде пел про демона иного:
      То был безумный, страстный, детский бред.
      Бог знает где заветная тетрадка?
      Касается ль душистая перчатка
      Ее листов-и слышно: c'est joli?.. '
      Иль мышь над ней старается в пыли?..
      Но этот черт совсем иного сорта
      Аристократ и не похож на черта.
      Перенестись теперь прошу сейчас
      За мною в спальню - розовые шторы
      Опущены - с трудом лишь может глаз
      Следить ковра восточные узоры.
      Приятный трепет вдруг объемлет вас,
      И, девственным дыханьем напоенный,
      Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;
      Вот ручка, вот плечо, и возле них
      На кисее подушек кружевных
      Рисуется младой, но строгий профиль...
      И на него взирает Мефистофель.
      То был ли сам великий Сатана,
      Иль мелкий бес из самых нечиновных,
      Которых дружба людям так нужна
      Для тайных дел, семейных и любовных?
      Не знаю. Если б им была дана
      *это мило?.. (франц.)
      Земная форма, по рогам и платью
      Я мог бы сволочь различить со знатью;
      Но дух - известно, что такое дух:
      Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух
      И мысль - без тела - часто в видах разных;
      (Бесов вобще рисуют безобразных).
      Но я не так всегда воображал
      Врага святых и чистых побуждений.
      Мой юный ум, бывало, возмущал
      Могучий образ. Меж иных видений,
      Как царь, немой и гордый, он сиял
      Такой волшебно сладкой красотою,
      Что было страшно... и душа тоскою
      Сжималася - и этот дикий бред
      Преследовал мой разум много лет...
      Но я, расставшись с прочими мечтами,
      И от него отделался - стихами.
      Оружие отличное - врагам
      Кидаете в лицо вы эпиграммой...
      Вам насолить захочется ль друзьям?
      Пустите в них поэмой или драмой!
      Но полно, к делу. Я сказал уж вам,
      Что в спальне той таился хитрый демон.
      Невинным сном был тронут не совсем он.
      Не мудрено-кипела в нем не кровь,
      И понимал иначе он любовь;
      И речь его коварных искушений
      Была полна - ведь он недаром гений.
      "Не знаешь ты, кто я, но уж давно
      Читаю я в душе твоей, незримо,
      Неслышно; говорю с тобою - но
      Слова мои как тень проходят мимо
      73
      Ребяческого сердца - и оно
      Дивится им спокойно и в молчанье.
      Пускай. Зачем тебе мое названье?
      Ты с ужасом отвергнула б мою
      Безумную любовь - но я люблю
      По-своему... терпеть и ждать могу я,
      Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.
      Когда ты спишь, о ангел мой земной,
      И шибко бьется девственною кровью
      Младая грудь под грезою ночной,
      Знай, это я, склонившись к изголовью,
      Любуюся - и говорю с тобой.
      И в тишине, наставник твой случайный,
      Чудесные рассказываю тайны...
      А много было взору моему
      Доступно и понятно, потому
      Что узами земными я не связан,
      И вечностью и знанием наказан...
      Тому назад еще немного лет
      Я пролетал над сонною столицей.
      Кидала ночь свой странный полусвет,
      Румяный запад с новою денницей
      На севере сливались, как привет
      Свидания с молением разлуки;
      Над городом таинственные звуки,
      Как грешных снов нескромные слова,
      Неясно раздавались - и Нева,
      Меж кораблей сверкая на просторе,
      Журча, с волной их уносила в море.
      Задумчиво столбы дворцов немых
      По берегам тесннлися как тени,
      И в пене вод гранитных крылец их
      74
      Купалися широкие ступени;
      Минувших лет событий роковых
      Волна следы смывала роковые;
      И улыбались звезды голубые,
      Глядя с высот на гордый прах земли,
      Как будто мир достоин их любви,
      Как будто им земля небес дороже...
      И я тогда - я улыбнулся тоже.
      И я кругом глубокий кинул взгляд
      И увидал с невольною отрадой
      Преступный сон под сению палат,
      Корыстный труд пред тощею лампадой,
      И страшных тайн везде печальный ряд;
      Я стал ловить блуждающие звуки,
      Веселый смех-и крик последней муки:
      То ликовал иль мучился порок!
      В молитвах я подслушивал упрек,
      В бреду любви - бесстыдное желанье!
      Везде обман, безумство иль страданье.
      Но близ Невы один старинный дом
      Казался полн священной тишиною;
      Все важностью наследственною в нем
      И роскошью дышало вековою;
      Украшен был он княжеским гербом;
      Из мрамора волнистого колонны
      Кругом теснились чинно, и балконы
      Чугунные воздушною семьей
      Меж них гордились дивною резьбой;
      И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
      Манил, пугая, взор очей нескромных.
      Пора была, боярская пора!
      Теснилась знать в роскошные покои
      Былая знать минувшего двора,
      75
      Забытых дел померкшие герои!
      Музыкой тут гремели вечера,
      В Неве дробился блеск высоких окон;
      Напудренный мелькал и вился локон,
      И часто ножка с красным каблучком
      Давала знак условный под столом;
      И старики в звездах и бриллиантах
      Судили резко о тогдашних франтах...
      15
      Тот век прошел, и люди те прошли;
      Сменили их другие; род старинный
      Перевелся; в готической пыли
      Портреты гордых бар, краса гостиной,
      Забытые, тускнели; поросли
      Дворы травой, и блеск сменив бывалый,
      Сырая мгла и сумрак длинной залой
      Спокойно завладели... тихий дом
      Казался пуст; но жил хозяин в нем,
      Старик худой и с виду величавый,
      Озлобленный на новый век и нравы;
      Он ростом был двенадцати вершков,
      С домашними был строг неумолимо,
      Всегда молчал; ходил до двух часов,
      Обедал, спал... да иногда, томимый
      Бессонницей, собранье острых слов
      Перебирал или читал Вольтера;
      Как быть? Сильна к преданьям в людях вера
      Имел он дочь четырнадцати лет,
      Но с ней видался редко; за обед
      Она являлась в фартучке, с мадамой;
      Сидела чинно и держалась прямо.
      Всегда одна, запугана отцом
      И англичанки строгостью небрежной,
      Она росла, - как ландыш за стеклом
      76
      Или скорей как бледный цвет подснежный.
      Она была стройна, но с каждым днем
      С ее лица сбегали жизни краски,
      Задумчивей большие стали глазки;
      Покинув книжку скучную, она
      Охотнее садилась у окна,
      И вдалеке мечты ее блуждали,
      Пока ее играть не посылали.
      18
      Тогда она сходила в длинный зал,
      По бегать в нем ей как-то страшно было;
      И как-то странно детский шаг звучал
      Между колонн. Разрытою могилой
      Над юной жизнью воздух там дышал.
      И в зеркалах являлися предметы
      Длиннее и бесцветнее, одеты
      Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
      Неясный шорох слышался вокруг:
      То загремит, то снова тише, тише
      (То были тени предков-или мыши).
      19
      И что ж? - она привыкла толковать
      По-своему развалин говор странный,
      И стала мысль горячая летать
      Над бледною головкой и туманный,
      Воздушный рой видений навевать.
      Я с ней не разлучался. Детский лепет
      Подслушивать, невинной груди трепет
      Следить, ее дыханием с немой,
      Мучительной и жадною тоской
      Как жизнью упиваться... это было
      Смешно! - но мне так ново и так мило!
      20
      Влюбился я. И точно хороша
      Была не в шутку маленькая Нина.
      Нет, никогда свинец карандаша
      Рафаэля иль кисти Перуджина
      77
      Не начертали, пламенем дыша,
      Подобный профиль... все ее движенья
      Особого казались выраженья
      Исполнены - но с самых детских дней
      Ее глаза не изменяли ей,
      Тая равно надежду, радость, горе,
      И было темно в них, как в синем море.
      21
      Я понял, что душа ее была
      Из тех, которым рано все понятно.
      Для мук и счастья, для добра и зла
      В них пищи много - только невозвратно
      Они идут, куда их повела
      Случайность, без раскаянья, упреков
      И жалобы - им в жизни нет уроков:
      Их чувствам повторяться не дано...
      Такие души я любил давно
      Отыскивать по свету на свободе:
      Я сам ведь был немножко в этом роде.
      22
      Ее смущали странные мечты;
      Порой она среди пустого зала
      Сиянье, роскошь, музыку, цветы,
      Толпу гостей и шум воображала;
      Кипела кровь от душной тесноты,
      На платьице чудесные узоры
      Виднелись ей - и вот гремели шпоры,
      К ней кавалер незримый подходил
      И в мнимый вальс с собою уносил.
      И вот она кружилась в вихре бала
      И, утомясь, на кресла упадала...
      23
      И тут она, склонив лукавый взор
      И выставив едва приметно ножку,
      Двусмысленный и темный разговор
      С ним завести старалась понемножку;
      Сначала был он весел и остер,
      А иногда и чересчур небрежен;
      Ко под конец зато как мил и нежен...
      Что делать ей? - притворно строгий взгляд
      Его как гром отталкивал назад...
      А сердце билось в ней так шибко, шибко,
      И по устам змеилася улыбка.
      24
      Пред зеркалом, бывало, целый час
      То волосы пригладит, то красивый
      Цветок пришпилит к ним; движенью глаз,
      Головке наклоненной вид ленивый
      Придав, стоит... и учится; не раз
      Хотелось мне совет ей дать лукавый,
      По ум ее, и сметливый и здравый,
      Отгадывал все мигом сам собой;
      Так годы шли безмолвной чередой;
      И вот настал тот возраст, о котором
      Так полны ваши книги всяким вздором.
      25
      То был великий день: семнадцать лет!
      Все, что досель таилось за решеткой,
      Теперь надменно явится на свет!
      Старик отец послал за старой теткой,
      И съехались родные на совет;
      Их затруднил удачный выбор бала:
      Что, будет двор иль нет? Иных пугала
      Застенчивость дикарки молодой,
      Но очень тонко замечал другой,
      Что это вид ей даст оригинальный;
      Потом наряд осматривали бальный.
      26
      Но вот настал и вечер роковой.
      Она с утра была как в лихорадке;
      Поплакала немножко, золотой
      Браслет сломала, в суетах перчатки
      Разорвала... со страхом и тоской
      Она в карету села и дорогой
      Была полна мучительной тревогой
      И, выходя, споткнулась на крыльце...
      И с бледностью печальной на лице
      Вступила в залу... Странный шепот встретил
      Ее явленье - свет ее заметил.
      Кипел, сиял уж в полном блеске бал;
      Тут было все, что называют светом;
      Не я ему названье это дал;
      Хоть смысл глубокий есть в названье этом;
      Моих друзей я тут бы не узнал;
      Улыбки, лица лгали так искусно,
      Что даже мне чуть-чуть не стало грустно;
      Прислушаться хотел я - но едва
      Ловил мой слух летучие слова,
      Отрывки безыменных чуств и мнений
      Эпиграфы неведомых творении!.."
      ЧЕРКЕСЫ
      Подобно племени Батыя,
      Изменит прадедам Кавказ:
      Забудет брани вещий глас,
      Оставит стрелы боевые... ..
      И к тем скалам, где крылись вы,
      Подъедет путник без боязни,
      И возвестят о вашей казни
      Преданья темные молвы!..
      А. Пушкин.
      Уж в горах солнце исчезает,
      В долинах всюду мертвый сон,
      Заря, блистая, угасает,
      Вдали гудит протяжный звон,
      Покрыто мглой туманно поле,
      Зарница блещет в небесах,
      В долинах стад не видно боле,
      Лишь серны скачут на холмах.
      И серый волк бежит чрез горы;
      Его свирепо блещут взоры.
      В тени развесистых дубов
      Влезает он в свою берлогу.
      За ним бежит через дорогу
      С ружьем охотник, пара псов
      На сворах рвутся с нетерпенья;
      Все тихо; и в глуши лесов
      115
      Не слышно жалобного пенья
      Пустынной иволги; лишь там
      Весенний ветерок играет,
      Перелетая по кустам;
      В глуши кукушка занывает;
      И на дупле как тень сидит
      Полночный ворон и кричит.
      Меж диких скал крутит, сверкает
      Подале Терек за горой;
      Высокий берег подмывает,
      Крутяся, пеною седой.
      ii
      Одето небо черной мглою,
      В тумане месяц чуть блестит;
      Лишь на сухих скалах травою
      Полночный ветер шевелит.
      На холмах маяки блистают;
      Там стражи русские стоят;
      Их копья острые блестят;
      Друг друга громко окликают:
      "Не спи, казак, во тьме ночной;
      Чеченцы ходят за рекой!"
      Но вот они стрелу пускают,
      Взвилась! - и падает казак
      С окровавленного кургана;
      В очах его смертельный мрак:
      Ему не зреть родного Дона,
      Ни милых сердцу, ни семью:
      Он жизнь окончил здесь свою.
      ш
      В густом лесу видна поляна,
      Чуть освещенная луной,
      Мелькают, будто из тумана,
      Огни на крепости большой.
      Вдруг слышен шорох за кустами,
      Въезжают несколько людей;
      Обкинув все кругом очами,
      116
      Они слезают с лошадей. На каждом шашка, за плечами Ружье заряжено висит, Два пистолета, борзы кони;
      По бурке на седле лежит. Огонь черкесы зажигают, И все садятся тут кругом;
      Привязанные к деревам В лесу кони траву щипают, Клубится дым, огонь трещит, Кругом поляна вся блестит.
      IT
      Один черкес одет в кольчугу,
      Из серебра его наряд,
      Уздени вкруг него сидят;
      Другие ж все лежат по лугу.
      Иные чистят шашки остры
      Иль навостряют стрелы быстры.
      Кругом все тихо, все молчит.
      Восстал вдруг князь и говорит:
      "Черкесы, мой народ военный,
      Готовы будьте всякий час,
      На жертву смерти - смерти славной
      Не всяк достоин здесь из вас.
      Взгляните: в крепости высокой
      В цепях, в тюрьме, мой брат сидит,
      В печали, в скорби, одинокой,
      Его спасу иль мне не жить.
      Вчера я спал под хладной мглой
      И вдруг увидел будто брата,
      Что он стоял передо мной
      И мне сказал: "Минуты трата,
      И я погиб, - спаси меня";
      Но призрак легкий вдруг сокрылся;
      С сырой земли поднялся я;
      Его спасти я устремился;
      117
      И вот ищу и ночь и день;
      И призрак легкий не являлся
      С тех пор, как брата бледна тень Меня звала, и я старался Его избавить от оков;
      И я на смерть всегда готов!
      Теперь, клянуся Магометом,
      Клянусь, клянуся целым светом!..
      Настал неизбежимый час,
      Для русских смерть или мученье
      Иль мне взглянуть в последний раз
      На ярко солнце восхожденье". У молкнул князь.
      И все трикратно Повторили его слова:
      "Погибнуть русским невозвратно
      Иль с тела свалится глава".
      Восток, алея, пламенеет,
      И день заботливый светлеет.
      Уже в селах кричит петух;
      Уж месяц в облаке потух.
      Денница, тихо поднимаясь,
      Златит холмы и тихий бор;
      И юный луч, со тьмой сражаясь,
      Вдруг показался из-за гор.
      Колосья в поле под серпами
      Ложатся желтыми рядами.
      Все утром дышит; ветерок
      Играет в Тереке на волнах,
      Вздымает зыблемый песок.
      Свод неба синий тих и чист;
      Прохлада с речки повевает,
      Прелестный запах юный лист
      С весенней свежестью сливает.
      Везде, кругом сгустился лес,
      Повсюду тихое молчанье;
      Струей, сквозь темный свод древес
      П
      Прокравшись, дневное сиянье
      Верхи и корни золотит.
      118
      Лишь ветра тихим дуновеньем
      Сорван листок летит, блестит,
      Смущая тишину паденьем.
      Но вот, приметя свет дневной,
      Черкесы на коней садятся,
      Быстрее стрел по лесу мчатся,
      Как пчел неутомимый рой,
      Сокрылися в тени густой.
      О, если б ты, прекрасный день,
      Гнал так же горесть, страх, смятенья,
      Как гонишь ты ночную тень
      И снов обманчивых виденья!
      Заутрень в граде дальний звон
      По роще ветром разнесен;
      И на горе стоит высокой
      Прекрасный град, там слышен громкий
      Стук барабанов, и войска,
      Закинув ружья на плеча,
      Стоят на площади. И в параде
      Народ весь в праздничном наряде
      Идет из церкви. Стук карет,
      Колясок, дрожек раздается;
      На небе стая галок вьется;
      Всяк в дом свой завтракать идет;
      Там -тихо ставни растворяют;
      Там по улице гуляют
      Иль идут войско посмотреть
      В большую крепость. Но чернеть
      Уж стали тучи за горами,
      И только яркими лучами
      Блистало солнце с высоты;
      И ветр бежал через кусты.
      тш
      Уж войско хочет расходиться ,
      В большую крепость на горе;
      Но топот слышен в тишине.
      119
      Вдали густая пыль клубится.
      И видят, кто-то на коне
      С оглядкой боязливой мчится.
      Но вот он здесь уж, вот слезает;
      К начальнику он подбегает
      И говорит: "Погибель нам!
      Вели готовиться войскам;
      Черкесы мчатся за горами,
      Нас было двое, и за нами
      Они пустились на конях.
      Меня объял внезапный страх;
      Насилу я от них умчался;
      Да конь хорош, а то б попался".
      IX
      Начальник всем полкам велел
      Сбираться к бою, зазвенел
      Набатный колокол; толпятся,
      Мятутся, строятся, делятся;
      Вороты крепости сперлись.
      Иные вихрем понеслись
      Остановить черкесску силу
      Иль с славою вкусить могилу.
      И видно зарево кругом;
      Черкесы поле покрывают,
      Ряды, как львы, перебегают;
      Со звоном сшибся меч с мечом;
      И разом храброго не стало.
      Ядро во мраке прожужжало,
      И целый ряд бесстрашных пал;
      Но все смешались в дыме черном.
      Здесь бурный конь с копьем вонзенным,
      Вскочивши на дыбы, заржал,
      Сквозь русские ряды несется,
      Упал на землю, сильно рвется,
      Покрывши всадника собой,
      Повсюду слышен стон и вой.
      120
      Пушек гром везде грохочет;
      А здесь изрубленный герой
      Воззвать к дружине верной хочет;
      И голос замер на устах.
      Другой бежит на поле ратном;
      Бежит, глотая пыль и прах;
      Трикрат сверкнул мечом булатным,
      И в воздухе недвижим меч;
      Звеня, падет кольчуга с плеч;
      Копье рамена прободает,
      И хлещет кровь из них рекой.
      Несчастный раны зажимает
      Холодной, трепетной рукой.
      Еще ружье свое он ищет;
      Повсюду стук, и пули свищут;
      Повсюду, слышен пушек вой;
      Повсюду смерть и ужас мещет
      В горах, и в долах, и в лесах;
      Во граде жители трепещут;
      И гул несется в небесах.
      Иный черкеса поражает;
      Бесплодно меч его сверкает.
      Махнул еще; его рука,
      Подъята вверх, окостенела.
      Бежать хотел. Его нога
      Дрожит недвижима, замлела;
      Встает и пал. Но вот несется
      На лошади черкес лихой
      Сквозь ряд штыков; он сильно рвется
      И держит меч над головой;
      Он с казаком вступает в бой;
      Их сабли остры ярко блещут;
      Уж лук звенит, стрела трепещет;
      Удар несется роковой.
      Стрела блестит, свистит, мелькает
      И вмиг казака убивает.
      Но вдруг, толпою окружен,
      Копьями острыми пронзен,
      Князь сам от раны издыхает;
      121
      Падет с коня - и все бегут
      И бранно поле оставляют.
      Лишь ядры русские ревут
      Над их, ужасно, головой.
      Помалу тихнет шумный бои.
      Лишь под горами пыль клубится.
      Черкесы побежденны мчатся,
      Преследоваемы толпой
      Сынов неустрашимых Дона,
      Которых Рейн, Лоар и Рона
      Видали на своих брегах,
      Несут за ними смерть и страх.
      XI
      Утихло все: лишь изредка
      Услышишь выстрел за горою;
      Редко видно казака,
      Несущегося прямо к бою,
      И в стане русском уж покой.
      Спасен и град,, и над рекой
      Маяк блестит, и сторож бродит,
      В окружность быстрым оком смотрит
      И на плече ружье несет.
      Лишь только слышно: "Кто идет",
      Лишь громко "слушай" раздается;
      Лишь только редко пронесется
      Лихой казак чрез русский стан.
      Лишь редко крикнет черный вран
      Голодный, трупы пожирая;
      Лишь изредка мелькнет, блистая,
      Огонь в палатке у солдат.
      И редко чуть блеснет булат,
      Заржавый от крови в сраженье,
      Иль крикнет вдруг в уединенье
      Близ стана русский часовой;
      Везде господствует покой.
      ПРЕСТУПНИК
      Повесть
      "Скажи нам, атаман честной,
      Как жил ты в стороне родной,
      Чай, прежний жар в тебе и ныне
      Не остывает от годов.
      Здесь под дубочком ты в пустыне
      Потешишь добрых молодцов!"
      "Отец мой, век свой доживая,
      Был на второй жене женат;
      Она красотка молодая,
      Он был и знатен и богат...
      Перетерпевши лет удары,
      Когда захочет сокол старый
      Подругу молодую взять,
      Так он не думает, не чует,
      Что после будет проклинать.
      Он все голубит, все милует;
      К нему ласкается она,
      Его хранит в минуту сна.
      Но вдруг увидела другого,
      Не старого, а молодого.
      Лишь первая приходит ночь,
      Она без всякого зазренья
      154
      Клевком лишит супруга зренья
      И от гнезда уж мчится прочь!
      Пиры, веселья забывая,
      И златострунное вино,
      И дом, где, чашу наполняя,
      Палило кровь мою оно,
      Как часто я чело покоил
      В коленах мачехи моей
      И с нею вместе козни строил
      Против отца, среди ночей.
      Ее пронзительных лобзаний
      Огонь впивал я в грудь свою.
      Я помню ночь страстей, желаний,
      Мольбы, угроз и заклинаний,
      По слезы злобы только лью!..
      Бог весть: меня она любила,
      Иль это был притворный жар?
      И мысль печально утаила,
      Чтобы верней свершить удар?
      Иль мнила, что она любима,
      Порочной страстию дыша?
      Кто знает: женская душа,
      Как океан, неисследима!..
      И дни летели. Час настал!
      Уж греховодник в дни младые,
      Я, как пред казнию, дрожал.
      Гремят проклятья роковые.
      Я принужден, как некий тать,
      Из дому отчего бежать.
      О, сколько мук! потеря чести!
      Любовь, и стыд, и нищета!
      Вражда непримиримой мести
      И гнев отца!.. за ворота
      Бежал ^я> сирый, одинокий,
      И, обратившись, бросил взор
      С проклятием на дом высокий,
      На тот пустой, унылый двор,
      На пруд заглохший, сад широкий!.
      155
      В безумье мрачном и немом
      Желал, чтоб сжег небесный гром
      И стол,- за коим я с друзьями
      Пил чашу радости и нег,
      И речки безыменной брег,
      Всегда покрытый табунами,
      Где принял он удар свинца,
      И возвышенные стремнины,
      И те коварные седины
      Неумолимого отца;
      И очи, очи неземные,
      И грудь, и плечи молодые.,
      И сладость тайную отрад,
      И уст неизлечимый яд;
      И ту зеленую аллею,
      Где я в лобзаньях утопал;
      И ложе то, где я... и с нею,
      И с этой мачехой лежал!..
      В лесах, изгнанник своевольный,
      Двумя жидами принят я:
      Один властями недовольный,
      Купец, обманщик и судья;
      Другой служитель Аарона,
      Ревнитель древнего закона;
      Алмазы прежде продавал,
      Как я, изгнанник, беден стал.
      Как я, искал по миру счастья,
      Бродяга пасмурный, скупой
      На деньги, на удар лихой,
      На поцелуи сладострастья.
      Но скрытен, недоверчив, глух
      Для всяких просьб, как адский дух!..
      Придет ли ночи мрак печальный,
      Идем к дороге столбовой;
      Там из страны проезжий дальный
      Летит на тройке почтовой.
      Раздастся выстрел. С быстротой
      Свинец промчался непомерной.
      Удар губительный и верный!..
      156
      С обезображенным лицом
      Упал ямщик! Помчались кони!..
      И редко лишь удар погони
      Их не застигнет за леском.
      Раз - подозрительна, бледна,
      Катилась на небе луна.
      Вблизи дороги, перед нами,
      Лежал застреленный прошлец;
      О, как ужасен был мертвец,
      С окровавленными глазами!
      Смотрю... лицо знакомо мне
      Кого ж при трепетной луне
      Я узнаю?.. Великий боже!
      Я узнаю его... кого же?
      Кто сей погубленный прошлец?
      Кому же роется могила?
      На чьих сединах кровь застыла? О!.. други!..
      Это мой отец!.. Я ослабел, упал на землю;
      Когда ж потом очнулся, внемлю:
      Стучат... Жидовский разговор.
      Гляжу: сырой еще бугор,
      Над ним лежит топор с лопатой,
      И конь привязан под дубком,
      И два жида считают злато
      Перед разложенным костром!..
      Промчались дни. На дно речное
      Один товарищ мой нырнул.
      С тех пор, как этот утонул,
      Пошло житье-бытье плохое:
      Приему не было в корчмах,
      Жить было негде. Отовсюду
      Гоняли наглого Иуду.
      В далеких дебрях и лесах
      Мы укрывалися. Без страха
      Не мог я спать, мечтались мне:
      157
      Остроги, пытки в черном сне,
      То петля гладная, то плаха!..
      Исчезли средства прокормленья,
      Одно осталось: зажигать
      Дома господские, селенья
      И в суматохе пировать.
      В заре снедающих пожаров
      И дом родимый запылал;
      Я весь горел и трепетал,
      Как в шуме громовых ударов!
      Вдруг вижу, раздраженный жид
      Младую женщину тащит.
      Ее ланиты обгорели
      И шелк каштановых волос;
      И очи полны, полны слез
      На похитителя смотрели.
      Я не слыхал его угроз,
      Я не слыхал ее молений;
      И уж в груди ее торчал
      Кинжал, друзья мои, кинжал!..
      Увы! дрожат ее колени,
      Она бледнее стала тени,
      И перси кровью облились,
      И недосказанные пени
      С уст посинелых пронеслись.
      Пришло Иуде наказанье:
      Он в ту же самую весну
      Повешен мною на сосну,
      На пищу вранам. Состраданья
      Последний год меня лишил.