- Пошел вон!
      - Голых баб?
      Ари попытался уйти, но мальчуган схватил его за штанину.
      - Тогда, может, мы с вами договоримся насчет моей сестры: она еще девушка.
      Ари бросил мальчугану монету.
      - На вот! Береги машину. Ты мне головой за нее ответишь.
      В городе стояла ужасная вонь. Навоз валялся прямо на улице, на каждом шагу попадались слепые, нищие; под ногами путались полунагие, невообразимо грязные босые дети. Со всех сторон налетали мухи. Китти крепко держалась за руку Ари, пока они с трудом прокладывали себе путь по тесному базару к тому месту, где якобы находилась кухня Пресвятой девы и столярная мастерская Иосифа.
      Когда они уехали из Назарета, Китти долго не могла прийти в себя: какое ужасное место...
      - Зато там арабы дружественные, - сказал Ари. - Они тут почти все христиане.
      - Христиане-то они христиане, но им срочно нужно в баню.
      Они сделали остановку и у церкви Кафр-Канны, где Христос, по преданию, совершил первое чудо, превратив воду в вино. Канна Галилейская была теперь маленькой арабской деревней, в остальном она почти не изменилась.
      Китти пыталась осознать все то, что ей довелось видеть за эти несколько дней. Это была маленькая страна, но каждый ее дюйм был пропитан кровью или славой. То ее охватывал священный трепет, то этот трепет уступал место отвращению. Некоторые святые места производили на нее неизгладимое впечатление, другие, наоборот, внушали ей подозрение, какое испытываешь во время карнавала. Погруженные в молитву евреи в квартале Меа-Шеарим и горящий нефтеочистительный завод; дерзкие сабры в Тель-Авиве и земледельцы Ездрелонской долины; старое и новое тесно переплеталось всюду. На каждом шагу она сталкивалась с противоречиями и парадоксами.
      Под вечер Ари проехал через ворота Яд-Эля. Он остановил машину перед домиком, утопающим в цветах.
      - Какая тут красота! - воскликнула Китти. Дверь домика распахнулась, и Сара Бен Канаан бросилась им навстречу.
      - Ари, Ари! - заплакала она, обнимая сына.
      - Шалом, има.
      - Ари, Ари, Ари...
      - Ну, будет, будет, има..., не надо плакать! Пожалуйста, не плачь!
      Тут подоспел и огромный Барак Бен Канаан. Он крепко обнял сына.
      - Шалом, аба, шалом.
      Старый великан тесно прижал к себе сына, не переставая хлопать его по спине.
      - Ты чудесно выглядишь, Ари, прямо-таки чудесно. Сара не сводила глаз с лица сына.
      - Он устал. Разве ты не видишь, Барак, как он устал?
      - Я в порядке, има. Я привел вам гостей.
      Познакомьтесь, пожалуйста, с миссис Кэтрин Фрэмонт. С завтрашнего дня она будет работать в Ган-Дафне.
      - Значит, вы - Кэтрин Фрэмонт, - сказал Барак, взяв ее руку в свои огромные лапищи. - Добро пожаловать в Яд-Эль.
      - Какой же ты, Ари, глупый, - сказала мать. - Чего ж ты не позвонил и не предупредил, что и миссис Фрэмонт приедет с тобой? Входите, входите... вы примете сейчас душ, переоденетесь, я приготовлю что-нибудь поесть, и вы сразу почувствуете себя лучше. Какой же ты все-таки глупый, Ари. - Сара обняла Китти за талию и повела ее в дом. - Барак, возьми чемодан миссис Фрэмонт.
      Иордана Бен Канаан стояла перед новоприбывшими детьми с "Эксодуса" на сцене летнего театра. Она была высокая и стройная и держалась прямо и независимо на крепких, длинных ногах. Ее огненно-рыжие волосы свободно падали ей на плечи, что еще больше подчеркивало ее поразительную красоту. Ей было девятнадцать лет и еще с университета она состояла в Пальмахе. Пальмах направил ее в Ган-Дафну, где она возглавляла местный отряд "Гадны", обучая военному делу всех детей селения старше четырнадцати лет. Село служило также одним из важнейших тайных складов оружия, откуда его переправляли в населенные пункты всей долины Хулы. Кроме того, Иордана работала также на передвижной и тайной радиостанции "Кол Исраэль", когда передачи велись из долины Хулы. Жила Иордана в Ган-Дафне, прямо в конторе.
      - Меня зовут Иорданой Бен Канаан, - обратилась она к детям. - Я здесь командир Гадны. В ближайшие недели вы научитесь, как отправляться в разведку, как доставлять донесения, как чистить оружие и обращаться с ним. Мы будем учиться также штыковому бою и будем совершать походы. Вы находитесь теперь в Палестине и вам никогда больше не придется втягивать голову в плечи и бояться только потому, что вы евреи.
      Работать нам придется упорно, потому что Эрец-Исраэль нуждается в нас. Завтра мы отправимся в первый поход. Мы пойдем на север, в горы, где расположен Тель-Хай. Мой отец через Тель-Хай прибыл в Палестину лет шестьдесят тому назад. На этом месте погиб наш легендарный герой, Иосиф Трумпельдор. Он там и похоронен, а у могилы стоит огромный каменный лев, который так же господствует над всей Хульской долиной, как памятник Дафне. На цоколе льва высечены слова: "Нет ничего прекраснее, как отдать жизнь за родину". Я добавлю: нет ничего прекрасней, как иметь родину, за которую можно было бы отдавать жизнь.
      Когда Иордана пошла в контору, ее вызвали к телефону. Она подняла трубку.
      - Шалом, Иордана слушает.
      - Шалом! Это има с тобой говорит. Ари приехал!
      - Ари!
      Иордана помчалась из конторы в конюшню. Она вскочила на белого арабского жеребца и поскакала через ворота Ган-Дафны. С развевающимися огненно-рыжими волосами, без седла она неслась галопом по дороге в Абу-Йешу.
      Десяток арабов шарахнулись в сторону, когда она на всем скаку промчалась по главной улице деревни. Мужчины, сидевшие в кофейне, смотрели ей вслед и злобно шипели. Какая наглая шлюха, рыжая сука, осмеливающаяся мчаться по их улице верхом на коне и в шортах!
      Ее счастье, что она дочь Барака и сестра Ари!
      Ари взял Китти за руку и повел ее к двери.
      - Пойдем, - сказал он, - я хочу показать вам наше хозяйство, прежде чем стемнеет.
      - Вы не голодны, миссис Фрэмонт?
      - Я так наелась, что вот-вот лопну.
      - А удобно ли вам в комнате?
      - Как нельзя лучше, миссис Бен Канаан.
      - Ну, тогда можете идти. Только ненадолго: обед будет готов как раз к приезду Иорданы.
      Сара и Барак посмотрели вслед молодым людям, затем друг на друга.
      - Она красивая женщина. Но подходит ли она нашему Ари?
      - Брось ты строить из себя "а идише маме"! Ты еще, чего доброго, вздумаешь устроить "а шидох" (сватовство) своему сыну? - сказал Барак.
      - Ничего ты не понимаешь, Барак. Ты не видел, какими глазами он на нее смотрит? Неужели ты собственного сына до сих пор не знаешь? Впрочем, он ужасно устал.
      Ари и Китти прошли по огороду Сары, мимо дома, к невысокой изгороди. Ари поставил ногу на перекладину и молча смотрел на поля мошава. От вертящихся разбрызгивателей тянуло прохладной сыростью, вечерний ветерок чуть-чуть колыхал листву. Воздух был насыщен острым запахом зимних роз Сары. Китти смотрела на Ари, а он стоял, не отрывая глаз от полей. Впервые с тех пор как она его знала, у Ари был спокойный вид. Ему редко выпадают такие минуты, подумала Китти, вспомнив его относительно спокойное настроение в Иерусалиме.
      - Далеко до вашей Индианы, - сказал Ари.
      - Ничего, сойдет.
      - Ну, вам не пришлось строить Индиану на болоте. Ари неудержимо хотелось сказать Китти гораздо больше. Он хотел сказать ей, как он тоскует по дому, как ему хочется вернуться к своим полям. Ему хотелось убедительно объяснить ей, что значит для его народа обладание этой землей.
      Китти стояла прислонившись к изгороди и глядела на окружающую ее красоту, на гордые достижения Яд-Эля. Она вся сияла. Ари неудержимо хотелось обнять ее и долго держать в объятиях. Но он ничего не сделал и ничего не сказал. Они повернули назад, пошли вдоль изгороди, дошли до хозяйственных построек, где их встретило кудахтанье кур. До их слуха донеслось и шипенье гуся. Он открыл дверь птичника. Верхняя перекладина сломалась.
      - Надо бы поправить, - сказал он. - Много кое-чего надо бы поправить. Меня никогда не бывает дома, Иорданы тоже никогда нет. Отец все время пропадает на совещаниях, и я боюсь, что работы в хозяйстве Бен Канаанов падают на плечи всего села. Но когда-нибудь мы вернемся все домой... вот тогда вы увидите что-то действительно интересное.
      Они остановились у свинарника, где свиноматка каталась в луже, а дюжина жадных поросят рвались к ней, толкая друг друга.
      - Зебры, - бросил Ари.
      - Если б я не была старым специалистом по зебрам, я бы могла поклясться, что это свиньи, - ответила Китти.
      - Шшшш... чуточку тише. Может быть, нас подслушивает кто-нибудь из работников Национального фонда. Видите, мы не должны выращивать... э... зебр на землях Еврейского национального фонда. В Ган-Дафне дети зовут их пеликанами. В киббуцах они относятся к этому более реалистически. Там их зовут товарищами.
      Они миновали хозяйственные постройки, птичник и навес, под которым стояли сельскохозяйственные машины, и подошли к краю поля.
      - Отсюда можно видеть Ган-Дафну. - Ари остановился за ее спиной и показал рукой вверх к горам у ливанской границы.
      - Вон те белые домики?
      - Нет, то - арабская деревня Абу-Йеша. Возьмите чуточку правее и дальше в гору, вон где деревья на плато.
      - О, вижу, теперь вижу! Господи, да ведь селение буквально витает в облаках. А что за строение там сзади, на самой верхушке?
      - Это Форт-Эстер, британская пограничная крепость. Пойдем дальше, я должен показать вам еще кое-что.
      Они пошли по полям. Солнце уже садилось и бросало на юры странный, то и дело меняющийся свет. Они дошли до перелеска на краю поля, там река несла свои воды в озеро Хулы.
      - Ваши негры в Америке поют очень мелодичные спиричюэлс об этой реке.
      - Неужели это Иордан?
      - Это он и есть.
      Ари близко подошел к Китти, и они, посерьезнев, посмотрели друг на друга.
      - Нравится? А мои родители вам понравились? Китти кивнула. Она ждала, что Ари сейчас обнимет ее. Его руки коснулись ее плеч.
      - Ари! Ари! Ари! - кричал кто-то во весь голос. Он оставил Китти и резко повернулся. Прямо на них несся всадник в лучах заходящего солнца. Вскоре они смогли различить и очертания, прямую спину и развевающуюся огненную гриву.
      - Иордана!
      Она резко осадила жеребца, широко раскрыла объятия, радостно вскрикнула и спрыгнула прямо в объятия Ари да с такой силой, что они оба грохнулись на землю. Она уселась на него верхом и покрывала его лицо поцелуями.
      - Ну, будет, будет! - запротестовал он.
      - Я тебя сейчас насмерть зацелую!
      Иордана принялась щекотать его, и они оба покатились. Пришлось Ари положить ее на обе лопатки, чтобы унять. Китти смотрела на них и смеялась. Вдруг Иордана заметила ее, и выражение ее лица застыло. Ари, вспомнив о присутствии Китти, смущенно улыбнулся и помог Иордане встать на ноги.
      - Это - моя свихнувшаяся сестра. Боюсь, что она меня спутала с Давидом Бен Ами.
      - Хэлло, Иордана, - сказала Китти. - У меня такое чувство, будто я знакома с вами давно. Давид мне много рассказывал о вас.
      Китти протянула ей руку.
      - А вы, верно, Кэтрин Фрэмонт. Я тоже много о вас слышала.
      Рукопожатие было довольно холодным, и это удивило Китти. Иордана быстро подошла к коню, подняла поводья и повела его к дому. Ари и Китти пошла за ней.
      - Ты видел Давида? - спросила Иордана через плечо.
      - Он остался в Иерусалиме на несколько дней. Он просил передать тебе, что он позвонит сегодня ночью и что к концу недели он и сам приедет, если только ты не поедешь в Иерусалим.
      - Мне нельзя. К нам привезли новичков в Ган-Дафну. Ари подмигнул Китти.
      - Ах, да, - сказал он как бы между прочим. - Я говорил с Авиданом в Тель-Авиве. Он что-то говорил о том, что... - о чем же он говорил? Вот память! А, вспомнил. Он говорил, что собирается откомандировать Давида в Эйн-Ор, в распоряжение Галилейской бригады.
      Иордана рывком обернулась. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и не могла произнести ни слова.
      - Ари, неужели это правда? - сказала она наконец. - Ты меня не обманываешь?
      - Вот глупышка!
      - Какой же ты мерзавец! Почему ты мне сразу не сказал?
      - Откуда мне было знать, что это так важно? Иордана чуть снова не набросилась на Ари, но присутствие Китти ее удержало.
      Боже, какая я счастливая! - только сказала она.
      Китти заставили поесть еще раз. Понимая, что ее отказ легко мог вызвать международный конфликт, она и не подумала отказываться и храбро села за стол со всеми. Когда с ужином покончили, Сара вынесла во двор несколько столов, заваленных угощениями для всех, кто придет в гости.
      В этот вечер почти весь Яд-Эль явился к Бен Канаанам, чтобы поздороваться с Ари, а заодно посмотреть и на американку. Гости, хоть и тихо и на иврите, но возбужденно обменивались мнениями. Это был довольно грубый, но очень добродушный народ, и они прямо лезли из кожи вон, чтобы выразить Китти свои лучшие чувства. Ари не отходил от нее ни на шаг, чтобы уберечь ее от потока всевозможных расспросов, но он, к своему удивлению, заметил, что Китти и сама прекрасно справлялась с напором любопытствующих.
      Чем дальше, тем явнее становилась отчужденность Иорданы, проявленная во время первой встречи с Китти. Она относилась к ней с явной неприязнью, и Китти знала почему. Она чуть ли не читала мысли Иорданы: "Откуда ты взялась на нашу голову? Чего тебе надо от моего брата?".
      Именно об этом и думала Иордана Бен Канаан, глядя, как Китти, владея собой в совершенстве, очаровывала любопытных крестьян Яд-Эля. У Китти была такая же внешность, как у изящных, бесполезных белоручек, жен английских офицеров, которые проводили дни за чаем и сплетнями в отеле "Царь Давид".
      Было уже очень поздно, когда ушел последний гость, и Ари с Бараком получили возможность посидеть наедине и поговорить. Они долго говорили о хозяйстве. Хотя их подолгу не бывало дома, все шло своим чередом: обо всем заботился мошав. Конечно, если бы Барак, Ари и Иордана не отлучались так надолго, уход был бы лучше, но и так дела шли неплохо.
      Барак принялся искать среди груды бутылок и угощений бутылку с остатками коньяка. Он нашел и налил Ари и себе по рюмке. Они удобно уселись, вытянув ноги и давая мышцам отдых.
      - Ну, теперь расскажи про миссис Фрэмонт. Мы прямо умираем все от любопытства.
      - Мне очень жаль, но придется разочаровать тебя.
      Она приехала в Палестину из-за одной девочки, которая прибыла на "Эксодусе". Насколько я понимаю, она хочет усыновить ее. Мы с ней друзья.
      - И больше ничего?
      - Ничего.
      - Она мне нравится, Ари. Она мне очень нравится, но она не из наших. Ты виделся с Авиданом в Тель-Авиве?
      - Да. Меня пошлют, вероятней всего, в Эйн-Ор, в штаб Пальмаха долины Хулы. Он хочет, чтобы я обследовал наши силы в каждом населенном пункте.
      - Это очень хорошо. Тебя так долго не было с нами; мать будет ужасно рада, что сможет побаловать тебя немножко.
      - А как твои дела, отец?
      Барак погладил свою рыжую бороду и отпил глоток коньяка.
      - Авидан хочет, чтобы я поехал в Лондон для участия в переговорах.
      - Я так и думал.
      - Понятно, что мы должны и дальше спорить и добиваться хотя бы политической победы. Ишув не может позволить себе военных действий. Придется и мне поехать в Лондон и внести свой вклад. Как ни неприятно, но я мало-помалу прихожу к заключению, что когда-нибудь англичане продадут нас с потрохами.
      Ари встал и заходил по комнате. Он почти уже жалел о том, что Авидан не отправил его на какое-нибудь новое задание. Когда он день и ночь работал, у него, по крайней мере, не оставалось времени задумываться о страшной действительности, угрожающей самому существованию Ишува.
      - Ты к Taxe не собираешься в Абу-Йешу?
      - Меня удивило, что его не было здесь сегодня. Что-нибудь случилось?
      - Случилось то же, что случается теперь всюду в стране. Целых двадцать лет мы жили мирно и дружно с жителями Абу-Йеши. Я дружил с Каммалем добрых полстолетия. А теперь... теперь какая-то кошка пробежала между нами. Мы их всех знаем по имени, мы бывали у них дома, они учились в наших школах, мы вместе гуляли на свадьбах. Ари, что бы ни случилось, а они наши друзья. Я не знаю, где там ошибка, знаю только, что ее надо, во что бы то ни стало исправить.
      - Я схожу к нему завтра, как только отвезу миссис Фрэмонт в Ган-Дафну.
      Ари стоял, прислонившись к книжным полкам, где стояли классики на еврейском, английском, французском, немецком и русском языках. Он провел рукой по корешкам, затем, поборов нерешительность, резко обернулся к Бараку.
      Я встретился сегодня с Акивой в Иерусалиме.
      Барак остолбенел, словно его хватили обухом по голове. Он инстинктивно открыл было рот, но тут же подавил рвавшийся наружу вопрос о здоровье брата.
      - Давай не будем говорить на эту тему в моем доме, - ответил он тихо.
      - Он сильно постарел. Ему уже немного осталось. Он умоляет тебя помириться с ним хотя бы ради вашего отца.
      - Перестань, Ари. Я не хочу даже слушать об этом.
      - Неужели пятнадцать лет мало?
      Барак поднялся во весь рост и посмотрел сыну прямо в глаза.
      - Он напустил еврея на еврея. Теперь его люди настраивают против нас жителей Абу-Йеши. Пускай ему Бог простит, но я ему этого не прощу никогда... никогда.
      - Отец, послушай...
      - Спокойной ночи, Ари.
      На следующее утро Китти распрощалась с семейством Бен Канаан, и Ари увез ее по горной дороге в Ган-Дафну. В Абу-Йеши Ари сделал короткую остановку, чтобы передать Taxe, что он вернется примерно через час.
      Чем выше они поднимались в гору, тем больше Китти не терпелось увидеть Карен. Вместе с тем росла и ее тревога - как все получится в Ган-Дафне? Вела ли себя так Иордана Бен Канаан просто из ревности, или она типичный представитель людей, которые способны ненавидеть других только потому, что они другие. Уже Харриэт Зальцман предупредила ее, что она здесь чужая, и что ей нет дела до Палестины. Все и вся как бы подчеркивали этот факт. Мысль о Иордане тревожила ее. Китти все время старалась быть любезной со всеми, но может быть они подсознательно отмежевалась и недостаточно ловко это скрывала. Уж какая есть, - подумала Китти, - а в той стране, откуда я приехала, людей оценивают по тому, что они действительно из себя представляют.
      Пока они ехали по безлюдным горам, Китти охватило чувство одиночества и тоски.
      - Мне придется сразу уехать, - сказал Ари.
      - Но вы будете приезжать? - спросила Китти.
      - Время от времени. А вам хочется, чтобы я приезжал, Китти?
      -Да.
      - В таком случае, постараюсь приезжать почаще. Они проехали последний поворот, и перед ними предстало плоскогорье Ган-Дафны. Доктор Либерман, оркестр села, администрация и учительский состав, а также те пятьдесят детей, которые прибыли на "Эксодусе", собрались вокруг статуи Дафны в центре газона. Они все устроили Китти теплую и сердечную встречу, и в эту минуту от всех тревог Китти не осталось и следа. Карен выбежала вперед, обняла ее и передала букет зимних роз. Тут же Китти окружили "ее" дети с "Эксодуса". Она успела заметить, как Ари развернул машину и уехал.
      Когда возбуждение немного улеглось, доктор Либерман и Карен повели Китти по обсаженной деревьями аллее, по бокам которой стояли чистенькие двух и трехкомнатные домики административного персонала. Миновав половину дорожки, они остановились перед белым домиком который весь утопал в цветах.
      Карен взбежала на крыльцо, распахнула дверь и, затаив дыхание, следила за Китти, которая медленно вошла в дом. Комната, которая должна была служить одновременно и гостиной, и спальней, была обставлена просто, но со вкусом. Занавески и покрывало, наброшенное на кушетку, были из толстого местного полотна, и всюду были цветы. Поперек комнаты был протянут лозунг из бумаги, на котором дети с "Эксодуса" написали "Шалом, Китти!".
      Карен подбежала к окну, отодвинула занавес, и перед ними открылся чудесный вид на долину, лежавшую метров на шестьсот ниже Ган-Дафны. Была еще одна небольшая комнатка, рабочий кабинет, а кроме того, маленькая кухня и ванная. Все было чрезвычайно мило. Китти была тронута и невольно улыбнулась.
      - Ну, а теперь иди, иди, - сказал доктор Либерман, ласково подталкивая Карен к двери. - Ты еще наговоришься с миссис Фрэмонт. Иди, иди.
      - До свидания, Китти.
      - До свидания, родная.
      - Вам нравится? - спросил доктор Либерман.
      - Мне будет здесь очень удобно. Доктор Либерман присел на край кушетки.
      - Когда дети с "Эксодуса" узнали, что вы будете работать в Ган-Дафне, они работали день и ночь. Они покрасили домик, они сшили занавески, они посадили цветы... в вашем палисаднике растут теперь все цветы, которые есть в Ган-Дафне. Прямо сладу с ними не было. Уж очень они вас любят.
      Китти была тронута до глубины души.
      - Я этого ничем не заслужила.
      - Дети инстинктивно чувствуют, кто им действительно друг. Может быть, пройдемся теперь по Ган-Дафне?
      - С удовольствием.
      Китти была на целую голову выше доктора Либермана. Они медленно пошли назад к административным зданиям. Доктор Либерман то держал руки за спиной, то хлопал себя по карманам в поисках спичек, чтобы прикурить.
      - Я приехал сюда из Германии в 1934 году. Мне с самого начала было ясно, что тогда назревало. Моя жена прожила здесь недолго. После ее смерти я до 1940 года преподавал классическую филологию в Иерусалимском университете. Потом Харриет Зальцман предложила мне основать здесь молодежное селение. Это было как раз то, о чем я мечтал долгие годы. Покойный мухтар Абу-Йеши, очень великодушный человек, предоставил в наше распоряжение это плато. Вот если бы все арабы и евреи жили между собой так же мирно... У вас нет спичек?
      - К сожалению, не захватила.
      - Ничего, я и так курю слишком много. Они подошли к газону в центре села. Отсюда можно было лучше всего обозреть всю долину Хулы.
      - Вон там, в долине, наши поля. Их нам дал мошав Яд-Эль.
      Они остановились перед статуей.
      Это Дафна. Она была из Яд-Эля, воевала, конечно, в рядах Хаганы, и погибла. Ари Бен Канаан ее очень любил. Ее именем и названо наше селение.
      У Китти сжалось сердце - точно, от ревности. Пусть это только изваяние, а все-таки Дафна сильнее ее. Бронза изображала грубую крестьянскую девушку, как Иордана Бен Канаан или те девушки из селения, которые пришли вчера к Бен Канаанам.
      Доктор Либерман принялся махать руками.
      - Со всех сторон нас окружает история. По ту сторону долины - гора Хермон, а рядом - древний Дан. Я мог бы продолжать часами... тут каждый клочок земли пропитан историей.
      Маленький горбун с гордостью смотрел на свое детище, потом взял Китти под руку и повел ее дальше.
      - Мы, евреи, создали здесь в Палестине странную цивилизацию. Всюду в мире культура шла из крупных городов. Здесь происходит обратное. Извечная тоска евреев по собственной земле настолько сильна, что именно от земли берет свое начало решительно все. Наша музыка, наша поэзия, наше искусство, наши ученые и наши бойцы - все они пришли из киббуцов и мошавов. Вы видите домики детей?
      - Вижу.
      - Обратите внимание, что все окна выходят на долину, к нашим полям. Последнее, что они видят засыпая, и первое, просыпаясь, это их земля. Добрая половина школьных дисциплин здесь - сельскохозяйственные. Питомцы нашего села уходили группами и создавали новые киббуцы. Мы полностью кормим себя сами. Сами выращиваем овощи, птицу и скот, в которых мы нуждаемся. Мы даже сами себя одеваем. Мы сами изготавливаем свою мебель, сами ремонтируем свои машины в наших мастерских. Все это делают сами дети; у них даже есть собственное управление, и надо сказать, очень толковое.
      Они дошли до противоположного конца лужайки. Как раз перед зданием управления газон внезапно обрывался: длинная траншея шла вокруг всего плато. Китти посмотрела вокруг и увидела новые окопы и даже бомбоубежище.
      - Вот это, конечно, уже не так красиво, - сказал доктор Либерман. - К тому же дети здесь уж больно восхищаются подвигами. Боюсь, что так оно и останется, пока мы не обретем независимость и не сумеем построить жизнь на более гуманных началах, чем оружие.
      Они пошли вдоль траншеи. Китти поразило странное явление. На самой бровке траншеи стояли несколько деревьев. В одном месте траншея проходила так близко, что корни одного из деревьев были совершенно оголены. На стенке траншеи, под верхним слоем земли, можно было видеть толстый слой скалы. Скалу пересекали тоненькие слои земли, толщиной не больше двух-трех дюймов. Прямо не верилось, что дерево могло расти на таком месте, но корни вели упорную борьбу: они тоненькими прожилками извивались над и под скалой, сбоку, становясь толще всякий раз, когда им удавалось найти живительный слой грунта.
      - Посмотрите, как упорно борется это дерево за свое существование, сказала Китти. - Посмотрите, с каким упорством корни прокладывают себе путь в скале.
      Доктор Либерман внимательно смотрел несколько секунд на корни.
      - Это дерево олицетворяет историю евреев, вернувшихся в Палестину, сказал он.
      Ари стоял в высокой гостиной Тахи, мухтара Абу-Йеши. Молодой араб, его друг детства, взял какой-то плод с огромного подноса и погрыз его, не сводя глаз со своего друга, который тут же заходил по комнате взад и вперед.
      Хватит лицемерной болтовни как на переговорах в Лондоне, - начал Ари. Нам с тобой это ни к черту. Давай поговорим без обиняков.
      Taxa положил плод на стол.
      - Как мне убедить тебя, Ари? На меня всячески нажимают. Но я все же не сдаюсь.
      - Не сдаешься? Taxa, ты забываешь, с кем ты разговариваешь.
      - Но ведь времена какие!
      - Постой, постой. Жители моего и твоего села пережили вместе два периода смуты и погромов. Ты учился в нашей школе. Ты жил в нашем доме, и мой отец взял тебя тогда под свою личную опеку.
      - Правильно. Я обязан вам моей жизнью.
      Теперь ты требуешь, чтобы все село доверило вам свою жизнь. Вы сами, небось, вооружаетесь. Почему же нам нельзя? Неужели, если у нас будет оружие, вы нам не сможете больше доверять? Но мы ведь вам доверяли?
      - Я тебя просто не узнаю.
      - Я надеюсь, что не доживу до того дня, когда нам с тобой придется вступить в драку. Однако сидеть сложа руки теперь не приходится, и ты это прекрасно знаешь.
      Ари резко обернулся.
      - Taxa! Какая муха тебя укусила? Ладно, если ты так настаиваешь, я напомню тебе все еще раз. Вот эти ваши каменные дома, кто их проектировал и построил? Мы! Только благодаря нам ваши дети умеют читать и писать. Благодаря нам у вас есть теперь сточные трубы, и детям не приходится умирать, не достигнув и шести лет. Мы научили вас обрабатывать землю как надо и жить по-человечески. Мы дали вам то, чего ваши собственные братья не дали бы вам и за тысячу лет. Твой отец это знал прекрасно и у него достало ума и мужества признать, что никто так не эксплуатирует арабов, как арабы же. Он и умер оттого, что знал, что евреи ваше спасение, и он не побоялся постоять за свои убеждения.
      Taxa поднялся.
      - А ты мне поручишься, что Маккавеи не придут в Абу-Йешу еще этой ночью и не вырежут нас всех?
      - Поручиться я, конечно, не могу, но ты прекрасно знаешь, кого и что представляют Маккавеи, и кого и что представляет Муфтий.
      - Я никогда не подниму руку на Яд-Эль, Ари. Клянусь тебе в этом.
      Ари ушел. Он не сомневался, что Taxa ему не лгал, но у Тахи не было того мужества, каким обладал Каммаль, его отец. Хотя они и заверили друг друга в том, что мир между ними не будет нарушен, но пролегла какая-то трещина между Яд-Элем и Абу-Йешей, совершенно так же, как произошла она и у всех других арабских и еврейских селений, мирно соседствовавших до сих пор.
      Taxa смотрел вслед своему другу, который вышел из дома и зашагал по улице вдоль реки и мимо мечети. Ари давно уже исчез из виду, а он продолжал неподвижно стоять у окна. С каждым днем нажим все больше усиливался, и даже в его собственном селе звучали упреки. Ему говорили, что он араб и мусульманин, и что ему надо принять сторону своих. Но как мог он выступить против Ари и Барака Бен Канаана? А с другой стороны, как мог он заставить молчать недовольных в селе?
      Он и Ари - братья. Так-таки братья? Вот вопрос, который не переставал мучить его. С самого детства отец учил его управлять селом. Он знал, что евреи построили все крупные города страны, и шоссе, и школы; что они заново освоили землю, и что их культурный уровень гораздо выше, чем у арабов. В самом ли деле он им ровня? Не является он скорее второсортным гражданином в собственной стране, вынужденный подхалимничать, подбирать крохи и жить в тени еврейских достижений?
      Да, евреи принесли ему немалую пользу. Жителям его села они принесли еще большую пользу, так как его отец понял, что от евреев можно получить гораздо большую пользу, чем от своих же арабов. Но все-таки, разве он им ровня? Реально ли его равенство, о котором все время толковали ему евреи, или оно всего лишь пустая фраза? Действительно ли они видят в нем товарища, или просто терпят его?
      Был ли он настоящим братом Ари Бен Канаану, или только бедным родственником? Taxa задавал себе этот вопрос все чаще и чаще. И каждый раз он все увереннее отвечал на этот вопрос: он только числился братом.
      Какая цена тому равенству, в котором заверяли его евреи? Разве мог он, араб, заявить открыто, что он тайно любит Иордану Бен Канаан, и что длительное молчание совершенно его измучило? Он любил ее с тех самых пор, когда он жил в ее доме, а ей не было еще и тринадцати лет.
      Докуда распространяется их равенство? Согласятся ли они когда-нибудь, чтобы он женился на Иордане? Придут ли на их свадьбу все эти проповедующие равенство мошавники из Яд-Эля?
      А что произойдет, если он, Taxa, пойдет к Иордане и признается ей в любви? Она, вне всякого сомнения, только плюнет на него.
      В глубине души он чувствовал какую-то неполноценность, и это отталкивало его от них несмотря на то, что его отделяло от них гораздо меньшее расстояние, чем было между владетельным эффенди и рабом феллахом.
      Он не мог поднять руку на Ари, но он не мог также признаться в любви Иордане. Он не мог воевать против своих друзей, но он не мог и выдержать нажим, который оказывали на него все те, кто убеждал его, что он араб и, следовательно, враг евреев, и что - хорошо ли это, или дурно, - а надо бороться против них.