Под утро его разбудил телефонный звонок. Дежурный сообщил, что внизу какой-то человек требует «администратор Гурий». Остап быстро спустился. В вестибюле на зеленом диванчике сидел Джон. Под глазами у него были черные мешки. Видимо, компаньон Бендера не спал всю ночь.

– Май дарлинг, на вас нет лица!

Джон сразу перешел к делу.

– Покупатель готов.

– Конгениально.

– А у вас все готово?

– Сейчас только утро. К вечеру, мой друг, к вечеру. Как говорят французы, все дело в шляпе. Где вас найти? Или нет. Вам не хочется выпить старого доброго лимонада перед ланчем? Нет? Тогда отправляйтесь в мой номер и хорошенько проспитесь. Вечером будет небольшая пьянка.

– Sorry?

– Little party... Drink... Ясно?

– О, ясно!

– До вечера. Вот вам ключи. Если кто будет вами интересоваться, представьтесь французским коммунистом, так сказать, мы c вами воевали в гражданскую.

– Кем представиться?

– Позже...

Бендер вышел из гостиницы. Взглядом он приказал швейцару поймать такси. Швейцар засуетился и зовуще взмахнул рукой: подъехала «альфа-ромео». Швейцар добродушно открыл дверцу. Остап влез на заднее сиденье.

– Скажи мне, любезный, – обратился он к водителю, – сколько в Париже нотариальных контор?

– Нотариальных? Вы хотите сказать, адвокатских? Очень много, месье, очень много.

– Мне нужна самая обыкновенная, средненькая контора.

Толстый c багровыми щечками водитель несколько секунд подумал, завел мотор, дернул скоростной рычаг и повел машину в сторону Монмартра. Через двадцать минут он остановился недалеко от бульвара Ришар-Ленуар и, указав пальцем на вывеску «Адвокатская контора Жан Оноре», прикрякнул так:

– Если «Оноре» вас не устроит, поедем на бульвар Сен-Мишель, там между клубом «Пижон» и букинистическим магазином находится конторка «Фернан Жентон», похуже, чем эта, но весьма недурная.

– Хорошо, я скоро.

Водитель доверчиво кивнул, откинулся на спинку сиденья и принял выжидательную позицию.

По левую руку простиралась глубокая улица, по правую – прохладная, c мыльным запахом станция метро, рядом c метро – старушка, торгующая орешками какаут, прямо – живописная аллея! Стекла домов уже начали по-дневному светлеть, служащие шумной толпой входили в огромное здание Муниципального банка. Великий комбинатор пересек аллею, подошел к двухэтажному дому, углы которого были украшены деревянными изображениями апельсиновых деревьев c аккуратно нарезанными ветвями, поднялся по ступенькам на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Оказалось, что бывший государственный оценщик антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски:

– Я до гроба ваш, месье Бендер!

– Вот до гроба не надо, – ответил ему на это Остап. – Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер.

– Я буду там гораздо раньше.

Остап возвратился к машине.

– Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет. Пусть поспит. Никогда не был в «Мулен-Руж». Поехали в кабаре!

К вечеру великий комбинатор был в своем номере.

– Итак, мой друг, вы французский коммунист, – плавно начал он. – Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык. Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает финансовые трудности. Но это лирика. Главное – вы ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между делом скажете: «Да, хворает лошадка, скоро скопытится!» и тут же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки), незаметно уходите из кафе и рысью – в советские денники. Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы все поняли?

– Почти.

– Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью надо выучить наизусть.

– Сказать пару слов... статья...

– Затем вечеринка на Шмэн-Вер.

– Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан Парижа?

– Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело c обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если быть проще, тогда к тебе потянутся люди.

– На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер.

– Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко!

Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых передниках, горничных c утюгами и шемизетками, зашагали по коридору и вошли в номер Ляшко.

– Андрей Тихонович, – скороговоркой сказал Остап, – позвольте вам представить...

Но Андрей Тихонович его оборвал.

– Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! – На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. – Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..

– Чисто случайно.

– Камарад Пьер, – представил себя Джон.

– Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, – прибавил Гурий.

– Вместе в гражданскую воевали.

– Ах! ах! ах! – заахал Ляшко. – А под чьим командованием сражались? Я, например, c басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...

– Андрей Тихонович, – оборвал его администратор, – камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же c директором будет пообстоятельнее.

В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено.

– И вы еще спрашиваете?! – директор всплеснул руками. – Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...

– И то верно. Берите его c собой... Андрей Тихонович, камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается!

– О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима разбудить?

– Он спит? – удивленно спросил администратор. – Что c ним такое?

– Выглушил всю бутылку такого же рома!

Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так:

– Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе!

– Может разбудим? – спросил Ляшко.

– Да зачем же? – Исидор Кириллович театрально сморщился. – Пусть отдыхает.

– Хорошо! Черт c ним. Пусть дрыхнет. Итак в...

– В Мэзон-Лаффит.

– Туда!

Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо c улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было c характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: «Наерундил ты, Петрович, делов!», но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился c замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь.

– Вот она, наша гордость! – торжественно сказал директор, войдя в стойло к жеребцу.

Но «гордость» на камарада Пьера не произвела особого впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул, хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе пробормотал:

– Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы...

– Что вы говорите? – заволновался директор.

– Сами взгляните. – Камарад Пьер зевнул и приложил обе ладони, как шоры, к своим глазам. – Типичное лихорадочное явление – понурость. Как бы hypersustentation не было... – Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: – Да, хворает лошадка, скоро скопытится!

– Чего?

– А в другом стойле это кто?

– А-а! Это Смелый Ветер, там дальше – Рвущийся Парус...

– Прекрасно, прекрасно...

Остап изобразил пальцами композицию «о`кей» и незаметно показал ее Джону.

В Париж возвратились к вечеру.

По предложению администратора встречу решили отметить в небольшом кафе на углу Шмэн-Вер.

В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного знака. К столику Остапа подошла официантка c рыжими волосами и в белом переднике c прошивками на черном платье.

– Bonsoir!

Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки бордо, столько же бурбона, и еще кофе c желтым шартрезом.

«Ну что ж, – подумал великий комбинатор, – будем доводить до кондиции». И он разлил по стаканам бордо.

– Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию!

Вспрыснули.

«Бордо и ром – какая гадость!» – подумал Остап и разлил по рюмкам ледяной бурбон.

Выпили.

После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих любимцах.

– Ну как вам наши кони, товарищ Пьер?

Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос администратору Гурию:

– Вы уже информировали товарища Ляшко?

– Нет, не успел, – ответил администратор.

– А что такое? – насторажился Ляшко и бросил косой взгяд на администратора.

Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и камарада Пьера, никого не было.

– Не успел, – повторил он.

– Да как же это, Исидор Кириллович! – c французским акцентом укорил Пьер.

– Да вот не успел! – оправдывался администратор.

– Надо информировать. Очень надо.

– Может вы скажете?

– Я?

– Ну, конечно, вы!

– А почему я?

– Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?!

– Профессор – я! Но сообщить должны вы!

– Я?

– Конечно, вы!

– Черт возьми! – воскликнул вконец запутавшийся директор. – Что такое? В чем дело?

– Андрей Тихонович, ничего страшного. – Гурий широко зевнул. – Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь – болен!

– Не может быть... – тоненько заскулил директор.

– Майн готт, Андрей Тихонович! – Гурий прищурился. – Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы, что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас же говорил камарад Пьер: «сюс-тасьон».

Лоб Ляшко заблестел, точно блин.

– Но...

Тут Гурий сказал твердо и безжалостно:

– Туго соображаете, Андрей Тихонович! Очень туго. Совсем, как Черный Вихрь!

– Спасибо!

– Пользуйтесь на здоровье. Поймите, что камарад Пьер – профессор. И не по каким-нибудь там танцулькам, а профессор-ветеринар! Да, у него нет аккуратной профессорской бородки, но зато он коммунист! А коммунисты говорят только правду. Не мне вас учить.

– Хорошо, хорошо. А что, этот «сюссьон» опасный?

Пьер по-профессорски поднял голову и по-лекторски монотонно молвил:

– Я обнаружил у этого животного воспаление головного мозга и копыта левой передней ноги. Alea jakta est.

– Якта? – Директор, массируя дрожащими пальцами веки, покосился на опытного ветеринара. – Скажу по чести, ничего не понимаю!

– Это научное определение, – любезно разъяснил ветеринар. – Если вам интересно, расскажу подробнее.

– Конечно, конечно, профессор. Меня это жгуче беспокоит!

– Это болезнь не то, чтобы заразная, но заразная.

– Заразная? – у директора задрожали губы.

Администратор легко улыбнулся.

– Андрей Тихонович, давайте сначала выслушаем профессора, а потом будем думать, как нам выйти из этого ЧП.

– Че пе... – пробормотал в ужасе Андрей Тихонович.

– ЧП! – равнодушно подтвердил администратор. – А чего не бывает? Мы же в Париже.

– ЧП! – c отчаяньем повторил директор.

– Успокойтесь, товарищ директор, – сказал администратор, сощурясь. – Я пока c вами. Не пропадем. Продолжайте, товарищ профессор.

– Болезнь эта эпидемическая, обусловленная спецмикроорганизмами, передающимися c пищей. Первые симптомы проявляются весной. Достигает своего развития в июне, другими словами, еще немного и у Черного Вихря будет паралич.

«Хорошо излагает!» – подумал Остап.

– Ну тогда его нужно изолировать! – рявкнул директор, но прибавил робко: – Может так? Исидор Кириллович?

– Изолировать... – Гурий вздохнул. – Куда вы его изолируете? – решительно спросил он. – Кому нужна зараза? Это же Париж! Цивилизация! И потом, он у нас по накладным проходит!

Андрей Тихонович затрясся всем телом, глаза его наполнились слезами.

– А это все точно?.. – рассеянно проговорил он. – Паралич и все прочее?.. Эта «якта»?..

– Вы не верите профессору-коммунисту?! – ласково попенял ему администратор. – Участнику гражданской войны?

– А почему молчали ваши ветеринары? – степенно выделяя слова, поинтересовался камарад Пьер. – А, Андрей Тихонович?

– Наши вредители? – гневно ответил за Ляшко Гурий. – Они же только и думают, как подставить честнейшего директора Андрея Тихоновича! Лучше и не спрашивайте, товарищ Пьер! – Исидор Кириллович махнул рукой и, точно обиженный, отвернулся.

– Да-а... – простонал Андрей Тихонович. – А ведь...

– Да не «да-а», а ситуация! – перебил его необычайным тоном безжалостный Гурий. – Си-ту-а-ция! Представляете, Андрей Тихонович, мы возвращаемся на завод, а все лошади сдохли!

– Почему же все?

– Зараза, Андрей Тихонович, она никого не щадит!

– Я пропал!

– Конечно, пропал! И я пропал. А что мы скажем товарищу Сталину?!. Давайте мыслить.

– Давайте.

– Истина в вине! – категорически бросил Гурий. – Так будем же ее искать!

Все трое выпили.

– Исидор Кириллович... – Ляшко немного помедлил и потом, после раздумья, c уважением прошептал: – Вы же администратор, вам и решать.

– А что если нам продать Черного Вихря? – вдруг предложил администратор.

Андрей Тихонович остолбенел.

– Продать?.. Исидор Кириллович, вы сказали продать?

– А что тут такого? – Гурий улыбнулся мефистофелевской улыбкой. – И накладные в порядке будут...

Услышав, что накладные будут в порядке, Андрей Тихонович оживился.

– И в самом деле! Это же мысль! Чего тут голову ломать! Нужно только хорошего покупателя найти!.. Хотя, кто же купит заразную лошадь?

– А вот хотя бы камарад Пьер!

Профессор не выдержал, отвернулся и начал тихо смеяться в кулак.

– Камарад Пьер? – тревожно спросил Ляшко.

– А почему бы и нет!

– А зачем? – тихо, шепотом спросил Андрей Тихонович.

– Для опытов, – громко объяснил Гурий. – Товарищ профессор, где вы там?! У вас чековая партийная книжка c собой?

– Всегда c собой, камарад Гурий! – профессор смачно высморкался в европейский носовой платок.

– Ну и отлично!.. Андрей Тихонович, какую цену мы назначим за заразного коня участнику гражданской войны коммунисту товарищу Пьеру?

– Коммунисту Пьеру? за заразного коня? назначим? много, конечно же, ему нельзя... Триста тысяч.

– Триста мало! – отрезал Гурий. – Коммунист коммунистом, но сальдо всегда должно быть в нашу пользу. Пятьсот! И не меньше! Договорились, камарад Пьер?

– Согласен, – выразив некоторое недовольство, отозвался Пьер. – Сейчас я как раз работаю над диссертацией по болезни Борна.

– Вот и хорошо! – заторопился директор. – Забирайте ради бога. Эй, товарищ! Еще ром!

Казалось, что потребность в роме у Ляшко стремительно вошла в привычку.

– Андрей Тихонович, ром успеется. Документы... – торопливо молвил администратор в ту самую секунду, когда на лице Ляшко наконец определилась утешительная улыбка. – Камарад Пьер, выписывайте чек! Не видите, товарищ директор ждет... На Прилежаевский конный завод... пятьсот тысяч франков... Вот так... А вот и юристы подоспели! Париж, все-таки!

– Bonsoir! – поприветствовал всех торчкобородый господин, голова которого была не то чтобы маленькая, но могущая глядеть в монокль двумя синими бегающими глазами сразу.

– Это кто? – поинтересовался Ляшко.

– Это юрист! – бросил Гурий. – Он заверит вашу подпись... Господин Оноре, приступайте к своим обязанностям. Товарищ Ляшко, а вы пока выпишите пропуск на вывоз Черного Вихря.

– Товарищ гарсон, еще рома! – аукнул товарищ директор так, что в баре на полках звякнули бутылки. Затем он достал из кармана патентованное перо и, качаясь, выписал пропуск.

Администратор взмахом руки успокоил бармена и налил Андрею Тихоновичу еще рома. Андрей Тихонович, мотая из стороны в сторону головой, душно посмотрел на рюмку, осушил ее залпом и шибанул камарада Пьера насыщенным перегаром.

– Поднимем эти заздравные бокалы за меня – лучшего конного директора!

Бокал стоял на одной своей ножке, а товарищ Ляшко на своих двоих уже стоять не мог, поэтому Остапу пришлось поднимать уже не бокал, а самого Ляшко.

Камарад Пьер со словами «mille pardon» встал из-за стола и поспешно удалился. Андрей Тихонович пожал плечами, проводил его пустомысленным взглядом и, пробубнив: «Нужо быть проще, тогда к вам потянутся люди!», тягуче запел:

Трататульки-тра-та-та!

А я тебя любил,

А ты меня не полюбила!

Через четверть часа Остап отвез мертвецки пьяного товарища директора в гостиницу.

И дольше века длилась ночь у Андрея Тихоновича Ляшко. И ждал его невеселый рассвет. И не мог он знать, что, когда ночь уже растратила одну свою половину и принялась за вторую, из Сен-Жерменского леса в направлении Кале осторожно выехал бежевый фургончик. В фургончике на четырех здоровых ногах стоял Черный Вихрь. В Англии его и господина Кервуда ждал как манны небесной некий Эдвард Сваггерт c чеком на пять миллионов фунтов стерлингов. Великого комбинатора же ожидали баронство, легкая безалаберная жизнь и берег теплого океана, где среди балконных пальм и фикусов красовался город Рио-де-Жанейро.