- Помнишь Одетту в последней сцене? - сказала она, подражая балерине.
      - Поздно уже, и ты устала, как негр.
      - Ах, какой чудесный день! - сказала Карен, опускаясь на кровать.
      Китти прошла в ванную и оделась на ночь. Она слышала, как Карен напевала мелодии балета. - Господи! - шепнула Китти. - Чем же она заслужила такое наказание? - Китти закрыла лицо руками и вся задрожала. - Дай ей, господи, силу... умоляю тебя, дай ей силы.
      Китти лежала в темноте с широко открытыми глазами. Вдруг Карен зашевелилась. Китти посмотрела в сторону кровати девушки. Карен встала, подошла к кровати Китти, опустилась на колени и положила головку на грудь Китти.
      Я тебя очень, очень люблю, - сказала девушка. - Родную мать, и то я не могла бы любить больше тебя.
      Китти отвернулась и погладила девушку по волосам.
      - Иди, иди спать, - сказала она, и что-то запершило у нее в горле. - Нам предстоит завтра утомительный день.
      Китти лежала без сна, курила одну сигарету за другой, потом вставала и ходила по комнате. Каждый раз, когда она смотрела на спящую девушку, у нее сжималось сердце. Было уже далеко за полночь, а она все еще сидела у окна, прислушивалась к шуму прибоя, и смотрела на Яффу, которая была еле видна за поворотом. Было уже четыре часа утра, когда Китти погрузилась в беспокойный сон.
      Она проснулась утром с тяжелым сердцем, с усталым лицом и с синевой вокруг глаз от бессонницы. Она, по меньшей мере, раз десять пыталась начать этот тяжелый разговор, но так и не могла заставить себя. Они позавтракали на террасе. Обе молчали. Китти попивала кофе.
      - А где генерал Сатерлэнд? - спросила Карен.
      - У него какие-то дела. Он придет немного позже.
      - А какие планы у нас на сегодня?
      - О, всякие.
      - Китти... это связано с моим отцом, правда?
      Китти опустила глаза.
      - Я все время догадывалась об этом.
      - Я не имела в виду обманывать тебя... Я
      - А в чем дело?.. Пожалуйста, расскажи мне все... Что с ним?
      - Он очень, очень болен.
      Карен стала кусать ногти; ее губы дрожали.
      - Я хочу его видеть.
      - Он тебя не узнает, Карен.
      Карен выпрямилась и посмотрела в сторону моря.
      - Я так долго ждала этого дня.
      - Карен, не надо...
      - Каждый раз с тех пор как кончилась война - уже больше двух лет, - я засыпала и видела один и тот же сон. Я лежу, бывало, в постели и стараюсь представить себе, что мы с ним встретились. Я знала совершенно точно, какой у него вид, и что мы станем говорить друг другу. В лагерях для перемещенных лиц, затем все эти месяцы в Караолосе на Кипре я каждую ночь видела этот сон... отец и я. Ты понимаешь..., я все время знала, что он живой..., и что мы с ним свидимся.
      - Карен... перестань. Все будет совсем не так, как ты это видела во сне.
      Девушка дрожала всем телом. Ее ладони были мокры от пота. Она вскочила.
      - Поведи меня к нему.
      Китти схватила ее за руки и крепко стиснула их.
      - Ты должна приготовиться к чему-то ужасному.
      - Пожалуйста, Китти... пойдем к нему.
      - Об одном помни... Что бы там ни случилось..., что бы тебе ни пришлось там видеть..., помни, что я с тобой. Я буду с тобой, Карен. Не забудешь?
      - Не забуду.
      И вот Карен и Китти сидели перед доктором.
      - Вашего отца пытали в гестапо, Карен, - сказал доктор. - В начале войны они хотели заставить его сотрудничать с ними. Они прибегали к самым жестоким мерам. Все же им пришлось отказаться от этого плана. Он просто не мог работать на них, хотя бы он и подвергал этим вашу мать и ваших братьев смертельной опасности.
      - Я сейчас вспоминаю, - сказала Карен. - Как-то не стало писем, и я все приставала к Ааге, не случилось ли что с родными.
      - Его отправили в Терезиенштадт, а ваша мать и братья...
      - О них мне все известно.
      - Они его отправили в Терезиенштадт в надежде, что он передумает. Только после войны он узнал о том, что, случилось с вашей матерью и с вашими братьями. Его грызла совесть, что он так задержался тогда в Германии, из-за чего ваша мать и братья попали в западню. Когда он узнал про их судьбу после долгих лет пыток, его ум помрачился.
      - Но ведь он поправится? Доктор посмотрел на Китти.
      - У него психическая депрессия... крайняя меланхолия.
      - А что это означает?
      - Карен, твой отец вряд ли поправится,
      - Я вам не верю, - ответила девушка. - Я хочу видеть его.
      - А вы его еще помните?
      - Очень мало.
      - Было бы гораздо лучше, если бы вы сохранили у нем то воспоминание, которое у вас есть, чем видеть его теперь.
      - Она должна его видеть, доктор, во что бы то ни стало. Этот вопрос нельзя оставить открытым ни под каким видом, - сказала Китти.
      Доктор повел их вниз по коридору и остановился перед какой-то дверью. Сопровождавшая их сестра отомкнула дверь, и доктор открыл ее перед Карен.
      Карен вступила в помещение, напоминающее келью. В комнате стояли стул, этажерка и кровать. Она оглянулась вокруг и застыла на месте. Кто-то сидел в углу на полу. Человек был босой и непричесанный. Он сидел, прислонившись спиной к стене, обхватив руками колени, и тупо смотрел на противоположную стену.
      Китти шагнула к нему. Он был небрит, лицо было все в рубцах. Внезапно Карен почувствовала какое-то облегчение. Все это недоразумение, - подумала она... Это какой-то посторонний человек... это не ее отец... Он просто не может им быть. Все это - ошибка! Ошибка! Она с трудом подавила желание выскочить вон и закричать:
      "...вы видите, все это недоразумение. Это не Иоганн Клемент, этот человек - не мой отец. Мой отец живет, но где-то в другом месте и ждет встречи со мной". Карен остановилась перед мужчиной, сидящим на полу, чтобы окончательно удостовериться, что это не ее отец. Она пристально посмотрела в его потухшие глаза. Это было так давно... так давно, она ничего уже не помнила. Но это, не тот человек, о встрече с которым она мечтала.
      Там был камин и запах трубочного табака. Там был большой бульдог. Его звали Максимилианом. В комнате рядом плакал ребенок. - Мириам, сходи, посмотри что с псом. Я читаю сказку девочке, а он мешает.
      Карен Ханзен Клемент опустилась на колени перед этой человеческой развалиной.
      В доме бабушки в Бонне всегда пахло свежеиспеченным пирожным. Она пекла в продолжение всей недели, готовясь встречать родных в воскресенье.
      Несчастный мужчина продолжал смотреть на стену, словно никого больше в комнате не было.
      Ты только посмотри, какие смешные обезьяны в Кельнском зоопарке! Зоопарк Кельна лучше всех на свете. Когда же снова наступит карнавал?
      Она тщательно изучала сидевшего перед ней человека с босых ног до рубцов на лбу. Ничего... ничего, что напоминало бы ей отца...
      "Жид! Жид! Жид!" - орала толпа ей вслед, когда она с разбитым в кровь лицом побежала домой. "Будет, будет, Карен, не плачь! Папа не даст тебя в обиду".
      Карен протянула руку и дотронулась до его щеки. "Папочка?" - сказала она. Мужчина не шевельнулся и даже не заметил ее.
      Там был поезд, в нем было много детей; говорили, что они поедут в Данию, но она очень устала. "До свидания, папочка", - сказала тогда Карен. - Вот возьми мою куклу, она будет смотреть за тобой". Она стояла в тамбуре и не сводила глаз с папочки, стоявшего на перроне, а он становился все меньше и меньше.
      - Папа! Папочка! - вскричала Карен. - Это я, Карен, папочка! Это - твоя дочь. Теперь я уже большая, папочка. Неужели ты меня не помнишь?
      Врач крепко держал Китти, которая стояла в дверях и дрожала всем телом.
      - Пустите меня, пожалуйста! Я ей помогу, - умоляла Китти.
      - Оставьте ее, - ответил врач.
      А Карен все вспоминала и вспоминала.
      - Да, да! - вскричала она. - Это мой отец! Это мой папа!
      - Папочка! - рыдала она и обнимала его за шею. Пожалуйста, скажи мне что-нибудь. Поговори со мной! Я прошу тебя... умоляю!
      Мужчина, который был когда-то Иоганном Клементом, заморгал глазами. В его лице появилось выражение какого-то любопытства, когда он почувствовал, что кто-то его обнимает. Мгновение это выражение не сходило с его лица, словно что-то в нем пыталось пробить окружающий его мрак, - потом его взгляд снова потух.
      - Папа! - кричала Карен. - Папа, папочка!
      Стены пустой комнаты и коридора отражали эхо ее голоса - "Папа!"
      Сильные руки врача оторвали ее от отца, и девушку осторожно вывели из комнаты. Дверь снова замкнули, она рассталась с Иоганном Клементом - навсегда. Девушка душераздирающе плакала и упала в объятия Китти.
      - Он меня даже не узнал. Боже, Боже... да что же это такое? Почему он меня не узнал? Боже, ответь... ответь!
      - Все хорошо, дитя мое; теперь все хорошо. Вот Китти с тобой.
      - Не оставляй меня, Китти, никогда не оставляй!
      - Нет-нет, моя деточка... Китти никогда тебя не оставит... никогда!
      Глава 9
      Весть об отце Карен дошла до Ган-Дафны еще прежде, чем она и Китти успели вернуться. Дов Ландау был потрясен до глубины души. Впервые с тех пор как его брат Мундек держал его в своих объятиях в бункере варшавского гетто, Дов Ландау мог сочувствовать кому-то другому, а не только самому себе. Сострадание, которое он испытывал к Карен Клемент, было тем лучом света, который пробил наконец его мрачный мирок.
      Она была единственным человеком на свете, к которому он мог питать доверие и привязанность. Почему именно ей выпало на долю такое? Как часто Карен выражала в том вонючем лагере на Кипре твердую уверенность, что ее отец еще жив! Страшный удар, который обрушился теперь на нее, доставлял и ему глубокое горе.
      Кто же теперь остался у Карен? Только он да миссис Фрэмонт. Но кто он ей? Жернов на шее и больше ничего. Бывало, ему хотелось ненавидеть миссис Фрэмонт, но он не мог, так как понимал, что это счастье для Карен, что Китти с нею. Теперь, когда нечего больше надеяться на отца, миссис Фрэмонт, может быть, увезет с собой Карен в Америку.
      Ho он же и мешал этому. Он знал, что Карен его не бросит. Ему, значит, оставалось только одно. Парнишка, которого звали Мордехаем, тайно вербовал юношей в ряды Маккавеев в Ган-Дафне. Через него Дов знал, как можно войти в контакт с подпольем.
      Коттеджи персонала никогда не закрывались на замок. Однажды вечером, когда все ушли на ужин, он обворовал несколько коттеджей. Он унес несколько ценных предметов и ехал в Иерусалим.
      Брус Сатерлэнд немедленно явился к доктору Либерману и убедил его, что Китти надо заставить провести с Карен неделю-две, пока Карен не поправится от перенесенного шока, у него в особняке.
      Карен переносила свое горе с тем же мужественным достоинством, с которым она прожила ужасные военные годы. Да и Китти не спускала с нее глаз; она ни на минуту не оставляла девушку одну.
      Ужасная судьба отца и исчезновение Дова Ландау, все складывалось так, что Китти как будто одержала победу, грустную, правда, но все-таки победу. Она чувствовала, что теперь ей, может, удастся увезти Карен в Америку. Находясь в гостях у Сатерлэнда Китти думала об этом все время. Она частенько презирала себя за то, что хочет извлечь выгоду из горя Карен, но она просто не могла не думать обо всем этом. С того самого дня, когда она впервые увидела Карен в палатке в Караолосе, вся ее жизнь вращалась вокруг этой девушки.
      Однажды после обеда к Сатерлэнду приехал Ари Бен Канаан. Он вошел в рабочий кабинет и сел в ожидании, пока слуга доложит о нем хозяину, находившемуся с гостями в парке за домом. Брус извинился, а девушки остались в шезлонгах. Мужчины провели за беседой примерно час.
      Покончив с делами, Сатерлэнд вдруг сказал:
      - Кстати, у меня тут гостит ваша приятельница. Китти Фрэмонт проведет у меня недели две с Карен Клемент.
      - Да, я слышал, что вы успели крепко подружиться с ней, - сказал Ари.
      - Правильно. Кэтрин Фрэмонт - одна из самых приятных и толковых женщин, с которыми мне доводилось встречаться в жизни. Съездите в Ган-Дафну и посмотрите, какие чудеса она там творит с некоторыми из тамошних детей. Там был мальчик, который еще шесть месяцев, тому назад не мог сказать и слова; теперь он не только говорит, но даже играет на трубе в школьном оркестре.
      - Я слышал об этом тоже, - сказал Ари.
      - Я настоял, чтобы она приехала ко мне и привезла с собой Карен Клемент. Девушка нашла своего отца. Бедняга совершенно и неизлечимо помешан. Для девушки это страшный удар, что и говорить. Пройдем к ним в парк.
      - Весьма сожалею, но у меня куча дел.
      - Чепуха! Не стану даже слушать. - Он взял Ари под руку и потащил его за собой.
      Китти не видела Ари с самой экскурсии на гору Табор. Его вид ее прямо испугал. Ари себя явно не берег.
      Ее удивило, как мягко и сочувственно Ари выразил Карен свое соболезнование. Так ласково он относился, по-видимому, только к своим. К ней он никогда так не относился. Значило ли это, что он считает Карен своим человеком, спрашивала себя Китти. Тут же она рассердилась на самое себя. Дело дошло до того, что она начинала рассматривать каждое слово и вообще все на свете, исходя из того, в каком оно находится отношении к еврейству Карен. А может быть она частенько сама придавала всему такой смысл, какого оно в действительности вовсе не имело.
      Китти и Ари пошли прогуляться по парку.
      - Как она? - спросил Ари.
      - Она очень крепкая и мужественная девушка, - ответила Китти. - Шок она перенесла ужасный, но она удивительно хорошо справилась с ним.
      Ари обернулся и посмотрел, как Карен и Сатерлэнд играют в шашки.
      - Она действительно прелесть, - искренне сказал он.
      Его слова поразили Китти. Она никогда не слышала из его уст похвал и она даже задавала себе вопрос - замечает ли он вообще красоту? Дойдя до края дорожки, они остановились. Вокруг парка шла низенькая каменная ограда. По ту сторону ограды гора спускалась в долину, где лежал Сафед. Китти присела на забор и смотрела перед собой на Галилею. Ари закурил и зажег и для нее сигарету.
      - Ари, я никогда не обращалась к вам с личной просьбой. Теперь попрошу кое о чем.
      - Валяйте!
      - Это дело с отцом Карен как-нибудь переживет со временем, но вот есть еще одно дело, с которым она, пожалуй, не справится. Дов Ландау сбежал из Ган-Дафны. Мы все думаем, что он подался в Иерусалим к Маккавеям. Вы, конечно, знаете, что она взяла на себя личное шефство над парнем. Лишившись отца, она гораздо болезненнее переживает теперь исчезновение Дова. Она прямо ест себя поедом из-за него. Я прошу вас найти его и вернуть в Ган-Дафну. Я думаю, вам будет нетрудно разыскать его. Если только вам удастся убедить его, что Карен нуждается в нем, он вернется.
      Ари выпустил струйку дыма и с любопытством посмотрел на Китти.
      - Боюсь, я ничего не понимаю. Ведь девушка принадлежит теперь всецело вам. Дов - единственный человек, который мог бы помешать вам, и он сам ушел.
      Китти посмотрела на него бесстрастно.
      - Вообще-то ваши слова должны были меня оскорбить, но они меня не оскорбляют, так как все это правда. Вместе с тем я не могу строить свое благополучие на ее несчастии. Я не могу увезти ее в Америку, не решив сначала проблему с Довом.
      - Это весьма похвально,
      - Дело тут не только в благородстве. Карен вообще-то умная девушка, только не там, где речь идет об этом мальчике. У каждого из нас имеется слабое место, не так ли? Она гораздо легче справится с этой слабостью, если он вернется в Ган-Дафну. Если же он останется у Макавеев, его образ преобразится до неузнаваемости.
      - Прошу прощения за мой примитивный образ мышления. Вы очень проницательны.
      - Я люблю эту девушку, и в этом нет ничего плохого или хитрого.
      - Вы хотите уверить ее, что ей ничего не остается другого, как уехать вместе с вами.
      - Я хочу только, чтобы она выбрала для себя наилучший вариант. Вы мне, пожалуй, не поверите, но если бы я, знала, что ей лучше остаться в Палестине, она здесь бы и осталась.
      - Почему же? Может быть, я вам вполне верю.
      - Скажите, можете ли вы, положа руку на сердце, утверждать, что я делаю что-то плохое тем, что хочу увезти ее в Америку?
      - Нет... ничего плохого в этом нет.
      - Тогда помогите мне вернуть Дова.
      Воцарилось долгое молчание. Затем Ари потушил сигарету об забор. Он бессознательно разорвал окурок, рассыпал остатки табака, скомкал остаток курительной бумаги в шарик и положил его в карман. Это еще П. П. Малькольм научил его никогда не бросать окурки. Окурки сигарет очень помогали арабам установить местонахождение еврейских вооруженных сил.
      - Это не в моих силах, - сказал Ари наконец.
      - Нет, в ваших. Дов очень уважает вас.
      - Дело не в этом. Конечно, найти его нетрудно. Я даже могу заставить его вернуться в Ган-Дафну и приказать ему: сиди и не рыпайся, мой мальчик, потому что дамы тревожатся о тебе. Однако Дов Ландау принял решение, а каждый еврей, проживающий в этой стране, должен, так или иначе, решить этот вопрос в соответствии со своими убеждениями. Мы в этом вопросе чрезвычайно щепетильны. Из-за этого мой отец и его брат не разговаривают друг с другом вот уже пятнадцать лет. Дов Ландау всеми фибрами своей души жаждет мести. Им двигают такие силы, что остановить его может только один Бог, или пуля.
      - Вы говорите так, словно одобряете террористов.
      - Бывает, я им полностью сочувствую. Бывает, я питаю к ним одно лишь отвращение. Но как бы там ни было, а судить их я не собираюсь. Кто вы такая, и кто я такой, чтобы сказать Дову Ландау, что он неправ. Вам известно, что ему пришлось вынести. Кроме того, вы ошибаетесь еще и в чем-то другом. Если его вернуть в Ган-Дафну, он доставит этой девушке только еще больше горя. Нет, Дов должен делать то, чего не делать он не может.
      Китти спустилась с забора, отряхнула юбку, и они направились к воротам.
      - Да, Ари, - сказала она под конец, - вы, пожалуй, правы.
      Когда они вышли за ворота и направились к его машине, к ним подошел Сатерлэнд.
      - Вы долго будете в этих краях, Бен Канаан? - спросил он.
      - У меня кое-какие дела в Сафеде. Надо покончить с ними.
      - А почему бы вам не вернуться поужинать с нами?
      - Ну, я...
      - Пожалуйста, приходите, - Китти не дала ему договорить.
      - Ладно. Благодарю вас. Приду.
      - Вот и прекрасно. Как только справитесь с делами в Сафеде, сразу же и возвращайтесь.
      Они помахали ему, когда он поехал под гору, мимо Таггартова форта и наконец скрылся из виду.
      - "Не дремлет и не спит хранящий Израиля", - сказала Китти.
      - Да вы что, Китти! Никак псалмы стали цитировать? Они прошли через ворота назад в парк.
      - Вид у него изнуренный.
      - Для человека, который работает сто десять часов в неделю он выглядит неплохо, - возразил Сатерлэнд.
      - Я еще в жизни не видела такой преданности делу... я чуть не сказала фанатизма. Его приезд к вам меня сильно удивил, Брус. Я и понятия не имела, что вы тоже замешаны во все эти дела.
      Сатерлэнд набил свою трубку.
      - Ну, я, положим, не совсем так замешан, как вы думаете. Хагана обратилась ко мне с просьбой составить ориентировочный список арабских вооруженных сил, находящихся за пределами Палестины. Им нужна всего лишь объективная оценка специалиста. Но послушайте, Китти, не кажется ли вам, что пора честно разобраться во вceм этом?
      - Но я же вам сказала, что не хочу брать ничьей стороны.
      - Китти, боюсь, вы действуете как страус. Вы сидите на самой середине поля сражения и говорите: "Не троньте мой дом, потому что я закрыла ставни".
      - Я уеду, Брус.
      - Тогда вам нужно поторопиться. Если вы думаете, что вам удастся еще долго сидеть здесь и жить так, как вы до сих пор жили, то я должен сказать, что вы глубоко ошибаетесь.
      - Мне нельзя уехать сейчас же. Я должна подождать, пока Карен немножко поправится.
      - Только поэтому?
      Китти покачала головой.
      - Мне кажется, я боюсь еще решающей минуты. Временами мне кажется, что мне удалось выбить из ее головы все эти палестинские дела, а порой, как вот сейчас, я сомневаюсь и очень боюсь довести дело до решающего испытания.
      Перед ужином они увидели, как полная луна повисла над городом. С виллы Сатерлэнда все было хорошо видно.
      - "Три дара обещал Господь Израилю, но каждый из них будет обретен ценой страдания. Один из этих даров - Эрец Исраэль", - изрек Сатерлэнд. - Это слова Бар Иохаи, сказанные им две тысячи лет тому назад. Мудрый был мужик, ничего не скажешь.
      - Уж коль мы заговорили о мудрецах, - сказал Ари, - то завтра я еду к Генисаретскому морю. Вы там уже были, Китти?
      - Нет, мне не очень приходилось путешествовать.
      - Вам обязательно нужно побывать там. И как можно скорее. Через несколько недель будет чересчур жарко.
      - А почему бы вам не взять ее с собой? - быстро ввернула Карен.
      Воцарилось неловкое молчание.
      - Это... это действительно идея, - сказал Ари. - Я запросто выкрою несколько дней отпуска. Почему бы нам не поехать вчетвером?
      - Меня не считайте, - сказала Карен. - Я уже была там дважды с Гадной.
      Брус Сатерлэнд понял намек Карен.
      - На меня тоже не рассчитывай, старик. Я бывал в тех местах раз десять.
      - А почему бы вам не поехать вдвоем? - не отставала Карен.
      - Я лучше побуду здесь с тобой, - ответила Китти.
      - Глупости, - буркнул Сатерлэнд. - Мы с Карен прекрасно справимся одни. Если хотите знать, вы нам доставите только удовольствие, если избавите нас от своего присутствия на несколько дней. Да и Ари не помешает отдохнуть несколько дней.
      Китти засмеялась.
      - Ари, вы чувствуете? У них заговор. Похоже, что мы имеем дело с двумя кумушками, которые только о том и мечтают, чтобы состряпать "шидох".
      - Нет, вы только послушайте, как она говорит! - возбужденно вскричала Карен.
      - А что? Я не хуже тебя сабра. Кажется, мы с вами попались, Ари.
      - Я этому очень рад, - ответил он.
      Глава 10
      Рано утром следующего дня Ари и Китти сели в машину и поехали к Генисаретскому морю. Они въехали в Геносарскую долину, которая тянется вдоль северного берега. По ту сторону озера над этой очень низкой местностью - она расположена ниже уровня моря - вздымались выветрившиеся коричневые сирийские горы, а теплый, душный воздух словно застыл.
      Это озеро собственность самого Господа Бога, - подумала Китти. Снова она была одна в обществе Ари, и снова она почувствовала, что теряет чувство времени, как она однажды уже потеряла его в горах Иудеи. Почему эта страна действовала на нее так сильно именно тогда, когда она была в обществе Ари?
      Ари остановился у самого берега и повел ее к развалинам синагоги в Капернауме. Здесь, на этом месте, ходил Иисус, учил и лечил людей. В памяти Китти всплыли слова, которые она, казалось, совершенно забыла. "Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море;
      ... И приходят в Капернаум; и вскоре в субботу вошел Он в синагогу и учил".
      Казалось, что Он все еще здесь. На берегу рыбаки закидывали сети в море, тут же паслось небольшое стадо черных коз, и время словно не сдвинулось с места.
      Отсюда Ари повел ее к церкви, построенной якобы на том самом месте, где неподалеку от Капернаума произошло чудо с хлебами и рыбами. Пол церкви был украшен византийской мозаикой, изображающей бакланов, цапель, уток и прочую дикую птицу, до сих пор населяющую озеро.
      Затем они поднялись на гору Благословений и подошли к небольшой часовне, где Иисус произнес Нагорную проповедь.
      "Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить на меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас".
      Это были Его слова, произнесенные на этом самом месте. Когда она увидела эти христианские святые места, ей пришла в голову ошеломляющая мысль, что Ари Бен Канаан, Давид Бен Ами и даже ее Карен так близки этим местам, как сама она никогда не будет.
      Они промчались мимо сонной арабской деревни Мигдал, где родилась Мария Магдалина, затем проехали под отрогами Хаттина, где находилась могила Иофора, тестя Моисея и главного пророка друзов, но душевное смятение отвлекало внимание Китти.
      Затем машина свернула с низин Хаттина и въехала на плоскогорье словно залитое алой краской. Поле было усеяно дикими красными цветами.
      - Какой красивый красный цвет, - сказала Китти. - Остановите на минуту машину, Ари.
      Он съехал с дороги, а Китти вылезла из машины. Она сорвала один цветок и пристально осмотрела его.
      - Никогда в жизни я не видела ничего подобного, - взволнованно прошептала она.
      - Здесь когда-то жили древние Маккавеи в пещерах.
      Это единственное место на земном шаре, где растет этот цветок. Мы так и называем его - "Кровью Маккавеев".
      Китти рассмотрела цветок внимательней. Он действительно напоминал крошечные капли крови. Она поспешно выронила цветок и вытерла руки о юбку.
      Эта страна наступала на нее со всех сторон! Даже полевой цветок, и тот непрерывно напоминает о ней. Она наседает на человека из-под земли, по воздуху, тревожит, закабаляет.
      На Китти Фрэмонт напал страх. Она поняла, что ей нужно покинуть Палестину тотчас же: чем упорнее она сопротивлялась, тем больше эта страна ее закрепощала. Она смыкалась вокруг нее все теснее, проникала к ней в душу; Китти прямо задыхалась и почувствовала себя чуть ли не обреченной.
      Они въехали в Тивериаду с севера через современное еврейское предместье Кирьят Шмуэль, проехали мимо еще одной громоздкой Таггартовой крепости и спустились сверху в Старый Город, расположенный на уровне самого озера. Здания были преимущественно из черного базальта, а окрестные холмы прямо кишели пещерами и могилами выдающихся деятелей прошлого.
      Проехав город, они завернули в гостиницу Галилейскую, расположенную на самом берегу. Стоял полдень, и было очень жарко. На обед подали местную рыбу. Китти лениво ковыряла в тарелке и все больше молчала. Она уже жалела, что вообще поехала.
      - Самое святое место я вам еще не показал, - сказал Ари.
      - Что за место?
      - Кибуц Шошана. Там родился ваш покорный слуга. Китти улыбнулась. Она подозревала, что Ари догадывается, что именно ввергло ее в смятение, и старается развеселить ее.
      - И где же находится эта святыня?
      - В нескольких километрах вниз по шоссе, там, где река Иордан впадает в море. Говорят, правда, что я чуть не явился на свет в здании турецкой полиции, прямо тут в городе. Зимой здесь полно туристов. Теперь сезон уже кончился. Зато все море в нашем полном распоряжении. Может, пойдем поплаваем немножко?
      - Это действительно идея, - согласилась Китти. Длинный, метров в тридцать, базальтовый пирс выходил в море тут же у гостиницы. Ари был уже на пирсе, когда вышла и Китти. Спускаясь, она поймала себя на том, что любуется его телосложением. Он помахал ей рукой. Ари был строен, в его мускулистом теле угадывалась мощь.
      - Эй, - крикнула она. - Вы уже были в воде?
      - Нет, я ждал вас.
      - А глубоко там?
      - Да метра три. Вы сможете доплыть вон до того плота?
      - Еще посмотрим, кто быстрее доплывет. Китти сбросила купальный халат и стала надевать шапочку. Теперь наступила очередь Ари любоваться ею. У нее не было той угловатости, которая отличала девушек, родившихся уже в Палестине. Ее мягкие, округлые формы выдавали в ней американку.
      Их глаза встретились на мгновение, и оба отвели взгляд в смущении.
      Она пробежала мимо него и прыгнула в воду. Ари прыгнул вслед за ней. Плавала она поразительно хорошо, и Ари стоило немало труда нагнать ее. Китти шла красивым ровным кролем, и Ари пришлось напрячь все силы, чтобы опередить ее на несколько метров. Запыхавшись и смеясь, они взобрались на плот.
      - Вы неплохо разыграли меня, - сказал Ари.
      - Я забыла сказать вам, но...
      - Я знаю, знаю. Вы входили в команду пловцов университета.
      Она растянулась на спине и глубоко вздохнула от удовольствия. Вода была прохладная, освежающая и, казалось, смыла ее дурное настроение.
      Было уже далеко за полдень, когда они вернулись в отель. Они выпили коктейль на веранде, затем отправились отдохнуть перед ужином.
      Ари, который очень устал в последние недели, мгновенно заснул. Рядом, Китти шагала по номеру. Она уже успела справиться со смятением, охватившим ее утром, но все равно она устала от нервного напряжения и по-прежнему побаивалась мистической силы этой страны. Китти мечтала о нормальной, разумной и размеренной жизни. Она была убеждена, что Карен тоже нуждается в этом больше всего. Она твердо решила не откладывать больше, и открыто поговорить обо всем с Карен.
      Вечером повеяло приятной прохладой. Китти принялась переодеваться к ужину. Она открыла шкаф, где у нее висели три платья. Поколебавшись немного, она достала то платье, которое Иордана Бен Канаан примеривала перед зеркалом в тот день, когда они поссорились. Она вспомнила, какими глазами Ари посмотрел на нее сегодня на пирсе. Этот взгляд был ей приятен. Плотно прилегающее декольтированное платье выгодно подчеркивало ее фигуру.
      Все мужчины как один человек повернули головы, когда разодетая и надушенная Китти прошла по вестибюлю. Ари стоял как вкопанный и не сводил с нее глаз. Он хватился только тогда, когда она подошла совсем близко.
      - У меня припасен для вас сюрприз, - сказал он, подавив смущение. Сегодня концерт в кибуце Эйн-Геве на том берегу. Мы съездим после ужина.
      - А это платье достаточно прилично для концерта?
      - Э... э... да, я думаю, оно подойдет вполне. Была ясная, лунная ночь. Как раз когда катер отчалил от пристани, из-за сирийских гор показался огромный диск луны и осветил зеркальную гладь озера таинственным сиянием.
      - Какая тишина вокруг! - сказала Китти.
      - Это море довольно коварно. Стоит богу разгневаться, и оно в мгновение ока превращается в бушующий океан.
      За полчаса они переплыли озеро и причалили к пристани кибуца Эйн-Гев, что в переводе обозначает "Источник на перевале". Эйн-Гев был отважным кибуцом. Кибуц был оторван от всей остальной Палестины, и прямо над ним нависли горы Сирии. Над самым селением находилась арабская деревня, а поля кибуца лежали на самой границе. Кибуц был создан в 1937 году евреями, бежавшими из Германии, и занимал важное стретегическое положение, так как оттуда обозревалось все Генисаретское море.