– Sorry?
      – Little party... Drink... Ясно?
      – О, ясно!
      – До вечера. Вот вам ключи. Если кто будет вами интересоваться, представьтесь французским коммунистом, так сказать, мы с вами воевали в гражданскую.
      – Кем представиться?
      – Позже...
      Бендер вышел из гостиницы. Взглядом он приказал швейцару поймать такси. Швейцар засуетился и зовуще взмахнул рукой: подъехала "альфа-ромео". Швейцар добродушно открыл дверцу. Остап влез на заднее сиденье.
      – Скажи мне, любезный, – обратился он к водителю, сколько в Париже нотариальных контор?
      – Нотариальных? Вы хотите сказать, адвокатских? Очень много, месье, очень много.
      – Мне нужна самая обыкновенная, средненькая контора.
      Толстый с багровыми щечками водитель несколько секунд подумал, завел мотор, дернул скоростной рычаг и повел машину в сторону Монмартра. Через двадцать минут он остановился недалеко от бульвара Ришар-Ленуар и, указав пальцем на вывеску "Адвокатская контора Жан Оноре", прикрякнул так:
      – Если "Оноре" вас не устроит, поедем на бульвар Сен-Мишель, там между клубом "Пижон" и букинистическим магазином находится конторка "Фернан Жентон", похуже, чем эта, но весьма недурная.
      – Хорошо, я скоро.
      Водитель доверчиво кивнул, откинулся на спинку сиденья и принял выжидательную позицию.
      По левую руку простиралась глубокая улица, по правую прохладная, с мыльным запахом станция метро, рядом с метро старушка, торгующая орешками какаут, прямо – живописная аллея! Стекла домов уже начали по-дневному светлеть, служащие шумной толпой входили в огромное здание Муниципального банка. Великий комбинатор пересек аллею, подошел к двухэтажному дому, углы которого были украшены деревянными изображениями апельсиновых деревьев с аккуратно нарезанными ветвями, поднялся по ступенькам на крыльцо и нажал кнопку звонка.
      Оказалось, что бывший государственный оценщик антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски:
      – Я до гроба ваш, месье Бендер!
      – Вот до гроба не надо, – ответил ему на это Остап. -Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер.
      – Я буду там гораздо раньше.
      Остап возвратился к машине.
      – Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет. Пусть поспит. Никогда не был в "Мулен-Руж". Поехали в кабаре!
      К вечеру великий комбинатор был в своем номере.
      – Итак, мой друг, вы французский коммунист, – плавно начал он. – Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык. Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает финансовые трудности. Но это лирика. Главное – вы ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между делом скажете: "Да, хворает лошадка, скоро скопытится!" и тут же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки), незаметно уходите из кафе и рысью – в советские денники. Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы все поняли?
      – Почти.
      – Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью надо выучить наизусть.
      – Сказать пару слов... статья...
      – Затем вечеринка на Шмэн-Вер.
      – Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан Парижа?
      – Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело с обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если быть проще, тогда к тебе потянутся люди.
      – На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер.
      – Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко!
      Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых передниках, горничных с утюгами и шемизетками, зашагали по коридору и вошли в номер Ляшко.
      – Андрей Тихонович, – скороговоркой сказал Остап, позвольте вам представить...
      Но Андрей Тихонович его оборвал.
      – Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! – На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. – Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..
      – Чисто случайно.
      – Камарад Пьер, – представил себя Джон.
      – Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, – прибавил Гурий.
      – Вместе в гражданскую воевали.
      – Ах! ах! ах! – заахал Ляшко. – А под чьим командованием сражались? Я, например, с басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...
      – Андрей Тихонович, – оборвал его администратор, камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же с директором будет пообстоятельнее.
      В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено.
      – И вы еще спрашиваете?! – директор всплеснул руками. -Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...
      – И то верно. Берите его с собой... Андрей Тихонович, камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается! – О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима разбудить?
      – Он спит? – удивленно спросил администратор. – Что с ним такое?
      – Выглушил всю бутылку такого же рома!
      Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так:
      – Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе!
      – Может разбудим? – спросил Ляшко.
      – Да зачем же? – Исидор Кириллович театрально сморщился. – Пусть отдыхает.
      – Хорошо! Черт с ним. Пусть дрыхнет. Итак в...
      – В Мэзон-Лаффит.
      – Туда!
      Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо с улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было с характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: "Наерундил ты, Петрович, делов!", но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился с замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь.
      – Вот она, наша гордость! – торжественно сказал директор, войдя в стойло к жеребцу.
      Но "гордость" на камарада Пьера не произвела особого впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул, хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе пробормотал:
      – Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы... – Что вы говорите? – заволновался директор.
      – Сами взгляните. – Камарад Пьер зевнул и приложил обе ладони, как шоры, к своим глазам. – Типичное лихорадочное явление – понурость. Как бы hypersustentation не было... -Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: – Да, хворает лошадка, скоро скопытится!
      – Чего?
      – А в другом стойле это кто?
      – А-а! Это Смелый Ветер, там дальше – Рвущийся Парус... – Прекрасно, прекрасно...
      Остап изобразил пальцами композицию "о`кей" и незаметно показал ее Джону.
      В Париж возвратились к вечеру.
      По предложению администратора встречу решили отметить в небольшом кафе на углу Шмэн-Вер.
      В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного знака. К столику Остапа подошла официантка с рыжими волосами и в белом переднике с прошивками на черном платье.
      – Bonsoir!
      Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки бордо, столько же бурбона, и еще кофе с желтым шартрезом.
      "Ну что ж, – подумал великий комбинатор, – будем доводить до кондиции". И он разлил по стаканам бордо.
      – Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию!
      Вспрыснули.
      "Бордо и ром – какая гадость!" – подумал Остап и разлил по рюмкам ледяной бурбон.
      Выпили.
      После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих любимцах.
      – Ну как вам наши кони, товарищ Пьер?
      Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос администратору Гурию:
      – Вы уже информировали товарища Ляшко?
      – Нет, не успел, – ответил администратор.
      – А что такое? – насторажился Ляшко и бросил косой взгяд на администратора.
      Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и камарада Пьера, никого не было.
      – Не успел, – повторил он.
      – Да как же это, Исидор Кириллович! – с французским акцентом укорил Пьер.
      – Да вот не успел! – оправдывался администратор.
      – Надо информировать. Очень надо.
      – Может вы скажете?
      – Я?
      – Ну, конечно, вы!
      – А почему я?
      – Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?!
      – Профессор – я! Но сообщить должны вы!
      – Я?
      – Конечно, вы!
      – Черт возьми! – воскликнул вконец запутавшийся директор. – Что такое? В чем дело?
      – Андрей Тихонович, ничего страшного. – Гурий широко зевнул. – Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь – болен! – Не может быть... – тоненько заскулил директор.
      – Майн готт, Андрей Тихонович! – Гурий прищурился. -Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы, что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас же говорил камарад Пьер: "сюс-тасьон".
      Лоб Ляшко заблестел, точно блин.
      – Но...
      Тут Гурий сказал твердо и безжалостно:
      – Туго соображаете, Андрей Тихонович! Очень туго. Совсем, как Черный Вихрь!
      – Спасибо!
      – Пользуйтесь на здоровье. Поймите, что камарад Пьер профессор. И не по каким-нибудь там танцулькам, а профессор-ветеринар! Да, у него нет аккуратной профессорской бородки, но зато он коммунист! А коммунисты говорят только правду. Не мне вас учить.
      – Хорошо, хорошо. А что, этот "сюссьон" опасный?
      Пьер по-профессорски поднял голову и по-лекторски монотонно молвил:
      – Я обнаружил у этого животного воспаление головного мозга и копыта левой передней ноги. Alea jakta est.
      – Якта? – Директор, массируя дрожащими пальцами веки, покосился на опытного ветеринара. – Скажу по чести, ничего не понимаю!
      – Это научное определение, – любезно разъяснил ветеринар. – Если вам интересно, расскажу подробнее.
      – Конечно, конечно, профессор. Меня это жгуче беспокоит! – Это болезнь не то, чтобы заразная, но заразная.
      – Заразная? – у директора задрожали губы.
      Администратор легко улыбнулся.
      – Андрей Тихонович, давайте сначала выслушаем профессора, а потом будем думать, как нам выйти из этого ЧП.
      – Че пе... – пробормотал в ужасе Андрей Тихонович.
      – ЧП! – равнодушно подтвердил администратор. – А чего не бывает? Мы же в Париже.
      – ЧП! – с отчаяньем повторил директор.
      – Успокойтесь, товарищ директор, – сказал администратор, сощурясь. – Я пока с вами. Не пропадем. Продолжайте, товарищ профессор.
      – Болезнь эта эпидемическая, обусловленная спецмикроорганизмами, передающимися с пищей. Первые симптомы проявляются весной. Достигает своего развития в июне, другими словами, еще немного и у Черного Вихря будет паралич.
      "Хорошо излагает!" – подумал Остап.
      – Ну тогда его нужно изолировать! – рявкнул директор, но прибавил робко: – Может так? Исидор Кириллович?
      – Изолировать... – Гурий вздохнул. – Куда вы его изолируете? – решительно спросил он. – Кому нужна зараза? Это же Париж! Цивилизация! И потом, он у нас по накладным проходит! Андрей Тихонович затрясся всем телом, глаза его наполнились слезами.
      – А это все точно?.. – рассеянно проговорил он. -Паралич и все прочее?.. Эта "якта"?..
      – Вы не верите профессору-коммунисту?! – ласково попенял ему администратор. – Участнику гражданской войны?
      – А почему молчали ваши ветеринары? – степенно выделяя слова, поинтересовался камарад Пьер. – А, Андрей Тихонович?
      – Наши вредители? – гневно ответил за Ляшко Гурий. -Они же только и думают, как подставить честнейшего директора Андрея Тихоновича! Лучше и не спрашивайте, товарищ Пьер! -Исидор Кириллович махнул рукой и, точно обиженный, отвернулся. – Да-а... – простонал Андрей Тихонович. – А ведь...
      – Да не "да-а", а ситуация! – перебил его необычайным тоном безжалостный Гурий. – Си-ту-а-ция! Представляете, Андрей Тихонович, мы возвращаемся на завод, а все лошади сдохли!
      – Почему же все?
      – Зараза, Андрей Тихонович, она никого не щадит!
      – Я пропал!
      – Конечно, пропал! И я пропал. А что мы скажем товарищу Сталину?!. Давайте мыслить.
      – Давайте.
      – Истина в вине! – категорически бросил Гурий. – Так будем же ее искать!
      Все трое выпили.
      – Исидор Кириллович... – Ляшко немного помедлил и потом, после раздумья, с уважением прошептал: – Вы же администратор, вам и решать.
      – А что если нам продать Черного Вихря? – вдруг предложил администратор.
      Андрей Тихонович остолбенел.
      – Продать?.. Исидор Кириллович, вы сказали продать?
      – А что тут такого? – Гурий улыбнулся мефистофелевской улыбкой. – И накладные в порядке будут...
      Услышав, что накладные будут в порядке, Андрей Тихонович оживился.
      – И в самом деле! Это же мысль! Чего тут голову ломать! Нужно только хорошего покупателя найти!.. Хотя, кто же купит заразную лошадь?
      – А вот хотя бы камарад Пьер!
      Профессор не выдержал, отвернулся и начал тихо смеяться в кулак.
      – Камарад Пьер? – тревожно спросил Ляшко.
      – А почему бы и нет!
      – А зачем? – тихо, шепотом спросил Андрей Тихонович.
      – Для опытов, – громко объяснил Гурий. – Товарищ профессор, где вы там?! У вас чековая партийная книжка с собой? – Всегда с собой, камарад Гурий! – профессор смачно высморкался в европейский носовой платок.
      – Ну и отлично!.. Андрей Тихонович, какую цену мы назначим за заразного коня участнику гражданской войны коммунисту товарищу Пьеру?
      – Коммунисту Пьеру? за заразного коня? назначим? много, конечно же, ему нельзя... Триста тысяч.
      – Триста мало! – отрезал Гурий. – Коммунист коммунистом, но сальдо всегда должно быть в нашу пользу. Пятьсот! И не меньше! Договорились, камарад Пьер?
      – Согласен, – выразив некоторое недовольство, отозвался Пьер. – Сейчас я как раз работаю над диссертацией по болезни Борна.
      – Вот и хорошо! – заторопился директор. – Забирайте ради бога. Эй, товарищ! Еще ром!
      Казалось, что потребность в роме у Ляшко стремительно вошла в привычку.
      – Андрей Тихонович, ром успеется. Документы... торопливо молвил администратор в ту самую секунду, когда на лице Ляшко наконец определилась утешительная улыбка. – Камарад Пьер, выписывайте чек! Не видите, товарищ директор ждет... На Прилежаевский конный завод... пятьсот тысяч франков... Вот так... А вот и юристы подоспели! Париж, все-таки!
      – Bonsoir! – поприветствовал всех торчкобородый господин, голова которого была не то чтобы маленькая, но могущая глядеть в монокль двумя синими бегающими глазами сразу. – Это кто? – поинтересовался Ляшко.
      – Это юрист! – бросил Гурий. – Он заверит вашу подпись... Господин Оноре, приступайте к своим обязанностям. Товарищ Ляшко, а вы пока выпишите пропуск на вывоз Черного Вихря.
      – Товарищ гарсон, еще рома! – аукнул товарищ директор так, что в баре на полках звякнули бутылки. Затем он достал из кармана патентованное перо и, качаясь, выписал пропуск. Администратор взмахом руки успокоил бармена и налил Андрею Тихоновичу еще рома. Андрей Тихонович, мотая из стороны в сторону головой, душно посмотрел на рюмку, осушил ее залпом и шибанул камарада Пьера насыщенным перегаром.
      – Поднимем эти заздравные бокалы за меня – лучшего конного директора!
      Бокал стоял на одной своей ножке, а товарищ Ляшко на своих двоих уже стоять не мог, поэтому Остапу пришлось поднимать уже не бокал, а самого Ляшко.
      Камарад Пьер со словами "mille pardon" встал из-за стола и поспешно удалился. Андрей Тихонович пожал плечами, проводил его пустомысленным взглядом и, пробубнив: "Нужо быть проще, тогда к вам потянутся люди!", тягуче запел:
      Трататульки-тра-та-та!
      А я тебя любил, А ты меня не полюбила!
      Через четверть часа Остап отвез мертвецки пьяного товарища директора в гостиницу.
      И дольше века длилась ночь у Андрея Тихоновича Ляшко. И ждал его невеселый рассвет. И не мог он знать, что, когда ночь уже растратила одну свою половину и принялась за вторую, из Сен-Жерменского леса в направлении Кале осторожно выехал бежевый фургончик. В фургончике на четырех здоровых ногах стоял Черный Вихрь. В Англии его и господина Кервуда ждал как манны небесной некий Эдвард Сваггерт с чеком на пять миллионов фунтов стерлингов. Великого комбинатора же ожидали баронство, легкая безалаберная жизнь и берег теплого океана, где среди балконных пальм и фикусов красовался город Рио-де-Жанейро.

Глава 33
В ЛАЗУРНОЙ БУХТЕ ГУАНАБАРА