Расположен он был в котловине, где с одной стороны протекал Ярмук, а с другой - шла граница между Сирией и Трансиорданией. В этой котловине с незапамятных времен жили люди. Не проходило дня, чтобы кибуцники не нападали на следы материальной культуры, нередко доисторической. Они находили следы примитивного земледелия и посуду тысячелетней давности - доказательства, что еще в седой древности здесь жили люди.
      На самой границе между кибуцом и сирийскими горами вздымалась небольшая отвесная гора. Ее звали Суситой - Кобылой. На вершине Суситы сохранились развалины одной из девяти крепостей, построенных римлянами в Палестине. Сусита попрежнему господствовала над всей местностью.
      Среди основателей кибуца было много бывших немецких музыкантов. Это были очень трудолюбивые люди. Они занимались земледелием и рыболовством. Но в поисках новых источников дохода они напали на идею. Они создали симфонический оркестр, купили два катера для перевозки туристов, приезжающих зимой в Тивериаду, и стали давать концерты. Эта затея вполне себя оправдала, концерты в Эйн-Геве стали традицией, и ни один любитель музыки, побывавший в Палестине, не упускал случая побывать в Эйн-Геве. На лужайке, окаймленной естественным лесом, прямо на берегу моря был построен огромный летний театр. Проектировалась постройка настоящего концертного зала в ближайшие годы.
      Ари расстелил одеяло на траве, оба легли на краю лужайки и смотрели в небо, следя за тем, как огромная полная луна, какой она бывает в праздник Лаг-Баомер, подымается все выше и выше, становясь все меньше и освобождая место для миллиардов звезд. Оркестр исполнил концерт из произведений Бетховена, и все нервное напряжение Китти как рукой сняло. В эту минуту она почувствовала себя счастливой без остатка. Ничего более прекрасного нельзя было и придумать. Все было похоже на прекрасный сон, и Китти поймала себя на том, что она больше всего желает, чтобы этот сон никогда не кончился.
      Концерт подошел к концу. Ари взял Китти под руку и увел ее прочь от зашумевшей публики. Они пошли по тропинке, ведущей вдоль берега. Не было ни малейшего ветерка, в воздухе остро пахло сосной, а Генисаретское море сияло, как отшлифованное зеркало. У самой воды стояла скамья; собственно, не скамья, а плоская каменная плита, принадлежавшая когда-то к какому-то древнему храму, лежала на двух каменных блоках, принадлежавших, по-видимому, к тому же храму.
      Они сидели и глядели на мигающие огни Тивериады. Ари почти касался Китти, она повернулась и посмотрела на него. Господи, какой же этот Ари Бен Канаан красавец! Ей внезапно захотелось взять его за руку, дотронуться до его щеки, погладить его по волосам. Ей захотелось сказать ему, чтобы он берег себя немного, чтобы не был таким черствым. Ей хотелось признаться ему, как у нее хорошо на душе, когда он рядом; просить его, чтобы он относился к ней не как чужой, а нашел что-нибудь, что могло бы сблизить их. Однако Ари Бен Канаан был именно чужим, и она так и не посмела сказать ему о своих чувствах.
      Тихие волны Генисаретского моря ровно и едва слышно набегали на берег. Вдруг тростник закачался от внезапного порыва ветра. Китти Фрэмонт отвернулась от Ари.
      Дрожь пробежала у нее по телу, когда она почувствовала прикосновение его руки к ее плечу.
      - Вам холодно, - сказал Ари, подавая ей шаль. Китти набросила ее на плечи. Они долго смотрели друг другу в глаза.
      Ари внезапно встал.
      - Катер вроде возвращается, - сказал он. - Нам, пожалуй, пора.
      Когда катер отчалил, Галилейское море с поразительной быстротой, как и предсказал Ари, превратилось в бушующий океан.
      У носа вздымались волны, а пена заливала палубу. Ари обхватил Китти за плечи и притянул ее к себе, чтобы защитить от брызг. Весь обратный путь Китти так и простояла с закрытыми глазами, прижавшись головой к его груди и прислушиваясь к биению его сердца.
      Рука об руку они поднимались от пирса к гостинице. Сбоку стояли три ивы, ветви которых, опускаясь до самой воды, образовали нечто вроде гигантского зонта. Китти остановилась под ивами. Она пыталась что-то сказать, но ее душило волнение, и она так и не сумела выдавить из себя ни слова.
      Ари потрогал ее волосы и поправил промокшую прядь, упавшую ей на лоб. Он легонько обнял ее за плечи, и мышцы его лица напряглись, когда он потянул ее к себе. Китти с готовностью повернула к нему свое лицо.
      - Ари, - шепнула она. - Поцелуйте меня!
      Все, что назревало месяцами, вспыхнуло ярким пламенем при этом первом поцелуе.
      Ах, как ей хорошо! Какой он сильный! Китти никогда в жизни не испытала ничего подобного - даже с Томом Фремонтом. Они снова и снова целовались, она прижималась к нему всем телом и чувствовала силу его рук. Затем они отстранились друг от друга и молча поспешили к гостинице.
      Китти в растерянности остановилась перед дверью своего номера. Ари хотел пройти мимо, к своей двери, но Китти схватила его за руку. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Затем Китти кивнула, повернулась, быстро прошла в свой номер и закрыла за собой дверь.
      Она разделась в темноте. Затем она натянула на себя ночную сорочку и подошла к балкону: у Ари горел свет. Она слышала, как он беспокойно ходит по номеру. Вдруг свет потух и там. Китти отступила в темноту. Тут же на ее балконе появился Ари.
      - Я не могу больше, - сказал он.
      Она кинулась к нему, прижалась к нему всем телом, дрожа от вожделения. Он целовал ее губы, щеки, затылок, и она отвечала на каждый его поцелуй с самозабвением, какого она никогда раньше не испытала. Ари поднял ее, понес к кровати, и сам опустился рядом на колени. Китти почувствовала, что вот-вот она упадет в обморок. Она вцепилась в простыни и, всхлипывая, извивалась под его ласками.
      Ари опустил бретельки ее ночной сорочки и стал гладить ее грудь.
      Внезапно Китти с силой вырвалась из его объятий и соскочила с кровати.
      - Нет! - вскричала она.
      Ари застыл на месте.
      Слезы брызнули из глаз Китти. Она прижималась спиной к стене, пытаясь изо всех сил подавить дрожь во всем теле. Она упала в кресло. Прошло несколько минут, прежде чем дрожь улеглась и дыхание снова стало ровным. Ари стоял перед ней и не сводил с нее взгляда.
      - Вы меня, наверно, ненавидите, - сказала она наконец.
      Он не ответил. Она посмотрела на его огромную фигуру и прочитала на его лице глубокую обиду.
      - Ну, Ари... скажите что-нибудь. Чего ж вы?
      Он не ответил.
      Китти медленно поднялась и посмотрела ему в глаза.
      - Я так не хочу, Ари. Я не хочу, чтобы меня взяли силой. Боюсь, во всем виновата луна...
      - Вот уж не думал, что я имею дело со строптивой девственницей, - произнес наконец Ари.
      - Ари, пожалуйста...
      - Мне некогда играть в любишь - не любишь и заниматься болтовней. Я - не юноша, и вы - взрослая женщина.
      - Как метко вы это выразили!
      Его голос звучал сухо.
      - Если вы не возражаете, я выйду через дверь.
      Китти вздрогнула, когда дверь хлопнула. Она долго простояла у венецианского окна, ведущего на балкон и смотрела на море. Галилейское море сердито бушевало, а луна исчезла за огромной черной тучей. Китти все еще не пришла в себя. Почему она его оттолкнула? Она никогда еще не питала такого сильного чувства к мужчине и никогда не теряла самообладания до такой степени, как в этот раз. Она испугалась собственной необузданности.
      Она уверяла себя, что Ари Бен Канаан вовсе ее не любит. Она ему нужна разве что на одну ночь. Ни один мужчина еще так к ней не относился. Затем ей стало ясно, что она испугалась своего собственного чувства к нему, этого вожделения, из-за которого она, чего доброго, могла остаться в Палестине. Никогда это не должно повториться. Она и Карен должны уехать отсюда, и ничто не должно препятствовать этому. Она просто боялась Ари: Ари мог разрушить все ее планы. Если бы он проявил хоть малейшее чувство настоящей любви, она бы, пожалуй, не устояла. Одна мысль о его неприступности укрепляла в ней решимость не поддаваться и успокаивала ее, но в то же время, по какой-то странной логике, и расстраивала ее.
      Китти бросилась на кровать и, под завывание ветра с моря, в изнеможении заснула.
      К утру море успокоилось.
      Китти сбросила с себя одеяло, соскочила с кровати, и тут же на нее нахлынули события прошлой ночи. Она покраснела. Ничего страшного, правда, не произошло, но все-таки она чувствовала себя неловко. Она спровоцировала сцену, и не приходилось сомневаться, что Ари отнесся к ней, как к дешевой и, пожалуй, даже смешной мелодраме. Она одна во всем виновата. Но ничего, она переговорит с ним обо всем, ясно и недвусмысленно, и все снова станет хорошо. Она быстро оделась и спустилась в ресторан, дожидаясь Ари. Она обдумывала, как ей лучше начать разговор.
      Китти попивала кофе и ждала.
      Прошло полчаса, а Ари все не показывался. Она скомкала третью сигарету и подошла к администратору.
      - Вы, случайно, не видели мистера Бен Канаана? - спросила она.
      - Мистер Бен Канаан выписался в шесть утра.
      - Он не сказал, куда он едет?
      - Мистер Бен Канаан никогда не говорит, куда он едет.
      - Может быть он оставил что-нибудь для меня?
      Администратор обернулся. Полка была пустая, только один ключ висел.
      Понятно... Извините за беспокойство.
      Глава 11
      Дов Ландау снял номер в полуразрушенной третьеразрядной гостинице на Канатной улице в Старом Иерусалиме. Он прошел, как ему велели, в кафе "Саладин" на Наблусской улице неподалеку от Дамасских ворот и оставил там свою фамилию и адрес для Бар Исраэля.
      Дов заложил золотые кольца и браслеты, украденные в Ган-Дафне, и принялся изучать Иерусалим. Для бывшей крысы варшавского гетто и опытного воришки Иерусалим был чрезвычайно прост. Не прошло и трех дней, как Дов знал на зубок каждый переулок Старого города, а заодно и прилегающих торговых кварталов. Его вороватые глаза замечали, а ловкие руки уносили достаточно ценных вещей, чтобы хватало на жизнь. Скрыться потом в базарной толпе или в узких переулках было для него сущим пустяком.
      Большую часть денег Дов потратил на книги и на художественные принадлежности. Он порылся во всех книжных лавках Яфской улицы и унес оттуда книги по искусству, черчению и архитектуре.
      Затем он закрылся в номере со своими книгами, художественными и чертежными принадлежностями, запасом сушеных фруктов и фруктового сока в бутылках, и стал ждать, чтобы Маккавеи установили с ним связь. Дов сидел над книгами до глубокой ночи. Света не было, приходилось жечь свечи.
      Он совершенно не замечал великолепного вида на Мечеть Омара и на Стену Плача, открывавшегося из окна его номера на Канатной улице, расположенной как раз посредине между еврейским и мусульманским кварталами. Он читал до боли в глазах, затем клал книгу на грудь, глядел в потолок и думал о Карен Клемент. Дов не представлял раньше, что ему будет так трудно без нее; разлука с Карен причиняла ему буквально физические страдания. Он провел в обществе Карен столько времени, что почти забыл, как он жил без нее. Зато он помнил каждое мгновение, прожитое бок о бок с нею. Дни в Караолосе, а потом на "Эксодусе", когда она лежала рядом с ним в трюме. Он вспоминал, как она радовалась и какая она была прекрасная, когда они приехали тогда в Ган-Дафну. Он вспоминал ее ласковое, выразительное лицо, ее нежное прикосновение, и ее строгий голос, когда она сердилась.
      Сидя на краю койки, Дов набросал десятки портретов Карен. Он изображал ее во всех возможных видах по памяти, но тут же комкал рисунки и швырял их на пол, потому что ни один не выражал, на его взгляд, всей ее красоты.
      Дов просидел в своем номере ровно две недели, выходя только в экстренных случаях. Когда вторая неделя подошла к концу, у него кончились деньги. Вечером он отправился в город, чтобы заложить еще несколько колец. Когда он вышел из ломбарда, он заметил человека в тени. Дов обхватил рукой пистолет в кармане и прошел мимо, готовый мгновенно обернуться и дать отпор.
      - Стоять смирно, не оборачиваться! - раздался голос у него за спиной.
      Дов застыл.
      - Ты расспрашивал о Бар Исраэле. Что тебе надо?
      - Вы знаете, чего мне надо.
      - Как фамилия?
      - Ландау. Дов Ландау.
      - Откуда приехал?
      - Из Ган-Дафны.
      - Кто послал?
      - Мордехай.
      - Как ты попал в Палестину?
      - На "Эксодусе".
      - Иди прямо вперед и не оборачивайся. С тобой свяжутся, когда надо будет.
      После этой встречи Дова охватило беспокойство. Он едва не решил бросить все и вернуться в Ган-Дафну. Ему ужасно не хватало Карен. Он принялся писать ей письмо, но разорвал полдесятка листов бумаги. Надо порвать с ней... надо окончательно порвать, уговаривал себя Дов снова и снова.
      Дов лежал в своем номере и читал. Его клонило ко сну. Он встал и зажег новую свечу: из-за былых кошмаров он не любил просыпаться в темноте.
      Вдруг кто-то постучал в дверь.
      Дов вскочил на ноги, схватил пистолет и остановился у самой двери.
      - Это друзья, - раздался голос в коридоре. Дов сразу узнал голос: это выл мужчина, который подкараулил его тогда на улице. Он открыл дверь. Никого в коридоре не было.
      - Обернись лицом к стене, - приказал голос откуда-то из темноты. Дов выполнил приказание. Он почувствовал что сзади к нему подошли двое. Ему надели повязку на глаза и две пары рук повели его вниз по лестнице, а затем посадили в машину, повалили сзади на пол и чем-то накрыли. Машина сразу тронулась в путь.
      Дов напрягал внимание, чтобы установить по памяти, куда его везут. Машина проехала улицу Царя Соломона, затем повернула на Виа Долороза в сторону Львиных ворот. Для Дова Ландау, который столько раз пробирался в темноте по подземным каналам Варшавы, ориентироваться по интуиции было детской игрушкой.
      Шофер переключил скорость и машина стала подниматься в гору. Наверно, едут мимо могилы Святой Девы в сторону Масличной горы, догадался Дов. Вскоре дорога стала ровной. Теперь Дов знал, что они проезжают мимо Иерусалимского университета и медицинского центра "Гадаса" на горе Скопус.
      Они проехали еще минут десять, затем машина остановилась.
      Дов точно определил, что они находятся в квартале Санхедрия, близ могил Синедриона, членов высшего духовного суда евреев в древности.
      Его повели в дом, где табачный дым стоял коромыслом. Там ему велели присесть. Дов почувствовал, что вместе с ним в комнате находятся еще пять или шесть человек. Его допрашивали целых два часа. Вопросы сыпались один за другим, и Дов прошиб нервный пот.
      Постепенно ему стало ясно, чего они от него хотят. Маккавеи узнали через свою безошибочно действующую разведку, что Дов большой специалист по подделкам, и именно в этом они больше всего нуждались. Видно, перед ним сидят важные деятели Маккавеев, может быть даже сами вожди. Наконец они удостоверились, что Дов действительно специалист по подделкам, и что на него можно вполне положиться.
      - Перед тобой висит занавес, - сказал голос. - Протяни руки за занавес.
      Дов послушно выполнил приказание. Как только его руки оказались за занавесом, ему положили одну руку на пистолет, а другую - на Библию. Затем он принес клятву Маккавеев:
      "Я, Дов Ландау, безоговорочно и бесповоротно отдаю душу, тело и всего себя Маккавеям и их борьбе за свободу. Я беспрекословно буду выполнять любые полученные приказания. Я безоговорочно буду повиноваться вышестоящему начальству. Даже под пыткой, даже пред лицом смерти я никогда не выдам ни своих товарищей, ни вверенные мне тайны. Я буду бороться с врагами еврейского народа до последнего издыхания. Я никогда не прекращу этой священной борьбы, пока не будет создано еврейское государство по обеим сторонам реки Иордан, на что мой народ имеет естественное историческое право. Мой девиз будет гласить: Жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, руку за руку, обожжение за обожжение. Во всем этом я клянусь именами Авраама, Исаака и Иакова; Сары, Ревекки, Рахили и Лии; пророков, всех убиенных евреев и моих славных братьев и сестер, геройски павших за свободу".
      Наконец Дову сняли повязку, потушили свечи на Меноре, стоявшей перед ним на столе, и включили свет в комнате. Вместе с Довом в комнате находилось шестеро суровых мужчин и две женщины. Они все поздоровались с ним за руку и назвали свои имена. Присутствовал сам старик Акива, присутствовал Бен Моше, начальник штаба, у которого в рядах английской армии погиб брат в войну, а сестра была в Пальмахе. Был и Нахум Бен Ами, один из семерых братьев; остальные шесть сражались в Пальмахе. Всех этих людей объединяло то, что они не могли и не желали воздерживаться от активных действий, как воздерживался весь Ишув.
      Старик Акива подошел к Дову.
      - Мы очень нуждаемся в тебе, Дов Ландау. Вот почему мы приняли тебя в обход обычных процедур.
      - Я пришел к вам не затем, чтобы рисовать картинки, - резко сказал Дов.
      - Ты будешь делать то, что тебе прикажут, - строго сказал Бен Моше.
      - Дов, ты теперь Маккавей, - сказал Акива, - и, значит, имеешь право назвать себя именем какого-нибудь древнего героя. Ты уже подобрал себе подходящее имя?
      - Гиора, - ответил Дов.
      В комнате раздался смех. Дов ощерился.
      - Ты сказал Гиора? - спросил Акива. - Боюсь, что тебя опередили.
      - Можно, пожалуй, Гиора маленький, - сказал Нахум Бен Ами. - А там, смотришь, он станет Гиорой Великим.
      - Я им стану очень скоро, если только вы предоставите мне возможность.
      - Твое дело организовать мастерскую по подделкам, - сказал Бен Моше, - ну, и будешь еще разъезжать с нами. Если будешь вести себя хорошо и справишься с порученным тебе делом, мы, может быть, и разрешим тебе принимать участие время от времени в каком-нибудь рейде.
      Майор Фред Колдуэлл играл в бридж в большом зале британскою офицерского клуба в Иерусалиме. Фредди с трудом сосредотачивался на картежной игре. Его мысли все время вращались вокруг девушки, принадлежавшей к Маккавеям, которую вот уже три дня подвергали допросу в штабе Си-Ай-Ди. Ее звали Аялой, лет ей было двадцать с чем-то, а так - писаная красавица. То есть - до того, как ее подвергли допросу. Она руководила музыкальным кружком в университете. Вела она себя на допросах в высшей степени вызывающе и не скрывала своего презрения к Си-Ай-Ди. Подобно большинству задержанных Маккавеев она беспрестанно цитировала отрывки из Библии, предсказывающие вечный позор своим мучителям или победу своего правого дела.
      В это утро терпение следователей лопнуло, и ее подвергли допросу с пристрастием.
      - Ваш ход, Фредди, - заметил его партнер. Фред Колдуэлл быстро посмотрел в карты.
      - Прошу прощения, - сказал он и вышел не с той карты. Он видел в своем воображении, как следователь бил Аялу по лицу резиновой дубинкой. Он явственно слышал глухие удары, обрушивающиеся на ее голову; он лично видел, как ей сломали нос, изуродовали губы, как ее лицо вздулось до неузнаваемости, а глаза совершенно заплыли.
      Собственно, Фредди было наплевать - заговорит ли девушка или не заговорит. Напротив, мысль о том, что эту еврейскую харю изуродовали как следует, доставляла ему одно лишь удовольствие. К столу подошел вестовой.
      - Прошу прощения, майор Колдуэлл. Вас вызывают к телефону, сэр.
      - Извините, ребята, - сказал Фредди, бросая карты на стол рубашками вверх, и направился в противоположный конец зала к телефону. Он поднял трубку. Колдуэлл слушает.
      - Алло, майор. С вами говорит дежурный сержант из Си-Ай-Ди, сэр. Следователь Паркингтон велел немедленно связаться с вами. Он велел передать, что эта девица раскололась, и предлагает немедленно явиться в штаб.
      - Вас понял. Сейчас приеду.
      - Следователь Паркингтон послал за вами машину, сэр. Через пару минут она подъедет.
      Колдуэлл вернулся к своим партнерам.
      - Мне очень жаль, ребята, но мне нужно идти. Работа, ничего не поделаешь.
      - Не везет тебе, Фредди.
      Тоже сказал! Это ли называется не везет? Наоборот, он был очень рад. Он вышел из клуба. Часовые отдали честь. У самого подъезда затормозила машина, из-за руля выскочил солдат и тоже отдал честь.
      - Майор Колдуэлл?
      - Он самый.
      - Ваша машина, сэр.
      Солдат распахнул заднюю дверцу. Фредди влез в машину, солдат обошел ее спереди, занял свое место за рулем, и машина тронулась. Проехав два квартала, не доезжая до какого-то перекрестка, машина притормозила и подъехала вплотную к тротуару. В какие-то доли секунды дверцы распахнулись, трое мужчин молниеносно сели в машину, захлопнули дверцы, и машина умчалась.
      У Колдуэлла стянуло горло от страха. Он вскрикнул и попытался наброситься на Бен Моше. Мужчина с переднего сидения обернулся и ударил его по лицу дулом пистолета. Бен Моше схватил его сзади за шиворот и бросил назад на сидение. Шофер снял военную фуражку и посмотрел в зеркало.
      Глаза Колдуэлла вылезли на лоб от страха.
      - Что это все значит?
      - Спокойно, майор Колдуэлл, - сухо ответил Бен Моше. - Не надо расстраиваться.
      - Немедленно остановите машину и высадите меня, слышите!
      - А как высадить-то? Таким же образом, как вы выбросили в арабской деревне четырнадцатилетнего мальчика по имени Бен Соломон? Видите ли, майор Колдуэлл, душа Бен Соломона велела нам с того света отомстить убийце.
      Со лба Колдуэлла ручьями лился пот; он попадал ему прямо в глаза.
      - Все это ложь... ложь... ложь...
      Бен Моше что-то положил Колдуэллу на колено и посветил ему фонарем. Это был фотоснимок с отрубленной головой Бен Соломона.
      Колдуэлл захныкал и начал взывать о милосердии. Он перегнулся вперед, его стошнило от страха.
      - Кажется, майор Колдуэлл готов рассказать нам кое-что. Отвезем-ка мы его в штаб и порасспросим его, прежде чем сведем с ним счеты.
      Колдуэлл выдал решительно все, что ему было известно о планах британской армии и готовившихся операциях Си-Ай-Ди, а под конец он подписал документ, в котором признавался, что именно он убил мальчика.
      Спустя три дня после исчезновения майора Фреда Колдуэлла, его труп нашли на Сионской горе, у Малых ворот Старого города. К трупу были прикреплены фотография Бен Соломона и фотокопия с признания Колдуэлла, поперек которой были выведены слова: Око за око, зуб за зуб.
      Майора Фреда Колдуэлла постигла та же судьба, что и Сисеру Канаанея, попавшегося в руки Яэль, когда он спасся бегством с поля боя, где Дебора и Барак нанесли ему сокрушительное поражение.
      Глава 12
      Убийство майора Колдуэлла из мести произвело потрясающее впечатление. Вряд ли кто-нибудь сомневался в справедливости этой мести, но все-таки Маккавеи позволяли себе чересчур много.
      Общественному мнению Англии палестинские дела давно уже надоели, и оно все больше нажимало на лейбористское правительство, чтобы оно отказалось от мандата.
      Британские войска, расположенные в самой Палестине, были охвачены гневом и тревогой.
      Спустя два дня после того, как у Малых ворот нашли труп Колдуэлла, Аяла, арестованная девушка из Маккавеев, скончалась от внутренних кровоизлияний вследствие побоев, полученных во время допроса. Когда весть о смерти Аялы дошла до ушей Маккавеев, они в течение двух недель обрушивали на англичан одно возмездие за другим. Иерусалим сотрясался от террористических рейдов. Последним было отважное нападение среди бела дня на штаб Си-Ай-Ди.
      За эти две "адские недели", как их стали называть, Дов Ландау проявил такую безумную отвагу, что даже бывалые террористы были поражены. Дов принял участие в четырех рейдах, в том числе и в нападении на Си-Ай-Ди. В эти дни появилась легенда о "маленьком Гиоре", чье имя стало синонимом неслыханного бесстрашия.
      Затаив дыхание, Палестина ждала следующего удара. Генерал Хэвн-Херст быстро справился с охватившей его поначалу растерянностью и обрушил на Ишув серию военно-полевых приговоров, чрезвычайных мер, облав, рейдов и даже казней, совершенно парализовавших промышленность и торговлю страны. Его Операция Аркан опутала всю страну.
      Убийство Колдуэлла, "адские недели", затем нападение на штаб Си-Ай-Ди явились сильным ударом по авторитету британской администрации. Пользуясь этой неразберихой, Алия Бет доставила к берегам Палестины еще три нелегальных транспорта евреев. Хотя нелегальная иммиграция не обращала на себя такого внимания, как рейды Маккавеев, однако вреда они наносили англичанам не меньше. Английские отряды патрулировали по улицам городов и по автострадам, ожидая каждую минуту засады.
      До приезда комиссии ООН оставалось уже недолго. Хэвн-Херст был полон решимости обезглавить Ишув еще до прибытия комиссии. Генерал потребовал, чтобы ему представили список английских солдат и офицеров, особо отличившихся в антиеврейских операциях. Из этого списка он лично отобрал шесть самых отчаянных головорезов: двух офицеров и четырех солдат. Все шестеро были доставлены к нему в Шнеллеровские казармы, где под величайшим секретом им было поручено особое задание. Целых пять дней разрабатывались подробности этого задания. На шестой день Хэвн-Херст дал ход этой операции, на которую он возлагал свои последние надежды.
      Шестеро военных переоделись в арабов. Двое из них проехали на грузовике, в кузове которого лежали две тонны динамита, по бульвару Кинг-Джордж и остановились у здания Сионистского Поселенческого Общества. Они встали под прямым углом к воротам и повернули руль так, чтобы машина своим ходом могла подъехать к зданию по внутренней дорожке. Затем шофер замаскировавшийся под араба, закрепил руль, включил скорость, нажал на газ до отказа и отпустил педаль сцепления. В ту же секунду они оба спрыгнули с машины и скрылись.
      Машина рванула через ворота во двор, помчалась по дорожке, сбилась с пути, наехала на бортовые камни и свалилась у самого входа. Раздался оглушительный взрыв. От здания остались одни развалины.
      В это время двое других пытались взорвать таким же точно образом здание Национального Еврейского Совета, расположенное двумя кварталами дальше. Шло как раз заседание, в котором принимали участие почти все руководство Ишува.
      Этому грузовику пришлось преодолеть сначала тротуар. Ударившись о бортовые камни, машина сбилась с пути и ударилась о соседний жилой дом.
      Двое последних солдат подобрали, каждый в отдельной машине, своих товарищей по заданию. Обе машины умчались в Трансиорданию, где никакая опасность им уже не угрожала.
      Генерал Арнольд Хэвн-Херст пытался ликвидировать одним ударом все руководство палестинского еврейства. В здании Поселенческого Общества погибло человек сто. Из членов Национального Совета не пострадал никто. Среди убитых была и Харриэт Зальцман, восьмидесятилетняя руководительница Молодежной Алии.
      Прошло всего несколько минут после взрывов, а разведки Хаганы и Маккавеев принялись прочесывать всю страну в поисках поджигателей. К вечеру обе организации установили, что шестеро "арабов" были никакие не арабы, а переодетые англичане. Им удалось также установить, что сам Хэвн-Херст разработал эту операцию, но прямых доказательств им так и не удалось раздобыть.
      Вместо того, чтобы обезглавить Ишув, отчаянная игра Хэвн-Херста обернулась теперь против него самого. Она сплотила евреев Палестины как никогда раньше, и заставила Хагану и Маккавеев объединить свои усилия. Хагане удалось раздобыть копию "Доклада Хэвн-Херста". Если у них еще оставались какие-то сомнения, то теперь эти два взрыва доказывали неопровержимо, что Хэвн-Херст в самом деле решил уничтожить палестинское еврейство. Авидан отправил Зеева Гильбоа в Иерусалим, чтобы он снесся с Бар Исраэлем и устроил встречу между руководителями Хаганы и Маккавеев. Это было почти беспрецедентная встреча: только в начале Второй мировой войны Авидан встретился с Акивой и попросил его воздержаться от актов террора во время войны против гитлеровцев.
      Встреча состоялась в час ночи в открытом поле неподалеку от Иерусалима, в том самом месте, где когда-то стоял лагерь Десятого римского легиона. Присутствовало всего четверо мужчин: Акива и Бен Моше от Маккавеев, Авидан от Хаганы, и Зеев Гильбоа - от Пальмаха. Не было никаких рукопожатий или приветствий. Они стояли в темноте друг против друга, подозревая друг друга в подвохе. Хотя наступило лето, ночь была прохладная.
      - Я попросил об этой встрече, - начал Авидан, - чтобы посмотреть, нельзя ли нам договориться о совместных действиях.
      - То есть, ты хочешь командовать нами? - подозрительно спросил Бен Моше.
      - Я давно уже отказался от намерения влиять на действия вашей группы, ответил Авидан. - Все же я думаю, что само положение вещей требует, чтобы мы объединили усилия для решающей битвы. У вас немалые силы во всех трех городах, к тому же вы можете действовать гораздо свободнее, чем мы.
      - Вот как! - крикнул Акива. - Вы, значит, хотите загребать жар нашими руками?
      - Дай ему высказаться, - перебил его начальник штаба Маккавеев.
      - Мне не нравится вся эта затея. Я с самого начала был против этой встречи, Бен Моше. Эти люди продавали и предавали нас в прошлом и то же они сделают и впредь.
      Лысина Авидана вся побагровела от слов старика.
      - Я решил не обращать сегодня внимания на твои оскорбления, Акива, потому что слишком многое стоит на карте. Я все-таки думаю, что несмотря на наши расхождения ты в первую очередь еврей и любишь Эрец-Исраэль.
      С этими словами он протянул Акиве копию "Доклада Хэвн-Херста".
      Старик в свою очередь протянул бумагу Бен Моше, который направил на нее свет карманного фонаря.
      - Еще четырнадцать лет тому назад я утверждал, что англичане наши враги, тихо сказал Акива.
      - Я не собираюсь вступать с тобой в политический спор.
      Вы будете или не будете сотрудничать с нами? - спросил Авидан.
      - Что ж, попытаемся, - ответил Бен Моше.
      После этой встречи представители обеих организаций взялись за разработку плана совместной операции. Спустя две недели после взрывов с англичанами рассчитались за взрыв здания Поселенческого Общества и попытку взорвать здание Национального Совета.